An Ever-Fixed Mark

Я мог бы сказать, что все началось с первых дней моей сознательной жизни и, формально, я был бы прав. Я мог бы сказать, что все началось с Берти Вустера, и это также было бы правдой. На самом деле, все началось с телеграммы. Не так давно мистер Вустер поддался на уговоры некоторых своих друзей (среди которых был и мистер Фотерингей-Фиппс и мистер Литтл) и согласился устроить у себя костюмированный бал. Список гостей был весьма внушительным, и приготовления к мероприятию требовали не меньшего количества усилий, необходимых, дабы удостовериться, что празднование пройдет на должном уровне. Я провел большую часть последних двух недель в этих приготовлениях, выходивших далеко за рамки моих обычных обязанностей, а само мероприятие должно было состояться через два дня. В тот день я не ожидал мистера Вустера до ланча, поскольку прибыл его друг мистер Глоссоп, требовавший оказать ему должное внимание, и я почти не сомневался, что вскоре буду призван разрешить некие возникшие затруднения. Дверной звонок прозвенел, тем не менее, за час до ожидаемого времени возвращения мистера Вустера, и, открыв дверь, я принял телеграмму от молодого посыльного. Я заплатил ему и, бросив быстрый взгляд на конверт, с удивлением обнаружил, что телеграмма адресована мне. Поскольку я был информирован почти две недели назад, что здоровье моей матери значительно ухудшилось, то ничего не мог поделать с нехорошим предчувствием, завладевшим мной, пока я вскрывал конверт. Ранее мне передали, что болезнь отступает и ее состояние медленно улучшается, но я не мог вообразить ни того, что кто-либо еще мог послать мне телеграмму в данное время, ни того, что ее текущее выздоровление послужило поводом для необходимости подобного извещения. Мои руки слегка подрагивали, пока я читал следующее: СОСТОЯНИЕ МАТЕРИ УХУДШАЕТСЯ. ДОКТОР СКАЗАЛ, ВРЕМЕНИ МАЛО. ДЕНЬ ИЛИ ДВА В ЛУЧШЕМ СЛУЧАЕ. ПОСКОЛЬКУ ТЫ В ЛОНДОНЕ, ТВОЕГО ПРИЕЗДА НЕ ОЖИДАЕМ. ДЖЕРАЛЬД. Почувствовав головокружение, я не вернулся на кухню, вместо этого упав на ближайший стул в гостиной и попытавшись восстановить самообладание. Мой отец умер два года назад, незадолго до того, как я поступил на службу к мистеру Вустеру, и в то время я со своим нанимателем был во Франции. У меня не было возможности вернуться в дом моих родителей, чтобы разделить с ним последние дни его жизни, так же как и не было возможности присутствовать на похоронах. Мой брат Джеральд был абсолютно прав в своем предположении, что я не смогу приехать в Норвич – было крайне маловероятно, что я всего за несколько часов смогу подыскать кого-то, кто смог бы обеспечить необходимые приготовления к мероприятию в доме мистера Вустера, даже в том случае, если бы он позволил мне уехать к матери. Неспособный сделать что-либо в этой ситуации, я положил телеграмму в карман и на несколько минут спрятал лицо в ладонях. Мне предстояло еще много дел, и я не мог позволить случившемуся негативно отразиться на моем поведении или на результатах моей работы. Его практически втащила в комнату для прислуги одна из горничных, которая дала ему строгое распоряжение оставаться там и ждать его брата Джеральда, старшего лакея. Его брат появился мгновением позже, кипя от ярости, выволок Реджинальда из комнаты для прислуги за ухо, и впихнул в свою собственную спальню, плотно закрыв за собой дверь. -Как ты посмел? Ты хоть понимаешь, что ты натворил? -Мастер Джоффрей… -Замолчи, Редж! Посмотри на себя! Ты поставил под угрозу доброе имя целой семьи! Реджинальд прислонился спиной к стене, пытаясь восстановить дыхание. Его одежда до сих пор была в беспорядке. С той самой минуты, как их обнаружили, все происходило слишком быстро. Это было не в первый раз, когда они забавлялись вместе – мастер Джоффрей был младшим сыном графа Виферингстона, ему было четырнадцать, и он приехал домой из школы на каникулы. Высокий, благородный и привлекательный, его очарованию невозможно было не поддаться. Реджинальду было двенадцать, и он уже год как служил мальчиком-посыльным, а его отец был дворецким в имении графа. Его мать работала экономкой, а его братья и сестры также занимали посты среди прислуги, соответствовавшие своему возрасту. Мастер Джоффрей вел с ним сладкие разговоры и дарил еще более сладкие поцелуи, обещая, что им будет весело, и никто ничего не узнает. Потом было несколько довольно приятных эпизодов, происходивших подальше от главного дома. Живая изгородь, лодочный сарай, одна из сторожек садовника, стог сена в хлеву были теми местами, где они проводили долгие часы во взаимном удовольствии, находимом в прикосновениях и поцелуях. -Но мастер Джоффрей говорил мне… Мастер Джоффрей обещал позаботиться о нем, и несмотря на свои юные годы, Реджинальд понимал, насколько выгодным для слуги является расположение одного из членов семьи. Он верил этому обещанию, которое на деле оказалось всего лишь пустыми словами. Красивой ложью. Предательство жгло его, словно угли в кухонной печи. -Не имеет значения, что он говорил тебе, Редж. Ты посыльный. Никого не интересует, что мастер Джоффрей говорил тебе, и тем более никто не собирается верить тебе на слово, если ты попытаешься объяснить им, что именно он втянул тебя в эту историю. Они назовут тебя лжецом, и тебя все равно ждет наказание, возможно, более суровое, чем если бы ты с самого начала взял всю вину на себя. Отец сейчас делает все возможное, успокаивая его светлость, чтобы он в запале не вышвырнул всех нас на улицу, а ты уедешь первым же поездом. Я слышал, как мама договаривалась по телефону о месте в школе для девочек в Дорсете, где матроной служит тетя Энни. Они собираются отослать его подальше, работать под началом тети Энни. Все вокруг ненавидели тетю Энни. Голос Джеральда был полон ядовитой, еле сдерживаемой злобы, несмотря на то, что говорил он тихо. Брат расхаживал по маленькой комнате как голодный тигр, пока Реджинальд быстро застегивал пуговицы и заправлял рубашку обратно в брюки. -Это несправедливо! – воскликнул Реджинальд, глубоко пораженный и испуганный этой злостью. – Я не хочу уезжать! Джеральд повернулся к нему, схватил его за воротничок и опустил голову так, чтобы их лица оказались на одном уровне. -Справедливость не имеет к этому никакого отношения! Думаешь, справедливо, что такой сопляк как ты поставил под угрозу благосостояние всей семьи? Тебе крупно повезет, если его светлость не велит сперва хорошенько выпороть тебя, Редж! – он выпрямился, и Реджинальд вздрогнул, поднимая одну руку, чтобы защитить лицо, гадая, собирается ли брат его ударить. – И он будет полностью в своем праве. Джеральд схватил его за плечи и сильно встряхнул. Затылок Реджинальда глухо ударился о стену, боль волной прошла по всему его телу и перед глазами все поплыло. -Прекрати, Джеральд! Ты делаешь мне больно! - он схватил Джеральда за запястья и сделал бесполезную попытку вырваться из его железного захвата. – Прекрати! -Ты не достоин того, чтобы и впредь подвергать нашу семью риску, - голос Джеральда был смертельно тихим, в то время как он продолжал яростно трясти Реджинальда за плечи, и он задрожал, глядя на брата с ужасом. – Ты исчезнешь, как только мы посадим тебя в поезд, и будешь благодарен за то, что избежал худшей участи. А если из-за тебя нас всех вышвырнут на улицу, тебе будет намного хуже, уж поверь мне. Я никогда больше не хочу видеть твою физиономию, маленький предатель. Эти слова заставили его сердце окончательно застыть от ужаса. Он думал, сможет ли еще хоть раз увидеть своих родителей. Он думал, захотят ли они еще хоть раз увидеть его. Я должен был догадаться, что окажусь не в состоянии скрыть событие такой значимости от мистера Вустера. Хотя его никак нельзя было обвинить в наличии блестящего интеллекта – кроме как в сравнении с некоторыми его друзьями – он обладал поразительной способностью угадывать мое эмоциональное состояние по мельчайшим деталям. Я всегда гордился своим умением оставаться непроницаемым, это необходимое качество для каждого искусного слуги - сохранять абсолютное внешнее спокойствие и невозмутимость вне зависимости от обстоятельств. Мистер Вустер и сам часто жаловался на мою невосприимчивость во времена кризисных ситуаций. Тем не менее, по одной немного приподнятой брови или изгибу губ мистер Вустер неоднократно распознавал всю глубину моих истинных чувств под маской, которою сам он описывал как «выражение надутой лягушки». Едва я принял у него пальто, шляпу, перчатки и прогулочную трость, как он вдруг замолчал, не докончив фразы. -Дживс? – спросил он, окидывая меня проницательным взглядом. – Дживс, старина, у тебя вид парня, которого только что вышвырнули из аэроплана с довольно приличной высоты. Ты выглядишь ужасно бледным. Что случилось? -Это несущественно, сэр. Я незамедлительно возьму себя в руки, - я попытался придать своему лицу выражение абсолютно безэмоциональной маски, но потерпел неудачу. Он подошел ближе и коснулся моего локтя. -И почему у меня такое нехорошее чувство, что ты мне лжешь? - он повел меня в гостиную. – Присядь, пока ты не споткнулся обо что-нибудь, старина. В его голосе слышались нежность и беспокойство, а на его выразительном лице явственно читалась тревога. Я сел, как он и потребовал. Сделав глубокий вдох, я вновь попытался спрятать свои эмоции, и то, что в этом я потерпел неудачу, неприятно поразило меня. Он подвинулся ближе и коснулся моей щеки, когда я попытался отвернуться от него, нежно смахнув слезу с моей кожи. -Боже мой, - прошептал он. – Дживс, что произошло? Пожалуйста, скажи мне. Я не мог говорить из страха утратить всякий контроль над своими эмоциями, поэтому молча достал из кармана телеграмму и протянул ее мистеру Вустеру. Он бросил на нее быстрый взгляд и опустился на колени возле меня. -Несущ… Боже мой, Реджи, это не несущественно! Это настолько далеко от несущественного, насколько я только могу себе вообразить. Он обнял меня и прижал к себе. Я позволил моим рукам обвиться вокруг него, отчаянно пытаясь восстановить самообладание. -Что, во имя всего сущего, имел в виду этот парень Джеральд, когда написал, что твое присутствие не ожидается? Он не смог скрыть изумления в голосе. -Я не могу поехать, - мой голос прозвучал глухо и резко от еле сдерживаемых слез. – Мои обязанности здесь… -Обязанности? Это абсолютная чушь! -У меня недостаточно времени для того, чтобы найти человека, который бы позаботился об оставшихся приготовлениях к… Он взглянул на меня снизу вверх, обхватив мое лицо обеими руками. -К черту вечеринку, Реджи. Я отменю эту дурацкую штуку. Ты должен быть там. Возьми наш двухместный авто – я уверен, так будет быстрее, чем на поезде. -Но, сэр, я не могу так грубо нарушать ваши планы… - мои обязанности призывали меня остаться здесь, с ним, и не имело значения, насколько сильно я хотел быть сейчас вместе с моей семьей. -Нет. – огрызнулся он, внезапно рассердившись. – Нет, черт побери. У тебя только одна мать, и ты должен быть сейчас с ней. -После всех тех усилий, которые вы приложили для организации мероприятия, сэр? -Я вообще не хотел устраивать это дурацкую костюмированную как-там-ее. И даже если бы и хотел, я не имею права просить тебя остаться и работать, в то время как твоя мать умирает! Я просто… ты хоть представляешь, как я хотел еще раз увидеть моих родителей перед тем, как они умерли? – мистер Вустер и сам был на грани слез. Хотя я знал, что он с раннего возраста был сиротой и воспитывался тетями, об обстоятельствах смерти его родителей мне было известно крайне мало, поскольку он никогда не затрагивал эту тему. -Там… ну знаешь, был несчастный случай. Я в то время был в школе, когда их машина сорвалась с моста… - он судорожно вздохнул. – Никто даже не подумал забрать меня из школы на похороны, - его голос звучал сурово и зло. - Они все были слишком заняты, чтобы побеспокоиться об этом! Мне было только восемь, - сказал он, и я отчетливо расслышал отчаяние и злость, скрывавшиеся за этими словами, и чувство жестокой обиды, жившее глубоко в его душе. -И я не собираюсь поступать так же с тобой. Ты же не думаешь, что я могу быть таким негодяем, Реджи, который удерживает тебя здесь из-за какой-то чертовой костюмированной вечеринки. Я притянул его к себе, качая головой. -Нет, сэр, - прошептал я, все еще тщетно борясь за обретение контроля над своими эмоциями. – Нет. Я никогда не думал, что вы способны на что-то подобное. Я только предполагал, что мои обязанности по отношению к вам имеют первостепенное значение и… И тогда он поцеловал меня, бережно и осторожно. -Даже если бы между нами не было этого… ну, вот этого, что сейчас есть между нами, я бы никогда не заставил тебя остаться здесь из-за такой чепухи. Это было бы неправильно, - он поднялся на ноги, высвобождаясь из моих объятий, и протянул руку, помогая мне встать. -Черт возьми, - сказал он. – Ты сейчас явно не в той форме, чтобы справится с этим в одиночку. Я поведу. Я не хочу, чтобы ты покалечился, пытаясь добраться туда как можно скорее. Где бы это «там» не находилось, я имею в виду. Я молча смотрел на него, пораженный его предложением. -Сэр, это было бы чрезвычайно неуместно. Вы мой наниматель и если вы прибудете вместе со мной… Он взглянул на меня. -Мне все равно. Они даже не узнают, что я приехал. Я могу запрыгнуть в какую-нибудь придорожную гостиницу или еще куда-нибудь и оставить тебя наедине с семьей. Ничего страшного, Реджи. Неужели он действительно так заботится обо мне? Это казалось невероятным. Очевидно, что никто другой не поступил бы так. Но мистер Вустер обладал исключительно добрым сердцем, и я был уверен, что с его стороны это не более, чем проявление дружбы. Должно быть так, ведь не может же его предложение диктоваться чем-то большим. Альтернатива была слишком немыслимой, ведь он был джентльменом, а я - его слугой, и несмотря на тот факт, что мы время от времени разделяли постель, между нами не было – и не могло быть – никаких более глубоких чувств. -Я… да, сэр, - я не мог скрыть благодарности, звучавшей в моем голосе. – Я немедленно пойду укладывать вещи, сэр. Он кивнул. -А я напишу телеграммы - «мои извинения, вечеринка отменяется, непредвиденная ситуация» и тд и тп и все в таком роде. Отнесу все это Джарвису и попрошу позаботиться об отправлении. -Да, сэр. Благодарю вас, сэр. Я был уверен, что мистер Джарвис, наш швейцар, выполнит поручение мистера Вустера в точности и без промедления. У меня было слишком мало времени, и слишком много дел, которые еще предстояло уладить. Серебро в его руках ослепляло, даже в тусклом свете кухни. Запах средства для полировки вызывал тошноту и головокружение. Его глаза с трудом фокусировались на предметах, а голова раскалывалась от лихорадки и боли. Пот выступал на лбу и тонкой струйкой стекал по шее и по груди, тем не менее он продолжал утомительную и монотонную работу по полировке чайного сервиза. Он надеялся, что тошнота не вернется – еще было слишком много работы. Реджинальд отдохнул минуту, тяжело навалившись на стол, пока вытирал лоб платком. Все его мышцы и связки немилосердно болели, и усталость всей своей тяжестью давила на него, словно свинцовые якоря, привязанные к каждой его конечности. Он желал только одного – лечь в кровать с ледяным компрессом на лбу и спать целую неделю, но он не мог себе этого позволить. Он закрыл глаза, и его дыхание прервалось, когда он неловко закашлялся, что только усилило тупую пульсацию в голове. Его хозяин позвонил в звонок, и Реджинальд тяжело поднялся на нетвердые ноги, помедлив секунду, чтобы выровнять дыхание и собрать силы. Он положил свой платок обратно в карман и отправился в кабинет мистера Тодда. -Да, сэр? – его голос был лишь отдаленно похож на его собственный, спина дрожала от напряжения, в то время как он пытался сохранить свою безупречную осанку, стоя перед столом мистера Тодда. Мистер Тодд прищурился. -Ты ужасно выглядишь, Дживс, и ты опоздал. Этим