Лампочка накаливания: когда лопается стекло

       — Принцип действия лампочки накаливания состоит в нагревании током вольфрамовой нити, находящейся в вакууме, нить раскаляется, но не горит, поэтому происходит свечение, — Леви замолчал и выжидающе посмотрел на учителя, затем на его левую руку, что-то усиленно корябающую в свой блокнот.        Учитель тяжело вздохнул и с неохотой посмотрел на отвечающего:        — Леви, я рад что ты помнишь материал средний школы, но я спрашиваю тебя про «газовые законы».        — Мне всё равно. Что бы ты меня не спрашивал: ты меня бесишь.        — Извини, — Эрвин Смит учитель математики и, по совместительству, физики искренне улыбнулся, — Я правда делаю всё возможное, лишь бы тебе нравилось учиться, — он говорил это так просто, без малейших ужимок, он сказал это так будто бы говорил правду, но брюнет не верил людям, а тем более таким добрым людям.        По классу прошли смешки. Все наблюдали за очередной «баталией» учителя и ученика. Смит всё ждал, что парень опять что-то выкинет, а Леви уже второй год не мог дождаться когда эта голубоглазая мразь психанет и выставит его вон из кабинета, а потом, также как и все остальные, кого Леви уже успел довести, будет ненавидеть его, скрыто или в открытую, неважно, главное, что будет. Брюнету надоело ждать он достал свою сумку и начал собирать свои вещи.        — Опять уходишь?        — Да, меня бесит твоя мерзкая рожа, — Эрвин посмотрел на него с полным спокойствием в глазах, его это не задевало, а вот класс отозвался шипением, в отличии от парня, остальным ученикам учитель нравился. Леви прошёл мимо рядов парт к выходу, слушая всевозможные оскорбления в свой адрес. У самой угловой парты, когда до выхода оставалось пару метров один из одноклассников поставил подножку и Аккерман чуть не клюнул носом.        Класс засмеялся. В лыбящуюся рожу одноклассника влетела сумка Леви. Все посыпались с мест, разнимать катающихся по полу парней. Эрвин поторапливаясь вышел из-за стола. Левой рукой поймал Аккермана за локоть и оттащил, правой преградил путь второму ученику:        — Отставить! — по-армейски рявкнул Смит понимая, что драку никто останавливать не планирует и кто-то из класса снова начал задирать Леви для очередной потасовки, — Все сели на свои места! — на секунду воцарилась полная тишина, а после все разбежались по своим местам, остался стоять только Леви, чью руку он так и не отпустил.       Учитель ослабил хватку, окинул взглядом притихших учеников и как можно мягче сказал:        — Прошу прощения, но у моего терпения тоже есть предел. Я не люблю когда устраивают беспорядки, — на этих словах он с укором посмотрел на того кто поставил подножку, а потом обратился к Аккерману, — Леви, ты можешь идти.       Брюнет хмыкнул и выскочил из кабинета, на ходу решая где он будет отсиживаться оставшуюся часть урока.       Леви был учеником, да в принципе и человеком, своеобразным, он не считал себя умным, но это не мешало ему считать людей за безмозглое дерьмо, он был прилежным учеником, но это не значит, что учитель не мог быть послан на три буквы прямо посреди урока, он никогда не понимал ни одной точной науки, но это не мешало ему запоминать материалы из учебников. Такую смесь в человеке ещё надо было поискать, но ещё более смешанные чувства были у учеников и учителей, они до глубины души презирали парня, но это не мешало им вскользь хвастаться, что тот учится в их классе.       Он знал, что его презирают, знал что его ненавидят и кто уже точит на него зуб, но ему было всё равно на это, из своего загубленного детства он вынес только одно: «доброта ни к чему хорошему не приводит. К людям надо относиться максимально поебательски и тогда не ошибешься, не будет лживых людей. В принципе — никого не будет рядом…»        Он делал многое и для того чтобы пробиться в люди, придумывал новые способы заучивания уроков, ставил себе цели в достижении результатов, не боялся хитрить, не боялся идти против большинства, мог спокойно идти по головам, но одно он делать не мог, не мог лицемерить, поэтому когда его что-то бесило, все знали об этом.       Школа, в которой они учились, была новая и недавно отстроенная, но у нее было и старое крыло, учёба в нём была не безопасна и его готовились сносить, уже третий год как готовились, а пока оно служило для хранения всякого хлама. Место это всегда пустовало, но иногда здесь появлялись «охотники за привидениями» из младших и средних классов или злостные курильщики, которым было лень выходить на улицу, иногда можно было увидеть здесь учителей пришедших за какими-нибудь вещами.       Леви редко бывал в этом крыле, но сегодня его чуть ли не волоком тащили туда одноклассники и ещё несколько парней из класса постарше, уверяя что нашли просто обалденный журнал для взрослых и его надо посмотреть всем без исключения. Парня эта затея настораживала, его никогда не приглашали, а тут вдруг. В принципе, он всегда был готов к драке, но его кулаки вряд ли могли соперничать с палкой, которой ему ударили по голове, как только они зашли вглубь старого крыла.       Он покачнулся едва не упав, но тут же взял себя в руки, отгоняя застилающий глаза туман. Врезал по роже одному, из навалившихся на него парней, дальше он уже не запоминал, кого и куда бил, и рвался, что есть силы, но их было больше. Ему скрутили за спиной руки и связали его же ремнём. Снова обрушились всей толпой, били без каких любо раздумий, куда прилетит. Леви стоически переносил удары, стиснул зубы и молчал, до тех пор пока его не оставили в покое. По толпе прошлась волна смеха и кто-то схватил Леви за волосы, ставя на колени, другой надавил на щёки, заставляя открыть рот как можно шире. Что-то пыльное проехалось по зубам и заполнило рот. Аккерман языком попытался вытолкнуть изо рта лампочку, он видел перед собой только злорадные ухмылки. Этих детей Эрвин учил добру и сочувствию?        «Нажрись стекла и сдохни, » — прозвучал всеобщий совет.        Кажется, другим было очень важно стереть его, как грязное пятно, которое портит весь вид класса. Надо. Надо чтобы он выпилился сам, от пережитых боли и позора. Поэтому с него стянули штаны и поставили раком. В бедра впились обгрызенные ногти и внутрь вошли резким толчком, от боли Леви выгнулся, его колени разъехались сами по себе, раздалось несколько комментариев о его позе, замерцали вспышки телефонов.        «Шлюха!»        Он зажмурился, повернулся лицом к полу. Дыши глубоко. Расслабься… Сука… Сколько бы раз он это не проходил, привыкнуть было невозможно, боль от этого не уменьшалась, но повреждений должно было быть меньше. Парень постарался абстрагироваться от происходящего, но толку было мало. Очень мерзко. Но он оправится и отомстит всем, каждому, без исключений, будет также больно как и ему сейчас…        Не останавливающийся поток собственных слюней стекает из уголков губ, размазывается по щекам и подбородку. Как же просто сейчас сжать эту стекляшку зубами и сдохнуть от потери крови, но он не мог, внутри кипела ненависть ко всему живому, она собиралась раскаленным сгустком где-то в животе, заставляя все яростнее вырывать руки из пут, хотя возможно этот жар был от того, что очередной био-мусор спустил в его поврежденные кишки.        Леви развернул голову так, чтобы видеть их лица, у него отличная память, он запомнит их мерзкие лица и отомстит. Прошлась очередная волна смешков и шёпота, толпа заметила, прожигающий взгляд серых глаз и тут же под дых кто-то ударил с ноги.        «Давай, облегчи всем жизнь, убей себя!»        «Такому, как ты, нельзя жить!»        «Да сдохни ты уже!»        Удары не прекращались. Десяток людей с надеждой ждали суицида одного. Ведь никто не хотел брать на себя грех, но все хотели убить, хотели заставить сжать зубы любой ценой. Но Леви всё сильнее хотелось выжить, хотя бы ради того чтобы потом посмотреть в глаза их обожаемому Эрвину. Этих, блядь, детей он учил доброте? Им так нужны были внешкольные беседы? И уборки в парках? И походы в приюты для животных? И прочее никому ненужное говно?        