Amadeo Pour Un Italiano

Антонио комкает нотные листы, которыми усыпан весь стол. Антонио пытается воспроизвести что-то на фортепиано, но мысли разъедают его голову, не давая сосредоточиться. По комнате разносится какофония звуков, Сальери не хватает духу назвать это музыкой. Он злобно захлопывает крышку инструмента, едва не прищемив себе пальцы. На часах уже больше полуночи. Антонио совсем не хочет спать, он не спит нормально уже больше недели. Амадей. Чертов Амадей, разбудивший в нем воспоминания, которые итальянец уже давно похоронил в своей голове, поклялся забыть и никогда не вспоминать, вычеркнул их из своей жизни. Он снова начинает скучать. Скучать по Франческо, по матери и отцу, по Италии, по жизни, которая закончилась для него, едва только ему исполнилось тринадцать. Сальери потерял всё, но самое главное — он лишился Франческо. Самые светлые его воспоминания были связаны с братом. С тем человеком, который всегда был с ним, который заменял ему всех, родителей, семью, друзей. Антонио не помнил такого случая, чтобы Ческо отказал ему в чем-то, если его просили, он не помнил, чтобы брат оттолкнул его или хотя бы раз нагрубил. Но почему, чёрт возьми, сейчас они совсем, как чужие люди? Почему сейчас Франческо в своей комнате, а Антонио в личном кабинете, отстраненный, огражденный ото всех? — Что произошло? — шепчет Сальери тихо, сам не узнавая свой голос. — Что произошло, Франческо? Антонио сидит на кровати, свесив ноги. Он терпеть не может ночь, момент, когда в доме гаснут все огни, а семья расходится по своим комнатам. Наступает мертвенная тишина, ему кажется, будто весь мир замирает. Он не может уснуть, долго вертится на кровати, морщась от света в ночнике. Этот чудный фонарик дарит какое-то спасение от тьмы, но одновременно мешает. — Франческо?.. — он тихо шепчет, слегка неуверенно, слегка трусливо. Дверь в комнату старшего всегда была тяжелой, но тот специально не запирал её полностью. — Что, Тонио? — мальчик приподнимается на кровати. — Снова не можешь уснуть? Иди ко мне, — он откидывает одеяло, и ласковым жестом приглашает брата к себе. Тот почти сразу бросается в объятия Франческо, теплым дыханием обдавая его шею. — Опять снится один и тот же сон, — пожаловался брат, доверчиво прижавшись щекой к телу Ческо. На нем всего длинная белая рубашка, которая достает почти до колен. Антонио натягивает на себя одеяло. — Кошмар. — Расскажешь? — Не хочу вспоминать об этом… — хнычет маленький Сальери. — Ну, хорошо. Ложись со мной, тебя здесь никто не обидит, — заботливо произносит Франческо, подталкивая брата к стене, чтобы тот чувствовал себя в большей безопасности. С краю и сам старший не любил спать, когда был немного младше. — Оставить тебе свет? — он тянется к ночнику, который стоит на прикроватной тумбе. — Нет, — запротестовал Антонио, — с тобой не страшно. Франческо улыбается, гладит младшего брата по голове, ожидая пока он уляжется. Антонио всегда прижимался к нему, когда оставался на ночь, всегда обнимал, и не отползал на другую часть кровати, стараясь остаться как можно ближе к Франческо. — Ческо? — позвал он тихо, подняв карие глаза на брата. — М? — Я правда смогу стать музыкантом? — в детских глазах было столько наивности и надежды, что у Франческо не повернулся бы язык сказать обратное. — Конечно, — он ласково приглаживает растрепанные волосы брата рукой. — Ты станешь известным музыкантом, и твои композиции будут слушать ещё много лет спустя. — Но папа… — Не слушай его. Ты можешь стать, кем захочешь, делать то, что хочешь. Никто не вправе решать твою судьбу. Я буду учить тебя, и ты станешь великим музыкантом, Тонио, я