утром завтрак был подан на пятнадцать минут позже. Это совершенно неприемлемо. Я жду, что ты впредь не будешь допускать подобных оплошностей. Я не собираюсь позволять тебе спать на ходу. В этом доме слишком много работы, чтобы ты мог прохлаждаться и пренебрегать своими обязанностями. Если ты не в состоянии должным образом справляться с ними, я дам тебе расчет на этой неделе. -Да, сэр. Прошу прощения, сэр. Я немедленно исправлю свою оплошность, - он попытался выпрямиться, стараясь хоть немного уменьшить дрожь в измученных болью мышцах. Хозяин издал разраженное фырканье. -Уж постарайся. -Очень хорошо, сэр, - Реджинальд лениво представил, что чистая, концентрированная злоба течет по венам его хозяина. Он обдумал возможность полоснуть ему по горлу, чтобы проверить свое предположение, но отмел эту мысль как лихорадочный бред. Он надеялся, что не рухнет на пол, прежде чем его наниматель позволит ему покинуть комнату. -Я хочу, чтобы ты доставил пакет лорду Беннингфолду, -сказал мистер Тодд, протягивая ему конверт. Реджинальд кивнул и дрожащей рукой принял конверт. -Я передам его посыльному незамедлительно, сэр. Мистер Тодд покачал головой. -Нет, послание слишком важно, чтобы доверять его кому-то еще. Ты сам доставишь его, Дживс, и подождешь ответа лорда Беннигфорда. Он моргнул, но быстро восстановил самообладание. -Да, сэр. Я займусь этим немедленно. -Тебе лучше поторопиться, - фыркнул мистер Тодд, покровительственно посмотрев на него. Лорд Беннигфорд жил почти в часе езды на такси. Реджинальд бросил взгляд в окно, проходя через гостиную в коридор. Шел снег, было туманно и сыро, несмотря на то, что время еще не подошло к полудню. Когда зайдет солнце и температура понизится, все вокруг замерзнет и на дороге будет опасно скользко - как раз тогда, когда он будет возвращаться. Учитывая этот факт, его путешествие займет гораздо больше времени. С дрожащим вздохом Реджинальд надел на себя все, что был в состоянии противопоставить холоду. Последняя вещь, в которой он нуждался при данных обстоятельствах – это подцепить пневмонию, но он не мог отказаться выполнить поручение, даже несмотря на грипп, досаждавший ему последние два дня. Без сомнения, он был бы уволен, если бы попытался сделать это, а он еще был не вполне готов приступить к поискам нового нанимателя. Мистер Тодд был неприятным человеком, и пользовался плохой репутацией даже среди джентльменов, чьими средствами он управлял. Реджинальд убедился в этом на собственном печальном опыте, и вот уже два месяца он тщательно планировал свой уход. Сейчас наступало критическое время – ему нужна была еще хотя бы неделя, чтобы семена, которые он посеял, принесли свои плоды. Он хотел чтобы к этому времени он снова мог мыслить ясно. Когда он оправится от гриппа, то сможет получить расчет и начать поиски нового места. Под его матрасом был спрятан небольшой конверт, содержимого которого было вполне достаточно, чтобы уничтожить карьеру мистера Тодда эффектным скандалом. И он намеревался использовать его. Собравшись с духом перед выходом в ужасную непогоду, Реджинальд, пошатываясь, вышел на улицу и подозвал такси. Наконец-то он мог сесть и немного отдохнуть в дороге, возможно, ему удастся даже поспать. Он собирался попросить водителя разбудить его по приезде. Он надеялся, что этого будет достаточно. Я смотрел на мистера Вустера, пока он вел машину, хотя и старался, чтобы мое внимание не было слишком очевидным. Ему нужно было указывать направление движения, он знал очень мало о моей семье и моих родственниках, не считая нескольких забавных историй, которыми я считал уместным поделиться с ним в назидание. Моя мать жила в маленькой квартире в Норвиче, недалеко от книжного магазина, где она работала с того времени, как мои родители оставили службу дворецкого и экономки в доме графа Виферингстона. Наше взаимопонимание с мистером Вустером что-то изменило во мне, хоть я и не мог сказать, когда и как это произошло. Определенно, он был мне симпатичен. Тяжело было найти человека, который бы не испытывал симпатии к нему. Он обладал веселым нравом и природным обаянием, сочетание которых могло быть крайне притягательным. Так же он был весьма привлекательным джентльменом – я видел, как и мужчины, и женщины бросают на него заинтересованные взгляды. Его внешность и его обаяние послужили основными факторами, которыми я руководствовался при выборе его в качестве нанимателя, но не они были основой недавно осознанных чувств, ширящихся в моей груди. Теплоту и, я бы даже осмелился сказать, нежность я испытывал к нему уже определенное время, хотя я и не осознавал ни их природы, ни их глубины. Я полагал, что это всего лишь привязанность, смешанная с уважением к его кодексу чести. Наблюдая за ним сейчас, в то время как мы проезжали через Норфолк, я понимал, что эти чувства переросли в любовь без моего ведома и осознания. Я не считал себя способным на это – я никогда ранее не испытывал ничего подобного, кроме как в отношении мистера Вустера. Я был достаточно знаком с проявлениями семейной привязанности. Я любил моих родителей и мою племянницу, Мейбл. Я относился с большим уважением к моему дяде, Чарли Силверсмиту, и получал удовольствие от общения с остальными моими родственниками. Несмотря на то, что мои взаимоотношения с братьями и сестрами были достаточно сложными, я также испытывал к большинству из них определенную семейную привязанность. Но ни одна из этих эмоций не подходила для описания того, что я чувствовал к человеку, сидевшему сейчас рядом со мной. Я не мог измерить глубину изменений, произошедших во мне, этой трансформации моего расположения к нему во что-то более странное и непостижимое. Я не был уверен, могу ли я вообще доверять своим чувствам, ставя их силу в прямую зависимость от близящейся кончины моей матери. О какой объективности могла идти речь, когда я был совершенно выбит из колеи событиями этого дня? На этом мои мысли были прерваны голосом мистера Вустера. -Послушай, - сказал он. – Ты ужасно молчалив, Дживс. Ты не хочешь… ну, знаешь, поговорить, старина? Он коротко взглянул на меня, прежде чем вернуть свое внимание дороге. -Я не знаю, сэр, - ответил я. -Просто когда мы обычно едем вместе – из Бринкли-корта или еще откуда – мы ведь болтаем о том, о сем, да? И вроде как странно просто молчать. Но, я хочу сказать, если тебе нужно сосредоточиться и подумать, не позволяй молодому господину отвлекать тебя. Он подвинулся и слегка сжал мою руку в своей. Я минуту смотрел на него, обдумывая его слова. -Возможно, это сможет помочь, сэр. – ответил я. – Вынужден признать, что мои мысли пребывают в большем беспорядке, чем обычно. Он кивнул. -Ничего, если я задам тебе пару вопросов? Ну, не считая этого, конечно. -Разумеется, сэр. Он бросил на меня еще один осторожный взгляд из-под края своей шляпы. -Я тут немного размышлял, Дживс, и пришел к выводу, что знаю о тебе совсем мало. Я хочу сказать, что так обычно и бывает, но ведь мы с тобой пришли к гораздо более тесному взаимодействию, чем обычно случается между джентльменами и их личными слугами, - я кивнул и он продолжил. – Ну, собственно, я хотел спросить, не мог бы ты побольше рассказать мне о твоих родителях? Это ведь тебя не затруднит? Вопрос был задан столь тактично, и так осторожно, что я не нашел в себе сил отказать в ответе. Я знал очень многое о мистере Вустере, конечно, ведь это в первую очередь было моей работой, но в иных аспектах мы были незнакомцами друг для друга. Несмотря на смятение в моих чувствах я хотел, чтобы он узнал меня с новой стороны, понял и принял таким, каков я есть, я хотел, чтобы он увидел во мне больше, чем просто слугу, хотя и осознавал всю неуместность этого желания. -Мои родители долгие годы занимали должности дворецкого и экономки в очень большом поместье, - начал я. -А, так значит ты там научился этим камердинерским штукам и тому подобным вещам, - сказал мистер Вустер. -Это действительно так, сэр, - сказал я. – хотя моя карьера началась в школе для девочек, где я служил посыльным. Ему ни к чему было знать ни о моем юношеском позоре, ни о той тени, которую это происшествие долгие годы бросало на мою семью. -Они оба ушли на покой несколько лет назад и переехали в Норвич, мой отец умер почти два года назад, сэр, незадолго до того, как я поступил к вам на службу. -О, - мягко сказал он. – Мне жаль. -Он прожил долгую, насыщенную жизнь, сэр. – На самом деле, ему было около восьмидесяти лет, когда он скончался, я был его самым младшим сыном. – Моя мать до недавнего времени работала в книжной лавке, и это ее вполне устраивало. Она очень любила читать, и привила мне эту любовь. Большинство моих родственников интересуются литературой, сэр, и я припоминаю, как моя тетя Эмили читала мне произведения Американского автора, Оливера Венделла Холмса, когда я был ребенком. -Я помню, ты как-то упоминал об этом. -В самом деле, сэр. Моя мать воспитывала во мне любовь к литературе с юных лет. На день рождения она всегда дарила мне книги, сэр. Она поступала так с тех пор, как мне исполнилось три года. Мистер Вустер вскинул бровь. -Три года? В самом деле? Ну и ну! -Да, сэр. Я несколько опережал моих сверстников в развитии. -Я не уверен, что даже помню себя в трехлетнем возрасте, - сказал он. -Насколько я понимаю, мало кто помнит, сэр. -Наверное, ты уже тогда налегал на рыбу, да? Я не смог сдержать улыбку, заигравшую на моих губах при этих словах. -В самом деле, сэр. Он взглянул на меня и просиял, увидев, что я улыбаюсь. Напряжение, сковывавшее мои плечи, слегка ослабло. -Все в твоей семье такие умные, Дживс? Затылки, выдающиеся назад и все такое? -Мы все обладаем средними интеллектуальными способностями и здравым смыслом, сэр. - к сожалению, друзья мистера Вустера нередко не имели ни первого, ни второго. – Привычка читать поучительную литературу, я полагаю, дала нам возможность развить способности, полученные при рождении. Он покачал головой. -Боюсь, что этому конкретному Вустеру больше подходят всякие потрясающие детективные или леденящие кровь истории, - сказал он. – Я сыт по горло поучительной литературой, с тех самых пор как Флоренс пыталась впихнуть ее в мою черепушку. -В самом деле, сэр. Возможно «Типы этических теорий» оказались слишком сложны для восприятия, чтобы служить цели ознакомления с подобными вещами, - недавно я заметил, что он предпринимает некоторые усилия для расширения своих познаний, и всегда полагал, что в деле поощрения его к таким начинаниям ненавязчивое выражение одобрения окажет больший эффект, нежели грубое принуждение. Я находил удовольствие, занимая мой ум подобными заданиями, и был вознаграждаем результатом. В противоположность моему прежнему впечатлению мистер Вустер не был умственно несостоятельным, так же как и лишенным склонности к серьезным и глубоким мыслям. По сравнению со многими его друзьями его можно было, на самом деле, назвать довольно разумным и изобретательным. И, как я осознал, он обладал также сильным чувством эмоциональной проницательности. Это выражалось не столько в том, что он мог исключительно хорошо читать в моей душе, сколько в том, что он каким-то образом оказался способен успокоить меня во время нашего разговора. Я почувствовал, как во мне поднимается волна благодарности и той теплоты, которую я идентифицировал как любовь, и был потрясен их силой. Когда в нашем разговоре возникла пауза, он вновь повернулся ко мне, его глаза были пытливыми и изучающими. -С тобой все будет в порядке? – мягко спросил он. -Со временем, сэр, - я не чувствовал в себе сил управлять ситуацией, я даже не был уверен, какое место я на самом деле занимаю в его жизни и какое место я хотел бы там занимать. Его рука снова на мгновение сжала мою и он кивнул. -Ну, ладненько. Я просто… ты знаешь, хотел быть уверен. Что ты будешь в порядке, я имею в виду, - кажется, он удовлетворился моим ответом, и не желая дольше тревожить расспросами, оставил меня наедине с моими мыслями. Был поздний вечер, когда мы подъехали к дому моей матери. Я указал нужный дом мистеру Вустеру, он съехал к обочине и заглушил мотор. -Хочешь, чтобы я пошел с тобой, старина? – спросил он. – Я понимаю, это будет чертовски неловкая ситуация, я ведь твой наниматель и все такое, но если ты хочешь, чтобы я там присутствовал, я конечно же не откажусь. Я мгновение колебался, желая, чтобы он действительно мог меня сопровождать, но это была бы в самом деле очень неловкая ситуация. -Нет, сэр. В этом нет необходимости. Вы и так сделали более, чем достаточно, предоставив мне возможность совершить эту поездку и лично доставив меня сюда. Он кивнул, вышел из машины вместе со мной и проводил меня до дверей. -Где-то в миле отсюда у дороги я видел гостиницу, - сказал он. – Я сниму нам номер с двумя кроватями. Я знаю, ты собираешься оставаться здесь, пока… в общем… Но после тебе нужно будет немного поспать, а здесь, - он взглянул на дом, - кажется слишком мало места, чтобы вместить всех присутствующих, которых, не сомневаюсь, будет предостаточно. -Это правда, сэр, - ответил я. Не все мои родственники смогут приехать, но квартира в самом деле была слишком мала, и все свободные комнаты, пригодные для сна, несомненно будут заняты теми из них, кто добирался сюда издалека. Я не входил в этот список. -Если тебе что-нибудь понадобится, Дживс, позвони мне в гостиницу. Оставайся здесь столько, сколько потребуется. И дай мне знать, если я что-то смогу для тебя сделать, хорошо? – беспокойство, написанное на его лице, глубоко тронуло меня, и я пожелал, чтобы мы оказались в более уединенном месте, где его объятия могли бы оказать на меня более успокаивающий эффект, нежели его слова. Я был не готов оказаться лицом к лицу с Джеральдом, и явственно ощущал тяжесть в груди, которая неминуемо сопровождала каждую нашу встречу. -Благодарю вас, сэр, я так и сделаю, - я повернулся к двери, но он подошел ближе и положил руку мне на плечо, останавливая меня. -Мне очень жаль, Реджи, - его голос был тихим и очень нежным. -Спасибо, - прошептал я, делая глубокий вдох, чтобы сдержать слезы, которые подступили слишком близко. Его пальцы сжались, и затем выпустили мое плечо. Он окинул меня напоследок прощальным тревожным взглядом, прежде чем вернуться к машине. Я слышал, как он завел мотор и отъехал, тогда как я постучал в дверь. Моя старшая сестра, Маргарет, ответила на стук. -Реджи! – удивленно воскликнула она. Схватив меня за руку, она втащила меня внутрь и помогла избавиться от пальто и шляпы. -Мы даже не думали… Кэтти! Джеральд! Редж приехал! Кэтрин была еще одной моей сестрой, на несколько лет старше меня. Она торопливо вышла из кухни, вытерев руки о фартук, прежде чем обнять меня. -О, Редж, ты приехал! Для мамы это будет такая радость! Я сжал ее в своих объятиях, положив подбородок на ее плечо. -Ты здесь, - резкий глубокий голос Джеральда был тих, но казалось, заполнил собой всю комнату. Я взглянул на него, не торопясь высвобождаться из объятий сестры. -Мистер Вустер был достаточно добр, чтобы предоставить мне некоторое время, – сказал я. Морщины на его лице стали видны отчетливее и под глазами залегли тени. Я знал, что он ухаживал за матерью со времени ее болезни, и должно быть был очень изнурен. -Я не собираюсь становиться у тебя на дороге, Джеральд. Я просто хочу ее увидеть. Пожалуйста, разреши мне помочь чем смогу. Кэтрин мягко высвободилась из моих объятий. -Насколько ты останешься? – спросила она. -Я буду здесь, пока не состоятся похороны, - ответил я. Ждать этого осталось не больше нескольких дней, если верить телеграмме, посланной Джеральдом. -Мейбл и ее муж скоро будут здесь, - сказала мне Маргарет, взяв меня за локоть и подталкивая к кухне. – Джек и Патрисия приедут завтра утром. Дядя Чарли не сможет вырваться из Деверилл-холла, - она горько вздохнула. Он был единственным из родных братьев матери, оставшимся в живых. – Фредди, сын Квенни, слег с