Измывались долго, возили по полу, били, пускали по кругу. Бестолку. В этой битве на выдержку Леви победил, хоть и был, к тому времени, на грани сознания. На него натянули штаны и пнули последний раз. В очередной раз посоветовали сдохнуть и вся толпа вышла из кабинета, заскрипел старый замок, который закрыли с той стороны, окончательно давая понять, что живым он из этой комнаты выйти не должен.        Леви долго смотрел в темноту безучастным взглядом, слушая, как звенят звонки в новом крыле, как на улице верещат дети, наконец, он вздрогнул и дернул пару раз руками, проверяя, не ослабли ли путы, попытался развязать ремень онемевшими пальцами, но ничего не получилось. Поднялся на колени, обводя комнату помутневшим взглядом, расставил ноги как можно шире и медленно встал на них. В глазах тут же потемнело, голова начала кружиться, брюнет упал на колени, упираясь мокрым лбом в пол и тяжело дыша. Ему нужно было в срочном порядке сматываться отсюда, но тело против его воли перестало слушаться, стало тяжёлым и ватным, разум тоже медленно уползал, уступая место беспамятству.        В чувство привел звук открывающегося дверного замка. В комнату где он находился, кто-то зашел, подсвечивая себе путь фонариком телефона, и остановился, видимо, заметив парня. Стоящий здесь стол жалобно заскрипел когда на него поставили что-то тяжёлое. К Аккерману приблизились на пару шагов и снова встали, прозвучал до неприятного знакомый голос:        — С тобой всё хорошо? — Эрвин опустился на корточки и едва коснулся чужой шеи, как Леви шарахнулся от него, с утробным рычанием. В контрастном освещении его глаза ненормально блестели, а во взгляде было столько ненависти и обречённости обращённой к мужчине, будто бы над парнем измывался не кто-то другой, а именно он.        Смит с минуту оценивающе рассматривал трясущееся тельце: всклоченный, связанный, избитый, окровавленный и с лампочкой во рту, при виде которой мужчина едва не прыснул от смеха. Изо всех сил стараясь сохранить серьезный вид, он протянул руку к лицу Леви:        — Тише, я помогу, — мужчина коснулся щеки парня, успокаивающе поглаживая, второй рукой он пытался пристроить телефон так, что бы свет падал на лицо Леви и при этом обе руки мужчины были свободны.        Он подтянул парня к себе, положил грудью на свои колени и засунул пальцы в рот брюнета. Леви издал звук похожий на всхлип, из-за неосторожности мужчины у него порвалась губа.        — Ш-ш-ш… Успокойся. Расслабь челюсти иначе она может лопнуть, — парень зажмурился, дышал он рванно, давил в себе подкатывающую к горлу истерику и старался расслабить онемевшие желваки ещё сильнее, стекло проехало по зубам с опасным скрежетом и Эрвин отложил лампочку в сторону, — Хорошо. Подожди, я тебя развяжу…        Леви поставили на ноги, неловко развязывая руки, и тут парень почувствовал, как незастегнутые штаны предательски сползают вниз, из горла вырвалось неразборчивое клокотание, он дёрнулся надеясь вырваться, но ползущие по бедрам дорожки крови были прекрасно видны в свете фонаря телефона. Сзади раздался громкий прерывистый выдох и Леви вернули в исходное положение, положив его на бок на полу, сам же Эрвин уже подхватил телефон судорожно набирая номер скорой помощи.        Отчаянные попытки остановить мужчину ни к чему не привели, как бы не старался Леви, в место слов наружу вырывалось что-то похожее на подвывание, всё чаще прерывающиеся всхлипами. Мерзко. Он не мог даже стиснуть зубы и заткнуться, потому что желваки отвечали лишь тупой болью. Руки ему так и не развязали, а ноги потеряли всякую чувствительность и что-то время от времени стягивало в горле и груди не давая нормально дышать.        — Не бойся, тебе больше не сделают больно, — Эрвин сел рядом, осторожно поглаживая парня по голове, тот вздрагивал от каждого такого касания, — Тише, всё хорошо, я тебя не обижу.        Ничем хорошим тут и не пахло, Леви чувствовал себя просто отвратительно, тот кто его успокаивал доставлял ещё больше мучений, чем те кто его так потрепал. Раньше ему несомненно нужно было что-то такое, как участие, но теперь внутри осталось так мало живого места, что было попросту страшно открыться хоть кому-то, потому что он уже один раз повелся на притворную доброту дружка отчима.        Мягкие касания и баюкающий голос просачивались сквозь его холодность и непоколебимость и боль внутри начинала требовать выхода и рвалась наружу жалобным воем. Парень поддался порыву, уткнулся лицом в бедро Смита, срываясь на задушенный крик, черт с ним, пусть хоть кто-нибудь увидит, как ему иногда бывает плохо.        Ровно пять минут проведённых с человеком, которому было не всё равно, капля времени чтобы дать волю своим атрофированным чувствам, и, кажется, что тебе заново запустили сердце. Леви никогда прежде не задыхался вдыхая полной грудью, никогда до этого ему не было так легко и больно одновременно.        Всего пять минут до того, как в комнату залетят врачи и их оттеснят друг от друга. И эта странная эйфория перерастёт в самобичевание, и внутри вспыхнет ещё большая ненависть к мужчине. Он увидел слишком много, вывел на эмоции, которых никто не должен был видеть, подобное уже казалось Леви не проявлением человечности, а откровенным издевательством, для того чтобы ткнуть носом, чтобы загнать в рамки, мол: «я видел тебя в таком дерьме, а теперь улыбочку пошире и вставай раком».        Когда из темного, пыльного школьного крыла Эрвин вышел на воздух, то показалось, что с миром что-то не то: солнце светит противным холодным светом, щебет птиц бьёт по мозгам едким ультразвуком, а ветер так и вовсе сдох, захлебнувшись жарой; галстук сдавил шею удавкой, правую руку свела невыносимая судорога, внутри и снаружи жгло, будто его расстреляли солью. Мужчина без зазрения совести облокотился о подъехавшую полицейскую машину и ватным языком рассказывал, что произошло.        Вот так вот, зашел чтобы поставить не нужное, сломанное барахло в старое крыло, а когда вышел — будто с того света вернулся. Словно из груди что-то выцарапали. Он просто не мог поверить, что кто-то мог совершить подобное с Леви. Парень, конечно, умел капать на мозги, но не до такой же степени! Пару раз он порывался подойти к машине скорой помощи, чтобы сопроводить Леви в больницу, ну или просто попросить обезболивающее, потому, что переносить всё давление мира, который дьявольским ярмом повис на его шее, было невозможно.        Не доглядел. Он всегда беспокоился об этом ребёнке немного больше, чем о других. Года так два назад он заметил не ладное, когда в пятницу из школы вышел спокойный, дружелюбный мальчишка, а в понедельник заявилось исчадие ада — нынешний Леви: озлобленный и нелюдимый. А сколько он уже таких видел?        Хотелось, безумно хотелось отогреть всех и каждого, хотелось показать людям, что за пределами их маленькой семьи есть ещё одна и имя ей общество. Жалко конечно, что оно очень редко жалеет своих «родственников», но жалеет и в этом её отличие от общества животного. Жалко, что эта семья всё сильнее и сильнее подражает тем же животным, что всё чаще и чаще слышно, это не по-человечески звучащее высказывание: «выживает сильнейший». Почему бы не быть сильными ради слабых, ради других, ради этой вот большой семьи? Но взрослые, уже сполна ощутившие вкус этой гонки за выживание, очень редко воспринимали его всерьёз и почти никогда решались сделать хоть что-то на практике.        А сколько он уже таких видел?        Одни злились ещё больше, ненавидели весь мир, выжигали в себе всё человеческое — перегорали. Другие жались по углам, прятались ото всех, такие даже не светили. И вот ещё один…        Громко хлопнула дверь скорой, запищала сирена и машина тяжело тронулась с места.

