***
Амадей спал без снов. Когда он проснулся, на улице было всё так же светло. Вокруг было тихо, даже птичье пение не нарушало безмятежность леса. Анри и Франческо ещё не проснулись, и он подумал, что есть ещё немного времени, чтобы полежать. Мальчишка, морщась от боли в мышцах, перевернулся на бок, и положил под голову локоть. Он вроде бы выспался, но вставать не хотел. Одна только мысль о том, что нужно будет двигаться, причиняла боль. Во всём теле ещё ощущалась усталость, которая отзывалась тупой болью при малейшем движении. Поэтому он продолжал лежать. Было даже всё равно на то, что их кто-то может обнаружить. Быть может, тогда их потащат к границе, а оттуда сбежать будет легче? Мысли окончательно спутались в одну большую кучу, мешая здраво мыслить. Он прикрыл глаза и попытался вновь уснуть. Сон не шёл, так что австриец просто лежал с закрытыми глазами, наслаждаясь тишиной леса. За неимением занять себя чем-то, он начал думать. По крайней мере, пытался. Они были здесь уже, наверное, часа два. Саманта очень долго не возвращалась. И с одной стороны, это было хорошо, а с другой… мальчик нервничал, но хотел верить, что она просто найдёт где-нибудь лазейку и выведет всех отсюда без лишнего шума. А потом вернётся. Найдёт его по запаху, как раз тогда, когда всё закончится. Ему не хотелось, чтобы собака застала самую крупную перестрелку, которая ещё предстоит, а самое главное, не хотелось, чтобы её застали дети, которые будут с ней. Он прекрасно понимал, что тогда не избежать жертв. И сколько крови ещё должно пролиться — неизвестно. Франческо завозился спустя минут пятнадцать и вместе они растолкали Анри. От жгута рука почти онемела, и мужчина вспомнил, что кровь останавливать можно не больше, чем на несколько часов, — после начинается полное онемение конечности из-за нецеркуляции крови, — и расслабив повязку, снял импровизированный жгут. Посидев ещё немного в своём убежище, они пообедали сосисками и бургерами, томившимися в сумке Вольфганга, и не медля больше, отправились в путь. Откровенно говоря, сонливость ещё не успела пройти и все трое плелись по лесной дорожке как сонные мухи. Лес застрял перед глазами сплошной зеленью. Наёмников и их отрядов видно не было, как и какой-то финишной черты, которая бы завершила этот бесконечный путь. Пару раз ветер пронёс в воздухе яростный вой, а следом за ним и громкий лай, в котором из всех троих, только Амадей узнал Саманту. Лаяли, судя по всему, громко, но до них доносилось лишь эхо, говоря о том, что виновница сего шума была далеко отсюда. Наконец, впереди, среди зелёных кустарников и деревьев показались тёмные силуэты людей, и не нужно было долго думать, чтобы понять, кто они. Большая зеленастая поляна, раскинувшаяся метров на десять в длину и оказалась границей. Чёрные, как тени, фигуры наёмников окружили всю территорию, замкнув всю границу. Её опоясывала старая ржавая сетка, которая местами обрывалась, местами была перекручена, покоцана, но не смотря на это, прекрасно продолжала выполнять свою задачу. Места, где проход был свободен закрывали дорогие иномарки, стоящие впритык друг к другу. Людей в чёрной форме было слишком много, они не ходили туда-сюда, не сновали среди деревьев, а просто стояли каждый на своём месте, внимательно оглядываясь, чтобы не пропустить сквозь границу ни одну живую душу. Амадей не пытался их сосчитать, но точно мог сказать, что их больше десяти. Под самой сеткой, практически у её подножья, одиноко сидели пленники, понурив головы. В отличие от агентов, их количество парень определил быстро — не больше шести. По телу мгновенно пронеслось стадо мурашек от страшной догадки. Нет, не может быть. Этого просто не могло быть. Он судорожно попытался вспомнить и найти среди заложников знакомые лица, но их не оказалось. Как и черно-белой собаки. Это просто совпадение. Не больше. — Их не так много, — выдохнул Вольфганг едва слышно, нервно обернувшись. — Издеваешься? — Я про детей, — уточнил он, переминувшись с ноги на ногу. — Их не больше шести человек. — Этого достаточно, чтобы связать нам руки. Франческо был очень хмурым. Он стоял на месте, но его всего трясло так, что он нервно топтался на ногах. Никто из них не представлял себе, что делать дальше. Никто из них не мог предположить, что будет настолько сложно. Есть только одна попытка и большая вероятность того, что она будет растрачена зря. Франческо очень хорошо понимал это. — В смысле? — Я не смогу напасть, потому что у них заложники, — пояснил телохранитель, опустив руку на свой пистолет. Он погладил большим