гриппом, так что их тоже не будет. Я так рада, что твой новый джентльмен дал тебе немного свободного времени, Редж. Он кажется, очень достойный человек. Я кивнул. -Да. Джеральд следовал позади, пока Маргарет, вручив мне чашку чая, подвела меня к стулу и усадила на него. -Спасибо, Мэг, - я снял свой пиджак и повесил его на спинку стула, поскольку в кухне было довольно тепло от огня, горевшего в старинной угольной печи. -Она сейчас спит, - сказал Джеральд, возвышавшийся надо мной и глядевший на меня сверху вниз с явным неодобрением. – Я говорил ей, что ты вряд ли приедешь, учитывая, как ты поступил с отцом. Я сделал глоток чая, подавив инстинктивное желание сказать что-то резкое в свою защиту. Это всегда давалось мне с трудом – он не мог простить мне мой юношеский проступок. Я сдерживался как мог, когда решил все-таки ответить. -Ты знаешь, что мистер Тодд не желал отпустить меня. Мы были во Франции, Джеральд. Если бы я был в состоянии приехать, я бы сделал это. -Ну, по крайней мере, в этот раз все не свалилось на плечи одному мне и Джеку, - проворчал Джеральд. -Пожалуйста, Джеральд! – сказал я, чувствуя усталость и тревогу. – Я не хочу выяснять отношения сейчас. -Оставь его, Джеральд, - сказала Кэтрин. – Он теперь здесь. Позволь Реджи помочь. Маргарет чуть заметно коротко кивнула головой, и Джеральд вышел вслед за ней из кухни. Я поставил чашку на стол и закрыл лицо руками, в очередной раз пожелав стереть мое постыдное прошлое, прожить жизнь иначе, попытаться сделать вид, что женщины меня интересуют. Кэтрин села возле меня и положила руку на мое плечо, пока я слушал глухие неясные голоса моих брата и сестры, споривших в соседней комнате. -Все в порядке, Редж. Ты сейчас должен беспокоиться о маме, а не о старом ворчуне Джеральде. Он злится из-за собственных детей, которые тоже не смогли приехать. Я взглянул на нее, все еще сражаясь с подступившими слезами, которые я не мог позволить себе пролить. -Я понимаю, что сейчас она спит, но могу я хотя бы немного посидеть рядом? -Конечно, Редж. Уверена, что эти двое будут препираться еще некоторое время, и уверена также, что Пит и Марта вскоре к ним присоединятся, - Пит и Марта были супругами брата и сестры, которые как я полагал, были в другой комнате, если еще не присоединились к выяснению отношений. -Мег очень надеялась, что ты сможешь вырваться сюда, даже вопреки уверенности Джеральда в том, что тебя не будет. Она поднялась и протянула мне руку. Я принял ее, другой рукой взяв со стола чашку с чаем. -Ну, тогда пойдем. Она наверху. -Кто-нибудь сейчас с ней? -Дядя Сирил. Я кивнул и мы поднялись по лестнице. В коридоре горел неяркий свет, и дверь в спальню матери была немного приоткрыта. Кэтрин осторожно постучала. -Входите – голос дяди Сирила был утомленным и унылым. Кэтрин открыла дверь и жестом предложила мне войти. Дядя Сирил улыбнулся, увидев меня. -Ну, юный Редж, ты приехал. Рад вновь видеть тебя. Он поднялся и положил руки мне на плечи. -Прошло много времени с тех пор, как мы виделись в последний раз, парень. Ты хорошо выглядишь. -Спасибо, дядя Сирил. Очень рад увидеть вас вновь. Он выглядел заметно постаревшим и ослабевшим по сравнению с тем, каким я его запомнил. Когда-то он был пышущим здоровьем человеком. Теперь же он выглядел так, словно был сделан из сплава стекла и серебра. Я бросил быстрый взгляд на мать, неподвижно и обессилено лежавшую в кровати, и гору подушек, призванных облегчить ее затрудненное поверхностное дыхание. -Как она? Он печально покачал головой, и его тонкие узловатые руки бессильно упали вдоль тела. -Вероятно, это случится сегодня ночью, - сказал он грустно. – Я надеюсь только, что она проснется еще раз, и сможет проститься с тобой. Эти тихие, полные сожаления слова сломили броню самоконтроля, которую я воздвиг в своей душе, и я не смог сдержать слез, покатившихся по моим щекам. Дядя Сирил забрал чашку из моих трясущихся рук. -Сядь, мальчик мой, сядь. Будет совсем нехорошо, если ты упадешь. Я кивнул и сел, не в состоянии говорить. Он поставил мою чашку на прикроватный столик, поближе ко мне и нагнулся запечатлеть сухой родственный поцелуй на моем лбу. -Дорогой мой, я сожалею, что тебя не было здесь, когда умер Билл, но, Редж, мы все прекрасно понимаем, что значит находится в услужении. Это не твоя вина, что бы там Джеральд ни говорил. Не принимай слова брата так близко к сердцу. -Мистер Вустер обладает гораздо более благородным сердцем, чем мистер Тодд, - сказал я. Мой голос дрожал и был едва узнаваем. Я желал, чтобы мистер Вустер мог быть сейчас со мной, каким бы безрассудным не было это желание. Одно его присутствие придало бы мне сил сохранять спокойствие. -Я оставлю тебя с ней, парень. Если тебе что-нибудь понадобится, дай нам знать, - дядя Сирил похлопал меня по плечу и пошел к двери. -Спасибо, - прошептал я. Он оставил меня наедине с умирающей матерью и моими слезами. Реджинальд молча смотрел на дождь за окном, на его коленях лежал открытый том поэзии Роберта Бернса. У него было немного свободного времени, подальше от тети Энни и этих ужасных девчонок, чье присутствие он едва выносил - они немилосердно издевались над ним, а тетя Энни не предпринимала ничего, чтобы прекратить это. Он ненавидел работу в школе, хотя всегда безукоризненно выполнял свои обязанности. Никто никогда не имел повода жаловаться на его работу или на его поведение. Он по-прежнему скучал по своим родителям, даже по прошествии года, проведенного вдали от них. Он знал, что никогда больше не сможет вернуться домой, после того, что он натворил. Единственное, что у него осталось – это книги, они были его верными друзьями, которые никогда не отвернутся от него и не ударят в спину. Когда он будет достаточно взрослым, чтобы оставить школу и подыскать себе другое место, то будет камердинером, решил он. Работа в большом доме не для него, такие дома слишком изолированы, и там слишком мало личного пространства для слуг. Лучше он будет работать на привлекательного молодого джентльмена в Лондоне, который любит путешествия, читает поучительные книги, размышляет о философии, истории, и политике и многих других значимых вещах. Возможно, если ему повезет, этот джентльмен будет разделять его наклонности. Он мог сожалеть о том, что слепо доверял мастеру Джоффрею, но не о том удовольствии, которое он нашел в его объятиях. Оно до сих пор являлось ему во снах по ночам. Конечно, это было опасно. Эту истину он усвоил на горьком опыте, и прекрасно осознавал, что ему еще крупно повезло. Граф сломал Реджинальду нос во время избиения, но все могло быть куда хуже. В дальнейшем он должен быть очень осторожен, люди не должны знать, что он собой представляет, если только он не будет абсолютно уверен, что они в этом плане подобны ему самому. Он знал, что мужчин сажают в тюрьму за подобные наклонности, и что он должен быть постоянно настороже, но знал также, что если он будет камердинером, ему необязательно будет жениться. У камердинера есть веские основания постоянно находиться рядом с другим мужчиной, одевать его, брить его, прислуживать ему в ванной, или предлагать ему свои услуги по оказанию укрепляющего массажа. Эта мысль согревала его сердце – это был совершенно законный предлог дотрагиваться до другого мужчины, даже если эти прикосновения были не совсем того рода, который он бы предпочел. Будет весьма разумным служить только у неженатых джентльменов, в частности, у тех, кто живет один. Он не хотел отчитываться ни перед кем, кроме своего джентльмена. К тому же женатые мужчины определенно не разделяли бы его пристрастий, или по крайней мере на это оставалось бы куда меньше шансов. Также он несклонен был толкать джентльменов к измене. Он наблюдал, как некоторые слуги поддерживали подобные незаконные отношения и к каким проблемам это в конечном итоге приводило. Такие положение дел со слишком большой долей вероятности привлекало бы повышенное внимание к его предпочтениям. Нет, лучше он будет совершенно избегать женатых джентльменов. В большом доме все слуги подчиняются дворецкому или экономке, а Реджинальд хотел большей свободы. Он знал, какие интриги плетутся в комнатах для прислуги, и с какой легкостью вещи представляются в неверном свете, чтобы доставить кому-нибудь неприятности, и он не хотел подвергаться подобному обращению. Одно время мысль со временем занять должность дворецкого увлекла его, маня перспективами ответственности и надзора за обширным имением с большим штатом прислуги. Книги, которые он прочел, наделили его жаждой посетить другие страны и обрести новый опыт, но такой возможности у него никогда не будет, если он поступит на службу в большой дом. Он помнил, что у его родителей редко выпадали свободные дни, и когда граф и его семья путешествовали, слуги оставались в доме. Только камердинер и личная горничная могли путешествовать вместе с господином и его семьей, и истории, рассказанные по возвращении этими счастливчиками, увлекали и зачаровывали его. Реджинальд полагал, что некоторые молодые люди, обладавшие схожим с ним характером и устремлениями, могут вообще отказаться от идеи идти кому-то в услужение. Он читал газеты о социалистах и коммунистах, которые были уверены, что существующая классовая система должна быть упразднена, но это звучало дико для его ушей. От этих идей веяло совершенным хаосом и непредсказуемостью – даже, анархией – тогда как Реджинальд предпочитал порядок и контроль, и не был лишен понятия об определенных феодальных устоях. В мужчинах из этих газетных статей не было ничего утонченного и изящного, у них также напрочь отсутствовало чувство стиля. Они твердили о равенстве, но они не намеревались возвысить слуг и рабочих до уровня благородных и интеллигентных, они просто стремились низвергнуть дворянство и превратить всех в равно жалких и убогих. Они были грубыми и необразованными, а Реджинальд был воспитан в уважении к традициям и тому удовлетворению, которое сопутствует безупречной службе достойному аристократу. Миру, который он знал и любил всем сердцем, было присуще особое изящество, и он стремился обрести его вновь. Он получал удовольствие от соблюдения формальностей и ритуалов, от многочисленных прекрасных вещей, окружавших его: серебра и стекла, хрупкого китайского фарфора, сотканных вручную персидских ковров и выстроенных в безупречном порядке книг. Пусть они и не принадлежали ему, но он мог любоваться ими, поддерживать их в порядке, восхищаться ими каждый день, так что в каком-то смысле он действительно был их владельцем. И хотя его собственная семья питалась далеко не такими изысканными деликатесами, как семья графа, еда все равно не шла ни в какое сравнение с тем, что он получал здесь в школе, и он вновь хотел вернуть былое качество пищи и разнообразие меню. Он хотел носить достойную униформу из качественной шерсти и льна, а не эту грубую одежду, в которую он был вынужден облачаться сейчас. В конце концов, в жизни нужно придерживаться самых высоких стандартов. Он уже обнаружил способ, которым мог обезопасить себя. По крайней мере, здесь он себя оправдал. Он знал, что многие люди далеко не так умны, как он, и что большинством из них можно легко манипулировать, искусно сочетая хитрость и терпение. Он больше не будет верить в любовь, но вера в комфорт, роскошь и влияние у него осталась. Ему не понадобится очевидная власть, если он сможет влиять на обстоятельства. Изучение истории наглядно это ему продемонстрировало. Влияние несомненно важнее, поскольку очевидная власть и богатство часто являются предметом зависти и интриг, к тому же они несовместимы с положением слуги. Влияние требует информации, но он знал, где можно ее добыть. Он осторожно наблюдал за своим отцом, а его отец был влиятельным человеком, который почти всегда получал то, что захочет. Преданность – ценное качество, но только в том случае, если она заслужена и вознаграждена, и он не позволит себе впредь быть обманутым, как это произошло с мастером Джоффреем. Реджинальд будет служить, но только тому, кого он сам выберет. И джентльмен, у которого он собирается работать, должен будет отвечать требуемым стандартам. Было почти одиннадцать часов вечера, когда рука матери дрогнула в моей. Я подался вперед, нежно сжав ее ладонь, и она ответила чуть заметным напряжением своих пальцев, сомкнувшихся вокруг моего запястья. -Немного воды, - прошептала она, все еще не открывая глаз. Потянувшись за стаканом, я поднес его к ее губам, и лишь тогда она посмотрела на меня. В ее взгляде промелькнуло удивление, пока она маленькими глотками пила воду. Потом она одарила меня слабой улыбкой. -Я знала, что ты приедешь, Реджи. Я поставил стакан обратно и присел на кровать лицом к ней, чтобы заключить ее в нежные объятия. -Мама, - прошептал я. – Я так рад, что смог приехать и увидеть тебя. Я испугался, что зарыдаю от облегчения при одной мысли о том, что могу поговорить с ней в последний раз. После слов дяди Сирила у меня оставалось мало надежды на такую возможность. -Ты хороший мальчик, Реджи, - ее слабый голос дрожал и был совсем непохож на ясный спокойный тон, который я помнил. Ей явно было трудно и больно дышать, и мне невыносимо было видеть ее такой. -Мне все равно, что болтают люди. Я всегда любила тебя, несмотря на то, каков ты есть. Она никогда не говорила этого ранее, и при этих словах я не смог сохранить даже видимости невозмутимости. Слезы свободно потекли по моим щекам, и я с трудом подавил отчаянный всхлип, когда уткнулся ей в плечо, не разжимая объятий. Она осторожно погладила меня по волосам. -Я знаю, тебе всегда приходилось скрывать… заставлять других думать, что ты холодный и равнодушный. Я помню моего дядю Дориана – он был совсем как ты. Услышав такое, я поднял голову. Она никогда не упоминала дядю Дориана раньше. -Он… он был?.. Я не знал, что кто-то в нашей семье имел такие же наклонности, как и я. Никто не говорил об этом ни слова из страха публичного позора, который могло повлечь подобное разоблачение, так что я не должен был удивляться. Всхлипнув, я вытер лицо носовым платком. Мать кивнула. -Это было очень давно… много лет назад, - сказала она. Мне пришлось наклониться ближе, чтобы расслышать ее слова. -Они… - ее губы дрогнули, когда она на мгновение замолчала, попытавшись сделать глубокий вдох. – Это было очень давно, Реджи. Они повесили его за то, каким он был. Абсолютный ужас овладел мной при этих словах. -Я всегда волновалась за тебя. Знаю, сейчас так не поступают, но я всегда волновалась за моего маленького мальчика. Мне пришлось сглотнуть ком в горле, прежде чем ответить. Мой голос дрожал от переполнявших меня эмоций. -Мне жаль, что я доставил тебе столько проблем и беспокойства. Я очень, очень осторожен, - сказал я. Она кивнула. -Я знаю, сынок. Твой милый молодой джентльмен, мистер Вустер… оставайся с ним, - она никогда не встречалась с ним, но в письмах к ней я часто описывал нашу жизнь и наши путешествия. -Твои письма… такие яркие. Я видела, как ты заботишься о нем. Он подходит тебе. Я кивнул. -Да, - прошептал я. Сделав глубокий вдох я продолжил, – Он отменил пышный костюмированный бал, который был назначен на послезавтра, и лично привез меня сюда. На ее глазах показались слезы. Она прекрасно знала, насколько редким среди нанимателей было подобное великодушие. -Я так рада, что ты нашел кого-то, кто любит тебя, Реджи. Будь осторожен. Я пораженно молчал в ответ. Он любит меня? Я не мог об этом думать, не мог даже рассмотреть возможность подобного, находясь у постели матери. Все, что я знал – она счастлива за меня, что она любит меня вопреки тому, кем я являюсь, и тому, что я натворил в прошлом. Это – единственное, что имело для меня значение в этот момент, и я вновь почувствовал себя маленький потерянным ребенком, оплакивающим свою потерю. Когда я вновь заговорил, мои слова были путанными и бессвязными, но я уже не обращал на это внимания. -Спасибо. Я… я