***

       Пару дней Леви провёл в относительном раю, ему предоставили одноместную палату, кровать и еду. Врачи приходили к нему раз или два в день и всё оставшееся время он проводил в одиночестве, чему был неимоверно рад. Но в этот день к нему заглянул ещё один человек. Это был полицейский, он подошел к лежащему на больничной койке парню и сел на стул стоящий рядом:        — Привет, как твоё самочувствие? — Леви не ответил продолжая зверем смотреть на вошедшего, — Ладно, я понимаю, что такое тяжело пережить, но ты не девочка, а взрослый парень, так что давай сразу перейдём к делу. Ты знал своих насильников? — брюнет кивнул — Хорошо, ты сможешь назвать их и… Описать, что с тобой происходило?        В глазах парня сверкнула крохотная искра, он едва заметно оживился:        — Да, могу. Это были…        Он помнил и рассказывал абсолютно всё, вплоть до того кто где стоял, что говорил, что делал. А потом, немного помедлив назвал ещё одну фамилию, вздрогнул, когда полицейский, до этого бесстрастно записывающий его показания, с удивлением посмотрел на него:        — Эрвин Смит? Он тоже приставал? — Леви попытался изобразить озадаченность, это была настолько прекрасная месть для ненавистного учителя, что он еле сдерживал улыбку.        — Не помню точно, но вроде он стягивал с меня штаны… А что?        Мужчина почесал голову и, задумавшись о чем-то своём, выдал:        — Ну, он поднял на уши весь наш отдел, гоняет там всех… То есть, как гражданский он очень активный! Ладно, чёрт с ним, что он сделал?        Парня удивили такие резкие смены эмоций в речи полицейского, но он стараясь говорить, как можно более правдоподобно повторил, глядя в стену:        — Не помню, но вроде бы он тоже стягивал с меня штаны… И говорил чтобы я был тише…        От такого объявления Эрвин сел там же где стоял, новость о том, что Леви дал показания против него вызвала самый настоящий шок. Конечно, он понимал, что ему ничего не будет, потому что по школьным камерам можно было определить сколько времени он провёл в старом крыле, да и никаких следов полового контакта не было, но вопрос зачем Леви сказал это, не шёл из головы.        Время суда подошло быстро. Но на него, из-за недостатка улик, Эрвина вызвали, как свидетеля. Это было невыносимо. С одной стороны клетка с виновными, с другой Леви с ещё не зажившими синяками и ссадинами, до ужасного холодный и отчуждённый, который даже не смотрит в его сторону.        В какой-то момент мужчина понял, что хочет снова прижать к себе это тельце, приласкать, успокоить, чтобы эта холодность окончательно исчезла. В какой-то момент он понял, что за весь процесс он даже не взглянул на других своих учеников. В какой-то момент он поймал себя на том, что ему плевать на мир и всех его обитателей, потому что здесь он видит только двух по настоящему потерянных людей.        Кажется, под тихое ворчание родителей виновных зачитали их сроки и не малую сумму моральной компенсации, от чего зал, как один большой организм, отозвался гудением и всхлипами. Удар молотка — суд окончен. Судьи удалились. Теперь все мамы, папы, бабушки и ещё черт пойми какие родственники со спокойной душой моги осыпать парня многочисленными проклятиями и оскорблениями.        «Как только таких уродов земля носит?»        «Таких в унитазе топить надо.»        «Чтобы твои дети так же мучились.»        «Гнида. Сам ведь провоцировал ходил.»        «Блядь!»        Брюнет шел через толпу не поднимая глаз и ни на что не реагируя. У самого выхода из зала какой-то опухший от постоянного пьянства мужик дал ему подзатыльник такой силы, что Леви чуть не упал, но тот успел схватить его за шиворот и недовольно засипел: «Долго, сучий ты!.. И какого хера я должен был сидеть здесь? Сколько мне тебя ещё терпеть? Сука. Родился от суки и сдохнешь сукой, » — на этих словах отчим пихнул парня и пошёл прочь.        Идти получалось очень плохо, тело всё ещё не оправилось от побоев. А на душе было очень мерзко. Прямо позади кто-то обратился к собеседнику, но так чтобы Леви тоже слышал: — »…А по хорошему, таким вот, в моё время, головы кирпичом разбивали. И надо эту практику вернуть, а то…» — дальше расслышать было невозможно, расстояние между ними резко увеличилось, словно кто-то молчаливый втиснулся между ними. Да и родители виновных стали обходить его немного поодаль и больше не старались пихнуть. Ещё один шаг и Аккерман резко повернулся.        Для того чтобы узнать кто шёл за ним Леви даже не надо было поднимать взгляд. За ним стоял Эрвин, его дистанция была не слишком маленькая, но и не большая, чётко выверенная, чтобы никто не смог подойти к парню слишком близко. Он словно пытался отгородить брюнета от всех, защищал. Но Леви в это не верил, он боялся поднять глаза и увидеть ещё одного озлобленного на него человека, он ускорился и почти выбежал из здания суда, запрыгнув в ждущую его скорую.

***

       Леви очень не хотел возвращаться домой, жить в больнице его более чем устраивало: чистая постель, нормальная еда, никто не домогается, почти всегда тихо и есть чем дышать… Он настолько не хотел возвращаться домой, что не нашел решения лучше, чем упасть с лестницы и ещё неделю симулировать насколько сильно у него болит подвёрнутая нога.        Замки входной двери открывались слишком громко, парень бесшумно проскользнул внутрь квартиры, вздрогнул когда в одной из комнат раздался ржач. Леви тихо двинулся к двери в ванную и уже почти прошел злосчастную комнату, в которой сидела компания отчима, как прямо над самым ухом раздался восторженный прокуренный голос:        — Мелкий! А я тебя ждал! — от этого голоса у парня сердце ушло в пятки, он рванулся к заветной двери в ванную и успел добежать до неё, но не успел закрыть изнутри. Налетевшая туша, которая была раза в три больше его самого, повалила на холодную плитку в ванной. Леви зарычал, впился пальцами в лицо мужика, отталкивая от себя, начал лягаться, вырывался до тех пор пока ему не прилетела сильная пощёчина — Куда ты рвёшься?! Куда ты, блядь, постоянно рвёшься?! — тот подскочил и со всей силы зарядил Леви ногой в живот, и бил до тех пор пока парень не перестал пытаться сбежать.        — Я хотел переодеться… — дрожащими руками он начал расстёгивать ремень на своих штанах. Тело тряслось далеко не от боли или холода, а от уродской истины, что его оставят в покое только после того, как отымеют. Словно только-только затянувшуюся рану вскрыли по новой, — Пожалуйста, дай мне подготовиться…        На его слова не обратили никакого внимания. Молча поставили на колени и сорвали штаны, голову прижали к полу. Леви замер, уставился в щель между ванной и полом, слушал тихие матюки и позвякивания пряжки, скрежет расстёгиваемой молнии. Всё внутри сжалось в ожидании боли, дышать становилось всё труднее, а сердце чуть ли не о рёбра билось. Страшно. Что-то раз за разом ударяло в висок и призывало бежать. Беги. Беги, твою мать! Некуда…        Леви вскрикнул, когда в него начали остервенело толкаться, и тут же зажал себе рот рукой. Он мог вытерпеть любую херню, что творили в этой квартире. Любую, кроме изнасилования одним из этих моральных уродов. Всё рвалось и мерзко хлюпало, позади то и дело довольно хрюкали и отпускали унизительные «комплименты». Боль становилась всё сильнее, её было всё труднее переживать молча. Тянущая, стреляющая, режущая… Словно какой-то урод сверлит его крестец плоским сверлом.        Когда всё закончилось и его оставили в покое он собрал последние силы чтобы закрыть дверь на шпингалет. А потом он снова упал на холодную плитку, тело само по себе сотрясалось от беззвучной истерики, сам же Леви безучастно смотрел в потолок. Ему было плохо, он не хотел сейчас ничего чувствовать, он устал, попросту устал воевать с миром и каждый раз проклинать его, а потом снова вставать и продолжать сражение. За этот месяц, проведённый вне этого квартирного ада, он посмел представить себе, что всё плохое уже закончилось, все злодеи наказаны и всё будет хорошо. Отчим наконец-то бросит травиться всякой хренью, вышвырнет, к чертовой матери, своих дружков вон из квартиры и устроится в кой-то веки на работу, и они вместе смогут оплатить лечение мамы… Леви поджал губы сдерживая слёзы, перевернулся на бок и прижал колени к груди.        Ничего… Ничего не поменялось и не поменяется, он никогда не увидит конца этой вакханалии.        Ноги отказывались слушаться, но, кое-как собравшись, он на четвереньках дополз до ванной и обессиленно упал в неё, открывая вентили на полную, подставился под ледяные струи, они немного отрезвляли и разгоняли мысли о суициде. Натирая кожу до красноты, он не придавал значение ни холоду, ни боли, просто, раз за разом смывал с себя мыльную пену и снова намыливался. Голова была пуста, он гнал абсолютно все мысли, надоело по сотому кругу переосмысливать, то над чем он не властен.        Когда он в очередной раз прочертил рукой по коже бедра, то заметил, что та уже растерта до крови и окрашивает розовым мыльную пену. По голове с новой силой ударило понимание того, как же ему больно, мерзко и холодно, особенно холодно. Леви выключил воду и по-собачьи отряхнулся — полотенец в ванной не было, но особого волнения по этому поводу никто не испытывал. Точно так же, как никому не было дела до того, что Аккерман уже второй год жил в этой ванной.        Брюнет вытянул из-под ванной большой, плоский ящик, расправил сложенное там одеяло и закутался в него. Кровать из этого ящика была довольно паршивая, даже со своим небольшим ростом Леви приходилось сворачиваться в бараний рог и спать не двигаясь, чтобы не нахвататься заноз с его стенок.        Одеяло мгновенно пропиталось водой, неприятно липло и холодило. Согревало только собственное дыхание, он пару раз дыхнул на покрывшиеся мурашками коленки и крепко зажмурился, заставляя себя отойти в куда более приятный мир сна.        В дверь ванной начали настойчиво барабанить. Обычно, когда это происходило, Леви старался ничем не выдавать своё присутствие, но в этот раз почему-то отозвался:        — Кто?!        — «Леви, это я. Открой мне дверь, » — раздался по ту сторону двери чей-то знакомый голос, парень не мог вспомнить кому он принадлежит, но одно знал наверняка: он не хотел видеть этого человека в своём доме.        — Зачем ты припёрся сюда?! Уходи, не создавай мне проблем!        — «Их нет, твоих проблем больше нет, выходи и посмотри. Давай, Леви, ты же сам хочешь на это посмотреть, » — по двери будто бы поскребли ногтями, — «Вы-хо-ди…»        Брюнет завороженно смотрел, как, ломая шпингалет, дверь в ванную медленно открывается и темная комната наполняется красным светом, льющимся из окна на кухне. В дверях застывает широкоплечая фигура, она слегка пошатывается и кидает внутрь помещения, прямо к ногам парня, что-то округлое, похожее на мяч. Распознав природу «мяча» Леви шарахнулся от него, едва ли не на другую сторону ванны. Это была отрубленная голова, чья именно он не разобрал, всё его внимание забирал человек в дверях.        Весь в чёрном, взъерошенный и перепачканный в крови, с обострившимися от контрастного освещения чертами лица, Леви почти не мог узнать в нём Эрвина Смита. Мужчина снова покачнулся, в его руке опасно сверкнул большой кухонный нож, которым мама обычно разделывала мясо. Эрвин двинулся в его сторону, оставляя на полу и всём чего он касался чернеющие в темноте кровавые разводы, опустился на пол перед ним и обхватил его лицо руками. Леви забыл как дышать. Остывшая, липкая кровь затекала брюнету под рубашку, словно руки мужчины были не испачканы в крови, а сами кровоточили, нож, который тот так и не выпустил из рук, касался кожи парня чуть ниже ключицы.        — «Я решу все твои проблемы, » — почерневшая радужка не нормально отсвечивала в темноте. Парень задыхался, каждый вздох отдавался жгущей болью, он хватался за одежду мужчины, возил пятками по холодному кафелю и неотрывно смотрел в черные омуты глаз.        — «Пошли, там лучше… Пошли…»        Долгожданный вдох резанул по горлу и Леви тут же закашлялся, резко выпрямившись из своей позы эмбриона, он почувствовал, как голень оцарапала колючая древесина. Он лежал в своей кровати. Осознав это брюнет подскочил, обследуя периметр ванны на наличие: крови, отрезанных голов и блондинистых психов с ножами.        Просто сон. Леви выдохнул и лег обратно, но изучать темноту комнаты не перестал. В квартире пахло бензином и от этого запаха голова просто раскалывалась. По ту сторону двери опять травились и за одно травили его. Было бы просто прекрасно, если один из этих уродов, вдруг, найдёт сигарету и вздумает покурить. Шарахнет так, что их пофигистичные соседи содрогнутся. Парень улыбнулся своим мыслям, представляя, как он один спасётся из полыхающей квартиры, а от остальных её обитателей останется лишь пепел. Да что уж там, пусть весь мир горит чёртовым пламенем.

