Amadeo Pour Un Italiano

Франческо очень долго откладывал этот разговор в дальний ящик. Слишком долго делал вид, что всё так и должно быть. Слишком долго закрывал глаза на всё. Разговаривать с младшим он не мог. Тот попросту не давался, — то уходил от ответа, то сменял тему на более простую. Вообще, с тех пор, как Франческо появился здесь, они почти не разговаривали. Радость от того, что брат, наконец, нашелся быстро прошла. Антонио ему напоминал скорее какого-то директора или босса, коим он и был. Солнечного Тонио не было, только высокомерный герр Сальери. Долго сопротивляться не получалось, и старший оставил свои попытки достучаться до него. Время шло, но Антонио воспринимал Франческо исключительно, как своего телохранителя, он, кажется, и забыл, что они были братьями, и старший знал, что это только его вина. Сейчас, уже не имея никакой должности и обязанностей, Франческо надеялся поговорить, опуская все эти формальности, которые были присущи раньше. Больше не будет никаких рамок. Он не телохранитель сейчас, не прислуга и не его подчиненный. Он пришел просто, как к своему знакомому, как к брату, как к другу, пусть и слишком далекому. Стоя у ворот особняка, хотелось только запрокинуть голову и зайтись в нервном, истеричном смехе. Подумать только, впервые за столько лет, он стоит здесь, как простой гость. Ему не нужно делать обход утром и вечером, не нужно открывать ворота утром и закрывать их на ночь, не нужно проверять почту, приносить Антонио бумаги и документы. Он пришел сюда не на работу, не домой, не на смену, а действительно всего лишь проведать своего младшего брата, которого он видел, без приукрас, давно. Но даже сейчас надежда на встречу, медленно тает, словно лёд под летним солнцем. Ворота не открывали. Франческо потоптался на месте, и ещё раз постучал, наградив стальные ворота двумя массивными ударами. Но они были проигнорированы, так же, как и звонок. Однако, двумя минутами спустя со стороны дома всё-таки послышался шум открывающейся двери, а затем шаги. Неторопливые, но довольно громкие. — Не ожидал, что ты осмелишься прийти сюда, после такого громкого увольнения, или тебе напомнить, что ты здесь больше не работаешь? Франческо морщится, услышав басистый мужской голос, и отворачивается, чтобы не смотреть на довольного Альберта. Он помнил его. Очень хорошо. Когда-то они работали вместе. Антонио зачем-то приволок ещё одного охранника, заявив, что он будет исполнять роль водителя, так как, Франческо на эту роль не годился. Тогда это очень его разозлило, и даже сейчас, спустя столько времени, они с Альбертом так и не нашли общий язык. Новый водитель его раздражал, одним только видом, который, к слову, был не самым приятным. Альберт настораживал, и всякий, кто его видел, предпочитал обходить стороной. Сальери это казалось большим преимуществом, ведь Франческо был добрым. И внутри, и снаружи, он не внушал ничего ужасного, и всё, что хотелось сделать по отношению к нему, это подойти и заговорить, посмеяться, может быть даже отвесить комплимент. Антонио считал, что настоящий телохранитель должен быть угрюмым и недружелюбным, и хоть Альберт занимал должность водителя, Франческо знал, что его брат возлагает на этого парня больше обязанностей, чем он говорил. Альберт был родом из Франции, — это всё, что о нём знал старший Сальери. Он никогда не рассказывал о своём прошлом, и о том, каким он был до того, как садист нанял него. Конечно, возможно он был таким скрытым лишь с нынешним телохранителем, ведь о чём он толкует с его братом, Франческо не знал. Альберт был крупным. Широкие плечи, осанка, большие руки, видно было, что он занимался в зале перед тем, как занять эту должность. Его смоляные волосы напоминали шевелюру брата, но длина была гораздо короче, а сами локоны в полном безобразии — торчали в разные стороны. Глаза среднего размера, но