тебе обещаю. — Спасибо, Франческо, ты самый лучший… — выдохнул Антонио, теснее прижимаясь к теплому боку брата. — спокойной ночи. — Ты самый лучший… когда-то был им. Но надо же было всё испортить, Франческо. Обязательно нужно было это сделать?! — Антонио рычит, спихивает со стола ноты, наблюдая за тем, как они разлетаются по полу, словно опавшие осенние листья. Франческо верил в него, Франческо помогал, Франческо был единственным. Отец никогда не вселял в него надежды, не подбадривал, не говорил, что всё получится. Максимум, что он мог сделать, это сказать что-то вроде: «Не забивай себе голову ерундой». Мама просто молчала, вечерами она поглаживала его по волосам, приговаривая, что он должен быть хорошим мальчиком, что отец его любит, и не со зла всё это говорит, что не стоит ему перечить и винить в чём-то. Антонио молча слушал её, отвечая «хорошо», а потом уходил в свою комнату, оставаясь наедине со своими мыслями. Они не понимали его, никто из них. Только Франческо. Только с ним Антонио мог быть искренним. Сальери ходит по комнате и не может заткнуть мысли, от которых гудела голова. Воспоминания, слова, сказанные много лет назад, какие-то события, детские обещания. Он обессиленно опускается на колени перед столом, собирает все ноты в кучу. Складывает их на стол, всматривается в кривые ноты. Мысли не отпускают. Они роятся в голове, одна за одной, не отпускают, не замолкают ни на минуту. — Проклятье! Антонио девять лет. Он почти взрослый. Так говорит ему Франческо. Он почти самостоятельный, он может многое, и он уже отлично играет на скрипке и гитаре. — Ты играешь намного лучше, — говорит брат. — Я попробую уговорить отца, чтобы он позволил нам сходить в музыкальную школу. Там есть хорошие преподаватели, они… — Ты самый лучший преподаватель, — прерывает его младший. Он подходит к брату ближе, обхватывает его руками и прижимается к груди. — Нам нужно фортепиано, — мягко говорит Ческо. — Но спасибо. Теплая ладонь гладит его по спине, даря умиротворение.

***

В конце октября младший брат начал кашлять. Франческо замечал это, но не зацикливал на этом своё внимание, как в принципе, и сам Антонио. Кашель был не сильным, но мешал. Антонио старался утихомирить горло теплым чаем с медом, но с каждым днем становилось всё хуже. — Мам, я кашляю, — сказал он как-то матери. — Может быть, стоит сходить к врачу? — Наверное, это просто аллергия. Сейчас осень, Антонио, пройдет. — отмахивалась женщина, оставляя сына одного. Маленький Сальери не понимал, действительно ли стоит обращать на это внимание или же мама права? Франческо искал в домашней аптечке какие-то травы и заваривал их, перед сном давая младшему. Он на время забрал его к себе, потому что, брат и вовсе не мог уснуть ночами. На шестой день Антонио свалила с ног температура. Он не пошел в школу, а Франческо остался с ним. — Он кашляет, — нервно повторял старший отцу. — Ему нужен врач. — Это детские капризы, Франческо. На улице плюсовая температура, ну какая может быть простуда? Собирайся в школу. — Да какие капризы?! У него температура под сорок! Я пойду с ним к врачу, — злобно заявил Ческо, с глубокой обидой посмотрев на отца. Антонио тяжело дышал и сглатывал, когда брат появился в комнате. Он прошелся вдоль кровати, открыл ящик стола, и немного покопавшись там, достал пару смятых купюр. — Пойдем, Тонио, нужно сходить к врачу. — Франческо подошел к кровати и присел на корточки перед братом, — тебе становится хуже. — Но Ческо… — младший закашлялся, и, прочистив горло, продолжил: — у тебя же сегодня выступление в школе. — Ничего страшного, обойдутся без меня, поставят