пальцем затвор и обхватил его ладонью. — Это просто невозможно. Даже если и получится заполучить их доверие… ты же понимаешь, что это большой риск. — Ты и так не смог бы, видишь сколько наёмников, обалдел что ли? Тебя убили бы. — Возможно. Но вам стало бы легче пробиться наружу, если бы я взял всё внимание на себя. — Франческо, думай головой, а не своим героизмом, — Амадей даже толкнул его в бок, настолько он был возмущён. — Нам нужен другой план. Другой план… Франческо мог бы прямо сейчас перечислить все варианты, которые у него были, и он был абсолютно уверен в том, что все они оказались бы провальными. Что они могли сделать в одиночку против такого количества специально обученных и вооружённых людей? Телохранитель мог бы решиться на переговоры, но он не был переговорщиком, чтобы подобрать максимально удачные слова для извлечения успеха. Он умел только стрелять и сражаться, но не с таким количеством, и не тогда, когда ты ранен. У них было только два варианта — добровольно сдаться или сражаться и умереть в нечестном бою. Оба варианта были неутешительными, и оба Франческо отказывался приводить в действие. Они столько шли сюда не для того, чтобы закончить вот так. Особенно эти несчастные детишки. Они не заслуживают сдохнуть прямо здесь. Франческо шумно выдохнул и сделал глубокий вдох, ещё раз посмотрев вперёд — на их финишную черту. Он сунул руку в карман куртки, уперевшись пальцами во что-то твёрдое и прямоугольное. Где-то сбоку послышался выстрел, а следом эхом разнесшийся по лесу лай. Несколько наёмников завертелись на месте, громко переругиваясь, но никто из них не сдвинулся ни на шаг. Мужчина сжал пальцами мобильник в кармане и решительно развернулся к двум притихшим ребятам. — Сидите здесь и не высовывайтесь, — сказал он уверенно. — Я скоро вернусь. — Куда ты? — прозвучало почти в один голос. Его потянули за рукав потертой куртки, но он не поднял взгляда. — Недалеко и ненадолго. Ни при каких обстоятельствах не выходите отсюда, ясно? Никаких самостоятельных действий, ничего, пока я не вернусь. Амадей, ты слышал меня? — Ты ведь не бросишь нас, Франческо? — вместо ответа поинтересовался мальчик. В его глазах застыл какой-то страх вместе с детской наивностью. Франческо пришлось быстро моргнуть, чтобы выбросить из головы образ брата, который заслоился на месте австрийца. — Никогда. Вольфганг хотел ещё что-то сказать, но охранник резко развернулся на пятках и зашагал прочь. Мальчик смотрел вслед тонущей среди деревьев фигуре и ему казалось, что он лишился чего-то очень важного. Что-то нехорошее внутри говорило, что Франческо не вернётся. И если так посудить, то такой поступок был бы вполне себе логичным. Кто они друг другу, чтобы давать подобные обещания? Вольфганг, наверное, до сих пор не смог бы назвать их друзьями. Нет, Франческо просто вызвался помочь ему, потому что сам по себе был слишком добрым, и вполне возможно, что сейчас его помощь подошла к концу. Амадей бесшумно вздохнул, проигнорировал комментарий Анри по поводу того, что мужчина выглядел странным, и уселся в траве под густым деревом, принявшись ждать. Возможно, Франческо просто что-то придумал и не захотел говорить, чтобы обезопасить их. Хотелось верить в это, и он честно пытался. Анри сел рядом, последовав примеру приятеля и вместе они затаились, не издавая ни звука. Сидеть здесь, буквально в нескольких шагах от целого отряда наёмников было некомфортно и страшно. Мальчишки слышали грубые голоса, но слов различить не смогли. Амадей подумал, что был бы рад, если бы их кто-то заметил, потому что сидеть вот так и просто ожидать своей участи было невыносимо. — Анри, куда ты пойдёшь, если нам удастся свалить отсюда? — внезапно спросил он, откинув голову на кору дерева. Приятель сначала не понял, что обращаются к нему, затем задумался над ответом, и спустя несколько минут молчания, наконец ответил: — К Сальери. — Ты серьёзно? — Ну, а что? Он меня купил, значит пусть наслаждается. Тем более, что у меня больше никого нет, а в детский дом я не хочу, да и не примут меня, я уже совершеннолетний. — И ты просто вот так вот к нему заявишься? — Да, почему нет? Попрошу у него денег, — задумчиво протянул Анри. — Ну, а если он не захочет, то начну шантажировать. — О, как! А если у тебя не получится и… ну, ты снова окажешься в его когтях? — австриец склонил голову набок. — Да я не буду особо-то против, — спокойно ответил друг. — У меня будет шикарный особняк, много еды, комфорт. Каждый на моём месте мечтал бы о таком. Ну, а его дотошное общество как-нибудь переживу, это всяко