постоянно сощурены, от чего они казались злобными. Они имели темный оттенок, в точности которого итальянец был не уверен. То ли темно коричневый, то ли карий, но иногда Франческо даже думал, что они черные, словно у демона или пришельца. На шее он всегда носил цепочку без подвески, какие-то джинсы или плотно сидящие брюки, футболку, и кожаную курточку. Время от времени, Альберт пропадал из особняка, и позже Франческо понял почему. Он привозил детей по приказу младшего, и в отличие от телохранителя, ему было совершенно наплевать, для каких целей они нужны были Антонио. Тогда он понял, почему Сальери предпочитает больше Альберта, он не задаёт лишних вопросов и просто выполняет свою работу, не мешается под ногами, не пытается завести разговоры на тему прошлого. Франческо ревновал, но помимо обычной братской ревности, он чувствовал тревогу. Альберт не внушал ему доверия, тем более, что старший совсем не знал, откуда он взялся и с какими намерениями был. Интуиция подсказывала, что не с благими, и итальянец внимательно за ним наблюдал. Не спускал глаз, пока тот находился в обществе младшего и старался всегда быть рядом. Но в один день Антонио так же резко убрал его, как и принял. Причины Франческо так не узнал, и решил оставить это за младшим. Главное, что этот подозрительный тип ушёл. Но ушёл, как оказалось, ненадолго. Франческо недоверчиво сощурил глаза, прежде чем ответить. Пауза затянулась. Он слишком погрузился в воспоминания, однако, ничего страшного. Альберт подождёт. — Я и не думал, что у моего брата настолько плохой вкус, — он цокнул языком, а затем растянул губы в ухмылке и продолжил: — раз он решил вернуть тебя. Бывший телохранитель некрасиво улыбнулся, без смущения показывая свою неприязнь к собеседнику. В прочем, это чувство они делили на обоих. — Пропусти меня. — Тебе сюда дорога закрыта, — мрачно сообщил Альберт, проигнорировав издёвку. — Однако, ты остался таким же бестолковым, — презрительно фыркнул итальянец. — Пора бы тебе выучить, что твой хозяин принимает гостей с восьми до семи, включительно. Если мне не изменяет память, график он не менял, а я не исключение в виде гостя, верно? Альберт на эту наглость лишь недовольно засипел носом, но ворота полностью открыл, пропуская не званого гостя. Ему нечего было ответить, Франческо действительно имел полное право являться сюда в качестве гостя или посетителя, а он, в качестве телохранителя, обязан лишь пропустить его и предупредить хозяина. В конце концов, Сальери не запрещал приходить его брату сюда. Франческо отметил, что сейчас этот особняк казался ему чужим. Не смотря на то, что он проработал здесь последние два года, привыкнуть к нему так и не смог, ровно как и к отстраненному, изменившемуся брату. Последний нашёлся в своём кабинете. Как и обычно, он сидел за столом, нависнув над стопкой разбросанных бумаг на нем. Франческо мог только гадать, что там было. Снова какие-то музыкальные черновики или же документы из студии? — Ты совсем не меняешься, — тихо выдохнул он, так и оставшись на пороге комнаты. Действительно, это было единственное, что осталось в Антонио Сальери неизменным. Младший брат, однако, вздрогнул от неожиданности, не ожидая, что кто-то потревожит его сейчас. Альберт, обычно всегда стучал, даже если дверь была открыта, да и в последнее время, музыкант отсылал его от себя, жалуя одиночество. Антонио отложил ручку и выпрямил плечи, неспешно вставая из-за стола. Он уже узнал пришедшего по голосу. Голос Франческо он узнал бы из тысячи. Глаза брата, как и всегда, сияли от улыбки, он тоже совершенно не менялся. Такой же дружелюбный, солнечный и светящийся от счастья. Полная противоположность Антонио. — Знаешь, в прошлый раз ты говорил совсем иное, — слабо улыбнулся младший, скорее ради приличия, чем от радости встрече. Он отвык от Франческо. Последний миг их встречи