Враг мой

1964г.       Виктория едва сдерживала нервную дрожь во всем теле, когда стояла перед толпой репортеров, бесконечно щелкающих фотоаппаратами, желающих запечатлеть «счастливый момент» восшествия на престол наследницы британского трона.       Виктория II- вот кто она теперь, королева когда-то великого государства, лежащего в руинах и пытавшегося залечить свои раны, королева без власти.       Рейх, словно огромный тарантул,охватывал длинными черными лапами страну за страной, устанавливая свою власть повсюду, творя суд и расправу, навязывая свои законы и правила. Право победителя, с ним не поспоришь.       Еще вчера она была просто обычной девушкой, пытавшейся, как и все остальные жить дальше, несмотря на жестокую действительность, ходила в кино , танцевала под ритмы новой ливерпульской группы , скупала модные журналы и кокетливо повязывала на шее цветные шарфики, а однажды долго пряталась от матери и Лецен, сделав короткую стрижку.       Ее дядя - король Вильгельм, при котором произошла мирная оккупация Англии, не выдержал многолетнего нервного напряжения. И сославшись на ухудшение здоровья, поспешил отречься от престола, в пользу юной Виктории. Он нашёл покой на одном из отдаленных островов Микронезии, что по договору между японской администрацией и Рейхом был передан ему в безвозмездное пользование. За какие заслуги перед Берлином он получил его в своё распоряжение доподлинно было никому не известно.        Ей же выпал жребий играть роль монарха-марионетки в руках завоевателей, стремившихся сделать королевский трон завесой своей экспансии.       Девушка нервно сглотнула, пытаясь держаться как можно увереннее. Сейчас он будет здесь — ее враг, тот высокий страшный человек в черном, с непроницаемым жестким взглядом, тот который сегодня утром был представлен ей как оберстгруппенфюрер Джон Смит.       Именно в его руках теперь ее полуразрушенная страна, ставшая лишь провинцией на задворках новой Германской империи. Она должна изобразить радушие и признательность Великому Рейху за шанс сохранить британские многовековые традиции, за возможность выживать под гнетом нацистской идеологии.       На мгновение ей показалось, что паркет уходит из-под ног, а малая королевская диадема, которую сегодня старательно укрепляли на ее голове, сдавила виски, словно пыточное орудие.       Дверь конференц зала открылась, и в него чеканящей походкой вошел тот, о ком она только что вспоминала. Своими острыми и волевыми чертами лица, черной униформой он напоминал какую-то зловещую птицу, в любую секунду готовую напасть и растерзать своего противника. Он и двигался с грацией хищника, напряженного и собранного для прыжка.       Вокруг началась настоящая суета. Репортеры старались пробиться ближе, выкрикивали вопросы, но тут же оттеснялись неумолимыми людьми в форме.        — Вы выучили речь, которую я приготовил? — коротко бросил он ей хриплым шепотом, встав рядом.       Виктория почувствовала, как по спине бегут мурашки, близость этого человека неудержимо вызывала в ней гремучую смесь страха, гнева и любопытства.       — Разве у меня был выбор?       — Я не люблю, когда мне отвечают вопросом на вопрос. Так вы выучили? — его тон стал угрожающим.       Она кивнула, стиснув зубы от желания сказать еще что-нибудь язвительное, но вовремя остановилась.       " Для британской нации несомненное благо стать частью Великого Рейха. Мы будем следовать идеям фюрера и поддерживать его власть на нашей земле. Мы благодарны Германии за возможность как и прежде служить оплотом нравственности и наших многовековых традиций" — произнесла она громко, и без запинки, но в ее голосе не было тех чувств, на которые очевидно рассчитывал автор этого послания.        В ответ на ее слова со всех сторон послышалось отрепетировано громкое и раскатистое — "Зиг хайль!"       Она повернула голову, встретившись с прожигающим ее взглядом драконьих глаз. Его рот сжался в одну суровую напряженную линию. Он явно был недоволен ею, но и не мог упрекнуть в том, что она не выполнила поставленные условия.       Виктория не без злорадства подумала, что ей удалось хотя бы на миг вывести его из равновесия, но от этого одновременно стало не по себе.       После окончания пресс-конференции Смит выглядел как обычно. Но когда все посторонние покинули зал, он подошел к ней, и немного склонившись к ее уху, обжигая своим дыханием, коротко сказал:        — Покорность не ваша добродетель. Но вам придется этому научиться.       Оставив ее в смятении и растерянности, он вышел из комнаты. Королева уставилась в окно, пытаясь унять бьющееся где-то в горле сердце.       Она едва дыша добралась до своей спальни в единственном уцелевшем крыле Букингемского дворца. Ее бывшая гувернантка Лецен, а ныне министр-администратор двора, назначенный новым правительством, как всегда была рядом и обеспокоенно смотрела на свою явно напуганную и растерянную воспитанницу.       — Вы чем-то расстроены Ваше Величество? По моему встреча прошла хорошо.       — Ох, Лецен. Не называй меня так. Лучше по прежнему - Викторией, хотя бы наедине.       — Так что случилось, Виктория? — женщина присела на диван рядом с королевой, которая забралась на него и свернулась калачиком, подобрав длинное платье. Так она делала еще девочкой, когда ее что-либо тревожило или расстраивало.       — Тот человек, Летцен, тот человек…       — Вы говорите о новом префекте?       — Да, о Джоне Смите — она нервно поежилась       — Но он вел себя вполне вежливо и уважительно во время пресс-конференции, даже пытался улыбаться.       - Как же я ненавижу его, как я ненавижу их всех!       -Боже мой, немедленно прекратите, вас могут услышать!- Испуганно воскликнула Лецен.       -Плевать, я не хочу быть его куклой номер ...дцать, пусть этот имперский наместник сам одевает на себя корону и мантию. Так будет честнее, чем весь этот цирк на глазах у подданных!       Лецен смотрела на свою подопечную с удивлением, пытаясь понять источник столь бурных эмоций, вызванных давно запланированной и тщательно продуманной деловой встречей с оберстгруппенфюрером.       Являлись ли ее гневные слова правдой, или она просто пыталась в чем-то убедить саму себя? Виктория уже давно знала, что она никогда не будет главой государства с хоть какими-нибудь призрачными властными полномочиями, а ее коронация не более чем фарс и ей придется беспрекословно подчиняться нацистской администрации.       — Вы же знаете, что в нашем положении мы не можем рассчитывать на что-то большее, чем отведенные нам роли. История распорядилась именно так, и мы не властны изменить то, что случилось.       Но, кажется юная королева не слушала ее, вцепившись в прижатую к себе диванную подушку, пытаясь совладать собой.       — Я хочу побыть одна – наконец сказала она, и Лецен, вздохнув, поспешила покинуть комнату.       Виктория не знала, как ей описать то, что творилось сейчас в ее душе. Все ее существо должно было бунтовать против власти, которую ей навязывали, она должна была испытывать ярость и негодование, она должна была…       Но вместо всего этого ей все еще слышался низкий рычащий голос, в котором читалась угроза, и еще что-то другое, темное и одновременно завораживающее, вызывающее незнакомый трепет.       Поддавшись внезапному порыву , юная королева вскочила с дивана и подошла к одной из стен, на которой висел портрет ее знаменитой прабабушки - Виктории Первой. Величественная осанка, властный взгляд небесно голубых глаз... - Тебе повезло больше, - горько усмехнулась она, - За твоей спиной был твой мудрый и добрый Лорд М, а не сатрап в нацистской униформе...       И все же, каким знакомым ей показался этот изучающий и проницательный взгляд янтарно-зеленых глаз, власть которого она так явственно ощутила на себе сегодня. ------------------       Джон Смит вновь закурил, чувствуя, как знакомое тепло окутывает его легкие и откинулся на спинку массивного кресла. За окном его кабинета уже сгущались сумерки, поглощая серое мрачное здание, служившее оплотом и карающей десницей Рейха в Лондоне.       Сегодня он не мог уснуть, и по крайней мере еще пару часов намеревался провести здесь, чтобы разобраться со своими тревожными и неуместными сейчас мыслями.       Нью Йорк остался далеко позади, так же как и дом, бывший прежде его убежищем и личным раем, идеальным миром, созданным им и Хелен. Сердце Смита заполнила боль воспоминаний. Смерть любимого сына разрушила его семью, воздвигнув между ним и женой стену непонимания. Он не смог спасти, уберечь его от того что старательно вкладывалось в головы всего подрастающего поколения с самого детства. Если бы он знал, если бы…       Перевод в Лондон в качестве префекта стал спасением, он больше не мог выносить отчаяния Хелен, ее обвиняющего взгляда и постоянного молчания. Всему когда-то приходит конец, даже тому, что когда-то казалось вечным.       Но не только тяжелые воспоминания тревожили оберстгруппенфюрера в полночный час, заставляя уничтожать одну сигарету за другой.       Эта новоявленная королева, совсем девчонка, дерзкая и на удивление смышленая, с пронзительным взглядом небесно голубых глаз не давала ему покоя. Он уже давно считал, что подобные слабости не для него, что его миссия — преданное служение делу Рейха и фюреру, однако должен был признать, что ошибался.       Джон прикрыл глаза, на секунду представив Викторию здесь, в своем кабинете, и судорожно втянул воздух, пытаясь справиться с охватившим его острым желанием прикоснуться к ее коже, почувствовать вкус ее губ и услышать, как она постанывает и всхлипывает у него в руках.        