лучше, чем жить здесь, или, например, на улице. — Хех, тут я согласен. — Думаю, что он обрадуется мне, — на губах мальчика появилась довольная ухмылка. — Несомненно, — кивнул Моцарт, прикрывая глаза. — Он будет счастлив тебя видеть. Они оба тихо захихикали, стараясь не привлекать к себе внимание. — А ты? Домой поедешь, наверное? — Анри, примружился, представляя, как это здорово, когда дома ждёт семья. Он уже давно забыл, что такое семья. — Пф-ф, ага, если бы. Боюсь, мне там не будут рады, да и туда ещё доехать как-то надо, — Вольфганг не очень хотел вспоминать о доме. Ему трудно было признаться, но он действительно не скучал по нему. Только по сестрёнке и маме. Но так, чтобы просто пообщаться, поболтать. Возвращаться он не хотел, и не представлял себе, куда он вообще пойдёт. Если сможет выбраться отсюда, конечно. — Если смогу разорить Сальери, то обязательно поделюсь с тобой, — хихикнул француз, заложив руки за голову. — Ну, а если серьёзно, ты мог бы пойти с Франческо, почему нет? Вы, похоже, отлично ладите и он заботится о тебе. — Я не уверен, — покачал головой парень. — Не знаю, что он думает насчёт меня. Раньше мы просто болтали и проводили немного времени вместе, пока Антонио не было. Потом, после увольнения, мы долго не общались, точнее, совсем не общались, и вот он здесь. Это всё… так странно. — Ну, согласись, приятель, он бы так просто не пришёл сюда. Его больше не сковывали приказы Сальери, а значит, он пришёл сам, и пришёл он целенаправленно, за тобой. — Может быть, это просто чувство долга, ведь я оказался здесь из-за поступков его брата, — отмахнулся Амадей. — Просто поговори с ним, — Анри съехал по стволу дерева вниз и удобнее умостился в душистой траве. Он, как и его товарищ, очень хотел отдохнуть. — Я уверен, что всё окажется так, как я сказал. Вольфганг не ответил, лишь едва заметно кивнул. Ему нужно было подумать, а Анри уже и так его не слушал, похоже, тоже погрузившийся в свои мысли. Думать оказалось сложно, потому что несмотря на напряженную ситуацию, тело расслабилось и его сильно начало клонить в сон. Встрепенувшись, мальчишка широко распахнул глаза и потёр их, при этом умудрившись зевнуть. Так, нельзя спать, нельзя. Неизвестно, чем это может для них закончиться. Он услышал внезапно пронесшийся над головой вой и снова подумал о Саманте. Рёв звучал уже гораздо громче, а значит она шла правильно и довольно стремительно приближалась к нужному месту. Амадей знал, что собака чует его запах, и рано или поздно достигнет цели, хочет он того или нет. А он уже точно понял, что не хочет её присутствия здесь вместе с теми пленниками, которых он ей доверил. Да, Сэм была умной девочкой и несомненно смогла бы постоять за себя, но что-то подсказывало ему, что ничем хорошим это не кончится. Ни для кого из них. А от того сильнее желалось уберечь от беды как можно больше существ. За спиной, на пограничной поляне, снова раздались голоса, на этот раз громче. Вольфганг старался не обращать на них внимания, но каждый раз ему казалось, что говорят именно в их сторону, а от этого становилось страшно. До него доносились обрывки фраз и отдельные слова, но этого было недостаточно для того, чтобы понять о чём шла речь. Он встрепенулся и высунул голову из-за дерева только тогда, когда один из наёмников принялся кричать. В крике человека звучала знакомая интонация, тот же голос, который… который был смутно знакомым. Амадей присел, полулег в высокой траве, и приподнял голову, чтобы можно было рассмотреть всё происходящее получше. В центре поляны стоял человек, он ходил из стороны в сторону и переругивался со стоящими у сетки агентами. Судя по интонации, отвечали ему грубо, но неуверенно. Амадей смотрел внимательно, но пока мужчина стоял к нему спиной, узнать его не мог. Он снова услышал непонятные обрывки фраз, которые ни о чем ему не сказали. — …Вы должны были следить за этим! Как это… — …же не знал, что так получится… — Вы должны были! — рявкнул мужчина в чёрном, сделав два резких шага к агенту, с которым говорил. — Это, чёрт возьми, ваша работа! — Не горячись, приятель. Ничего… не случилось. — Чёртова псина перегрызла половину наших людей и ты будешь говорить мне, что ничего такого не случилось?! Серьёзно?! — Это вышло случайно, дворняга выскочила буквально из ниоткуда, я клянусь тебе… — Завались! Когда Курт узнает об этом, ты вылетишь отсюда как пробка, я тебе обещаю, мразь. Взрослый быстрым шагом пошёл прочь, достал откуда-то телефон и принялся водить указательным пальцем по сенсору. Приложил его к уху, но видимо, так и не