не представлял как сильно… - задохнувшись, я не смог продолжить. – Я так сильно люблю тебя. Эти слова были тем единственным, что я мог ей сказать, поведать хриплым шепотом о том, как я люблю ее, и как мне будет ее не хватать. -Я так устала, Реджи, - прошептала она. Я кивнул, вновь попытавшись восстановить спокойствие, ради нее. -Спи, мама. Все в порядке. Я осторожно поцеловал ее в щеку. Под моими губами ее кожа была тонкой, сухой и почти прозрачной. Она повернула ко мне осунувшееся, истончившееся лицо и поцеловала меня в ответ. Мгновением позже раздался тихий стук в дверь. Я выпрямился и бросил взгляд на дверь, в которую осторожно заглянула Маргарет. -Редж? – спросила она. – Мейбл и Чарльз здесь. Они хотят увидеть ее. Я кивнул. -Конечно. Запечатлев последний поцелуй на щеке матери, я осторожно пожал ее руку, вытер заплаканные глаза и поднялся на ноги. -Прощай, мама. Я люблю тебя. Я знал, что в последний раз вижу ее живой. Я только надеялся, что у нее достанет сил сказать последнее прощай Мейбл. Когда я подходил к двери, Мейбл и ее муж Чарльз как раз входили в комнату. Я быстро обнял ее. -Поторопись. – прошептал я ей на ухо. – Осталось не так много времени. -Спасибо, - ответила она, отходя к кровати матери. Мистер Биффен кивнул мне и присоединился к моей племяннице. Я оставил их с матерью, и бесшумно спустился в кухню вместе с моей сестрой. Мистер Трентондайк-Уиббли спешно отбыл ранним утром, выглядев при этом ощутимо встревоженным и растерянным, но при этом заверив Реджинальда, что вернется к ужину. Его наниматель получил телеграмму, и должно быть она послужила причиной такого поведения, но он не оставил послание в доме, так же как и не сообщил Реджинальду о ее содержании, что само по себе было очень странно. Все остальное, исключая этот пункт, шло своим чередом. Прошлой ночью его наниматель попросил Реджинальда присоединиться к нему в постели, на что возражений не последовало, и Реджинальд наслаждался украденными часами их близости, пока не пришло время вернуться к себе в комнату. Они практиковали подобное приятное времяпрепровождение последние восемь месяцев, и его наниматель не сказал ни слова о каких-либо предстоящих событиях, которые беспокоили его. И когда этим утром Реджинальд принес ему завтрак, то не заметил ни намека на какую-то надвигающуюся беду. Около полудня прозвенел дверной звонок, и когда Реджинальд открыл дверь, то обнаружил за ней отца мистера Трентондайк-Уиббли, лорда Биннегстейда, который стоял там с безумным выражением на широком красном лице, не сулившем Реджинальду ничего хорошего. Лорд пролетел в квартиру мимо Реджинальда, который предложил избавить его от пальто и шляпы, но лорд Биннегстейн отказался от этого в весьма грубой форме. Как только закрылась дверь, он повернулся лицом к Реджинальду, едва сдерживая рвущуюся наружу ярость. -Где мой сын? – потребовал он. -Мистер Трентондайк-Уиббли уехал рано утром, милорд. Он не информировал меня ни о цели, ни о пункте назначения своей поездки, но сказал, что вернется сегодня вечером. -Проклятый щенок! – выругался тучный мужчина. – Он сбежал. -Милорд? – Реджинальд был сбит с толку и чувствовал растущее беспокойство. Лорд Биннегстейн двинулся на него, и ему потребовалось определенное мужество, чтобы остаться невозмутимым и не попятиться назад. -Я знаю, кто ты! – прорычал лорд. Реджинальд, встревожившись, приподнял бровь. – Этот негодяй Бекенридж приходил ко мне сегодня утром с письмом, написанным моим растреклятым сыном, и попытался меня шантажировать из-за… из-за извращений, которыми мой сын занимался с тобой! Реджинальд стиснул зубы, а его сердце пропустило удар. Мистер Бекенридж был близким другом сына лорда Биннегстейна, а недавно они поссорились. В той телеграмме, должно быть содержалось предупреждение, тогда как он сам был оставлен на расправу лорду. К нему тут же вернулись воспоминания о том черном дне, когда он был отослан подальше от своей семьи, избитый и опозоренный. Все внутри него сжалось. Лорд Биннегстейн не дал ему возможности вставить слово или хотя бы перевести дыхание, прежде чем продолжил: -Тебе очень повезло, Дживс, что я не смог найти ни намека на какой-нибудь скандальчик, связанный с твоим именем, иначе я бы сдал тебя властям и упрятал за решетку, за то, что ты такой извращенный выродок. Это означало, что, слава Всевышнему, Лорд Виферингстон не предал огласке происшествие, случившееся десять лет назад. Лорд Биннегстейн достал свой бумажник, вытащил пачку банкнот и швырнул их на пол быстрым яростным движением. -Этого должно быть достаточно, чтобы заткнуть тебе рот. Ты покинешь этот дом немедленно. Если хоть малейший намек на то, что тут творилось, достигнет чьих-нибудь ушей, я уничтожу тебя и добьюсь того, чтобы тебя посадили. Я не остановлюсь ни перед чем, пока не увижу тебя упрятанным за решетку на всю твою оставшуюся жалкую жизнь! Зрачки Реджинальда расширились, и он не смог сдержать дрожь, успокаивая дыхание и чувствуя, как холодный пот катится по спине. У лорда Биннегстейна были многочисленные связи в политических кругах, и Реджинальд был абсолютно уверен, что этот человек может легко сфабриковать достаточно улик, чтобы обвинить его в любом возможном преступлении, вплоть до убийства и государственной измены. Это была нешуточная угроза, и Реджинальд не собирался ее игнорировать. -Забирай деньги и убирайся! – прорычал лорд Биннегстейн. -Да, милорд, - лишенный другого выбора, Реджинальд опустился на колени и принялся собирать банкноты. Он бросил быстрый взгляд в сторону кухни – его комната была расположена позади нее, и он хотел упаковать то немногое, что у него было, поскорее. Но Лорд Биннегстейн поймал его за руку, сжал ее с сокрушительной силой, заставляя подняться на ноги, и грубо потащил в сторону двери. -Немедленно, или я вызываю полицию! – крикнул он, не оставляя Реджинальду другого выбора. Благоразумие - оборотная сторона доблести, учитывая сложившиеся обстоятельства, рассудил он. Три часа спустя, в одной из комнат клуба «Юный Ганимед», предоставленных его членам для проживания, пока они не найдут себе новое место, Реджинальд сидел на кровати, пытался успокоиться и анализировал сложившуюся ситуацию. Достав из кармана пальто бумажник, полный банкнот, он бегло пересчитал купюры. По меньшей мере лорд Биннегстейн был щедр – там было более сотни фунтов. Эта сумма равнялась жалованию, которое он мог бы заработать за три года при нынешнем размере оплаты его услуг. Реджинальд дрожал от ярости при мысли о том, что был оставлен один на один с лордом Биннегстейном, не получив даже намека на грозящие неприятности, но несмотря на это он очень хорошо осознавал, что легко отделался. Он никогда не считал, что их взаимопонимание с мистером Трентондайк-Уиббли было чем-то более значительным, чем взаимовыгодный для обеих сторон союз, но он надеялся, что удостоится хотя бы мысли о целесообразности предупреждения его в этих опасных обстоятельствах. Он чувствовал себя использованным и эмоционально опустошенным, как жертвенный ягненок, оставленный его нанимателем, чтобы облегчить себе путь к спасению. Разрываясь между ненавистью к человеку, который так легко подставил его, и облегчением, вызванным своим чудесным спасением, Реджинальд размышлял о своей дальнейшей судьбе. Никаких невосполнимых потерь в своем поспешном бегстве он не понес, потому как не обладал ничем примечательным. Одежду можно купить новую, также как и книги, у него не было фотографий ни членов семьи, ни друзей, он никогда не хранил свою корреспонденцию – его память была безупречна, он никогда не упускал ни одной детали, так что в этом не было необходимости. Он уже уяснил, что положение его как камердинера в лучшем случае ненадежно, и привычное течение жизни может оборваться в любой момент без всякого предупреждения. И хотя он вел достаточно рисковый образ жизни, он смог приобрести исключительную репутацию и оставить три последних места службы по своему собственному желанию и именно тогда, когда он сам так решил, поступая каждый раз на более высокооплачиваемое место и оговаривая для себя более выгодные условия службы. Тем не менее, он был свидетелем не одного увольнения в среде своих друзей, чтобы считать себя защищенным от подобного события, если обстоятельства сложатся не в его пользу, как это произошло сегодня. С последнего места службы он не получит никаких рекомендаций, что несколько усложняло поиск новой работы, но отнюдь не было катастрофой. В будущем он должен более тщательно подходить к выбору нанимателя. Он должен хорошенько продумать, чего он хочет от жизни и каким образом он может это получить. Как он сможет манипулировать обстоятельствами и человеком, у которого он будет работать, чтобы как можно надежнее обезопасить себя. Он ненавидел, что вынужден скрывать так много о себе самом, и мечтал о нанимателе, с которым он сможет хоть немного опустить щиты, в которые он заковал свое сердце. Он знал, что это ребяческое желание, но ноющая пустота внутри него заставляла мечтать о невозможном. Он закрыл глаза, подавляя в себе нерациональные эмоции. Реджинальд должен двигаться дальше и не оглядываться назад. Я сидел в кухне, рядом со старинной железной кухонной плитой, пытаясь согреться теплом, исходящим от ее черных толстых стенок. Физически мне не было холодно, но дрожь моей души отказывалась униматься. Я глотал крепкий черный кофе и думал о последних словах моей матери. Она простила мне тот проступок - это случилось, видимо, годы тому назад, хотя она и не говорила об этом ни слова до сегодняшней ночи. Мы постоянно переписывались на протяжении многих лет, но это была не та вещь, которую можно доверить бумаге, учитывая немалый риск разоблачения. То, что она любила меня, я знал точно, но то, что она тревожилась за мою безопасность и понимала, что я не могу изменить свою природу, стало для меня откровением, к которому я оказался не готов. Оно поразило меня в самое сердце, а когда она сообщила, что верит в любовь мистера Вустера ко мне, этого оказалось слишком много для меня. В своих письмах к ней я раскрыл природу моих собственных чувств задолго до того, как сам осознал их. Она увидела мою возрастающую любовь в теплых отзывах о мистере Вустере и была счастлива за меня. Она желала нам добра и хотела, чтобы я остался с ним. Словно она желала мне обрести нечто похожее на то, что обычные люди находят вместе с супругой или супругом – кого-то, кто любил бы меня и прошел бы со мной через всю жизнь. Но мог ли я получить это? Чувствовал ли он что-либо подобное ко мне? Нужно ли было это ему? Мистер Вустер всегда был добр ко мне, но он был добр почти к каждому, даже если он сам бы предпочел поступить по-иному. Его необычайно развитое чувство чести, его кодекс Вустеров, требовал этого от него, требовал великодушия и терпения к тем, кого он считал своей семьей и друзьями или даже к посторонним людям, оказавшимся в беде. Доброта – не тот материал, на основании которого можно делать далеко идущие выводы о его отношении ко мне. То, что он заботится обо мне, было очевидно из его поведения в этот день. Ни один мой наниматель, у которого я служил, никогда не сделал бы для меня ничего подобного. Это было бы абсолютно немыслимо. В лучшем случае, если бы мне удалось подыскать себе замену, мне бы позволили отлучиться на несколько дней, чтобы воссоединиться с семьей, скорее всего в счет моего ежегодного отпуска. Тот факт, что мистер Вустер не особенно желал устраивать у себя торжество, было несущественным – это было очередным проявлением кодекса Вустеров, он дал слово своим друзьям и собирался его сдержать – и я не сомневался, что торжество всего лишь отложено на какое-то время. Его сострадание, также можно легко было объяснить тем, что он сам остался сиротой в юном возрасте, не успев даже сказать последнее «прощай» своим родителям. Однако, тот факт, что он настоял на том, чтобы самолично привезти меня сюда, вместо того, чтобы позволить мне ехать поездом, был весьма показательным. Но если он любил меня – а я начинал верить, что он в самом деле мог испытывать такие чувства – когда и как это произошло? Слово «любовь» никогда не слетало с его губ, также как я заметил ни намека на то, что он испытывает ко мне некие более глубокие чувства. Я практически с самого начала ощущал с его стороны уважение и признательность, за исключением нескольких инцидентов, когда он пытался отстаивать свой авторитет, но он был гордым человеком и лишь время от времени проявлял подобную несговорчивость – в этом смысле он был моей полной противоположностью, если говорить честно. Я не мог осуждать его за это, к тому же он обладал бесчисленным множеством качеств, искупающих этот его недостаток, что делало подобные инциденты в некоторой степени терпимыми. Я не намеревался влюбляться в него. Мои мотивы стремления к взаимопониманию между нами основывались исключительно на моей необходимости комфортного и безопасного существования и некоторой возможности контролировать свою собственную жизнь – всего того, на что я и рассчитывал, поступая к нему на службу. Мы могли не соглашаться друг с другом, но я никогда не опасался быть уволенным без объяснения причин. Я помогал ему во всех его делах, так что со временем он стал зависеть от меня, малейший намек на возможные трудности заставлял его искать у меня помощи, как в разрыве очередной помолвки, так и в других проблемах, доставляемых и тетками, и полицией. И представляя это как часть решения подобных трудностей, я часто ставил его в неловкое, даже унизительное положение. Я манипулировал им и использовал его в своих собственных интересах, и если я действительно искреннее люблю его, я не могу дальше поступать с ним подобным образом. Это было бы в высшей степени несправедливо, а он должен с полным правом доверять мне. То, что я умышленно вводил его в заблуждение для своей собственной выгоды, сильно беспокоило меня при данном положении дел, и я чувствовал, что не могу дольше молчать об этом. Я понимал, что сознательно иду на существенный риск, решив открыто поговорить с ним на эту тему. Если он любит меня, это чувство может быть столь хрупким, что сломается под грузом моего признания. Но я должен был пойти на этот риск, хотя бы для того, чтобы успокоить мою совесть, и он должен знать, что за человек состоит у него на службе. Он должен полностью осознавать положение дел, и принять любое решение относительно того, в каком направлении должно развиваться наше взаимопонимание, без малейшего влияния с моей стороны. Оглядываясь назад, на мою жизнь и мой опыт последних двух лет работы на мистера Вустера, я окончательно убедился, что нуждаюсь в нем. Я был счастлив служить у него, его общество всегда дарило мне радость и восторг. Я наслаждался свободой, в которой он не ограничивал меня. Я чувствовал себя безопаснее под крышей его дома, чем где-либо в другом месте. И мысль о том, чтобы лишиться этого ощущения, даже не принимая во внимания любовь, которую я к нему испытывал, страшно пугала меня. Мысль об утрате радости и комфорта его общества также доставляла мне еще большие страдания, хотя я понимал, что они усугубляются тем фактом, что моя мать сейчас умирает в комнате наверху, и все остальные члены моей семьи сидят рядом с ней, или спят, или меряют шагами гостиную, погруженные в свои собственные мрачные предчувствия и тревогу. Напряжение, разлитое по квартире, подтачивало силы каждого из присутствующих со скоростью, которая лишь возрастала с тех пор, как я прибыл сюда. Я чувствовал себя обессиленным и изнуренным, несмотря на кофе и тепло, исходящее от кухонной плиты. Все , что произошло со мной в последние часы, лишь послужило усилению моего стремления оказаться сейчас в обществе мистера Вустера и я вновь отчаянно пожелал, чтобы он мог быть сейчас здесь со мной, чтобы я оказался способен измыслить какой-нибудь способ, позволяющий ему присутствовать в этой квартире