***

       — «Да кто такой этот Леви?! Отребье! Это его нужно вышвырнуть, по нему уже давно тюрьма плачет! На него одни жалобы, но выгоняете вы невинного человека! Ну Вы, хоть Вы скажите, Мистер Смит! Скажите же, что этот щенок всё выдумал!» — Леви прятался под лестницей в тот момент когда на ней появилась кричащая мамаша одного из учеников.        — «Успокойтесь, он не виноват, что ничего не помнит. И увольняюсь я по собственному желанию…» — раздался спокойный голос Смита. Директор всё это время молчал.        — «Но мой сын выпускается в этом году. Ему нужна подготовка к экзаменам и вы единственный кто может нам помочь!»        — «Я же не из города уезжаю. Вы можете продолжать ходить ко мне на дополнительные занятия.        Продолжения разговора он не услышал, да и не очень хотел слушать. Школа не могла позволить себе держать учителя которого пытались привлечь к уголовной ответственности и поэтому Смит увольнялся, так сказать, в добровольно-принудительном порядке. На Леви школа гудела потревоженным осиным ульем, даже не смотря на то, что бывший учитель пытался его оправдать.        Он покинул своё укрытие и заглянул в окно, попавшееся на пути, нашел взглядом удаляющуюся фигуру Смита. Тот жил не близко, но каждое утро шел пешком до школы и обратно, хотя у него была своя машина. Наверное, он делал так чтобы быть ближе к детям… Что-то неприятно кольнуло в груди, казалось, что Эрвин дойдёт вон до того дерева и вернётся назад — прошёл. Ну, тогда повернётся на светофоре — прошёл. От угла дома… Исчез. А ведь если сейчас не повернёт, то опоздает на собственный урок…        Вдруг Леви одёрнул себя, он же так хотел избавиться от ненавистного учителя, так радовался, когда тот не приходил в школу… А сейчас как-то грустно стало. Похолодало, наверное, отопление отключили. Теперь он стал по настоящему никому не нужным, болели и душа, и тело. Сейчас, как никогда хотелось прижаться к кому-нибудь живому — догнать мужчину, ткнуться ему в грудь, а в ответ получить по морде… Это и отпугивало, Леви понимал, что уже давно переступил все пределы человеческого терпения и лучшее, что его ждёт — это презрение. Парень сделал медленный выдох и отстранился от окна. Он нужен себе и только себе.        С этого момента, дни потянулись серой, безвкусной вереницей, иногда их было очень сложно отличить от уже приевшихся кошмаров во главе с Эрвином. Недружелюбные люди, бесцветное лето, целые месяцы жизни на улице, а потом опять школа, похолодание и серая, ободранная квартира — здравствуй! Снова этот ублюдок, снова ванная, а в ней ящик похожий на гроб. Во сне знакомый голос твердит, что проблем больше не будет, зовёт с собой, а наяву на кухне опять что-то жгут.        Время от времени Леви просто мечтал открыть дверь и увидеть кровавое месиво из обитателей его дома или из одноклассников, а лучше из всех сразу. Что-то внутри хрустело и трескалось, постоянно, а не только когда его в очередной раз отымеют, но он отчаянно держался. И держался. А потом понял, что вот вот закричит, просто так, на одном из уроков или посреди ночи, или на улице. Потому что он не мог больше выражать своё недовольство, как раньше, потому что его никто не хотел понимать.

***

       Курить Эрвин никогда не пробовал, да и не особо хотел пробовать. Сильные затяжки он не делал, просто зажал меж зубов толстую сигару, из подаренного кем-то набора, и смотрел, закинув голову, как поднимаются к потолку выдыхаемые им облака. Это была уже третьей.        На стене криво приклеенная фотография класса радовала глаз, только тем, что на ней не было одного человека. Смит не хотел чтобы Леви видел его таким… Убитым? Нет, это не про него, он же отчаянный авантюрист, оптимист и просто мудак просравший все возможности и шансы в своей жизни. Правая рука отдавала невыносимой болью, так болела старая рана: ещё одно доказательство глупости мужчины. Это можно было назвать только разочарованием, он опять что-то забыл и не сделал, из-за него дети, за которых он переживал, как за своих, обозлились на того кому нужна была поддержка, а не ненависть. Бездействие обернулось судом, не честным судом, потому что виноват был только он: не объяснил, не защитил и ещё куча не… Полностью оправдан!        Окурок был кинут в раковину. Мужчина налил себе кружку кипятка, у него закончились и кофе, и чай, и молоко, вообще всё что можно было выпить или съесть, но в магазин идти совсем не хотелось. Становилось тошно, когда он представлял, что снова придётся мило улыбаться людям и некуда спрятать глаза в которых совсем нет никакой радости, потому что внутри ты пустой и разочарованный.        На пол упала случайно скинутая фотография. Ещё один человек, в котором разочаровались люди, много людей и он сам. Бывший учитель без интереса возил тапком по изображению. Завтра он опять не выспится.