дождавшись ответа, раздражённо сунул аппарат обратно. На мгновение на поляне воцарилось молчание, но буквально в следующую минуту тишину леса всколыхнул детский жалобный плач. Кучка из шестерых детей практически сплотилась в один большой ком, прижимаясь и обнимая друг друга, чтобы согреться и не так сильно чувствовать нарастающий страх. В отличие от предыдущего лагеря, руки этих бедолаг были свободными, что давало им некую фору, однако сильно всё равно не спасало. Самый маленький, тощий ребёнок прижимался к соседу и глотая слезы, обнимал свои колени. Среди беспрерывного плача, можно было различить едва различимое «мне страшно, мне страшно, мне страшно», которое мальчик повторял словно молитву. Пятеро остальных пытались его утешить, но всё было безрезультатно, — слабая детская психика просто не выдержала всего этого кошмара, который парнишка увидел за последние сутки. — Успокойся, Арно, — шептал кто-то рядом. — Он услышит! — Не могу, не могу… мне страшно, я хочу домой! — Эй, вы, заткнитесь там! Человек в чёрной форме резко повернулся к кучке детей, стушевавшихся от крика и пошёл вперёд. Шестеро бедолаг боязливо жались друг к другу, молясь, чтобы сумасшедший прошёл мимо, но тот остановился прямо напротив, злобно блеснув глазами. — Заткнитесь, блять, сказал, не понимаете, что ли?! Двое отважно храбрых ребят попытались загородить своего приятеля, но были грубо отвергнуты в стороны. Тяжёлая рука схватила хрупкое тельце мальчика и, вытащив его из тёплых объятий друзей, швырнула прям на землю напротив человека. Мальчуган затрясся в рыданиях, боязливо пополз назад, но грубая пощёчина буквально сбила его с ног. — Ты слышишь хреново, урод?! Как же я ненавижу, когда вы начинаете ныть! — и он снова его ударил, на этот раз в живот, а затем в лицо, заехав кулаком в левый глаз. — Не надо, сэр, прошу вас! Несчастный попытался встать, но ещё один удар окончательно лишил его этой возможности. Парнишка с трудом сел на колени и, глухо рыдая, закрылся руками, чтобы как-то защититься от гнева избивавшего его мужчины. — Заткнись! Мелкий бесполезный ублюдок. Вольфганг нырнул обратно за дерево и снова высунулся наружу. Он сжимал и разжимал кулаки, думая, как ему поступить, а затем его словно прошибло током, когда он вновь посмотрел на преступника, услышал очередное ругательство. Этот американский акцент, который был только у него. Это уродливое лицо, вечно перекошенное от злобы. Оскал, резкие рваные движения, с которыми он передвигался по лесу. Таким мог быть только Роберт, и сейчас мальчика был уверен в том, что это он. Здоровый, неотесанный, грубый. Ублюдок, который вечно орал на него и унижал вселюдно, который едва не заставил его убить Генри. Кулаки непроизвольно сжались сильнее, а зубы стиснулись с огромной силой. Левое запястье неожиданно накрыли рукой и несильно обхватили. — Не надо, Вольф, — Анри смотрел на него почти умоляюще. — Ты ничего не сможешь добиться. — Я не могу спокойно сидеть здесь и смотреть на это! — громким шёпотом возразил австриец. — Отвернись, — попытался посоветовать друг, крепче сжав чужое запястье. — Я прошу тебя, давай дождёмся Франческо. — Пока мы здесь будем ждать, он забьёт его до смерти! — в Вольфганге вопило непонятное геройство, которое всеми силами пыталось сказать, что он просто обязан вмешаться. Быть может это от того, что он знал, что значит оказаться на месте того несчастного парня. Знал, что значит просто беспомощно сидеть на земле и закрываться руками от нещадных ударов, которые сыпались со всех сторон. Знал, что такое осознание того, что никто не придёт тебе на помощь, и всё, что тебе остаётся — это сидеть тихо, чтобы не нарваться на что-то большее, и терпеть. Постоянно терпеть, всё это сносить. Он не хотел больше терпеть, и не желал подобного никому другому. Но должен же найтись хоть кто-то, кто сможет противостоять этим ублюдкам. Кто-то, кто сможет защитить этих бедолаг, кто-то, кто окажется героем для них. Вольфганг не был героем и быть им не хотел, но право выбора ему никто не предоставил. Вырвавшись из хватки Анри и наплевав на всё, он самоотверженно бросился вперёд. Сумка, болтавшаяся на плече, спала и рухнула в траву на полпути. Несколько наёмников услышали шорох травы, но никто из них не успел отреагировать. Мальчишка вылетел из кустов слишком внезапно, добежал до Роберта, увлеченного избиением, и резко прыгнул на него, сбив с ног. Ребёнок и мужчина оба повалились на землю, и принялись кувыркаться в грязи, пытаясь ударить друг друга. Агенты держали их на мушке, но выстрелить не решались. — Ты