Это видение стало почти невыносимо, и он со злостью швырнул недопитый стакан виски в стену, наблюдая как со звоном разлетается хрупкое стекло, так же как его многолетняя выдержка. ------------------------        Королева гипнотизировала циферблат часов, которые с равнодушной медлительностью отсчитывали минуты, оставшиеся до ее ежедневной обязательной встречи с оберстгруппенфюрером. Теперь он вершил судьбу ее страны от имени Рейха.       Бросив наблюдать за стрелками, она подошла к зеркалу, еще раз поправив непослушную каштановую прядь, выпадавшую из прически, расправив пепельно-розовое шелковое платье, в котором она казалась себе невероятно нарядной, похожей на ту худенькую большеглазую девушку с обложки модного журнала.       Но он все равно не заметит, какая разница. Смит всегда смотрит на нее отчужденно и холодно, дежурно излагая свои планы и отдавая очередной приказ, хотя и облеченный в вежливо-безликую форму официального предложения. С той самой речи, после коронации, произнесенной ею с эмоциями вокзального радио, он вел себя именно так, показывая , что ее дерзкая выходка не останется безнаказанной.       Виктория вздохнула, понимая, что все ее бунтарство, которое она рассчитывала применить в самом начале знакомства с этим жестким и порою непробиваемым человеком, давно испарилось, уступив место навязчивому желанию вызвать к себе хоть какое-то внимание.       Каждый раз, когда за ним захлопывалась дверь, она в отчаянии срывала с себя очередной кокетливый наряд, обещая впредь не быть такой идиоткой. И не могла сказать, зачем ей понадобилось добиваться расположения человека, которого она продолжала считать своим врагом.       А между тем во дворце происходили стремительные изменения, инициатором которых стала Лецен. На кухне теперь готовили только немецкие блюда, почта доставляла свежие немецкие издания классических трудов фюрера, а при дворе все должны были носить черную униформу. Эти нововведения бывшая гувернантка объясняла необходимостью следовать духу времени и подчеркивать единство британской короны и Рейха. Даже любимый королевский спаниель не ушел от бдительных очей министра-администратора. Ему тоже была пошита маленькая черная фуражка и жилет, изрядно потешавшие всех, кто видел маленького Дэша, семенящего рядом со своей хозяйкой в новом головном уборе. «Королевский двор демонстрирует преданность Рейху!», «Спаниель королевы с гордостью носит форму!», «Добро пожаловать в Рейх, Дэш!»- восторженно трубили заголовки лондонских газет, забитые пропагандой.       Иногда Виктории казалось, что она находится в театре абсурда, и с этим ничего нельзя было поделать. Но самое ужасное было в том, что ее родственники, с подачи Берлина, уже вовсю распространяли слухи о ее предстоящем браке с представителем немецкой династии Кобургов, намереваясь этим союзом окончательно стереть с лица земли английские корни королевы и английскую идентичность.       «Вскоре в Британии не останется ничего британского, даже короля»- печально думала Виктория, просматривая очередную статью о великих достижениях Рейха.       Кто ей даст совет, кто поможет отстоять хотя бы то немногое, что осталось от ее нации, ее страны. Вокруг только враги, даже близкие люди, как Лецен, на которых она всегда могла рассчитывать, предали ее. При этой мысли на Викторию накатывали слезы бессилия и отчаяния.       Он появился ровно в десять, как всегда подтянутый, идеально выбритый и жутковато-обаятельный в своем непроницаемом черном кителе со знаками отличия в петлице и начищенных до зеркального блеска сапогах.       Смит устроился в массивном кресле напротив нее , по хозяйски положив руки на подлокотники и закинув ногу на ногу, изучая ее своими внимательными зелеными глазами.       «Король» - невольно пришло на ум Виктории - "Если бы там стоял трон, он не задумываясь бы на нем расположился"       — Вы плакали? — внезапно спросил он, заметив ее покрасневшие глаза.       Этот вопрос удивил ее. Раньше его никогда не интересовало ее состояние.       — Нет, вам показалось — машинально ответила она.       — Почему Вы лжете?       — Я не лгунья.       — А я никогда не ошибаюсь в своих наблюдениях.       — Тогда думайте, что хотите.        — Вы не поняли меня. Если Вас что-то расстраивает, я обязан в первую очередь знать об этом. Народ не должен видеть королеву заплаканной и подавленной, это не на пользу всем нам.        — Вам не понять       — Чего же?       — Того, что я испытываю, когда думаю о том, что вскоре Британия станет германской провинцией без собственной культуры, традиций, языка. Мы уже на полпути к этому, а навязываемый мне из Берлина брак ускорит падение британской короны. А я..., я совершенно ничего не могу сделать! Мои предки веками отстаивали интересы нации, создавали ее основы, я же лишь тень, я не настоящая, а картонная королева. Я ничто, пустое место...