без риска раскрытия нашего взаимопонимания. Если он выслушает меня, если он действительно любит меня и сможет принять мое искреннее глубокое раскаяние в том, как я манипулировал им и использовал его, тогда существует небольшой шанс, что у меня по-прежнему будет работодатель, возможно, даже возлюбленный, после того, как все это закончится. Я должен довериться его врожденной доброте и уповать на лучшее. Окончательно распрощавшись с мистером Тоддом и успешно справившись с жестоким приступом гриппа, Реджинальд получил в свое распоряжение силы и время для поиска нового нанимателя. Последние несколько дней он посвятил внимательному изучению клубной книги «Юного Ганимеда», просматривая списки джентльменов, нуждавшихся в камердинере, в надежде подыскать кого-нибудь, с кем он сможет связать свою жизнь на ближайшие несколько лет. С него достаточно умных мужчин – несмотря на то, что они зачастую проникались уважением к нему и его советам, некоторые из них использовали свой интеллект для подавления и обмана ближних. Финансовые махинации мистера Тодда с деньгами его клиентов в этом плане были естественным продолжением недостойного обращения этого господина с самим Реджинальдом. Он добавил несколько серьезных предостережений в клубную книгу в раздел, озаглавленный - Тодд, Монтегю. Когда все юридические процедуры относительно этого джентльмена будут закончены, он без сомнения проведет год или даже больше в тюрьме, и Реджинальду было отрадно сознавать, что он смог представить некоторые доказательства, сыгравшие не последнюю роль в изобличении его бывшего нанимателя. Нет, его определенно не интересовали умные джентльмены. Ему нужно место, которое бы позволило ему немного восстановиться после неприятностей, испытанных на службе у мистера Тодда. Вустер, Бертрам Уилберфорс, кажется, подходящая кандидатура. Джентльмен был почти на шесть лет моложе его самого. Осиротевший в раннем возрасте, он в конечном итоге унаследует титул Лорда Яксли – он не был одним из тех хватких неотесанных богатеев, которые кичатся показушным достатком, и не обладают ни лоском, ни манерами выходцев из высшего света. Дружелюбный, умеренный в быту, склонный прощать человеческие недостатки, и по-видимому, немного туповатый, он был достаточно легкомысленным, что выражалось в поездках на велосипеде нагишом в состоянии опьянения, сомнительном вкусе в выборе одежды, пристрастии к исполнению популярных песенок на пианино и чрезмерном энтузиазме в праздновании Ночи гребных гонок. Он состоял в клубе «Трутни» - заведение, которое отнюдь не могло похвастаться сообразительностью своих членов. Один из предыдущих камердинеров отметил, что мистеру Вустеру требуется направляющий. «Восприимчивый молодой человек, наверное, чересчур восприимчивый к требованиям своих друзей и родных. Его необходимо оберегать». Мистером Вустером очевидно, будет легко манипулировать. Реджинальда это вполне устраивало. Умный, облеченный доверием камердинер сможет направить устремления своего джентльмена в сторону соответствующих наклонностей, и к тому же ему часто случалось вести не только дом своего нанимателя, но и его денежные дела. Конечно, этими возможностями легко было злоупотребить – он знал камердинеров, которые присваивали себе тысячи фунтов, так ни разу и не попавшись на горячем, но Реджинальд не одобрял подобное постыдное, вульгарное поведение. В таких обстоятельствах легко стать жертвой шантажа , получить немалый срок в тюрьме, или в лучшем случае – значительно уменьшить свои шансы найти приличное место в случае обнаружения махинаций. В жизни Реджинальда, отдававшего предпочтение мужчинам, и без того хватало поводов для риска, и он не хотел никаких дополнительных его источников в своей работе. Несмотря на то, что он имел вкус к хорошей жизни, для этого абсолютно не нужно было прибегать к незаконному присвоению сумм, когда можно просто подыскать себе подходящего джентльмена, готового охотно расставаться с деньгами в качестве компенсации за хорошо проделанную работу. Он перенес достаточно неприятных моментов на службе у мистера Тодда, когда соблазнился на исключительно высокую оплату труда, не позаботившись прежде всего о более тщательном изучении дефектов характера этого джентльмена, и он не собирался повторять свою ошибку. Собственная, заработанная годами труда репутация Реджинальда, касающаяся его компетенции, высокого мастерства и благоразумия, привела прежде всего к тому, что он легко мог получить практически любое место, не обрекая себя на отчаянную конкуренцию с другими соискателями. Некоторые джентльмены, у которых он служил, до сих пор испытывали нечто вроде благоговения перед его умениями и ловкостью. Безупречная служба начинала приносить свои плоды, и Реджинальд пользовался своим влиянием, которое он заработал за эти годы. На человека, подобного мистеру Вустеру, легко будет произвести впечатление, а также в дальнейшем легко будет склонять к нужным поступкам и руководить им. Решение его нередко возникающих, но неизменно забавных проблем поможет заслужить благодарность джентльмена, а также предоставит возможности для вознаграждения Реджинальда иными вещами, которых он жаждал – путешествиями, длинными отпусками и свободой, редко выпадающими на долю камердинера. Хотя он никогда прежде не встречался с мистером Вустером, некоторые члены «Юного Ганимеда» отмечали, что он был привлекательным мужчиной, часто преследуемый женщинами из числа его знакомых. Приятная внешность только увеличивала привлекательность будущего места службы, Реджинальд был склонен работать у красивых джентльменов, даже если этот джентльмен не разделял его наклонностей. Он относился к этому так, как относился к красивой обстановке, подобные вещи делали его жизнь более приятной. Так что даже если возможность, что мистер Вустер тоже окажется мужеложцем, весьма мала, процесс подталкивания его к достижению определенного взаимопонимания между ними будет более захватывающим. Да. Он думал, что Бертрам Вустер будет приемлемым нанимателем, пока кто-нибудь лучший не появится на горизонте. Если ему повезет, он рассмотрит возможность остаться на этой службе достаточно долгий срок. Моя мать тихо скончалась около трех часов утра. Мейбл и ее муж были с ней до конца, но к сожалению, она ненадолго пришла себя лишь единожды, прежде чем уснуть и никогда больше не открыть глаз. Когда они присоединились к нам, чтобы сообщить печальную новость, Кэтрин поднялась наверх, чтобы приготовить тело матери к похоронам, а Маргарет занялась прочими необходимыми в этих обстоятельствах делами. Все остальные получили возможность немного поспать – по крайней мере, хотя бы попытаться отдохнуть, прежде чем погрузиться в дальнейшие заботы об организации похорон. Мейбл и ее муж предложили отвезти меня в гостиницу, где, как я знал, остановился мистер Вустер, но мне необходимо было привести в порядок свои мысли, и прогулка длиной в милю или две промозглой дождливой ночью прекрасно подходила для этих целей. Меня словно саван окружал тяжелый навязчивый запах смерти, и только холодное одиночество могло изгнать его прочь. Моя голова шла кругом от воспоминаний, опасений и сожалений, в то время как я медленно шел по дороге, а перспектива признаний, которые я собирался сделать мистеру Вустеру, отнюдь не способствовали облегчению моего состояния. Я взял ключ от номера у портье, и поднялся на два лестничных пролета вверх, к комнате, которую мистер Вустер снял для нас. Поскольку он знал, что я вернусь сюда при определенных обстоятельствах, я не стал стучать, не желая тревожить его в том случае, если он уже лег спать. Однако, лампа на прикроватном столике тускло освещала комнату, а сам мистер Вустер сидел на кровати полностью одетый, за исключением обуви, и читал книгу. Он поднял глаза и резко поднялся, торопливо приблизившись, пока я закрывал и запирал дверь. Без единого слова он заключил меня в объятия и прижал к себе, несмотря на то, что я еще не снял пальто, и был мокрым от дождя. Я вернул объятия, находясь в слишком большом смятении, чтобы волноваться о состоянии его одежды. Я слишком нуждался в его поддержке, и у меня не было ни желания, ни сил отстраняться. Мы стояли так, неподвижно и безмолвно, очень долгое время. Постепенно, напряжение и боль немного отпустили меня, и я вновь смог вздохнуть полной грудью. Он немного отстранился, заглянув мне в глаза. -Пошли в постель, старина. Ты должно быть чертовски измотан. Он принялся стаскивать с моих плеч пальто. Я помог ему и поместил пальто вместе с перчатками и шляпой в гардероб, затем ослабил узел галстука. Он тоже начал раздеваться. -Я думал, что ты позвонишь. Я бы мог приехать и забрать тебя. -Мне необходимо было пройтись, сэр, - ответил я. Он только кивнул и продолжил процедуру разоблачения. Когда мы оба были одеты в пижамы, он взял меня за руку и повел к своей кровати, устроив меня под одеялами, и сам присоединился ко мне. Я постарался расслабиться, но мои мысли были слишком беспокойны. Мистер Вустер повернулся ко мне лицом, прижавшись ко мне и положив голову на мое плечо. Я обнаружил, что вцепился в него, словно утопающий – так, словно согревающее ощущение его тела рядом - единственное, что может меня спасти. Я уткнулся лицом в его шею, меня окружил его запах, а ощущение присутствия и тихие звуки его дыхания приносили успокоение. -Если… если ты хочешь поговорить, я готов, - нерешительно прошептал он. Я кивнул, сознавая, что должен, но не находя в себе сил начать разговор прямо сейчас. Его пальцы медленно двигались вверх и вниз по моей спине, оказывая успокаивающий и слегка гипнотический эффект. Я заставил себя сосредоточиться на этих ощущениях, позволяя всему прочему отойти на второй план. Мы лежали в таком положении больше часа, бодрствуя, но храня молчание. Я потерялся в своих мыслях, а он просто продолжал медленные нежные движения рукой. Наконец, я почувствовал необходимость выговориться. Я не мог более пользоваться его добротой, когда он не осознавал ни моих чувств, ни того, что я совершил для получения от него желаемого. -Сэр, – сказал я, и мой голос звучал хрипло от переполнявших меня эмоций. -Хмм? – движения его пальцев стали медленнее, пока совсем не замерли. Я поднял голову, чтобы взглянуть на него. Если я заговорю, то могу навсегда потерять его. Если же я этого не сделаю – боюсь, что могу потерять себя самого. -Сегодня я много размышлял над некоторыми вещами, сэр, и должен сделать признание, несмотря на то, что, боюсь, оно может изменить ваше отношение ко мне. Если же, благодаря какому-то чуду, этого не произойдет, возможно, я в итоге разделю эту постель вместе с ним, а на следующее утро проснусь в его объятиях. В его глазах отразилось замешательство. -Вряд ли найдется хоть одна вещь, способная на такое, старина, - сказал он. Он переместил свой вес, позволив мне повернуться на спину, и лег сверху на меня. Я попытался устроиться поудобнее в такой позиции. -Я волновался о тебе всю ночь, чувствуя себя бесполезным как лишняя нога, и желая сделать хоть что-нибудь для тебя и твоей семьи, но в голову ничего не приходило. И если готовность выслушать сможет немного помочь – что ж, Бертрам полностью в твоем распоряжении. Он соскользнул с меня, свернувшись рядом, где ему было удобно лежать и разговаривать, его рука все еще была закинута мне на грудь. -Прежде чем я начну, сэр, я должен сказать, что не ожидаю, что вы разделяете мои чувства; и даже если окажется, что это так, вы можете отказаться от них, когда обнаружите некоторые вещи, которые я делал без вашего ведома и одобрения, - он слегка наклонил голову, выражая свое любопытство, но ничего не сказал, так что я продолжал. - Судьба была благосклонна ко мне, поскольку я прибыл вовремя и успел поговорить в последний раз со своей матерью, сэр. Это стало возможным только благодаря вашей исключительной доброте и великодушию. Уголки губ мистера Вустера поползли вверх и он довольно кивнул. -Я так рад, что мы успели вовремя, старина, что не могу выразить этого словами. -Ее слова подтолкнули меня к осознанию, которое зрело во мне уже некоторое время, сэр, и я более не могу отрицать, что… - я глубоко вздохнул, мысленно приготовившись к возможному неприятию, – ….не могу более отрицать, что я люблю вас, сэр, - прошептал я. Его глаза стали совсем круглыми, а губы слегка приоткрылись. Он издал тихий звук, от его былой невозмутимости не осталось и следа. Я ничего не мог поделать с собой – все мое существо напряглось в ожидании ответа. -Ты… любишь меня? – прошептал он, недоверие отчетливо сквозило в его голосе. Я кивнул, и он вдруг крепко прижал меня к себе, стиснув в страстном объятии и уткнувшись мне в плечо. -О, слава Богу! – задыхаясь, приглушенно выдохнул он в подушку и мою шею. – Спасибо, спасибо, я… о, Реджи, я не смел даже надеяться… Он поцеловал меня, и я наслаждался этими ощущениями, надеясь, что его энтузиазм не улетучится, когда я скажу все, что должен был сказать. -Я уже давно схожу по тебе с ума, но никогда не думал – я хочу сказать, что не думал, что тебя интересуют подобные отношения, любовь и все такое. Ты всегда такой серьезный, строгий и …я… я думал, ты уйдешь, если я хоть слово скажу про это. Я думал, что наше взаимопонимание только прагма – как-его-там для тебя, ну, вопрос удобства и никаких лишних чувств. -Так все начиналось, - признал я. – На самом деле, когда я поступил к вам на службу, я… я надеялся, что именно так будут развиваться события, и умышленно подталкивал вас в этом направлении, когда обнаружил, что природа ваших склонностей подобна моей. Он настороженно разглядывал меня некоторое время. -То есть ты хотел найти кого-то, с кем мог бы прийти к такому взаимопониманию? Я кивнул. -Не вижу, в чем тут проблема, старина. Не мог же ты дать объявление в газетной колонке, да? «Превосходный, совершенный, предпочитающий мужчин камердинер ищет джентльмена с похожими наклонностями для приятного чувственного времяпрепровождения» - ведь нет же, правда? Я приподнял бровь в ответ на его ненамеренное отрицание моей вины. Возможно, он не до конца понял мою мысль. -Я никогда не говорил вам об этом прямо, сэр. Я неоднократно устраивал ситуации, выгодные для меня самого, никогда не выражая открыто моих намерений или не спрашивая вас, готовы ли вы следовать в данном направлении. Когда я подыскивал себе новое место, я умышленно искал кого-то, кем я мог бы легко манипулировать. Я должен был произнести это слово. Я должен был заставить его осознать, насколько низко я пал в погоне за собственной выгодой. -Я поступил к вам на службу, поскольку ваше великодушие и врожденная доброта позволяло мне легко склонить вас к поведению, которое было выгодно для меня, сэр. Я предал ваше доверие самым возмутительным образом - я знаю, что не заслуживаю ни вашего уважения, ни вашей любви, а взамен я могу предложить только мои жалкие извинения и умолять вас о прощении. Когда дверь по адресу 6А, Беркли-Менсон открылась, Реджинальд с трудом поверил своим глазами. Молодой человек, стоявший перед ним, несомненно глубоко страдал от последствий чересчур буйных увеселений прошлой ночи. Он пах застарелым сигаретным дымом и алкоголем, и очевидно успел близко познакомиться с гостеприимством стражей порядка. Его вне всякого сомнения богатый и элегантный костюм был в страшном беспорядке, так же как и квартира, видневшаяся за приоткрытой дверью. Прежний камердинер этого юноши был абсолютно некомпетентен в своем деле, это явствовало из состояния каждого предмета, попадавшегося Реджинальду на глаза. Однако, то, что поразило Реджинальда куда сильнее – это необычайная привлекательность молодого джентльмена, даже в состоянии чрезвычайной растрепанности – светлые волосы, голубые глаза, высокий и стройный, с достаточно развитой мускулатурой, он был пугающе красив. Реджинальд почувствовал почти инстинктивную реакцию на него и вынужден был уподобиться граниту в