чёртово отродье, я тебя ненавижу! — голос парня, сорвавшийся на крик, хрипел от злости, — не смей трогать его! — он заехал ненавистнику кулаком в нос и успел боднуть того ногой в живот, прежде, чем его бросили на землю и придавили всем своим весом с такой силой, что хрустнули позвонки. — Ты?! — опешил Роберт, только сейчас сумев рассмотреть нападавшего. Его лицо сначала пронзила гримаса удивления, а затем на смену ему пришла усмешка. — Вот уж не ожидал, что малыш Вольфи сумеет дойти сюда в одиночку. — Пусти, сукин ты сын! Отпусти! — мальчишка упёрся ему руками в грудь и сильно толкнул, но результата это не дало никакого — мужчина был во много раз тяжелее. — Тише, крошка, — насмешливо донеслось сверху. — Не дергайся. — Пошёл ты, мудак, — ощерился в ответ австриец. — Я сказал, отпусти! — А то, что? — А то пожалеешь об этом, я клянусь тебе, — Вольф резко завозился под тяжёлым телом и с размаху врезал Роберту кулаком в челюсть. В ту же минуту тот взвыл, схватившись за ушибленное место и убрал руки. Возликовавший Вольфганг оттолкнул его от себя, но на ноги подняться не успел. — Мелкая дрянь, Курт так и не научил тебя манерам, — грубые руки сами поставили его на ступни, а затем с размаху ударили ногой по пояснице. Ахнув от боли, парнишка вновь рухнул вниз, проехавшись коленями по земле. Не успев опомниться, он получил ответный удар в челюсть, а затем резкая вспышка боли ослепила в районе рёбер. Жалобно скуля, он привалился на спину и поплывшим зрением уловил силуэт мужчины, нависшего сверху. — Ублюдок ты сраный… — только и смог выдохнуть он, тяжело дыша. Осмотрев окружающий его мир и подождав пока картинка перед глазами вновь станет чёткой, он с трудом поднялся и встал между здоровым громилой и ребёнком. — Какая смелость, Вольфи, — расхохотавшись, сказал Роберт. — Раньше ты мог только трусливо забиться в угол, а сейчас бесстрашным стал? — Дети растут, — недружелюбно бросил Амадей, встав в стойку. — И характер их меняется. — О, я удивлён, — ответил мужчина. Он резко сжал двумя пальцами подбородок мальчишки, притянув его ближе, и так же резко отпустил, залепив пощёчину. — Но я очень сильно сомневаюсь, что такой сопляк вроде тебя дошёл до границы один. Кто с тобой был? — Никого, — обиженно поджав губы, сразу же выпалил Моцарт. — Я здесь один. Роберт только пожал плечами. — В таком случае, — он развернулся к отряду агентов, стоящих у жестяной сетки и обратился к ним: — Прочешите здесь всё и проверьте каждый угол, чтобы убедиться, что этот маленький лжец вешает нам лапшу на уши. — Нет! — резко выкрикнул Вольфганг и только потом увидев довольную улыбку Роберта, понял свою ошибку. Чёрт. Развёл как ребёнка. — Так я и знал. Как конфету у ребёнка отобрать. Ну, так что? — Со мной был… мой товарищ, он немного старше меня, — как скороговорку, быстро рассказал парень. — Кто? — Какая разница? Ты всё равно не помнишь всех по именам. — Кто?! — громко повторил мужчина, схватив парнишку за ошейник. Твёрдая кожа впилась в шею, причинив боль, и Амадей зашипел. — Анри, — стыдливо выпалил он, потупив глаза. — Но его здесь нет, мы разделились и он пошёл на юг. — Кто бы сомневался. Твой лучший дружок. Теперь всё понятно, сам-то ты не умеешь стрелять. — Хочешь проверить, как я не умею стрелять, сука? — злобно зарычал Моцарт, со всей силы толкнув неприятеля в грудь. Тот с усмешкой отступил, разжав пальцы на ошейнике, и ещё раз издевательски улыбнулся. — В другой раз, Вольфи, у меня слишком много дел, чтобы играть с тобой. Его вновь схватили за ошейник и толкнули вперёд. Парень споткнулся, едва не налетев на забор, но смог удержать равновесие. Роберт, не жалея силы, бросил его к остальным детям, для верности пнув ещё ботинком под зад. Амадей сильно сцепил зубы, едва сдерживая себя от того, чтобы снова не броситься на этого ублюдка. Он откинулся на сетку, прикидывая дальнейший план действий. Мыслей у него не было. Давать заднюю уже было поздно, а если попытаться пробраться к выходу вот так, то велика вероятность того, что ему просто прострелят ноги, чтобы не дёргался. Отвлечь чем-то агентов тоже не вариант, а вот попытаться как-то договориться попробовать можно. Вот только, что говорить и как, мальчик не знал. Он в принципе хорошо ладил с людьми, но ему ещё не приходилось сталкиваться с преступниками. К нему спешно подбежал Арно, — мальчишка, которого избивал Роберт, и которого он, Амадей, защитил, — и сел рядом, затараторив благодарности. Вольфганг слабо улыбнулся ему, протянув руку для знакомства, и на этом их разговор закончился. Мальчик выглядел лет