кого-то на подмену, — Франческо даже не вспомнил о сегодняшнем концерте. Он должен был играть на скрипке с другими ребятами, но сейчас здоровье младшего было куда важнее. Особенно, учитывая, что родители не делали ничего. — Давай, вставай, я тебе помогу. Антонио плохо стоял на ногах, его лихорадило, и маленькими пальчиками он цеплялся за куртку старшего, чтобы не свалится. Брат пытался взять его на руки, но Тонио был слишком тяжелым для двенадцатилетнего ребенка. В поликлинике было шумно. Франческо оставил мальчика возле нужного кабинета, приметив, что очереди не было, — сегодня был будний, и мало, кого можно было встретить в первой половине дня. — Посиди тут, хорошо? Антонио кивнул, сильнее укутавшись в большой воротник куртки. Он залез с ногами на кушетку, откинувшись на стену, и принялся ждать. Франческо не было всего пару минут. Кабинет врача был небольшим, но Антонио не нравился запах медикаментов, который витал в воздухе. Он неуютно поежился под пристальным взглядом специалиста, а затем закашлялся. — У него сильный кашель, — сразу же сообщил старший. — Температура, слабость. Я давал ему чай на травах, чтобы успокоить горло, но становится только хуже. — Сколько ему? — Мне девять, — неожиданно тихо произносит Тонио, присаживаясь на длинную кушетку. — А температура? — 38. — Иди сюда, снимай вот это, — врач кивает на куртку, и слегка приподнимает детский свитер, надевая прибор для того, чтобы послушать легкие. Франческо нервно ходит по кабинету, ожидая, пока хоть что-нибудь будет известно. Сильный кашель брата заставляет его вздрагивать. Он обессиленно опускается на стул. — Кашель всегда был мокрым? — врач что-то коротко записывает в блокноте, закончив слушать Антонио. Мальчик снова садится на кушетку, обеспокоенно осматривая старшего. — Нет, всего пару дней назад. До этого был сухим, и по ночам усиливался, — заметил Франческо, вспоминая, как приступы мешали брату уснуть. Он вертелся, кашлял, Ческо вставал и варил ему всякие отвары, принося прямо в постель, чтобы становилось легче. — Судя по всему, у него острый бронхит. Обострение пройдет в течении нескольких дней. Нужно ограничить активность, почти никаких нагрузок. Лучше всего если он будет пить перед сном теплое молоко с медом, оно смягчит кашель немного лучше, чем чай. И купите вот это, — мужчина протянул старшему листик с названием препарата и тот стал внимательно вчитываться в название, — это антибиотик, принимать один раз в день, лучше в одно и то же время, в инструкции всё написано. Франческо кивает, благодарит, и взяв брата за руку, выводит его на улицу. Здесь, на удивление, Антонио становится лучше. Он дышит свежим воздухом, но кашель обостряется. Старший мальчик заводит его в аптеку. Карманных денег Ческо было немного, он едва наскреб на антибиотик, благо сеанс у врача был бесплатным, и на всё хватило. Дома он укладывает Антонио в постель, и идет на кухню, чтобы подогреть молоко. Родители были ещё на работе, так что, дома было очень тихо. Франческо считал, что это пойдет на пользу брату, которому требовался покой. — Держи, — мальчик протягивает теплую чашку в руки брату, присаживаясь на кровать рядом. Антонио слегка приподнявшись на локтях, осторожно садится, принимая молоко в свои руки. Осторожно пьет, чувствуя приятный вкус меда, который смягчает боль в горле. — Спасибо… отдохни, Франческо. Я могу посидеть один, — он как-то виновато тупит взгляд, чувствуя, что причиняет брату хлопоты. — Нет, я посижу рядом, а ты ложись. Постарайся уснуть, а мне всё равно нужно учить отрывок, я могу это сделать и здесь, тем более, что на кровати удобнее, — брат улыбается, мягко