***

       Вот как-то всё это так странно получилось.        Он чувствовал, что не сможет убежать, он уже чувствовал, как грязные, прокуренные руки сминают капюшон куртки и его вот вот схватят. Но тут под ноги мужика подвернулся какой-то хлам и он упал, а Леви успел закрыться в ванной.        — «Выходи, сука! » — в дверь бахнули ногой, — «Я тебе башку проломлю, тварь неблагодарная! Открывай, твою мать! »        По ту сторону затихли, а потом в дверь начала ломиться уже вся компания, отчим не разбираясь орал чтобы Леви отдал его собутыльнику всё, что он ‚должен‘.        Дверь содрогалась от каждого удара по ней. Это было счастьем парня, что она открывалась наружу и её нельзя было выбить. Но сейчас шпингалет выглядел, как никогда хрупким, маленьким, готовым сорваться от очередного рывка. Натиск сразу трёх мужчин дверь точно не выдержит, предаст, и тогда его точно растерзают.        Тело тряслось в агонии, это был страх загнанной мыши. Такой ужас он прежде не испытывал. Парень забился в пространство между туалетом и раковиной. Замогильный холод и темнота стоящая в туалете только усиливали ощущение незащищённости, переплетение ржавых, обледенелых труб прижалось к спине, как рёбра самой смерти.        В голову ударила паника. Нервы больно защемило отчего спину выгнуло дугой и самая корявая и стылая труба уткнулась меж лопаток, словно держала и не давала отползти дальше. Невидящий взгляд уперся в серый потолок, от уголков глаз, по вискам поползли неприятно щиплющие слёзы, поминутно содрогаясь Леви шептал бессвязные обращения. К матери, отчиму, Эрвину, соседям, полиции, даже к двери в ванную и исступлённо повторял:        «Спаси-те меня… Умоляю.»        Это был его предел. Сознание медленно трескалось и осыпалось. Он несколько часов к ряду беззвучно просил о помощи, но никто не видел, не слышал и не пришел, даже гудящая от ударов дверь затихла. Сердце стало биться медленно и неохотно, парень сидел в какой-то прострации, без интереса рассматривал потолок, губы изредка подрагивали и издавали хрипы, в голове то и дело вспыхивали бессвязные мысли, что надо отлипнуть от труб или он себе всё застудит. А ещё, что Эрвин, кажется, его избаловал, вот зачем он проявил к нему сочувствие, вот теперь он знает, что в мире остались люди, которым он не безразличен, и теперь всё сильнее и сильнее хочется поделиться с кем-то своей болью. Были ещё какие-то мысли, но они смазались и парень потерял сознание.        За дверью поднялся шум и гам, Леви это потревожило, хотя обычно он мог заснуть при любом шуме. Наверное, даже при грохоте рок-концерта, если бы тот вдруг решили устроить в их квартире. Вдруг всё затихло. Кто-то шаркая дошел до ванны и с лёгкостью открыл дверь. Брюнет поморщился от яркого красного света, который не давал разглядеть фигуру.        — «Ты идёшь? » — на чёрном лице сверкнули белые зубы, Эрвин ему улыбнулся, и снова заверил, — «Там будет лучше. Идём.»        Леви подскочил и вылетел из ванной, но мужчина уже куда-то исчез.        — «Идём, » — голос учителя блуждал эхом по квартире.        Солнце вспыхнуло особенно ярко и потухло, оставляя парня наедине с темнотой. Леви пробирался через квартиру на ощупь, путаясь в комнатах, бесчисленном множестве комнат, которых он никогда не замечал. Ноги то и дело оскальзывались на чём-то липком.        — «Быстрее, Леви, » — парень безуспешно пытался понять откуда его зовут.        Он сорвался на бег. Вот уже показалась входная дверь, но до неё ещё бежать и бежать, а скользкий пол ещё и замедляет. Ступня провалилась во что-то склизкое и Леви упал, только краем глаза успев разглядеть разбросанные по полу куски мяса и кровь.        От одной из дверей поползло чёрное пятно, оно залезло на стену и заляпало потолок, с нарастающей скоростью потекло в сторону парня. Всё, что встречалось на его пути таяло, как в кислоте, пол уходил вниз, стены проседали, потолок обваливался крупными кусками. Мир медленно рушился.        — «Леви, беги!» — гаркнул невидимый Эрвин и парень сорвался с места, во всяком случае попытался, ноги безуспешно проехались по скользкой крови и он опять упал. Забился, пытаясь встать, пополз на карачках и с ужасом понял что колени проваливаются в пол.        Ему уже не сбежать, его жизнь не изменится. Он умрет вместе с квартирой и её обитателями, отчаявшись выбраться он прекратил метаться, чувствуя, как чёрная жижа топит и разъедает его тело. А Смит стоял совсем рядом, на пороге распахнутой двери, почему-то сразу за ней находился парк, там безмятежно прогуливались люди, ярко светило солнце от чего светились и пушистые сугробы… Красота. Прекрасная, мирная жизнь. А он тут умирать собрался! Последний рывок, но ноги уже лишились опоры и он провалился глубоко вниз.        «Леви!»        Парень вздрагивает и обнаруживает себя сидящим на полу ванной. Попытка пошевелиться и всё тело простреливает тупая боль, ночь проведённая в обнимку с трубами дала о себе знать.        Ящик с неприятным скрипом выезжает из-под ванны и брюнет валится в него не раздеваясь. Каждое движение отдаёт болью в мышцах и ненадолго он замирает, а после с тихими матюками выуживает из кармана то, что некогда было телефоном. Голова не варит вообще, и лишь бы не уснуть, брюнет пытается вспомнить во сколько ему нужно вставать в школу. Будильник вроде на семь, а сейчас почти четыре. Только бы не уснуть…        Эти сны уже не двусмысленно намекали, что надо валить. Вот только бежать было некуда. Но и оставлять всё как есть больше нельзя. Нужно что-то решать. Нужно…        Только бы не уснуть…

***

       Эрвину очень нравился вид, который открывался с балкона его дома. Особенно то, что дом стоял на отшибе, за ним была только трансформаторная будка, дальше речка, роща и очень-очень далеко частные дома. Окинув взглядом красоты освещаемые только звёздами он поджёг сваленное в ведро тряпьё и на проволоке спустил его на землю, ждал пока всё прогорит. Давно он так не делал. Давно он так не нарывался.        Вот уже несколько месяцев прошло с тех пор, как он уволился. Ребята со школы продолжали ходить к нему на занятия, рассказывали как дела в школе, но про того о ком он так хотел услышать говорили вскользь, мол, дышит и ладно. Мужчина хотел увидеть брюнета ещё хоть раз, один грёбанный раз, чтобы узнать как он. Совесть не позволяла забыть о нём хоть на минуту, потому что Леви смотрел на мир таким же разочарованным взглядом, как и сам Эрвин. Но как помочь парню Смит не представлял, тот постоянно сторонился его. Иногда его хотелось просто взять — похитить и увезти к тёплому морю, связанного, бросить на горячий песок и заявить, что жизнь прекрасна.