на тринадцать, он весь был тощий и хрупкий. Исхудавшее лицо, опухшие глаза, тонкие руки и ноги. У него были коротко подстриженные волосы и тонкие бледно-розовые губы. Глаза отдавали серым и были прищурены. Вольфганг мог точно сказать, что раньше его не видел, ни в школе, ни среди пленников. Может быть, он был новеньким и его привезли за день, за два до этого погрома? Он не знал, а спросить так и не решился. Уже были почти сутки как он тынялся по этому лесу, бегая наперегонки со смертью. Интересно, когда уже его силы настолько иссякнут, что он решит бросить всё и сдаться? Всего лишь мгновение и всё это закончится. Не будет больше ни боли, ни страха, ни страданий. Он вздохнул полной грудью, чтобы успокоиться и посмотрел по сторонам. Ничего не менялось. Наёмники, словно послушные псы, стояли на своих местах, сторожа территорию, их вожак — здоровый и уродливый, нервно ходил из стороны в сторону, постоянно ялозя в руках телефон. Он всё пытался дозвониться куда-то, и Амадей подумал, что должно быть, он звонил Курту. Который уже никогда не сможет взять трубку. — Чёрт, да какого хрена ты не отвечаешь, — рычал куратор, раздражённо тыкая пальцами по сенсорному экрану. Он прошёлся вдоль сетки и остановился возле заложников, посмотрел в сторону Вольфганга, и о чем-то задумавшись, резко развернулся на пятках к одному из агентов. — Значит так, проверьте этот участок и найдите мальчишку. Я сам отвезу этих, пора здесь закругляться. Амадей не понял, что значат эти слова, но от чего-то казалось ему, что они не предвещали ничего хорошего. Из глубины леса послышался треск, оповещая, что на их территорию сунулся незваный гость. Мальчик хотел поднять глаза на незнакомца, но услышав его голос, чертыхнулся. — А меня не надо искать, — сказали с правой стороны голосом Анри. — Вот он я. Отпусти их. Анри стоял прямо напротив Роберта, и гордо задирая подбородок, наставлял пистолет ему в лицо. Расстояние оставляло желать лучшего, но главное было припугнуть. Вольфганг внезапно вспомнил, что у него тоже есть пистолет. И возможно, он даже заряжен. — Ах, а вот и ты, — издевательски пропел Роберт. — Я знал, что этот малой лжет. Пушку-то опусти. — Отпусти их! — Как глупо идти на меня моим же оружием… ведь я знаю все ваши косяки, все ваши страхи и слабые места. Вот ты, Анри, — он замолчал на мгновение, сделав несколько неспешных шагов навстречу, — отлично стреляешь по мишеням, но не по людям. Сколько раз я пытался переучить тебя, ведь у тебя были такие хорошие способности, но ты всё равно не мог. А знаешь, почему? Ты боишься. — Заткнись, придурок, — Амадей резко подскочил с места, привлекая внимание, и одним ловким движением достал свой пистолет, направив его вперёд. — Он не выстрелит, а я могу. — Если вы убьете меня, то живыми отсюда не выйдете. — Если кто-то из твоих меня тронет, ты будешь собирать их кишки по этому лесу до конца своих дней, потому что Курт ясно дал понять, что я нужен ему живым и желательно целым. И твои щенки это хорошо знают. Эта перепалка могла продолжаться бесконечно, и Вольфганг понимал, что подобный обмен любезностями и угрозами ни к чему не приведёт. Ни он, ни Анри, ни Роберт уступать друг другу не станут, это было очевидно. Парень замешкался, думая как ему лучше поступить. Ненависти для того, чтобы выстрелить у него хватит, но он не был уверен в том, что это правильное решение. Где гарантия, что после смерти своего предводителя наёмники не убьют его или Анри, или того хуже, кого-нибудь из заложников? Он сделал один неуверенный шаг вперёд и замер, так и не опустив оружия. Попытался перехватить взгляд Анри, но тот смотрел словно перед собой, никого и ничего не видя вокруг. Молчание затянулось и больно давило на уши. Всё действо зашло в тупик. — Только попробуй сделать это, мразь! — оскалившись, прорычал Роберт. Мальчишка, не сразу сообразивший, что мужчина вынул пистолет из-за пазухи, резко рванул в бок, уворачиваясь от пуль. Их оказалось сразу три. Амадей, не глядя, просто летел вперёд, тщетно пытаясь вернуть себе самообладание. Споткнувшись, он рухнул на колени, но быстро сориентировавшись, вскинул руку с пистолетом вперёд. Выпущенная пуля со свистом вылетела, и пронеслась в опасной близости от щеки Роберта. Тот оказался не задет, но заметно потерял контроль над ситуацией. Это дало мальчишкам фору. Пока Моцарт пытался прийти в себя и найти не такое открытое место, Анри, о котором все позабыли, прицелился и спустил курок. Лес содрогнулся от истошного крика, который заполнил его в считанные секунды. Роберт уронил пистолет и прижал