- при этих словах Виктория не сдержалась от нового приступа рыданий.        Он вынул из внутреннего кармана белоснежный платок и протянул ей.        — А теперь утрите слезы и внимательно послушайте меня! Вот так уже лучше — после небольшой паузы сказал Смит, когда она немного успокоилась. — Вы вовсе не пустое место и в ваших силах оградить свою страну от тотального контроля со стороны Берлина, не вступая в открытую конфронтацию.       — Разве я могу это сделать?       — Вместе, мы сможем. — сказал он, наблюдая ее реакцию.       Пораженная, она не могла сказать ни слова.       — Ваше поведение на пресс-конференции после восшествия на престол было опрометчивым. Руководство Рейха должно видеть, что вы всецело поддерживаете его власть, а не вымученно изрекаете какие-то фразы. — продолжал он — Только усыпив их бдительность и доказав свою лояльность, вы сможете уберечь наследие своего народа от полной ассимиляции. Я буду преследовать любые попытки ослабить власть Рейха на этой земле, но закрою глаза на некоторые либеральные вольности со стороны короны.       Она все еще молчала, не веря, что этот человек- верный и безупречный исполнитель вражеской воли, пытается ей помочь, предлагая вести двойную игру.       Виктория невольно подняла лицо, встретившись с его внимательным напряженным взглядом, в котором помимо делового интереса, теперь читалось еще что-то, пока неведомое ей.       - Видите ли, я в некотором роде не равнодушен к проблеме ассимиляции англосаксонской расы, это обычно называют голосом крови, - произнес он, словно прочитав немой вопрос в широко распахнутых ему навстречу глазах,- Мой отец ещё мальчишкой переплыл океан в поисках лучшей доли, он смог выжить, подняться и пустить корни на американской земле. Я стопроцентный американец, но Англия - родина моих предков...        Смит на минуту замолчал, словно пожалев о степени своей откровенности, а потом в обычной своей манере продолжил:        - Я вижу в Вас много достоинств присущих истинному монарху, но также и пробелы в Вашем понимании сложившейся на данный момент расстановки сил. Покорность не ваша сильная черта, но вы обязаны научиться этому во благо своей нации. Обдумайте мое предложение на досуге и помните — мудрецы правят незаметно. — закончил свою речь оберстгрупенфюрер, поднявшись из кресла.       — Я поняла,- сказала она- Я научусь покорности, но не буду покоренной.       Джон удовлетворенно хмыкнул, увидев в ее глазах бушующее пламя.       — Что ж, посмотрим… — подытожил он и зашагал к двери. -------------------------- 1965       За окнами слышался возбужденный шум толпы, ожидавшей свою королеву.       Виктория посмотрела в зеркало, отразившее красивую молодую, уверенную в себе женщину: изящное платье с длинным шлейфом, высокие перчатки , бриллиантовая диадема в каштановых волосах, гордый взгляд британской львицы, как теперь ее величали в прессе.       Именно британской, а не немецкой, и это было главным ее достижением за прошедший год со дня коронации. Умело лавируя между интересами Рейха и своей страны, избежав брака с навязанным Берлином представителем кобургской династии, она нашла путь, позволивший оградить нацию от полного контроля и узурпации. Королева с лисьей хитростью обходила самые провокационные вопросы и налаживала нужные связи в самых высоких кругах, пряча свою железную волю под нежным голосом и изысканными манерами, по праву заслужив любовь и уважение своего народа. Но они и не подозревали, кто на самом деле создал из испуганной и неуверенной в себе девушки настоящую королеву.       За ее спиной раздался знакомый властный голос.       - Закрой глаза, не двигайся. Вот так. – теплые пальцы скользнули по ее открытой в глубоком вырезе спине. – Ты ослепительна сегодня, впрочем, как и всегда.       Она замерла, стараясь сосредоточиться только на своих ощущениях. Так, как он всегда ее учил . Его поцелуи, которыми он покрывал ее спину были невыносимо заводящими, впрочем как и его сдавленный голос.       - Мы должны выйти к газетчикам, они уже ждут – она попыталась отыскать в себе хоть каплю благоразумия.       Но острое желание уже растеклось по ее венам стремительным и неудержимым потоком. И вот уже она полностью отдалась его рукам, все еще не открывая глаз, но так пронзительно чувствуя каждую ласку, каждый новый поцелуй.       Она думала, что эта темная запретная страсть должна пройти, как все что суждено испытать человеку в этой жизни, но стоило ему заговорить или прикоснуться к ней, все начиналось снова.       Вдруг он отстранился, как ни в чем не бывало, вызвав ее разочарованный стон.       - Ты права, мы должны выйти, - подчеркнул он деловито.       - Ты невыносим, Джон!       Он подавил довольный смешок.       - Терпение- украшение сильных. Ты должна всегда помнить об этом, моя дорогая королева !