невозмутимости, чтобы тут же не покинуть эту квартиру. Если хотя бы половина из того, что он слышал о доброте, великодушии и общем недостатке ума Берти Вустера было правдой, работа на него будет самым легким занятием за всю его карьеру, к тому же определенно хорошо оплачиваемым. И если в характере мистера Вустера есть хоть малейший намек на склонность последнего к мужчинам, Реджинальд найдет его и будет лелеять как редкую и драгоценную орхидею, пока она не расцветет к полному удовлетворению их обоих. Если бы Реджинальд верил в высшие силы, он бы упал на колени, благодаря божество всех личных слуг джентльменов, за то, что подобная возможность оказалась у него в руках - здесь были роскошь, туповатость джентльмена, которому было необходимо руководство каждым его шагом, более чем удовлетворительная заработная плата, покрывавшая все нужды Реджинальда, и, что очень вероятно, личная свобода и возможность контроля над собственной жизнью и обстоятельствами. Он всегда старался выполнять свои обязанности в соответствии с самыми высокими стандартами, а теперь ему было абсолютно очевидно, что обычные для него профессиональные действия казались Берти чем-то вроде чуда после тех страданий, которые причиняла ему весьма своеобразная служба предыдущего камердинера. Когда он смешивал укрепляющий коктейль по своему собственному рецепту для нового господина, изумленное восхищение озарило лицо Берти как солнце в полдень. «Вы приняты!» - самые желанные слова, которые Реджинальд когда-либо слышал. -Ты понимаешь, что я сам никогда бы не смог предложить тебе перейти к более тесным отношениям, верно? – спросил он. -Сэр? – я не уловил в его словах логики. -Я не из тех парней, которые предлагают своим камердинерам такие вещи, это неправильно. Меня бы все время мучила мысль, что у тебя вроде как не было выбора сказать «нет». Так что единственный возможный вариант нам быть вместе – если бы ты сам пришел ко мне. Понимаешь? Я кивнул. -Более, чем вы думаете, - ответил я. – Но факт остается фактом - я манипулировал вами, чтобы получить желаемое. Мистер Вустер вздохнул, очевидно, несколько расстроенный. -Ты любишь меня, правда, Реджи? -Да, сэр, глубоко люблю, - я все еще пытался измерить глубину моего чувства, но все мои жалкие попытки оканчивались неудачей. -Когда парень подыскивает себе какую-нибудь девицу с намерением жениться, это в общем-то то же самое, знаешь ли. Он оглядывается вокруг, ища не просто восхитительный профиль, а кого-то, с кем хотелось бы идти рядом по жизни и с чьим присутствием можно будет мириться, если всерьез собираешься натыкаться взглядом на него за старыми добрыми я. и б. каждое утро всю оставшуюся жизнь. Поверь мне, старина – я несколько раз пытался жениться, и эта штука не сработала. Лучше я закончу тем, что останусь рядом с тобой. -Но… -Если бы я сказал «нет», ты бы пытался принудить меня делать что-нибудь, чего я бы не хотел? – спросил он, прищурившись. – Я не имею в виду критику моих усиков или твоих обычных махинаций по уничтожению ярких галстуков или красных гетр? -Сэр! Конечно нет! – воскликнул я, ужаснувшись одной этой мысли – Я никогда… -Конечно, ты бы так не поступил, Реджи. В том-то все и дело, – сказал он, в высшей степени раздраженный. – Ты не из тех парней. В самом деле, старина, я отчаянно люблю тебя. И если ты тоже любишь меня, почему так настойчиво пытаешься убедить в том, что я тебя любить не должен? Мое сердце растаяло от его способности к пониманию и прощению. -Я так ошибался на ваш счет, сэр. Когда я начинал работать на вас, я считал, что вы похожи на остальных джентльменов вашего круга. Он нежно поцеловал меня, и прижался ко мне всем телом, запустив пальцы в мои волосы. -Что ты хочешь этим сказать? -Практически все джентльмены, у которых я служил все эти годы, имели прискорбные недостатки, сэр. Они были пустой породой, тогда как вы – чистое золото. Я видел как алчность губит человеческие жизни, и как сердца джентльменов наполняются одним лишь самовлюбленным высокомерием. Я видел черствое безразличие к страданиям других, и служил людям с бесплодными душами тиранов. Я знаю, что причинил вам боль, назвав умственно несостоятельным, сэр, и за это могу только бесконечно просить прощения. Призрак боли мелькнул на его лице, но тут же исчез, когда он кивнул мне. -Сперва я действительно так думал, но когда стал узнавать вас лучше, я осознал, что был неправ, и то, что ранее представлялось мне… глупостью, - слово отозвалось во мне болью, - не имеет с ней ничего общего. Вы просто смотрите на мир по-другому, и говорите искреннее, от души там, где другие прячут свои истинные мысли. Вы обладаете добротой и состраданием в большей степени, чем сотни джентльменов вашего круга. -Ты действительно так думаешь? – задумчиво спросил он. Я видел боль и мрачное осознание, написанные на его лице, и страстно желал заставить их исчезнуть. -Вы доказали мне, что я счастливо заблуждался на этот счет, сэр, - прошептал я, прижав его ближе к себе и поцеловав в щеку. – Я никогда не состоял на службе у более благородного, более лучшего человека. Реджинальд понял, что день будет ужасным, когда он открыл дверь квартиры Берти и обнаружил за ней мистера Коллинсворта Фиттлеби. Он не знал, что Берти водит знакомство с мистером Фиттлеби, но со времени их последней встречи прошли годы, и Реджинальд удержал на своем лице маску обычной невозмутимости, пока принимал у гостя его вещи и сопровождал в гостиную, где ждал Берти. Он работал на мистера Фиттлеби почти полгода. Неприятности начались не сразу, а по прошествии почти пяти месяцев с начала его службы, но инциденты учащались, так что Реджинальд принял решение, что не желает далее работать в подобных обстоятельствах, и подал прошение об отставке. Хотя мистер Фиттлеби несомненно узнал его, он ничего не сказал – это полностью устраивало Реджинальда, хотя он и беспокоился насчет того, что Берти свел знакомство с этим человеком. Он был совершенно уверен, что если бы Берти был осведомлен об истинном характере джентльмена, он прекратил бы с ним всякое общение. Все полтора часа, которые длился визит, мистер Фиттлеби изводил его бесконечными придирками, вынуждая Реджинальда ни на секунду не терять бдительности. Предметы падали на пол, что в конечном итоге привело к необходимости чистки ковра. Приказы озвучивались с плохо скрываемой злобой. Критике подвергались все действия Реджинальда и его манера держаться. Была даже вопиюще бесстыдная попытка положить свои руки куда не следует, когда Берти на минуту вышел из комнаты. После того, как ланч подошел к концу и пришло время выкурить сигарету-другую, пепельница вдруг совершенно случайно оказалась опрокинутой на ковер. Когда Реджинальд устранил беспорядок и вернул пепельницу на ее законное место на столике, мистер Фиттлеби «неловко» взмахнул рукой с зажатой в ней сигаретой и больно ожог запястье Реджинальда. Он еле заметно вздрогнул, но от распахнутых в изумлении глаз Берти это не укрылось. -Дживс, старина, не мог бы ты принести мне еще чашечку чая? – нервозность, написанная на лице Берти, свидетельствовала о том, что чай был всего лишь предлогом, чтобы дать камердинеру возможность покинуть комнату. Реджинальд кивнул, успокоенный, несмотря на боль. -Очень хорошо, сэр. Он вернулся на кухню и быстро приложил лед к ожогу, затем тихонько приоткрыл кухонную дверь, чтобы слышать происходящее в гостиной. -… не имею ни малейшего понятия, что у тебя на уме, Колли, но ты принялся изводить Дживса, как только переступил порог этого дома, а эта штука с сигаретой просто ни в какие ворота! – в тихом голосе Берти слышалась неподдельная ярость, и он не позволил мистеру Фиттлеби сказать даже пары слов в свое оправдание. – Я не позволю тебе так обращаться с моим слугой! Мне наплевать, будешь ли ты обижаться на меня, так что не забивай этим голову! Я не желаю больше видеть тебя в своем доме. Честно говоря, Фиттлеби, ты сделан совершенно из другого теста, нежели все порядочные «трутни», и я непременно сообщу членскому комитету, каким мерзавцем ты на самом деле оказался – каждого «трутня» Дживсу приходилось выуживать из разного рода житейских неприятностей, так что они вряд ли обрадуются, узнав, как отвратительно ты с ним обходился. Вряд ли после этого тебе будут рады хоть в одном клубе в этом городе! Голоса переместились в коридор, в то время как Берти продолжал свою пламенную речь, и Реджинальд услышал, как открылась входная дверь. -Уверен, ты сам сможешь убраться вон,- зло сказал на прощание Берти, и дверь с треском захлопнулась. В следующую минуту Берти был уже на кухне, не на шутку обеспокоенный. -Дживс, старина, мне ужасно жаль, что так вышло с этим Фиттлеби! Я понятия не имел, что этот парень такой мерзавец. Ноги его больше тут не будет, клянусь. С тобой все в порядке? -Да, сэр, - ответил Реджинальд, удивленный, что Берти принял это происшествие так близко к сердцу. -Дай посмотреть, - попросил Берти, потянувшись к его запястью. – Господи, это действительно ожог! – поражено прошептал он. Когда он поднял голову и посмотрел на Реджинальда, его лицо было бледно. -Я надеялся, что мне показалось, ты ведь почти не вздрогнул, - его прохладные пальцы лежали на запястье Реджинальда. Его искренняя обеспокоенность грела сердце камердинера. -Повреждение несущественно, сэр, – уверил его Реджинальд. – Я не могу выразить как я благодарен вам за ваши действия в завершении этого вечера. -Может, стоит вызвать врача, как ты думаешь? Реджинальд покачал головой. -Нет. Благодарю вас, сэр. Я нашел здесь все необходимое для оказания первой помощи, и уверяю вас, со мной все будет в порядке. Берти весь остаток дня и большую часть вечера продолжал крутиться поблизости с озабоченным и предупредительным видом, пока не уверился, что с Реджинальдом и впрямь все в порядке. Поведение господина оставило Реджинальда в глубоких раздумьях, которым он предавался в ночной тишине своей комнаты. Мистер Вустер вновь поцеловал меня, успокоенный моими объяснениями, но я хотел, чтобы он до конца понял, почему я чувствовал себя именно так. -Помните мистера Фиттлеби, сэр? Его лицо застыло. -Никогда не забуду этого негодяя, - резко ответил он. – Он специально причинил тебе боль, Реджи. Как я мог забыть об этом? -Несколько лет назад, до того, как оказаться у вас на службе, я работал у мистера Фиттлеби. -Что? – он окинул меня смущенным взглядом. – Но если он знал тебя, почему, черт возьми, так обошелся с тобой? -Я пробыл у него на службе чуть меньше шести месяцев. Его характер раскрывался постепенно и по прошествии примерно шести недель моей работы, он показал свое истинное лицо. Он пытался склонить меня к определенному взаимопониманию, сродни тому, что возникло между нами, сэр, но по причинам, о которых я не могу упоминать, я отклонил его притязания. Несмотря на это, он предпринял несколько попыток откровенных домогательств, которые наверняка закончились бы насилием, если бы я не оставил службу. На лице мистера Вустера появилось ошеломленное гневное выражение. -Боже мой! -Так почти и произошло в тот день, когда я ушел, - закончил я. - Как бы там ни было, но одно из моих пальто было непоправимо испорчено, прежде чем я получил возможность выбраться из той квартиры. -Как люди могут поступать так, Реджи? – спросил он жалобным голосом, в котором сквозило недоумение. – Я имею в виду – по отношению к кому угодно, а уж тем более – к такому совершенству, как ты. -Вот именно поэтому я и люблю вас, Берти, - прошептал я. Я никогда не называл его по имени раньше, всегда стремясь сохранить определенную дистанцию в наших отношениях, но теперь любые барьеры между нами причиняли мне боль. Его лицо словно осветилось изнутри, когда я назвал его по имени, и он жадно поцеловал меня, прежде чем позволил восстановить дыхание. Когда он заговорил, в его голосе слышалось изумление. -Я думал, ты никогда не назовешь меня по имени, - мягко сказал он. – Я так хотел услышать его от тебя. Это самая замечательная вещь – ты даже не представляешь, как я себя сейчас чувствую. -До сегодняшнего дня я не думал, что имею на это право. Я был уверен, что способен лишь на плотские отношения, и что никогда никого не смогу одарить своей любовью, но вы оказались исключительным человеком. Вы даже не догадываетесь, как сильно отличаетесь от ваших друзей, от прочих людей вашего круга, Берти. Он смущенно смотрел на меня. - Я не понимаю, о чем ты говоришь, Реджи. - Большинство людей отличаются либо жесткосердностью, либо бездумным равнодушием, - ответил я. – Вы же искренне добры и великодушны. У вас всегда найдется доброе слово или иная помощь для окружающих, вы полны бескорыстного желания помочь всем, кто просит вас о помощи, даже если это причиняет вам определенные неудобства. Социальный статус человека при этом не имеет для вас значения - я не раз был свидетелем того, с какой любезностью и уважением вы относились к людям, которых в упор не замечали другие представители вашего класса. Вы щедры и приветливы со всеми – работниками лифта и официантками, продавщицами и слугами, с которыми вас сталкивает судьба. -Ну, я в самом деле не понимаю, что такого особо впечатляющего в том, чтобы сказать вежливое спасибо или одолжить пару пенни, если кто-то оказал мне услугу, Реджи? В смысле – я ведь всегда благодарю тебя за твою работу, ведь так? Я кивнул. -В самом деле, Берти, но это лишь подчеркивает мою мысль. При обычном течении событий я должен был быть невидим для вас, за исключением случаев, когда вам требуются мои услуги, как и все прочие слуги в вашем окружении. И большинство джентльменов вашего круга обращались бы со мной соответственно. Нас зачастую считают чем-то вроде мебели. К сожалению, даже сейчас обращение со слугами как с рабами далеко не редкость. В прошлом такое отношение коснулось и меня, хотя мне повезло состоять на должности, которая позволяла мне покинуть занимаемое место по своему выбору. Вы видели, как мистер Фиттлеби обращался со мной, хотя и не являлся больше моим нанимателем. Он был уверен, что вы даже не заметите его действий, Берти. Таким как он неведомо сострадание, на которое так щедро ваше сердце. -Ну и ну, - пробормотал он. – Невидимым? В самом деле – как такое может быть? Люди ведь не имеют привычки становится прозрачными на манер медузы или чего-то подобного! -Вы знаете, Берти, что поместье Бринкли-Корт вашей тети, миссис Треверс, насчитывает тридцать пять слуг? Он заморгал и покачал головой. -Да ну? Тридцать пять? Это… в смысле, я знаю Сеппингса, Анатоля… видел пару горничных и лакеев, прислуживавших за столом. Ну, вроде бы, есть еще один-два садовника. Но тридцать пять? Ты ведь не серьезно? Для чего такая уйма народа? Чем, черт возьми, все они занимаются целыми днями? Он не имел об этом ни малейшего представления, потому что такого рода информацию скрывали от него всю его жизнь. Когда домашний уклад налажен, обитателям дома незачем задумываться над подобными вещами, потому что все идет своим чередом и без их вмешательства. В надлежащее время на тарелках подается еда, серебро всегда сверкает, одежда всегда вычищена и выглажена, постели приготовлены, а камины – избавлены от пепла и золы. -Некоторых людей вы не замечали, поскольку они никогда не показываются в покоях хозяев, Берти, или поскольку их работа завершена еще до того, как обитатели дома проснутся поутру. В каждом поместье есть экономка, которая надзирает за женской половиной прислуги, есть прачки и кухарки, управляющий и коридорный, а также полдюжины садовников, не считая тех, кто работает в конюшнях, где ваша тетя держит лошадей. Также есть люди, ухаживающие за собаками, и посыльные, помогающие в ведении дел вашему дяде, есть механики, содержащие в исправности автомобили. Есть и прочие, о ком я не упоминал. -Ну и ну, никогда бы не подумал, - изумленно протянул он. – Чувствую себя полным идиотом. Я покачал головой. -Не стоит, - уверил я его. – Когда