руку к раненному плечу, громко выругавшись. С другой стороны подоспел Вольфганг, и не мучаясь долго с прицелом, выстрелил, угодив пулей в живот. Ослабевший мужчина, закричал и упал на колени. Его одежда, вопреки чёрному цвету, окрасилась красными пятнами в двух местах. — Чего стоите, придурки, ждёте пока они меня прикончат?! Хватайте их! — из последних сил крикнул бывший куратор, зажмурившись от боли. Первые пять агентов опомнились быстрее остальных и рванули вперёд, выставив оружие перед собой. Анри, сообразив, что дело дрянь - кинулся к другу, чтобы толкнуть его на землю и защитить от свинцовых пуль, но его оглушила, словно громом обрушившаяся на лес, сирена. Обе стороны остановились, замешкавшись. Амадей сначала подумал, что это снова воет Саманта, но звук был настолько громким и раздирающим, что воем оказаться никак не мог бы. Он осмотрелся по сторонам, в глаза ударил мерцающий свет, раскинувшийся, кажется, по всей поляне. Только потом он понял, что это были мигалки полицейских машин, которые плотно подступились к сетке и окружили её со всех сторон за считанные секунды. Полиция. Это была полиция. Спасательная служба. Какое-то чудо. Мальчишка не знал как это назвать, его охватила непонятная радость, которая окрыляла и одновременно путала мысли. Но радоваться ещё было рано, ничего ещё не закончилось, наоборот, только начиналось. Агенты, поняв, что дела их плохи, сразу же открыли огонь. Через несколько минут, опомнившиеся полицейские бросили ответный удар. Завязалась перестрелка. Уже далеко не первая за этот день. Мальчики, не думая, бросились в сторону, чтобы избежать свинцового дождя. Легли на землю, пытались отползти в безопасное место. Такое место с трудом, но нашлось около сетки, немного дальше того, где сидели заложники. В ходе бойни о детях все забыли, и переглянувшись, пленники рванули к выходу — огромной дыре в заборе, которую закрывала дорогая иномарка, и которую без труда можно было перелезть. Но добраться до неё не было суждено. Один из наёмников заметил беглецов, и выпустив предупреждающий выстрел в метре от них, громко заорал: — Не стрелять! У нас заложники! Перестрелка немного стихла, детей загнали в один большой угол и окружили. Вольфганг, потерявший во всем этом хаосе Анри, почувствовал тяжёлые руки, схватившие его за талию и вскрикнул от испуга. Его потащили к остальным, в голову уперлось дуло пистолета. — Не рыпайся, малой, и всё будет в порядке. — Слышал уже, — язвительно фыркнул австриец, даже не попытавшись вырваться. Его швырнули к забору подальше от всех, грубая пятерня пальцев сжала ошейник, натянув его, и не отпустила. Пистолет убрали от виска, но не спрятали. Он откинулся на сетку, чтобы привести дыхание хоть немного в норму. На горло больно давил ошейник и дышать было трудно. Пошарив по карманам, Вольф с отчаянием понял, что выронил свой пистолет в ходе завязавшейся перестрелки. Чёрт. Хуже быть не могло. Наёмники сквозь сетку о чем-то разговаривали с полицейскими, и честно, Амадею было не интересно. Он сто раз видел подобное в фильмах, где всё обязательно заканчивалось хэппи-эндом, и не верил, что такое возможно в жизни. Эти кровожадные ребята скорее расстреляют всех заложников, чем пойдут на компромисс. Терять-то им было нечего. Даже если они и смогут скрыться, то с ними расправится Курт. Пусть он и был мёртв, но они-то этого не знали. Мальчик попытался найти в кучке детей своего друга, но не смог. Хотелось верить, что он сумел скрыться в лесу или Вольфганг просто что-то упустил из виду. Кто-то всхлипывал совсем рядом, кто-то читал молитвы, кто-то просто сидел со стеклянными глазами. Он попытался утешить товарищей, но получил рукоятью пистолета по голове. Агент, недобро скаливший зубы, приказал молчать. От безысходности он решил просто закрыть глаза. Минут десять ничего не происходило. Все так же вопила сирена, — правда уже заметно тише, — звучали грубые мужские голоса и детский плач. Потом ко всему этому добавился новый звук, точнее голос. Он звучал негромко и слегка дрожал. Вольфганг узнал этот голос. Он открыл глаза и почти сразу встретился со знакомыми ярко-карими глазами. Франческо, а это был он, стоял метрах в пяти от них и что-то говорил. Моцарту показалось, что внутри у него закончился весь воздух. Франческо вернулся. Вернулся. И скорее всего, это он вызвал полицию, но главное, что он их не бросил, а впрочем, это сейчас уже было мало важно. В руках у телохранителя не было пистолета. Он просто стоял вот так, открытый и безоружный. Агенты встрепенулись от его появления, привели оружие