проводит рукой по пушистым волосам и помогает Антонио прилечь. Оставшийся день и ночь Франческо, практически, не смыкал глаз. Он устал, он был невыспавшийся, и у него было много уроков, но оставить Антонио он просто не мог. Сальери устало выдохнул и опустился на кровать, потерев глаза ладонями. Тот случай ему запомнился больше остальных. Тогда о нем все забыли, все оставили его, и если бы не брат, у него, наверное, появились бы осложнения, и он загремел бы в больницу. Но благодаря уходу Франческо, он встал на ноги, буквально, через пару дней. Старший постоянно поил его молоком и вовремя давал таблетки, нашел он где-то и средство от дисбактериоза, пока родители продолжали ничего не замечать, или только делали вид. Когда всё прошло, отец с самодовольным видом повторял, что, он ведь говорил, и ничего серьезного не было. Кажется, тогда Франческо очень сильно с ним поссорился, но это длилось недолго. Антонио даже сейчас чувствовал себя в безопасности, пока его телохранителем был Франческо. Он просто знал, что может на него положиться, он знал, что брат никогда не позволит чему-то или кому-то причинить ему вреда. Но в последнее время появившаяся ревность начала всё разрушать. И доселе Антонио не мог себе признаться в том, что ревнует он на самом деле не Амадея, а Франческо. Ведь старший с таким трепетом относится к этому мальчику, совсем… совсем, как и к самому Тонио в детстве. Итальянец нервной походкой направился к двери и тихо вышел в коридор. В такое время особняк спал, даже охранник, проверяющий весь дом перед сном, уже давно забылся сном, и Сальери не сомневался, что сейчас, он здесь совершенно один. В прихожей было так же тихо и темно, как и в гостиной, и в ванной, а вот на кухне горел слабый светильник. Антонио даже прищурился, не поверив глазам, но зайдя в саму комнату, завидел Амадея, который сидел за столом с нотным листом. Мальчик чуть удивленно выглянул из-за листа, встретившись с такими же непонимающими глазами итальянца. Они оба переглянулись, пока мужчина не нарушил тишину: — Почему ты не спишь? — У меня вдохновение. Завтра же всё равно выходной, — пожал плечами австриец, положив ноты на стол. — А почему именно на кухне? — Антонио открыл кухонный шкафчик, вынимая оттуда банку с кофе. — Не знаю, здесь лучше пишется. А почему ты не спишь? — Не могу уснуть, — спокойно ответил Сальери, засыпая две ложки кофе в турку. Сколько времени прошло, а вот бороться со своей бессонницей итальянец так и не научился, ровно, как и избавиться от преследующих его кошмаров. Вот только теперь нельзя было прийти на ночь к старшему брату, и сказать, что тебе страшно, хотя бы потому что, он уже давно не ребёнок. — И ты думаешь, что кофе поможет тебе уснуть? — Вольфганг фыркнул, откинувшись на мягкий кухонный диванчик. — Да и на ночь кофе — это вредно для сердца, — заметил парень. Антонио так и замер на несколько секунд, лишь потом, зажигая огонь в конфорке, чтобы поставить вариться кофе. Это что, забота? Этот мальчик заботится о нем? — Франческо, зачем ты пьешь кофе на ночь? Это же вредно, — с долей заботы произнес Антонио, перегибаясь через стол, за которым сидел старший. — Мне нужно ещё очень много всего сделать, а кофе, это для того, чтобы я не захотел спать, — пояснил Ческо, делая один глоток. Мужчина мотнул головой, отгоняя навязчивое воспоминание. Этот мальчишка опять заставляет его погружаться в себя, и вспоминать, вспоминать, вспоминать… Слишком много похожих ситуаций, слишком много воспоминаний, они просто сожрут его этой ночью. — Как будто тебе есть до этого дело, — слегка грубо ответил Сальери, едва вспомнив, о чём они