прошёл не очень благоприятно и оставил после себя осадок, а ещё тревогу. В тот момент Антонио ещё не было так страшно с того самого дня. Сейчас, однако, страха не было. Тонио знал, что брат не причинит ему вреда. Здесь Альберт, да и настроен старший, явно, не враждебно. — Господин, — раздавшийся из коридора голос, заставляет презрительно скривиться старшего, и закатить глаза младшего брата. Сложилось так, что они оба сейчас не были рады видеть Альберта. — Я пытался отговорить Вашего брата от визита, но он меня не послушал. Хотите ли Вы, чтобы я… — Свободен, — Антонио щёлкает пальцами, одним только жестом призывая замолчать, а позже уйти. Они остаются вдвоём, и только потом младший продолжает: — Зачем ты пришёл? Франческо закрыл дверь, ведущую в кабинет, чем заставил напрячься Антонио, но брат только сделал два шага вперёд, соблюдая дистанцию. — Я хотел поговорить, — сказал бывший охранник. — Кстати, а где Амадей? Я его не видел. Он даже немного расстроился, не заметив мальчика, ведь он действительно скучал по нему. Они были близки, как старые друзья, а ещё Франческо переживал, что уйдя, не сможет больше защищать и оберегать Моцарта от гнева брата, в случае чего. С тех пор, как он ушёл, они больше не виделись. Пауза затянулась, и тревога вернулась к мужчине с новой силой. Антонио, словно специально медлил с ответом. — Его здесь нет, — наконец ответил он. Эти слова больно резанули по ушам, стирая прежнюю улыбку с лица. — Что значит, нет? Что ты с ним сделал? — в карих глазах забилась тревога. Ческо слишком хорошо знал своего брата. Антонио не мог просто так отпустить австрийца. Но тогда, что могло произойти? — Он жив, — сказал Сальери, без особого интереса. Тревога в глазах Франческо, злила его. Он снова ревновал. — Я всего лишь его продал. — Кому? — не унимался старший. — Конраду. — Ты шутишь? Его организация просто чудовищна! — Это просто бордель, Франческо, не преувеличивай, — отмахнулся брат. — Когда-то был, — возразил итальянец. — Его распустили ещё год назад. Конрад захотел чего-то большего, чем просто бордель. Там что-то вроде закрытой школы для убийц. Они тренируют из детей настоящих чудовищ, учат их убивать, учат воспитывать в себе выносливость и жестокость. Конрад оставил только самых способных, а тех, кто не прошел испытание, он убрал. Такие, как Амадей там не выживут. Они убьют его, слышишь?! Ты должен его забрать! Антонио не знал, что ответить. В том, что сказал Франческо, он сомневался, но с другой стороны понимал, что врать старшему незачем. Итальянец не знал, что стало с «Черным Нулем». Эта организация всегда была знакома ему, как закрытый бордель. О нём знали лишь только избранные, потому что узнай об этом кто-то на стороне, то к этому делу тут же была бы привлечена полиция. Как и к Сальери. Он сотрудничал с ними, потому, что они давали хороших детей, а в обмен он делился с ними своим «товаром». Они оба обеспечивали друг другу анонимность. Но о том, что это уже не бордель, Антонио осведомлен не был. Рихтер ничего не сказал ему, а с Конрадом он общался очень давно. Он был занят и всегда ставил вместо себя заместителей, а они, по мнению Сальери, были бестолковыми. Закрытая школа по воспитанию убийц… Это не давало ему покоя. Если бы он только знал… Боже. На что он обрёк Амадея? Этого, действительно, невинного мальчика. Почему? — Я не могу, — выдохнул Антонио, моментально став тихим. В его голосе послышались нотки сомнения, и Франческо подумал, что возможно, ещё не всё потеряно. — Мне уже заплатили за него. Слишком поздно. — Ты себя слышишь?! Ты говоришь сейчас о чьей-то жизни, что значит, «я не могу»? — То и значит. Эта тема закрыта, Франческо. Глаза его вспыхнули прежним холодом. Нужно забыть об этом. Ничего уже не поделаешь. Ничего нельзя сделать. Верно? — Ты не можешь! — зарычал бывший телохранитель, не веря тому, что он слышит. Его