мы надлежащим образом выполняем свои обязанности, то не путаемся под ногами и никогда не оказываемся в одной комнате с господами, за исключением случаев, когда необходимы наши услуги. Для любого из штата домашней прислуги, который не прислуживает вам непосредственно– как я, например. - было бы в высшей степени неуместно первым привлечь ваше внимание. -О! -Нет смысла беспокоиться по этому поводу, Берти. Вы даже не представляете, каким уважением пользуетесь среди штата прислуги Бринкли-Корта. -Правда? А я думал, что они все считают меня чокнутым, - в его тоне сквозило нарочитое пренебрежение и смирение с неизбежным. Я не смог сдержать смешок. -Возможно, но они также любят и уважают вас за вашу доброту. На некоторую эксцентричность такого джентльмена как вы смотрят снисходительно, если она искупается прочими качествами. -Ох, - сказал он. – Ну, тогда ладно. Думаю, все не так уж плохо. Он работал на Берти около трех недель, когда они получили телеграмму, приглашавшую в Бринкли-Корт. Как только Реджинальд разместил вещи Берти в комнате, выделенной ему для проживания, и перенес свои пожитки в маленькую каморку, которую ему предстояло делить с одним из младших лакеев, он спустился в помещения для прислуги, куда его вызвал мистер Сеппингс, дворецкий, для получения инструкций о роли Реджинальда в общем распорядке во время визита. -Мистер Сеппингс, - Реджинальд слегка поклонился самому влиятельному человека из числа домашней прислуги. – Мое имя Реджинальд Дживс, сэр. Я новый камердинер мистера Вустера. Сеппинг кивнул. -Да, мистер Дживс. Я в курсе, благодарю вас. Пожалуйста, пройдемте в мой кабинет. -Конечно, мистер Сеппингс. Он последовал за мужчиной, и получил приглашение присесть в комнате дворецкого, которое с благодарностью принял. Они обсудили распорядок дня в доме, оговорили личность человека, к которому Реджинальд мог обратиться в случае возникновения вопросов или проблем, а также роль, отведенную ему во время прислуживания за столом. Его быстро познакомили с расположением комнат, которые ему нужно было знать – прачечная и общая кладовая, а также места, внутри и снаружи дома, где слуги могли проводить свой досуг, когда их работа была завершена. Реджинальд был весьма удовлетворен услышанным – управление поместьем было организовано безупречно. -И еще, мистер Дживс, есть кое-что, касающееся непосредственно юного хозяина Берти, – поведение мужчины изменилось, он словно стал на несколько дюймов выше, и будь Реджинальд чуть моложе и неопытнее, он мог бы счесть его угрожающим. Но учитывая обстоятельства, он лишь решил отнестись с особым вниманием к установлению максимально хороших отношений с домашней прислугой на время их визита. -Конечно, мистер Сеппингс, - ответил Реджинальд, всем своим видом выражая заинтересованность и терпение. Он не сомневался, что информация ему пригодится, поскольку Берти воспитывался тетушками, и миссис Треверс была одной из тех, под чьей опекой все эти годы пребывал его хозяин. -Я с благодарностью приму любой совет, который вы захотите мне дать. -Вы наверняка уже заметили, что мастер Берти немного… эксцентричен, - начал Сеппингс. Реджинальд кивнул. Это было очевидно еще из записей в клубной книге «Юного Ганимеда», и Реджинальд считал, что безобидные причуды все же лучше того, что он видел от своих прежних господ. -Его предыдущий камердинер, Медоуз, - Сеппингс выплюнул это имя, словно оно горчило на языке, - оказался вором и негодяем. Учтите, что прислуга расположена к мастеру Берти. Ваша репутация непогрешима, мистер Дживс, и я надеюсь, что все ваши действия относительно молодого господина будут отвечать самым высоким стандартам. Реджинальд кивнул. -Конечно, мистер Сеппингс. Они очевидно стремились оберегать Берти, что в свою очередь свидетельствовало о их высоком мнении об этом джентльмене. -Мы все понимаем, что мастер Берти, как бы это сказать, не самая яркая свеча в канделябре. Ему требуется твердая направляющая рука, но он чрезвычайно добр и великодушен, и свое место рядом с ним следует воспринимать как подарок судьбы. -Уверяю вас, мистер Сеппингс, что буду обращаться с ним со всем почтением, которого он заслуживает, - утверждение, которое можно было толковать по-разному. Реджинальд чувствовал определенную нежность в отношении своего господина, но он часто был свидетелем, как человек, казавшийся образцом благовоспитанности, набрасывался на слугу за малейшую провинность, а иногда и вовсе без повода. По вздернутой брови Сеппнгса Реджинальд мог судить, что от дворецкого не укрылась двусмысленность сказанной фразы. -Мастер Берти потерял родителей в очень юном возрасте, мистер Дживс. Он воспитывался тетями, миссис Треверс в том числе. Это означает, что каждый год он много времени проводил здесь. Хотя она была добра к нему, будет уместно упомянуть, что остальные члены семьи обращались с ним не слишком хорошо. Они слишком часто использовали его в своих интересах, так же как и эти негодники, которых он называет своими друзьями. Он слишком благороден и к сожалению, слишком слабоволен, чтобы отказать, даже когда это было бы лучшим выходом. Я скажу откровенно, мистер Дживс. Ему нужен кто-то, кто присматривал бы за ним и оберегал его. Не злоупотребляйте вашим положением рядом с ним. С этим он был совершенно искренне согласен. -Мастер Берти унаследовал характер отца, одного из братьев миссис Треверс. Старший мистер Вустер обладал легким, благородным и добрым характером, с обостренным чувством чести. Миссис Вустер была очаровательной и милой юной леди, чью смерть мы до сих пор оплакиваем. Отец мастера Берти пользовался большим уважением среди слуг, несмотря на то, что его сестры считали, что он впустую тратит свою жизнь и должен найти себе полезное занятие. Его ранняя смерть только укрепила это мнение, и как результат, они приходят в ужас при мысли, что мастер Берти пойдет по стопам отца. Его постоянно пытаются связать брачными узами, хотя сам он не склонен к семейной жизни. Я не хочу сказать, что он непостоянен, но я действительно считаю, что он будет глубоко несчастен в браке с неподходящей юной леди, и не хочу видеть его в таком положении. Реджинальд мельком подумал, не пытается ли Сеппингс намекнуть на иную причину нежелания Берти жениться, но оставил свои подозрения при себе. -Я сделаю все возможное, чтобы неподходящие молодые особы были ненавязчиво устранены с дороги, и у него появилась возможность встретить подходящего человека. Я не имею желания видеть мистера Вустера несчастным, - это определенно было правдой и звучало достаточно расплывчато, чтобы не выдать его истинных мотивов. К тому же, если Берти женится, Реджинальду придется искать новое место, а он был намерен сделать крайне выгодное для него пребывание рядом с мистером Вустером долговременным. -Вы могли бы оказать на него существенное влияние, мистер Дживс. Я знаю, что вы ответственный и умный молодой человек. Ваша изобретательность поистине легендарна, и мне приятно, что вы находите удовлетворительным службу у нашего юного джентльмена, – сказал мистер Сеппингс. – Слишком долго за ним никто не присматривал надлежащим образом. -Благодарю вас, мистер Сеппингс, – ответил Реджинальд, сознавая, что он только что сдал чрезвычайно важный экзамен. – Вы можете рассчитывать на меня. -Я буду, - ответил мистер Сеппингс, поднялся и протянул руку Реджинальду. – Увижу вас прежде чем подадут обед, мистер Дживс. Я рассчитываю на наше долгое и плодотворное сотрудничество. Кажется, мне удалось убедить мистера Вустера, что слуги Брикли-Корта относятся к нему с любовью и уважением. Я знал, что иногда он задается вопросом - ставят ли его хоть во что-нибудь друзья. Недавний инцидент с ночной велосипедной прогулкой заставил его почувствовать себя, как он сам выразился, отверженным, и я сожалел о своей роли в этой истории, поскольку, вне всяких сомнений, это не было моим намерением. Он чуть слышно вздохнул и потерся носом о мою щеку. -Тебе получше, старина? – тихо и нежно спросил он. -Немного, Берти, - ответил я. –Я очень признателен вам за то, что смог поговорить и попрощаться с матерью. Это значило для меня больше, чем я полагал. Он кивнул. -Я должен был что-то сделать, Реджи. Я просто не мог оставить все как есть и держать тебя вдали от дома, когда происходят такие важные вещи. Одна мысль об этом режет сердце Вустера без ножа. Он помолчал немного, прежде чем вновь заговорить. - Знаешь, я действительно люблю тебя уже очень и очень давно. Может, даже с тех доисторических времен, которые заканчиваются на «зой». Ну, все эти «палео» или «мезо» или как их там еще, когда балом правили динозавры, серьезно портя жизнь бедолагам неандертальцам в их пещерах. Наверное, не будет слишком смело считать исходной датой зарождение первобытной слизи, как думаешь? Я не смог удержаться от смеха, услышав эту восхитительную метафору. -Я серьезно старина, - добавил он, нежно поглаживая пальцами мою грудь. – Наверное, не прошло и месяца после того как началась вся эта кутерьма с нашим «взаимопониманием». Я удивился. -В самом деле? Я не замечал ничего подобного. Поскольку сам я осознал и принял собственные чувства только этой ночью, было трудно поверить, что он мог скрывать их без малого год, практически с того времени, как мы стали физически близки. Он не переставал поражать меня, постоянно демонстрируя все новые грани своего характера, о наличии которых в нем я подчас даже не подозревал. -Ох, ну конечно. Любовь подкралась незаметно, знаешь, как кошка к несчастной, ни о чем не подозревающей пичуге – под пичугой я в данном случае имею в виду Бертрама, конечно, а не какую-нибудь там канарейку, - он улыбнулся мне и легко провел пальцами по моей щеке. – Временами держать все в тайне было невыносимо трудно. Я уловил нотки грусти в его голосе и почувствовал вспышку вины при мысли, что он искренне верил, что мне не нужна его любовь. Неприятная правда заключалась в том, что до недавнего времени эта идея действительно представлялась мне недопустимой. -Я всегда хотел, чтобы ты был рядом, - продолжал мистер Вустер, и теперь я не только мог слышать грусть в его голосе, но и видеть ее в его глазах. – Мне казалось, моя кровать увеличивалась на пару акров и становилась слишком холодной и неуютной, когда ты исчезал в своей берлоге. Он медленно провел по моей нижней губе пальцем, который я не замедлил поцеловать. -Я могу только выразить вам мое глубочайшее сожаление, Берти, - сказал я, зарываясь пальцами в его волосы и притягивая ближе для медленного, извиняющегося поцелуя. – Я в самом деле не хотел причинить вам ни малейшей боли. Мое стремление сохранить определенную дистанцию теперь выглядит совершено иррациональным. -Ну, - сказал он, – я бы мог понять беспокойство, скажем, по поводу тетушек, имеющих скверную привычку заявляться в дом с раннего утра, но, честно слово, обычно они все же стучат, прежде чем ввалиться в дом Вустера, тем более ты все равно к тому времени уже на ногах, так что я не видел смысла переживать. -Отчасти причина была в этом, - кивнул я. – Естественно, вопросы нашей безопасности всегда беспокоили меня. Но имелись и более личные мотивы. Он с любопытством взглянул на меня. -Какие личные мотивы? Если, конечно, с моей стороны не будет бестактностью задать этот вопрос, старина. -Если мы собираемся... углубить взаимопонимание между нами, - ответил я, отчаянно надеясь на такую возможность, - вы имеете право знать, почему я поступал тогда определенным образом, и что изменилось теперь. Он кивнул, пробормотав нечто одобрительное, ожидая, когда я продолжу свою мысль. -Вы прекрасно знаете, что наши профессиональные отношения в очень скором времени окрасились более личными эмоциями, вы признали, что не решались инициировать близкие отношения со мной из опасений, что это будет расценено как принуждение. Он вздохнул. -Я всегда волновался по этому поводу, - ответил он. -Уверен, вы догадываетесь, что это не первый случай подобных взаимоотношений между мной и нанимателем. И снова последовал кивок, скорее ощутимый, чем видимый, поскольку он прислонился лбом к моему виску. -Эта мысль приходила мне в голову. Конечно, я не думал, что ты бросаешься на шею каждому встречному, но все же был бы очень удивлен, если бы ничего подобного не случалось раньше. Ты чертовски привлекательный парень, и не могли же все твои наниматели поголовно оказаться слепцами. -Удаляться в свою комнату после близости было одной из тех вещей, с помощью которых я мог четко разграничивать мою личную жизнь и службу камердинера. Мне было необходимо сохранять контроль над своей жизнью и тщательно оберегать неприкосновенность собственной личности. Если бы я допустил чрезмерное размытие границы личного и профессионального, мне было бы очень трудно должным образом выполнять свои обязанности. – Мистер Вустер вновь выразил свое согласие, и я продолжил: - Порой мне было очень нелегко придерживаться этих границ. Я всегда ощущал неловкость, когда в разгар акта плотской страсти меня называли Дживсом, и предпочитал вовсе воздерживаться от обращений в такие минуты во избежание подобных неудобств. Я повернулся голову и пристально посмотрел на него. -Вы - мой первый наниматель, которому я позволил называть меня по имени в минуты близости, - сказал я. Его глаза слегка расширились. -Ну и ну, - прошептал он. – Думаю, это объясняет, почему ты никогда не называл меня хотя бы «сэром» в самые горячие моменты, не говоря уж о «Берти». -Именно так. -Я всегда думал, что это как-то слишком отстраненно, но теперь, когда ты все разложил по полочкам, я понимаю. Ужасно неприятная ситуация. -Именно по этим причинам я никогда не мог позволить нанимателю, с которым достиг взаимопонимания, занять доминирующую позицию при сексуальном контакте. -Ох, - сказал он. – А я думал, тебе так просто не нравится, Реджи. Не то, чтобы я жаловался - ты же знаешь, мне нравится, когда ты берешь все в свои руки, - но я знаю многих парней, которым этого не понять. Это было так похоже на мистера Вустера – не увидеть в моих поступках ничего, кроме возможного неприятия позиции как таковой, и я почувствовал, что люблю его еще больше. -Некоторые люди могут расценить это как утверждение своей власти надо мной, Берти. На самом деле я нахожу данную позицию вполне приятной, но эта вольность, позволенная человеку, в услужении которому я состою, привела бы в лучшем случае к неосознанному изменению его отношения ко мне в нашей повседневной жизни. Существует столько различных форм сексуального наслаждения, что я не чувствовал себя обделенным, и прибегал к другим возможностям получения удовлетворения без опасений распрощаться с мечтами о карьере камердинера. -Никогда бы не подумал, что все так сложно, - пробормотал он. – Но мы не можем допустить, чтобы ты и дальше чувствовал себя хоть в чем-то обделенным. Все меняется, разве нет? -Любовь меняет все, Берти, - прошептал я, целуя его и чувствуя невыразимое облегчение при мысли, что теперь есть человек, с которым я могу искренне говорить обо всем, который поймет и примет меня. Он вернул мне поцелуй с неподдельным энтузиазмом, который взволновал меня, несмотря на физическое и эмоциональное истощение. -Это значит, что ты останешься сегодня со мной и после не сбежишь на соседнюю кровать? – выдохнул он в мои губы, прежде чем вновь поцеловать. Я кивнул. - Мне бы очень этого хотелось. Теперь я горячо желаю лишь одного – каждую ночь быть рядом с вами. Когда он вновь заговорил, его голос слегка дрожал: -Тебе... Ты хочешь чего-то или?.. В общем, чего ты сейчас ждешь от меня? – спросил он, и я знал, что именно он предлагает. То, что я искал всю свою жизнь и уже не надеялся обрести. Осторожно взяв его лицо в свои ладони, я кивнул: -Займись со мной любовью, Берти. У него перехватило дыхание, и по телу пробежала дрожь. -Позволь мне позаботиться о тебе, - шепнул он, глядя мне в глаза, в то время как его руки медленно путешествовали