говорили. Амадей недовольно фыркнул и вновь уткнулся в нотный лист, положив его перед собой на столе. Антонио дождался, пока доварится кофе и налив его в чашку, присел напротив мальчика, наблюдая за тем, как он пишет. Чернила быстро выводили слегка кривоватые знаки, изредка мальчик чиркал всё жирными линиями, выстраивая ноты заново. Итальянец так и не понял, как парню удаётся так быстро всё сочинять, не прилагая особых усилий. Он старался откинуть подальше назойливую зависть и просто наблюдал. — Не пиши в темноте, глаза испортишь, — сказал мужчина, делая один глоток кофе. Из освещения на кухне действительно был один не яркий светильник. Антонио любил полумрак, но вот для письма это освещение совсем не годилось. — Как будто тебе есть дело до этого, — передразнил его мальчик, поднимая смеющийся взгляд. Они пару минут помолчали, пока Амадей окончательно не отложил ноты подальше. — Расскажи мне о своем брате, — вдруг попросил он, сложив руки перед собой на столе. Антонио немного удивленно вскинул брови, посмотрев на Моцарта. Черт, почему он снова спрашивает об этом? Почему он так разговаривает с ним, так… тепло, по-дружески, что-ли? И совсем не боится, страха в его глазах мужчина не видел. — Зачем? Сколько ты будешь задавать мне эти вопросы, м? — слегка уклончиво ответил он. — А сколько ты будешь уходить от ответа? Жалко что ли? — Обычно я не разговариваю на подобные темы с такими, как ты. — Ну, расскажи. Мне интересно. — Иди пообщайся с Франческо, он отличный собеседник, — фыркнул Антонио с долей ревности. Мальчик закатил глаза. — Я не хочу Франческо, да и он уже спит. — Чёрт с тобой, — итальянец недовольно прищурился, посмотрев в глаза Амадея, которые отдавали жалостью. Вымогатель… И почему Антонио сейчас с такой теплотой думает об этом? Он ведь может просто оттолкнуть его, как и многих, но почему-то продолжает рассказывать ему все, потакать его желаниям. Антонио не знал, что заставляет его это делать. Он делает ещё один глоток, задумчиво смотрит перед собой, словно собираясь с мыслями, и затем тихо произносит: — Мой брат, он… он был очень добрым и храбрым. Никогда ничего не боялся, он всегда защищал меня, и в детстве мы проводили много времени вместе, но потом… — он сглотнул ком в горле, словно подбирая следующие слова. — понимаешь, Амадео, так получилось, что его больше нет.       Сальери сделал какой-то грустный выдох, даже не обратив внимания на реакцию мальчика. Франческо действительно для него был мёртв, этот милый, светлый, всегда добрый к нему брат… Его больше нет. От него остались только воспоминания. Итальянец моргнул пару раз, вспоминая день, который изменил их обоих. Антонио тринадцать. Он уже прекрасно играет на скрипке и гитаре, заканчивает осваивать фортепиано, и готовится к поступлению в восьмой класс. Ему хорошо и легко, с ним всегда старший брат, у него есть поддержка и верный друг, ему кажется, что всегда всё будет именно так. 13 марта. День, когда мама заболела и слегла в постель. Антонио переживал за неё больше остальных, с каждым днем её состояние всё ухудшалось, но младший мальчик всегда спрашивал одно и тоже: — Мам, тебе уже лучше? — он заботливо заправлял одеяло ей по подбородок, и приносил молоко по вечерам. Он помнил, как Франческо заботился о нем, и старался сделать все так же само, чтобы ей стало лучше. Антонио играл на скрипке, и иногда дергал струны старенькой гитары, создавая тихую, спокойную мелодию. Маме это нравилось, она сразу засыпала и очень долго не кашляла. Антонио считал, что он ей помогает выздороветь, но это лишь притупляло симптомы. На шестой день маме стало хуже. Франческо и отец