Антонио не мог такого сделать. Его младший брат. Его Тонио. Это чудовище не он. — Почему же? — Сальери расплылся в ухмылке. — Мне хорошо заплатили. Они всегда щедро оплачивают «товар», чего только стоит этот выскочка Анри. Франческо резко распахнул глаза. Анри. Бесследно исчезнувший Анри. Вот, что с ним сделал Антонио. Продал в эту живодерню. Как ненужную вещь. Это так отвратительно осознавать. Чем этот ребенок заслужил такое? А Амадей? Он был даже младше, тем более намного спокойнее и послушнее. — С меня словно спал груз после того, как я избавился от него, — продолжил довольный Сальери. — Все эти нервы, которые я на него потратил. Надеюсь, это стало достойным наказанием для него. — Он же всего лишь ребёнок… такой же, как и Амадей. Боже, Тонио… Да зачем ты отдал его туда?! — Он мне надоел. — Я не верю в это, — процедил сквозь зубы старший. — Скажи мне правду. — Это и есть правда, — безучастно ответил младший. — Что с тобой случилось? Неужели, это всё из-за меня? Но эти дети невиновны, Тонио! Они ничего тебе не сделали! Почему ты жесток так с ними? Они же… они же всего лишь дети. Почему ты стал таким? Вопросы сыпались с неимоверной скоростью. Вопросы, на которые Антонио не хотел отвечать, и вряд ли ответит. Франческо не тот человек, который должен знать. Или… или он был, как раз тем? Лучший друг, хороший брат, его наставник. — Я помню тебя совсем другим. Антонио тоже помнит себя совсем другим. Он помнит беззаботные дни, помнит солнце, радостную улыбку старшего брата. — «Антонио, идёшь?» — «Ты мой самый лучший друг. Мы всегда будем вместе, да?» — «Я люблю тебя». — «Франческо? Франческо, догоняй!» — «Пойдем завтра в школу вместе?» — «Мы всегда будем дружить, правда? И ничто никогда не поссорит нас!» Эти дни были бесподобны. Его детство. Их детство. А летом они всей семьёй ездили за город. Братья с утра до ночи проводили на улице, играя вместе. Они ходили на речку, Франческо учил его плавать и ловить рыбу, пока отец был занят. Они пускали в воду игрушечные кораблики, играли в мяч, бадминтон, запускали в небо воздушного змея, а вечером сидели в беседке у дома на мягких уличных креслах. Горел костёр, братья жарили зефир, а потом рассказывали друг другу истории, напоследок любуясь звёздами. В загородном домике была только одна детская кровать, поэтому Антонио спал вместе с Франческо, а еще, однажды они оставались на ночь под открытым небом, соорудив палатку. Антонио не хочет возвращаться обратно из этих воспоминаний. Казалось, что сейчас снова всё так легко, а ему снова восемь. Он юн и беспечен, а рядом старший брат, который заменял ему всех. Франческо, его самый близкий товарищ, его брат. Разве он не достоин послушать? Но Антонио слишком хорошо, чтобы возвращаться из этих воспоминаний потому, что за ними следовали другие. — Я ненавижу детей, — выдохнул младший, делая несколько шагов в сторону. Он остановился возле окна и отвернулся от брата, выглянув в окно. На небе сгущались большие, темные тучи. — Эти мерзкие создания… они заслуживают смерти. Франческо моргнул, не понимая, откуда в младшем столько ненависти к этим невинным существам, но затем Антонио продолжил: — Я… я был совсем маленьким. Только первый класс. Ты тогда перешёл в третий. Помнишь? Старший кивнул. — Они издевались надо мной, — тихо выдохнул садист после небольшой паузы. — С самого начала, как я только пошел в школу. Они меня ловили на перерывах и после занятий, дразнили, говорили, что я никчёмный, глупый бесполезный. После уроков они отбирали у меня деньги, которые отец давал на обед и били. Я ничего не ел, пока учился, наверное, из-за этого я был таким худым. Они говорили мне, что если кто-то узнает, они убьют меня, поэтому я брал у мамы косметику, пока она не видела, и пытался скрыть синяки. Я повязывал на шею шарфы и платки, всегда одевался под горло, чтобы не было