***

       С самого утра парень ошивался возле дома мужчины, дожидаясь пока тот выйдет. Всеми силами он давил в себе дрожь, мышцы сильно болели, видно он их всё же застудил, мокрый снег уже давно промочил ботинки насквозь и легкая куртка не могла согреть, но Леви упрямо держал вахту, и если Эрвин не выйдет сегодня, то он будет стоять здесь и завтра, и сколько угодно… Домофон запищал и дверь подъезда открылась, к большой удаче парня на улицу вышел Смит, он дошел до своей машины, завел и выехал со двора. Леви просидел в своем укрытии еще пару минут и только тогда решился зайти в подъезд.        Он не особо понимал почему раз за разом ход его мыслей сводился к бывшему учителю, он боялся встречи с Эрвином, но и оставить всё, как есть, тоже не мог. И если встреча с мужчиной казалась слишком страшной, то может быть прогулка по его квартире сможет помочь.        Аккерман не долго возился с дверью, замок был совершенно обычный, ничем не лучше других. Квартира учителя была однокомнатной, чисто убранной и светлой, полная противоположность квартире парня. Леви изучил состояние кухни и ванной, фыркнул, когда заметил, что запачкал пол грязью с ботинок, но не предпринял никаких попыток её оттереть.        В этой идеально чистой квартире смущало только одно — запах. Парень никогда не чувствовал такой насыщенный запах крови с примесью гари. Сразу захотелось найти источник, он по новой обошел квартиру, принюхиваясь. Это уже никак не вязалось с образом идеального учителя.        В своих поисках, Леви отодвинул дверцу шкафа, что стоял в комнате, рассматривая его содержимое. Ровным рядом на вешалках висели пиджаки и наглаженные рубашки со штанами, всё было аккуратно сложено или повешено. А вот на дне шкафа творился полный хаос, там были свалены и грязные, и чистые вещи, они были перекручены между собой так, будто из них пытались сплести верёвку или в них что-то старательно запеленали.        Раздался тихий щелчок. Парень замер прислушиваясь к наступившей тишине. Ничего не происходило и он вернулся к вещам.       Начиная их ворошить отметил, что там и вправду что-то есть и оно довольно тяжёлое. Что он ищет, нет, что пытался спрятать Смит…        Он заметил, что к нему подкрались сзади лишь в самый последний момент, перед тем, как в зад прилетел сильный пинок, от которого Леви врезался головой в заднею стенку шкафа, а затем и в саму стену. Парень вскинул руки, хватаясь за голову, от такого удара в глазах потемнело и показалось, что кости черепа превратились в труху. Его руки тут же перехватили и заломили за спину, ударили под колени и навалились сверху, вжимая лицом в бельё.        — Нет, я конечно люблю принимать гостей, но это уже наглость, — раздался откуда-то снаружи шкафа знакомый голос, а после Леви начали в наглую ощупывать проверяя на наличие оружия, такового не обнаружилось, — Кто ты и что забыл в моём доме?        Мужчине не ответили и он поднялся, вытаскивая неудачливого ‚вора‘ из шкафа.        — Леви? — Аккермана тут же отпустили и вновь поймали, всё-таки он сильно приложился головой, — Как ты сюда попал?        — Догадайся, блядь, по канализации спустился, как же ещё? — брюнет медленно оседал на пол, — Отпусти меня, придурок.        Эрвин отпустил парня, закрыл шкаф и сел на пол, прижавшись спиной к дверце, осторожно коснулся головы мальчишки, ощупывая место ушиба. Леви скинул его руку со своей головы и оба ненадолго замолчали.        — Раньше ты говорил, что никогда не придешь ко мне домой… — тихо начал мужчина, — У тебя что-то случилось? — парень не ответил, — Тебя определённо что-то беспокоит, раньше ты бы уже меня послал и ушел… — на Смита зло посмотрели и он исправился, — Да и сейчас ты меня послать хочешь, но тебе что-то нужно, так?        Леви долго молчал и смотрел на учителя пока, наконец, не подобрал нужные слова:        — Эрвин, ты давно проверялся у психиатра?        — Ну, я дурдоме не разу не был, так что нет, не проверялся. А что? — он положил руки на колени и немного подался вперед, с интересом и некой радостью рассматривая парня.        — По тебе дурка плачет, псих ебучий. Почему ты так спокоен после всего, что я натворил?.. — парень не выдержал, сорвался на крик после того, как увидел как по губам мужчины проскользнула лёгкая улыбка, — Что с тобой, черт возьми, не так?!        — Леви, ты не виноват в том, что не помнишь… — завел свою шарманку мужчина, но его перебили.        — Да всё я прекрасно помню! Я наврал чтобы подставить тебя, как ты, мать твою, это не поймешь?! Ты достал меня своим спокойствием и добротой, и прочей хернёй, я тебя ненавижу, понимаешь?! — он прервался чтобы отдышаться, офигевая от спокойствия мужчины, тот смотрел на него слегка наклонив голову, — Чего ты на меня так вылупился?        — Я разочарован.        — В чём?        — В себе, — Леви еле удержался чтобы не врезать ему, — Я был слишком эгоистичен предполагая, что только хорошим отношением можно изменить людей. Всё таки у общества есть эффект чумы: заболеет один, заболеют и остальные. Надо было действовать решительнее и гораздо раньше, тогда я бы смог тебе помочь и остальные не натворили бы глупостей. Прости, Леви, это моя вина.        Парень с минуту зверем смотрел на Смита, затем процедил сквозь зубы:        — Ты. Заебал. Меня. Уже. — Аккерман старался сохранять спокойствие, но виноватый взгляд голубых глаз послал к чертям всё его самообладание, — С какого хера ты вообще решил, что мне нужна твоя помощь?! И с чего ты взял, что можешь чем-то помочь этому прогнившему миру?! Иди лечись, ты сумасшедший! Этому миру не помочь, мне не помочь! Никого нельзя спасти от жизни где всем правят деньги, ебля и жратва! — Леви орал уже не своим голосом, — Не поможешь!!! Ты не способен никому помочь!!!        Эрвин подался вперёд, быстро ловя мальчишку и прижимая к себе. Тот вырывался, с локтя заехал мужчине в бок, попытался закричать, но Смит зажал тому рукой рот, перехватил поперёк груди и прижал худые ноги своими к полу. Брюнет зарычал не прекращая попытки вырваться, но быстро выдохся и жалобно замычал.        — Ш-ш-ш… Я тебя отпущу, но сначала ты меня выслушаешь, хорошо? Да, я понятия не имею, что творится у тебя в семье и почему тебя так ненавидят, но я все равно хочу помочь… Ты говоришь, что я ничего не понимаю в это жизни… Я не спорю ты многое пережил и да, я не знаю что такое быть изнасилованным, но… У меня тоже жизнь не была сахаром и ты не знаешь какая она была. Я не знаю насколько правильно её прожил… Но мне известно только одно все в этом мире из-за взрослых, это мы виноваты в том что вы вырастаете хорошими и тем более когда становитесь плохими. Вы наша ответственность и мы обязаны научить вас жизни, не только родители, а абсолютно все должны нести это бремя… Леви, я знаю, ты не доверяешь людям, тебе испортили детство, но если ты не перестанешь ненавидеть весь мир, то вскоре станешь не лучше тех кого презираешь, — мужчина ослабил хватку, но парень не спешил двигаться, — Честно, если бы я знал, чем тебе помочь, то обязательно бы помог.        — Эрвин… Гори в аду со своей добротой. Зачем тебе только это всё надо? — Леви перевернулся, садясь на бёдра мужчины.        — Мне всегда нравилось помогать, — Смит заметно оживился и мечтательно улыбнулся, — И других хочется научить этому, — тут же он поник, опустил глаза и обиженно пробубнил, — Но пока мне верят только дети, — Леви моргнул раз, два, и скрючился, зажав себе рот руками, его прошибло на настоящий ржач. Очень болезненый ржач, либо Эрвин и в правду мечтательный идиот, либо прекрасный актёр. И он всё никак не мог решить, где правда, а мужчина погрустнел, но продолжал разглагольствовать, — Ну, вот и ты мне не веришь… А я всю жизнь потратил чтобы узнать простую истину: здесь ничего кроме доброты не способно сделать человека счастливым, ни какие деньги, ни какая власть…        Леви почти не слушал мужчину, весь смех застрял комом в горле, его взгляд застыл на медленно расползающемся темном пятне на сине-фиолетовой рубашке с левого бока.        — Что это? — Эрвин проследил за взглядом серых глаз и дернулся, чтобы перехватить руку парня, но тот был быстрее. Пуговицы с тихим бряканьем разлетелись по полу, Леви ахнул. Как бы Смит не старался запахнуться, он разглядел страшные рубцы, испещрявшие всю грудь бывшего учителя и свежий слой бинтов поперёк живота, с проступившем сквозь них кровавым пятном, брюнет нервно сглотнул:        — Эй, Эрвин, это… Почему ты тоже… Ты же, как ебанный святоша… Почему тебя тоже бьют? — Леви поднял взгляд полный недоумения и волнения, словно он прочувствовал всю боль от этих ран на себе. Он, почему-то, всегда считал, что таких людей, как Эрвин, не трогают, а уважают и повсеместно любят. По спине побежали мурашки, стала ясна ещё одна истина: людей никогда не любили. Появилась обида на самого себя за всё то, что он натворил. Он обхватил себя за плечи, поджал губы, глаза стали неприятно-влажными.        — Леви, меня никто не бил. Это просто ца… Леви, ну, успокойся… Меня не били. Я так упал, — Смит протянул руки желая обнять и успокоить парня, но тот шарахнулся, заметив, что и те тоже были все разодраны.        — Тогда за что это всё?        — За то что обижал других, это расплата за собственную глупость. Не беспокойся, я это заслужил. А ты не повторяй моих ошибок, Леви… Леви… — брюнет не особо сопротивлялся когда его осторожно прижали к широкой груди, — Прошу, расскажи мне, как ты?        — Херово, — только этим словом он мог описать состояние своего мира он крошился и исчезал и Леви не знал, как его защитить и собрать, — Меня всё достало. Я не могу так больше. Почему всё это происходит со мной? За что меня все ненавидят?        — Не все, — он всё так же осторожно погладил брюнета по голове, боясь спугнуть только начавшего доверять мальчишку, — Ты просто перегружен, постарайся выпустить всё, что тебя беспокоит. Поплачь. Можешь покричать. Соседи с радостью вызовут нам санитаров, — он едва заметно улыбнулся, но Леви шутку не оценил и, с тяжёлым вздохом, ткнулся в шею мужчины.        Эрвин прижал его к себе крепко-крепко, до тонкой простреливающей боли в спине. В ответ Леви стиснул его шею такими же объятиями, он весь трепетал, словно оголённый нерв, изнывал от переизбытка эмоций, которые было невозможно выплеснуть все разом. Хотелось рассказать обо всём, что годами скапливалось внутри: о матери, доме, друзьях отчима, деньгах, одноклассниках, но пока получалось только сопеть мужчине в ухо.        Леви не знал и как объяснить Эрвину это странное чувство притяжения, уважения и доверия, которое появилось так незаметно, что, кажется, присутствовало всегда. Целоваться он не умел, потому что подобное действие выглядело для него интимнее любого секса, не случилось ещё встречать людей, которым хотелось подарить его.        Сердце мужчины пропустило удар когда Леви коснулся его губ, опаляя томным взглядом из-под опущенных ресниц, и тут же испуганно отвернулся. Для парня это было равносильно целому признанию в любви и верности. Эрвин не смог сдержать улыбки, подался вперёд, отвечая Леви точно таким же признанием.        Поцелуй становился глубже, горячее, это был их собственный диалог, в котором каждый делал тысячу признаний в своих: любви, боли, разочаровании, извинениях и прощении. Они прижимались всё теснее, стараясь отогреться и согреть, за всё то огромное время которое провели по одиночке.       Леви резко разорвал контакт и отстранился, не обращая внимания на удивлённый взгляд блондина, он стащил с себя ботинки и куртку, откинул их подальше, потом снял штаны с нижним бельём и лёг на пол, раздвинув согнутые в коленях ноги, раскинув руки в стороны и уставился куда-то в потолок не мигающим взглядом.        — Леви, может быть мне диван разложить? — парень не отозвался, — На полу ты замёрзнешь…        — Еби уже давай, какая разница, что со мной будет?        От такого заявления вся романтика повесилась на ближайшей люстре. У Леви всё ещё глубоко сидело извращённое понимание, что любой секс должен быть похож на изнасилование и никак не приходило понимание почему Эрвину это не нравится.        — Выглядит как принуждение…        — Ты можешь заткнуться и просто засунуть свой хер в мою задницу?        Эрвин вздохнул, снова сгрёб брюнета в охапку и прижался к тонкой шее, покрывая её легкими поцелуями, прошептал:        — Могу, но тебе будет очень больно…        — Без разницы, трахай давай, — Смит недовольно выдохнул и отстранился, с минуту хмуро осматривая мальчишку, беглым взглядом, — Слушай, так у нас ничего не будет. Ты либо будешь получать удовольствие, либо мы идём пить чай, — Леви подобрался, он не особо понимал, что именно от него хотят, как-то до этого никого особо не волновало где он лежит и как себя чувствует. Эрвин заметил его замешательство и легко коснулся чужих губ, — Что выбираешь?        — Чай, — без раздумий выдал парень, едва улыбнулся и притянул к себе мужчину за шею, их губы снова соприкоснулись.        Эрвин медленно провёл ладонью по внутренней стороне бедра брюнета, плавно развел стройные ноги и с особой осторожностью погладил небольшие ягодицы. И словно что-то вспомнил, отстранился и полез в один из шкафов, нашел всё, что ему было нужно, вернулся, закинул ноги парня себе на плечи, выдавил пол тюбика крема и осторожно коснулся сжавшегося отверстия, ввел внутрь один палец. Правой рукой, которая вновь начала ныть и трястись, провел вниз по животу парня, обхватил его полу вставший член, неловко надрачивая, добавил ещё один палец. Поначалу Леви старался вести себя тихо, но потом начал ёрзать и всхлипывать когда пальцы проходили по простате.        — Эрвин, входи уже, — засипел брюнет, на секунду подняв голову, чтобы посмотреть на то, что происходит и снова откинулся, шипя что-то себе под нос. Он вздрагивал, тело, доселе не получавшее удовольствия, почему-то старалось уйти от него, возможно оно тоже боялось верить в хорошее. Так не должно быть, его непременно должны ударить.        — Я ещё не закончил. Ты можешь так не сжиматься? — Леви снова начал бубнить что-то своё. Он успокаивал себя, пытался сбить дурман наслаждения, который уже разошёлся по всему телу и приятно стягивал внизу живота.        Мужчина оставил в покое уже твердый член парня и взялся за его соски, коснулся губами беззащитной шеи, стараясь оставлять на ней как можно меньше следов, все-таки Леви ещё завтра надо было идти в школу. Теперь в парня проникло уже три пальца, Эрвин стал двигать ими намного осторожнее, а стоны брюнета стали громче.        — Этого хватит, входи, — Леви приоткрыл мутные глаза, он чувствовал, что скоро достигнет своего предела и кончит.        — Не спеши. Получай удовольствие, нам некуда торопиться, — брюнет было открыл рот чтобы в очередной раз возразить, но вместо этого громко вскрикнул, Смит с нажимом провел по простате и при этом сжав основание члена парня, не давая тому кончить, — Не спорь со мной.        От такой интонации все тело содрогнулось. Голос мужчины просто сквозил непреклонностью и заботой, а потом губы парня смяли в жарком поцелуе. Леви жалобно скулил в рот Смита, чувствуя, как сильно его растягивают уже четыре пальца, с особой старательностью давят на простату, а рука на члене двигается всё быстрее. Ноги раздвинулись шире, тело выгнуло дугой, глаза закатились, он дёрнулся и с тихим стоном излился себе на живот, выпадая из реальности на несколько мгновений. Эрвин продолжал осторожно двигать пальцами, попутно раскатывая колечко презерватива по своему достоинству.        — Тебе хорошо? Я могу войти? — Аккерман исступлённо закивал, вздрогнул когда из него вытащили пальцы и чужие руки развели ягодицы, раскрывая его.        Стало ясно для чего Эрвин так старательно разрабатывал, парень выгнулся, чувствуя, как крупная плоть проникает в него. Мужчина входил медленно, давая привыкнуть и остановился когда Леви начал царапать пол ногтями и болезненно шипеть.        — Сильно больно? Я так и думал, что он не войдёт полностью.        — Сука, — брюнет крепко зажмурился и впился ногтями в спину мужчины, для него это было слишком, — Двигайся, давай! Ах! — Эрвин плавно качнул бёдрами, делая первый толчок. Леви отчаянно пытался расслабиться и впустить мужчину глубже, внутри всё распирало, тянуло, это было и приятно, и больно одновременно. Темп медленно нарастал.        На одном из толчков Эрвин подобрал угол и вошёл полностью. Леви вскрикнул и сжался, живот свело спазмом. Мужчина тут же замер, начиная его успокаивать и легко целовать в шею и щёки.        — Как ты? Я не порвал?        — Нет, не останавливайся, — он доверительно посмотрел на него, но тот колебался, тогда Леви слабо качнулся, призывая продолжать. Первые несколько движений были невероятно болезненными, но потом он привык, а Эрвин стал попадать по простате.        Если поначалу Эрвин осторожничал, то к середине сорвался, начал вколачиваться в партнёра со скоростью отбойного молотка. Брюнет извивался под ним, то подмахивая, то пытаясь соскочить, скулил, вскрикивал, просил ‚ещё‘ и одновременно полосовал ногтями широкою спину. Весь остальной мир, в глазах парня, смазался и взорвался вспышками, остались только удовольствие, неотделимое от боли, жар их тел, собственные крики, урчание Смита и мокрые, неловкие поцелуи.        Леви достиг своего предела первым, выгнулся, сжимая член внутри, и с тихим всхлипом кончил. На тело набросились жар и дрожь, в ушах зазвенело, а голова пошла кругом. Кажется, он отключился на пару минут, а когда пришел в себя Эрвин уже вышел из него и отпустил его ноги. Он тяжело дыша, опёрся на локти по обе стороны от головы парня и мутным взглядом рассматривал его, мягко коснулся чёрных волос и убрал с его лба прилипшую чёлку, погладил по щеке, поцеловал. Тут же он, словно ошпаренный, подскочил и, сказав что-то сумбурное, чего Леви не расслышал, как бы ни старался, он вышел из комнаты.        Минута затишья. Парень уткнулся лицом в сгиб локтя, пряча мокрые глаза. Это было низко — лежать выебанным посреди пола, но у него не было сил подняться.        Несмотря на то, что он сам полез к мужчине и несмотря на то, что ему было приятно, Леви все равно чувствовал себя использованным. Он не мог просто так взять и довериться другому человеку, потому что ещё одно разочарование, насмешка или равнодушие и это будет рана не совместимая с жизнью. Это же просто страшно открыть кому-то душу, показать свои слабости — выдерут последнее, тёплое и живое, бросят и всё равно как ты с этим будешь справляться.        