вниз по моему телу. – Тебе вообще не придется ничего делать, Реджи, просто расслабься, а остальное предоставь мне. Я слышал теплоту в его голосе и ощущал тяжесть тела, накрывшего меня сверху– все, что мне было необходимо в этот момент, и кивнул, давая ему карт-бланш. Затем долгое время в словах почти не было нужды. Остался лишь тихий шепот заверений в любви, когда он снимал мою пижаму, ощущения его рук и губ на моей коже. Я выгибался, когда его рот нашел мои соски, а затем мой член, наполняя все мое существо жаром и наслаждением, унося прочь усталость и заменяя ее любовной негой. Я не делал попытки направлять или торопить его, я знал, что могу довериться ему, что он любит меня и сделает все для моего удовольствия. Отдаваться ему так было естественно, и несмотря на душевную смуту, я ощущал умиротворение, которого не знал раньше. Одной рукой он крепко обнимал меня за талию, а пальцы второй осторожно подготавливали меня, их скользящие прикосновения обещали мне целый фейерверк ярчайших ощущений. Горячий рот обволакивал мой член, в то время как пальцы не прекращали движения, и я выдохнул его имя, вцепившись в мягкие волосы, пока его губы скользили вверх и вниз по моей плоти. Он простонал, и звук его голоса отозвался волной сильнейшего возбуждения, накрывшего меня. Мои бедра непроизвольно дернулись, заставляя его принять меня глубже, и он с готовностью подчинился, чуть не отправив меня за край. Я издал протестующий возглас, когда он выпустил меня и поцеловал в живот. -Давай, родной, - прошептал он. – Повернись, так будет удобнее. Его чуть подрагивающие руки направляли меня, пока я не оказался распростертым перед ним. Тяжесть придавившего меня тела оказалось восхитительной. Я смаковал прикосновение жестких волосков на его груди, гладкость его кожи на моей, пока он ерзал, устраиваясь поудобнее между моих ног. Я приветствовал ощущение его гладкого, твердого члена, проникающего в меня одним медленным, глубоким, почти нескончаемым движением, отмечая стонами каждый его толчок и выдыхая его имя, когда его бедра соприкасались с моими. -О, Реджи, - простонал он, двигаясь во мне и крепче прижимая к себе обеими руками. Он осыпал короткими поцелуями мою шею и плечи, а я приподнимал бедра навстречу его толчкам, безмолвно умоляя о большем. -Пожалуйста, Берти, пожалуйста, - прошептал я, неспособный выразить ничего, кроме всепоглощающей необходимости в нем, в то время как волны блаженства грозили затопить меня с головой. Все происходящее было правильным, прекрасным и совершенным, и я должен был понять это месяцы тому назад, я должен был доверять ему и тем неясным подсознательным импульсам, с такой силой влекущим меня к нему. С каждым его толчком я был все ближе к моменту наивысшего блаженства, и сам подавался назад, желая почувствовать его глубже, желая отдать всего себя, дрожа от подступающего оргазма. Толчки стали резче, раскачивая нас и кровать, и я изо всех сил сражался за продление этого невыносимого удовольствия. Я не хотел, чтобы все заканчивалось, я желал чувствовать его во мне часами, такого как сейчас - берущего меня властно и сильно, сжимающего в объятиях в момент наивысшего наслаждения. Но мое тело решило иначе, не в силах балансировать на грани, и я сдался, уткнувшись лицом в подушку, чтобы заглушить крик накрывшего меня сокрушительного оргазма, ошеломившего меня своей силой. Он быстро последовал за мной - его тело напряглось, и он застонал, достигнув разрядки. Мы вместе упали на постель - задыхающиеся и переплетенные всеми конечностями. Произошедшее словно сломало невидимый барьер, за которым я до сих пор удерживал свое горе, и я, не таясь, плакал, лежа, придавленный весом своего любовника. Он инстинктивно понял, что мои слезы не имеют никакого отношения к нашим занятиям любовью, а только лишь к моей недавней потере, и обнимал меня, помогая справиться с собой, пока ночь не померкла, медленно уступив серому свету дождливого хмурого утра. Наконец, когда я был настолько измучен, что не мог даже плакать, он потерся щекой о мою. -Ты должен постараться уснуть, - пробормотал он. – Давай-ка переберемся с этих липких простыней в другое место. Я кивнул, и он помог мне подняться, быстро избавил нас от последствий наших недавних занятий, прежде чем мы оба устроились на чистой постели. Я был слишком измучен, эмоционально и физически, чтобы думать об уликах, оставленных нами на соседней кровати. Чувствуя себя в безопасности в объятиях любимого, я наконец заснул. День выдался длинный и утомительный, а закончился и вовсе скверно, если принять во внимание преследование нализавшегося кенгуру, падение в густые заросли какого-то чрезвычайно колючего кустарника под проливным дождем, и просто чудом ускользнувшего из цепких ручек Маделин Бассет Берти, к слову сказать, не без помощи вышеупомянутого кустарника. Реджинальд был вымотан морально и физически, расцарапан колючками, и мечтал лишь о горячей ванне и небольшой физической разрядке в конце напряженного дня, перед тем, как рухнуть в кровать и забыться сном. Берти пребывал в еще более плачевном состоянии, будучи ко всему прочему с ног до головы вымазан в грязи. Сверкающие красные туфли, которые своим видом оскорбляли лучшие чувства Реджинальда, к счастью, были безвозвратно испорчены. Кроме того, его обнадеживала мысль, что воспламеняющие кровь взгляды, которыми ему все чаще случалось обмениваться с молодым господином в последние несколько недель, означают возможность перехода на несколько иной уровень взаимопонимания уже сегодня вечером. Случались минуты, когда он был убежден, что воздух вокруг них дрожит и искрится. Он набрал ванну для Берти, и принялся помогать молодому господину освобождаться от испорченного пиджака, встав при этом чуть ближе, чем того требовали приличия. Берти наблюдал за ним с некоторым любопытством и явным смущением. Реджинальд без труда подметил признаки проявившегося волнения: расширенные зрачки, чуть участившееся дыхание, порозовевшие под слоем грязи щеки и то, как Берти еле уловимо подавался за каждым движением Реджинальда. Он позволил себе немного продлить прикосновение к молодому господину, вызвав тем самым ответную дрожь. В результате, удостоверившись, что Берти желает именно этого, Реджинальд медленно очертил пальцами изгиб его скулы и наклонился для поцелуя. Губы Берти были сладкими и теплыми, уступая напору губ Реджинальда, и он осмелел, осторожно обхватив Берти рукой за талию и притягивая его ближе. Берти задрожал и задохнулся, затем чуть слышно простонал и ладонью уперся в грудь Реджинальда, неохотно разрывая объятия. Сбитый с толку, Реджинальд молча ждал, пока он восстановит дыхание. Он знал, что не мог ошибиться, учитывая реакцию Берти. -Я… прости, Дживс, но не думаю, что сейчас подходящее время, старина. Реджинальд покраснел, охваченный страхом, что все-таки неправильно истолковал поведение господина, но Берти продолжил: -Не в том смысле, что я не заинтересован, понимаешь – совсем наоборот. Очень заинтересован. Я имею в виду – просто до чертиков. Заинтересован, в смысле. Просто… ну, мы оба похожи сейчас на парочку выжатых лимонов и… - он отвел глаза, - и я не уверен, что это будет правильно. Так будет не честно по отношению к тебе, понимаешь? Я не хочу, чтобы ты думал, что мне взбрело в голову требовать от тебя подобные вещи. Это ведь ни в коем случае не входит в твои обязанности, Дживс, ни в малейшей степени. Он поднял глаза на Реджинальда. -Не по мне так поступать. Это ведь будет совсем не preux, правда? Реджинальд в смущении смотрел на него. Берти же не мог в самом деле думать, что каким-то образом принуждает его, ведь нет? -С другой стороны, вполне возможно, что тобой двигало сострадание к плачевному состоянию молодого господина, и если это так, то должен сказать - совершенно неспортивно поступать подобным образом. Я определено не хочу становиться объектом твоего участия, если ты понимаешь, о чем я. Берти решительно тряхнул головой. -У меня в голове царит полный кавардак, и я вряд ли смогу прямо сейчас разложить все по полочкам, Дживс, так что вынужден отклонить твое любезное предложение. Рука Берти которую он так и не опустил с началом разговора, неосознанно поглаживала грудь Реджинальда. -Ну а с третьей стороны – конечно, если у вещей бывает и третья сторона, хотя я не представляю, какой в ней вообще может быть смысл – если, по каким-то невероятным причинам, существует искренняя дживсовая заинтересованность в этом конкретном Вустере и если бы ты… повторил свое предложение в более подходящих обстоятельствах, я бы не смог сказать «нет». Я просто хочу быть уверен, что все происходит в здравом уме и трезвой памяти или что там еще говорят в подобных случаях. И если ты не захочешь, мы никогда больше не будем обсуждать эту тему. Печать на устах и все такое. Но спроси ты меня в любой другой день, когда мы оба не будем в таком плачевном состоянии духа и рассудка от постигших нас несчастий, - он легко поцеловал Реджинальда в губы, - я определенно скажу «да». -Конечно, сэр, - сказал Реджинальд, неожиданно глубоко тронутый его словами. Кое-кто из его прежних нанимателей посчитали бы само собой разумеющимся требовать от него такого рода услуг в схожих обстоятельствах, и тот факт, что Берти решительно заявил, что ничего подобного между ними никогда не произойдет, произвел на него сильное впечатление. Это лишь усилило растущую привлекательность молодого господина в глазах Реджинальда. -Без сомнения, я приму к сведению ваши слова, сэр. На следующую ночь, когда Реджинальд повторил свое предложение, в ответ Берти продемонстрировал свое горячее желание и немалую искушенность, каковых Реджинальд с трудом мог от него ожидать. Результат был более чем удовлетворительным для обеих сторон, но неловкая тишина и обиженный взгляд Бертиных глаз, сопровождавшие Реджинальда, когда он поднялся с постели, чтобы вернуться к себе в комнату, преследовали его еще много дней. Мистер Вустер настоял на своем присутствии на похоронах, которые состоялись через два дня после смерти матери. Прошло достаточно времени, чтобы все члены семьи смогли собраться вместе, и мы смогли обсудить этот вопрос с Мейбл и Чарли в те редкие минуты, которые мне удавалось выкроить между улаживанием бесконечных вопросов, связанных с оставшимся от матери наследством. Принимая во внимание, что Чарли был старым школьным приятелем мистера Вустера, мой наниматель мог присутствовать на похоронах в качестве друга мистера Биффена, что хоть и выглядело несколько необычно, но ни у кого не вызвало бы лишних вопросов. Никто, кроме моей матери, не знал, что мистер Вустер привез меня сюда лично, и я не собирался развеивать всеобщее заблуждение, что прибыл на поезде. Мейбл неодобрительно вздернула бровь, оценив сложившуюся пикантную ситуацию, но мистер Биффен, казалось, воспринял присутствие мистера Вустера на похоронах как само собой разумеющийся факт. Моя племянница уступила, несмотря на всю эксцентричность нашей просьбы, хотя в наших отношениях и возникла некоторая натянутость. Но я надеялся, что со временем она примет эту сторону моей жизни, в конце концов, именно благодаря мистеру Вустеру и вашему покорному слуге она и мистер Биффен счастливо воссоединились после досадного недоразумения, случившегося в Нью-Йорке, к тому же она всегда была расположена к моему нанимателю. Так что на церемонии, когда викарий произносил положенные случаю слова, мистер Вустер сидел рядом с семейством Биффенов, на два ряда позади меня, и от осознания его незримого присутствия мои душевная боль и тоска заметно притуплялись. Джеральд, разумеется, догадался об истинной причине присутствия мистера Вустера, и был крайне холоден с ним, когда я представил их друг другу после окончания церемонии, но я заранее предупредил Берти о такой возможности, и он держался с моим братом со своим обычным радушием и достоинством. Каждое его слово и жест выдавали в нем истинного джентльмена, хотя он и услышал в свой адрес весьма неприятные слова от Джеральда, когда мы наконец вернулись в дом. Отношение прочих членов моей семьи к мистеру Вустеру, несмотря ни на что, было вежливым, хотя и прохладным. Когда Джеральд уверился в том, какую роль мистер Вустер играет в моей жизни, я заметил, что и прочие мои родственники стали кидать на нас подозрительные взгляды, однако, никто ничего так и не сказал. Берти проводил в моей компании столько времени, сколько позволяли приличия, не забывая при этом уделять внимание моей племяннице и ее мужу, чтобы поддержать иллюзию своего присутствия здесь ради своего друга. А учитывая уступчивость и рассеянность мистера Биффена, мистер Вустер большую часть времени, проведенного среди моих родственников, мог оставаться в непосредственной близости от меня. Несмотря на очевидную неловкость самой ситуации, я был глубоко признателен ему за присутствие здесь. Он держался со мной очень осторожно, не выходя за рамки профессиональных отношений между слугой и господином, тогда как мне больше всего хотелось взять его за руку – этот простой жест всегда действовал на меня успокаивающе. Я знал, что мне оставалось потерпеть еще немного – мы должны были отбыть в Лондон через несколько часов после похорон, где мы сможем, наконец, в должной мере насладиться переменами в наших отношениях. Когда церемония и последовавшие за ней мероприятия в конце концов завершились, на пути домой я наслаждался тишиной и молчаливым присутствием мистера Вустера, успокаивающим теплом его руки у моего бедра. Он не сказал ни слова во время поездки, понимая, что мне необходимо привести в порядок свои чувства после столкновения с своеобразным гостеприимством старшего брата. Когда мы прибыли, он обнял меня и держал в объятиях до тех пор, пока напряжение окончательно не покинуло мое тело. -Это был чертовски длинный день, старина, - сказал он, наконец, отпустив меня. – Кончина твоей матери сама по себе ужасна, но твой братец оказался самым высокомерным типом, с которым я когда-либо имел дело. -Действительно, – ответил я. Мистер Вустер кивнул. -И надо сказать, что, учитывая обстоятельства, с этим ничего нельзя было поделать. -Конечно, нет. Он поцеловал меня и потащил к черстерфилду. -Для одного конкретного Вустера очевидно, что тебе не помешает немного солнца и моря, Реджи, чтобы вернуть тебя в обычное рыбонакормленное состояние. Что ты скажешь о паре недель на испанском побережье, а? Мистер Вустер редко загорался желанием попутешествовать, если речь не шла о поездке в Нью-Йорк, и его предложение меня удивило. Я много раз пытался заинтересовать его перспективами дальних странствий, но всем местам на земном шаре он предпочитал Лондон, и склонить его какой-либо поездке всегда представляло определенные трудности. -Вы уверены, сэр? – осторожно спросил я. Он обнял меня за плечи. -Давай не будем прямо сейчас возвращаться ко всем этим «сэрам» и «господинам», хорошо? Я бы не хотел, чтобы ты заморачивался с этой костюмированной штукой, а ведь если я останусь в городе, боюсь, мне от нее не отвертеться. Так что если мы возьмем и на пару недель смоемся к синим морям и золотым пляжам, никто не сможет меня упрекнуть за эту небольшую задержку с балом, правда? Я кивнул. -Именно так. У меня не было ни малейшего желания организовывать данное мероприятие, равно как и у мистера Вустера – проводить его. -Возможно, будет благоразумно немного отдохнуть, прежде чем возвращаться к идее проведения этого увеселения. -Я так и знал, что ты одобришь мою идею, - улыбаясь, сказал он. – А теперь, Реджи, почему бы нам не отправиться в постель, где целительный сон мог бы прогнать твою головную боль, навеянную обилием родственников? - я не упоминал при нем, что у меня болит голова, но вновь он каким-то образом видел меня насквозь. – Если хочешь, я опять поглажу тебя по спине. Я вернул ему улыбку. -В самом деле, Берти, это звучит очень заманчиво. И я поблагодарил его поцелуем.