заметно. Они… — он зажмурился, делая глубокий вдох перед тем, как продолжить. На улице уже начинал моросить дождь. — Они говорили, что ты не любишь меня, что я ужасный сын для своих родителей, позор, разочарование. Говорили, что я ничего не умею, что ничего не смогу. Что отец любит тебя больше, потому что ты умнее, сильнее и больше. Нет. Не нужно вспоминать. Только не вспоминай. Не дай воспоминаниям поглотить тебя… — Ты такой маленький! — кричал кто-то из-за угла, тыкая в него пальцем. — Маленький, худой и слабый! Они стоят на заднем дворе школы. Его держат трое одноклассников, прижимая к стене. Они смеются. Он слышит их голоса. Они все насмехаются над ним. — Наверное, ужасно иметь такого брата, как ты! Франческо очень не повезло! — он чувствует, как щеку опаляет ударом. Пострадавшее место жжет, и он зажмуривается, чтобы не видеть всего этого. Почему они это говорят? Что он такого сделал?.. Ему всего лишь восемь. За что они ненавидят его? — Ты разочарование для своей семьи! Маленький ублюдок, с тобой никто не будет дружить. Никому не нужен такой червяк, как ты! Антонио дрожит. Он хочет съехать по стене вниз и закрыться руками. Но они держат его. По рукам и ногам, держат его голову, заставляют смотреть в глаза. Где же Франческо? Он уже ушёл. У него занятие по скрипке. Он не придёт. Они снова противно и мерзко хихикают. — Франческо тебя не любит, — говорит маленький, щупленький мальчик. Он не высокий, но превосходит Антонио в несколько раз по размеру. Его лицо усыпано веснушками, а на щеках несколько царапин. Он противно улыбается. — Зачем ему такой бесполезный брат, как ты? — Заткнись! Он любит меня! — глотая слезы, кричит мальчик, срываясь на крик. Они не знают. Они ничего не знают. — Франческо любит меня! — И где же он сейчас? — Он на занятиях по музыке! — Хах, и твой отец любит его больше, чем тебя. Он ему всё позволяет, а тебе нет! — мальчишки дружно смеются, заполняя весь задний двор смехом. Антонио жмурится, пытаясь смахнуть слезы. О, боже, они правы. Неужели они правы? Отец не любит его, он не разрешает ему заниматься музыкой в отличие от Франческо. Почему ему можно, а мне нет? Почему, отец? Он пытается выбраться, но натыкается только на кулак, который рассекает нижнюю губу. Больно. Он всхлипывает, пытаясь отвернуться. Пусть это закончится. С губы тянется алая, вязкая жидкость. Он хочет её сплюнуть, но следующий удар выбивает из него все силы. Он глотает слезы вместе с кровью и дёргает руками. Он слишком слабый. Он слабее своих одногодок, ему не совладать с ними. Они правы. Антонио просто маленький слабак, который никому не нужен. Но дома Франческо. Франческо, который прижимает его к себе, целуя в макушку. Он смазывает его раны йодом и дует, чтобы не было больно. Антонио говорит, что просто споткнулся на ступеньках и брату не нужны доказательства. Он верит ему, он гладит его по волосам и говорит, как сильно любит. Антонио больше не сомневается в том, что Франческо любит его. Они лгут, он ему нужен, они ничего не знают. Но эта самоуверенность длится до следующего раза. До того раза, когда он снова стоит прижатый к стене своими одноклассниками на заднем дворе школы. — Я боялся рассказывать тебе, потому что я знал, что ты бы это так не оставил. Несмотря на их слова, я знал, что ты сможешь защитить меня, и что моим обидчикам достанется. Но я боялся, что в школе может развернуться скандал. Ты ведь наверняка, решил бы всё кулаками, родителей вызвали бы в школу, на тебя бы накричал отец… Я не хотел, чтобы ты был виноват в этом. Не хотел, чтобы все знали о том, что младший Сальери слабак и ябеда, не хотел позора для нашей семьи. Нас могли отчислить, брат. Я… не хотел ничего этого. Франческо молчал уже больше двух минут. Брат не поворачивался к нему, говоря куда-то в пустоту. То ли в окно, то ли самому себе. Он не мог поверить в это. Всё это время он