Леви боялся и ждал, что вот-вот Эрвин выкинет что-то такое — чисто ‚человеческое‘, может быть зло рассмеётся, может назовёт швалью или скажет, что теперь он и ему должен по самые гланды, а может просто выставит за дверь и при встрече пройдёт мимо, источая ледяное презрение. Вот, тут и вся любовь… Лицо Смита, просто непременно, должно сковать безразличие. Гнусное, повсеместное, всепоглощающее безразличие к нему, за то, что он такой существует, поломанный, озлобленный, безрадостный, использованный и больше не нужный.        Совсем рядом шлёпая босыми ногами по полу прошел Эрвин, порылся в одном из шкафов и снова вышел из комнаты. Леви из последних сил душил рвущиеся наружу всхлипы, он не позволит себе такого унижения, как ещё одна истерика при этом человеке, но как только тот выставит его за дверь и он доберется до дома… Нет, парень даже своих ног толком не чувствовал, скорее всего он свалится на первой же лестнице и останется валяться на ней. Потому что до идиотского сердца никогда не доходило, что все кто его окружают желают ему только разорваться и не доставать больше никого, но оно продолжало что-то искать, потому что не справлялось в одиночку, потому что он и сам сходил с ума в одиночестве.       Тут что-то мокрое и прохладное коснулось его живота, от неожиданности Леви дернулся и посмотрел на Эрвина оттирающего его от спермы смоченным полотенцем, потом он обтер его сухим краем того же полотенца и закутал замерзшую тушку в одеяло. Сел на пол, облокотившись спиной о диван и усадил брюнета к себе на колени.        — Сильно больно? — спросил он, заметив покрасневшие глаза парня, — Может быть мне принести обезболивающее?        — Тц. Заткнись, — шикнул на него Леви и отвернулся.        — Прости меня, я не хотел делать тебе больно.        От этих слов уголок рта парня нервно дёрнулся:        — ‚Ты ещё не знаешь, как меня дружок отчима дерёт…‘ — на мгновение воцарилась полнейшая тишина. Смит нагнулся к нему близко-близко, к самому уху.        — Повтори, — не своим голосом попросил он. От такого тона сердце Леви пропустило удар, он с опаской повернулся к мужчине, тот смотрел на него волком, черты лица обострились, этот Эрвин словно выбрался из его кошмаров, — Что он там делает? — Аккерман побледнел, он сказал это вслух…        — Э-это была шутка, — он попытался съехать за дурачка.        — Леви… — кольцо объятий немного сжалось.        — Отпусти меня, я буду собираться, — брюнет затрепыхался, как пойманная в силок птица.        — Леви…        — Молчи! — он отчаянно прятал глаза, пытаясь выпутаться из объятий, — Просто заткнись и отпусти меня.        Эрвин приложил немного силы и запрокинул голову брюнета, заставил смотреть в глаза:        — Зачем ты это терпишь? Почему ты молчишь о подобном? Неужели боишься?        — Нет. Заткнись и забудь об этом, если хоть одна собака прознает всё полетит к чертям, — зашипел он, это начинало раздражать, последнее, что ему сейчас хотелось, это допроса с пристрастием.        — Что полетит? — Леви сглотнул и отвёл взгляд, наверное и об этом стоило молчать. Эрвин понял, что начинает давить на парня и вот-вот спугнёт его, против воли он разжал объятья, давая брюнету волю, — Прости. Можешь не говорить, если не хочешь, просто… Ты всегда можешь обратиться ко мне за помощью.        Но вопреки всему брюнет не спешил покидать его колени. Он как-то потерянно посмотрел на свои закутанные в одеяло ноги, ссутулился, выпрямился, его резко передёрнуло, он одарил Смита затравленным взглядом и тут же расслабился, прижался к груди. Было понятно, он нервничает, и не может решить довериться или сбежать. Наконец, он выдохнул и начал тихо и скомкано говорить:        — У отчима есть банковская карта, всё это время он думал, что просрал её, но на самом деле всё это время она была у меня, я переводил на неё все деньги, которые мог заработать и на неё же должны прийти деньги отсуженные судом, их должно хватить на лечение мамы. Если этого мудака сейчас в чем-то заподозрят с него могут стрясти денег, а они есть только на этой карточке и ему об этом конечно же скажут, тогда всё полетит, понимаешь?        Эрвин вновь осторожно обнял его, ткнулся носом в выбритый висок и тихо спросил, он просто не мог поверить:        — Леви, ты серьезно терпишь всё это ради куска пластмаски?        — А ты думал я кайф от этого ловлю? — ему захотелось сбежать, он почувствовал себя настоящей проституткой, терпеть всё это ради денег, мерзко, грязно и это всё его. Надо бежать, жить по человечески это не для него. Но почему-то именно сейчас тело стало свинцовым, а в голове начала твориться каша. Собрав все силы парень оттолкнул чужие руки и резко встал. Попытался добраться до цели в виде кучи своих вещей, но в глазах потемнело, а пол резко захотел поменяться местом с потолком.        — Осторожнее, — Эрвин успел поймать потерявшего равновесие Леви и снова усадил к себе на колени, коснулся губами горячего лба, — У тебя жар. Может быть останешься?        — Эрвин…        — Прошу, я не хочу чтобы ты разболелся… И чтобы тебя снова… Просто останься, ладно?        — Эрвин, — на разум вдруг напал тяжёлый бред и надеясь скинуть его Леви больно прикусил себе язык, но молчать получалось плохо, а произносить заветные слова казалось неимоверной глупостью, — Я… Тебя… Эрвин, я!.. — взгляд был испуганным, дыхание сбилось и застопорилось. Тут мужчина рассмеялся и ласково посмотрел на Леви.        — Я тоже тебя… Сильно сильно… — он прижался лбом ко лбу парня, как бы он не был рад, улыбка медленно сползала с его лица. У Леви был не слабый жар, — Отдохни, ладно?        Парень посмотрел на него, пытаясь найти подвох, взгляд мужчины казался тёплым и ласковым. Но Леви не велся, он поджал губы, насупился, напрягся, он всё ещё не доверял, но уже готов был сдаться, возможно это была последняя попытка поверить в людей и если Смит её не оправдает то… То всё, человек просто расколется и исчезнет.        Наконец, Леви выдохнул и ткнулся лбом в грудь Смита, моргнул раз, два и окончательно расслабился.        Эрвин блаженно улыбнулся и сощуренными глазами посмотрел на неплотно задвинутую дверцу шкафа. Из темноты его нутра, на него, не мигая, смотрело дуло разобранной винтовки.        Хорошо что он успел вернуться вовремя и Леви ничего не увидел. Неокрепшим детским мозгам не нужно знать о грязной работе взрослых. Мужчина улыбнулся и погладил спящего мальчишку по голове, был момент когда он хотел вышибить и эти, пусть и умные, но отвратительные в своём мышлении мозги. Тогда он долго мерил комнату шагами, думая только о мёртвом Аккермане, но в конце концов смог себя успокоить: ‚ребёнок ни в чем не виноват, он просто затравлен жестокостью мира‘ — каждый раз, как мантру, повторял он про себя, как только дело касалось Леви.        После он даже проникся каким-то восхищением к этому ребёнку — он так спокойно выдерживал натиск жизни и продолжал гнуть свою линию. Продолжал светить, как всё та же пресловутая лампочка накаливания, о которой Леви рассказывал ему на каждом уроке физики, то ли чтобы по раздражать лишний раз, то ли чтобы привлечь внимание к этому сравнению. Но даже если смотреть на это с такого ракурса, станет ясно, что сейчас он вот-вот достигнет своего предела и хрупкая стеклянная оболочка треснет, даже не от перенапряжения, а от давления на неё, и тогда это нехитрое изобретение станет непригодным, как средство освещения… А случись такое с Леви, он перестанет быть человеком, сольётся с бездушной серой массой.        Но не теперь. Больше ни одна мразь не посмеет тронуть парня, а если и тронет, то жестоко поплатится.        В глазах вспыхнуло адское пламя, губы растянулись в страшной улыбке, а разум уже подбирал долгую и мучительную смерть для ‚дружка отчима‘. Поплатится. Он очень жестоко поплатится. Такое уродство не должно ходить по земле.        Эрвин понимал, что он уже давно стал не лучше их. Какой бы не был человек, его убийство не выход… И ещё куча подобной фигни, правдивой фигни. Он бы с радостью ей следовал, но нервы сдают, да и вера в людей уже не та. Чем мучиться и вдалбливать в голову очередного придурка, что хорошо, а что нет, проще проломить тому череп. Но так нельзя, мир не делится на чёрное и белое. И уличное хамло дома может оказаться примерным семьянином с оравой чудесных детей…        Он знал, что и сам когда-нибудь расплатится за всё, что натворил. Может быть уже платит, но ни за что не жалеет. Этот прекрасный, добрый и счастливый мир того стоит. Просто надо сохранить человека в человеке, а он попробует убрать хоть немного мусора, потому что это уже не человеческое занятие.        Злость медленно исчезала. Сейчас ему важнее побыть рядом с парнем. Он поправил сбившееся одеяло, ещё сильнее укутывая брюнета.        Такой маленький и беззащитный, спит в его руках, доверяет ему.        Мужчина прижал его к себе сильнее, уткнулся носом в спутавшиеся пряди чёрных волос, подул на горячую голову. Сердце приятно щемило, от странных чувств, которые он не испытывал уже много лет. В голове крутилась одна и та же фраза: он оправдает доверие парня, создаст ему все условия для счастливой жизни, чего бы ему это не стоило, всё равно оправдает…        Брюнет чуть поморщился, словно в его сны набивался серый кошмар. Эрвин улыбнулся ему, погладил по голове, потёрся щекой о раскрасневшуюся щёку парня.        Тишину квартиры потревожил едва слышный шёпот:        — Спи крепко, завтра тебя ждёт лучший мир, Леви.