очень долго были в её комнате, оставив маленького Антонио в коридоре. Мальчик нервничал, он ходил из стороны в сторону, пытался прислушаться к их голосам внутри, но ничего не менялось. Ближе к обеду засигналила скорая под окном. Антонио боязливо сжался. — Ческо… что случилось? — он бросился в объятия к старшему, едва только его темноволосая макушка показалась из-за двери. Брат постарался улыбнуться, погладил Тонио по волосам и присел на диван. — Всё будет хорошо, — только и сказал он. Младший прильнул щекой к его груди, закинув руки на шею. — Мне страшно, Франческо… — его крупно затрясло. Франческо усадил мальчика себе на колени и крепко, крепко обнял, чувствуя, как брат уже начинает всхлипывать. — Не плачь, солнышко. Всё обязательно будет хорошо, так бывает, понимаешь? — он постарался успокоить мальчика, но и сам не особо верил в то, что говорит. На улице зашелестели первые капли дождя, шумно ударяясь о толстое стекло окон. Франческо показалось, что даже природа плачет вместе с ними. — Мама всегда будет рядом. Вот здесь, веришь мне? — его рука легла на тонкую грудь в районе сердца Тонио, и он шмыгнул носом, прислушиваясь к словам брата. — и я. Я всегда буду с тобой. И мы будем вместе. Где бы ты ни был, я всегда приду на помощь к тебе. — Обещаешь, Франческо? — детские глаза посмотрели на него с особой наивностью. Итальянец сильнее сжал хрупкое тело брата в руках, выдыхая последнее слово ему на ухо: — Всегда, Тонио. Я обещаю. Антонио всё ещё помнил тот день в красках. Всё было, как наяву. Теплые объятия Франческо, его слова, а затем двое санитаров, которые вынесли маму из комнаты на носилках. Тогда он видел её в последний раз. На похороны его не пустили, Франческо и отец не хотели, чтобы он переживал такой стресс, а он уже и так переживал. Ему было страшно, холодно, одиноко. Это было второе потрясение за всю его, ещё короткую жизнь. — Что произошло? — слабый голос Амадея едва донесся до ушей, заставляя Сальери вынырнуть из воспоминаний. Этот мальчик сейчас выглядел так жалко и загнанно, что Антонио увидел в нем себя. Очень много лет назад, он так же сидел на кухне, подогнув ноги под себя, с гитарой в руках, и пустым взглядом. А что, собственно, произошло? — Однажды какие-то уроды напоили его всякой дрянью, накурили, напичкали наркотиками. Я не знаю подробностей. Он пришёл сам не свой, а на следующий день его не стало, — итальянец отодвинул от себя кофе, больше так и не сделав ни одного глотка. Франческо умер для него ещё в тот день. Этого милого, доброго Франческо просто не стало. Воспоминания отрывками мелькали в сознании, но Антонио не хотел вспоминать этого. Слишком невыносимо. Сплошное слишком. — Франческо, что с тобой? — испуганный голос Антонио эхом отзывается во всей комнате. Он скребет руками пуговицы на рукавах, но это не помогает успокоится. — Со мной всё в порядке, разве что-то не так? Нет. Он не хочет вспоминать дальше. Он не будет. И этот мальчик не заставит его. — Всё в порядке… — вдруг сказал Моцарт, а через несколько секунд его пальцы плотно обхватили плечи итальянца. Антонио даже вздрогнул, почувствовав объятие, но оттолкнуть мальчика просто не было сил. Ноги словно стали ватными, а сознание всё ещё балансировало на грани с реальностью. — Он всегда будет рядом с тобой, — продолжил Амадей, положив теплую ладонь мужчине на грудь. Под пальцами мальчика бешено забилось чужое сердце. — вот здесь. Сальери вздрагивает, чувствуя, как в голове эхом раздается голос Франческо. Такой же родной, как и несколько лет назад… Но сейчас его не было рядом. А на его месте Амадей, так же тепло обнимающий и говорящий его словами.