молчал. Всё это время эти уроды издевались над ним. Если бы только Франческо знал, он бы не оставил в живых ни одного из них. Ублюдки. Животные. Каким нужно быть человеком, чтобы издеваться над маленьким мальчиком, который был совсем один? Безобидный, такой замечательный… Франческо проводил с ним каждый день и не мог понять, как можно было ненавидеть такого, как его Тонио. Он всегда был хорошим и послушным ребёнком. За что?.. — Антонио, я… — слова застряли где-то в горле. — Ты не должен был молчать. Мы бы поговорили. Если бы ты попросил меня, я бы не тронул никого из них, я был бы с тобой, никто бы не причинил тебе вред. Ты ведь знал… знаешь, как я тебя люблю и никому не дам в обиду. — Я боялся. Они говорили, что убьют меня, что я такой маленький и бесполезный. В шестом классе один из мальчишек принёс канцелярский нож. Они порезали мне кожу на шее и пригрозили, что если я кому-то расскажу, то они убьют меня. Я был так напуган, что верил им. В четырнадцать и пятнадцать я был таким отстраненным, потому что эти дети росли и становились ещё больше жестокими, а их неприязнь ко мне никуда не девалась. Мне всё труднее было прятать от тебя синяки, трудно было оставаться весёлым, ещё и смерть родителей… Я знал, что ты не причём, но всё равно начал отстраняться, чтобы не возникало лишних вопросов. Но теперь я вырос, Франческо. Однако, моя ненависть к ним не прошла. Я ненавижу детей. И теперь они заплатят за то, что я пережил тогда! Они будут чувствовать то же, что и я тогда! Они будут страдать! Это ответ на твой вопрос. Я стал таким именно поэтому. На глазах Антонио уже блестели слезы. Он открыл окно и подставил голову под капли дождя, чтобы скрыть мокроту на лице. — Но они не виноваты в том, что было тридцать лет назад. Они там не были, Тонио. Это не их вина. — Мне плевать, я их ненавижу! — он рычит, скребёт пальцами подоконник, чувствуя влагу дождя. — Тише, — Франческо снижает тон, делая несколько шагов навстречу. — Это уже позади. Антонио шмыгает носом, не сильно вслушиваясь в то, что говорит ему брат. Он лишь слышит, что тот говорит намного тише, а затем слабые, тихие шаги. Ему всё равно. Франческо осторожно подходит ближе, опуская теплую ладонь на макушку младшего. Его волосы влажные и спутанные от дождя, который попадает в открытое окно. Челка сбилась и спутанными локонами спадала на глаза, мешая смотреть. Он и не хотел смотреть. Даже поднимать головы не хотел. Сильные руки старшего брата прижимают к себе, и Антонио чувствует это словно несколько десятков лет назад. Они сидят на кровати в комнате старшего. Теплые руки глядят его по голове, по спине, прижимают к себе, и становится так тепло и хорошо. — Ты мой самый лучший друг, — выдыхает Франческо, совсем, как тогда. — А ты мой, — говорит Антонио тише. Ему всё равно, как он себя ведёт. Сейчас ему можно всё. Это первое объятие спустя столько времени. Это то, чего Антонио не хватало вот уже сколько лет. Ему не хватало его Ческо, который внезапно исчез. Но теперь он здесь, снова прижимает к себе и шепчет успокаивающие слова. И как жаль…, но им обоим рано или поздно придется вернуться в реальность. — Я никому не дам тебя в обиду, — шепчет старший, крепко прижимая худощавого брата к себе. Он так и не изменился. Но теперь он не маленький. Он красивый, стройный мужчина. И никто не посмеет сказать ему что-то обидное. Потому что старший брат этого не позволит. — Верни его. Это звучит слишком внезапно, но Франческо знает, что если он не скажет сейчас, то не скажет вообще. — Он нуждается в твоей защите. — Я не могу, Франческо, — Антонио выбирается из теплых объятий, принимая реальность первым. — Я не могу его вернуть. Реальность больно бьёт по лицу. Франческо должен уйти. И он уйдет, оставив после себя пустоту, которая будет преследовать Антонио до конца его дней. Они уже не братья. И никогда ими не будут.