в боевую готовность, но пока просто наблюдали. Вольфганг стукнул себя по лбу рукой и спрятал лицо в ладонях. Да, хуже определенно могло быть. — Я переговорщик, — услышал он в полной темноте. — Слушайте, парни… полиция обещает вам полное сотрудничество, если вы отпустите заложников. — Ага, щас. Иди вешай эту лапшу кому-то другому. Разговор не задался с самого начала. Конечно, Франческо лгал. Он даже не обговаривал этот пункт с полицией, чтобы что-то обещать, но ситуацию с мёртвой точки сдвинуть нужно было. Неизвестно, чем всё это может закончится. Наемников стоит постоянно чем-то отвлекать, чтобы избежать беды. Отвлекать и ждать нужного момента. Каким будет этот момент и когда он наступит, никто не знал. Подробностей неудачных переговоров Вольфганг уже не слышал. От нервов, голода и отсутствия нормального сна у него разболелась голова. Всё голоса смешались в одно и отдавались неразборчивым эхом. Он хотел бы как-то помочь Франческо, но не знал, что он может сделать. Он всего лишь ребёнок, слабый и уязвимый, что было в его силах? Наверняка, охранник злится на него, ведь он нарушил слово, опять полез не в своё дело, вместо того, чтобы остаться в безопасном месте и дождаться помощи. Он подверг риску Анри, он сам пострадал, он подставил Франческо. Если бы не он, всё могло бы закончится куда лучше. По крайней мере, для него. Охваченный чувством, что за ним кто-то наблюдает, он поднял голову и посмотрел по сторонам. Резкий хруст веток прозвучал слишком тихо для того, чтобы кто-то обратил на него внимание. Наёмники были слишком увлечены Франческо, который упрямо продолжал вешать им лапшу на уши. Но только не Вольфганг. Он определил источник звука, который оказался не так далеко от него и замер на пару мгновений. Там, в глубине леса, стояла она. Потрепанная и ещё больше испачканная в грязи. С влажной кровавой шерстью, в которой мало что осталось от настоящего цвета — белого, с острыми когтями, выпущенными наружу и скребущими траву под лапами. Его Саманта почти не изменилась, только больше стала коричнево-бордового цвета. Моцарт просиял и одновременно помрачнел. Он увидел в её взгляде то, чего сейчас совсем не нужно было — решительность. Они оба знали, что она собирается сделать. Посмотрев на своих пленителей и убедившись, что на него никто не смотрит, мальчик приказал ей жестом оставаться на месте, а ещё лучше — разворачиваться и бежать прочь отсюда. Он знал, что собака его не поймёт, а если и поймёт, то вряд ли послушает. Приготовившись ко всему самому худшему, Моцарт зажмурился, а когда вновь открыл глаза, на его удивление, собака, прятавшаяся в кустах исчезла.***
Запахи. Всё, что сейчас имело значение, это запахи. Такие разнообразные и одновременно похожие друг на друга. Они были повсюду, везде. На каждой веточке, на каждом камушке, в воздухе и на листьях. Запахи путали её и в то же время показывали дорогу. Дорогу к её мальчику, к выходу, к безопасному месту. Она шла уже, наверное, больше двух часов, если собаки вообще умели считать время. По её мнению, это было бесконечно долго и утомительно. Лапы горели от ходьбы, уши гудели из-за обилия звуков, а голова кружилась от запахов. Запахи. Её интересовал только один, который она не спутала бы никогда и ни с чем. Запах Вольфганга. Она делала остановки. Небольшие, короткие, во время которых они вместе с пленниками просто сидели в душистой траве и пытались отдышаться от очередной погони. Теперь их стало заметно больше, — Саманта не бросала беглецов, встречающихся ей на пути. Она сражалась. Может быть, не совсем честно и правильно, но по-другому она не умела. Они смогли разворошить ещё два лагеря и подрезать несколько наёмников, которые просто шатались по лесу и шли им навстречу. Сэм ни о чём не жалела, нет. Наоборот, она считала, что поступает правильно, избавляя мир от настолько жестоких и плохих людей, которые пахли кровью и однажды уже причинили ей боль. Она громогласно выла, считая, что так предупреждает своих врагов отступить и не попадаться ей на пути, но людей, одетых в чёрное становилось только больше. Сэм уже не могла избавиться от горьковатого привкуса крови на языке. И это нравилось ей с каждым разом всё больше и больше. Она чувствовала, что что-то идёт не так. Что-то, что было внутри неё, и каждый раз нарушая приказ хозяина, она ощущала это явственнее. Злость, перерастающая в ярость мешала ей принимать здравые решения, каждый раз, когда она видела людей, которые причиняли боль её детям. В такие моменты лишь одна мысль билась в голове — убить, разорвать, растерзать, поскорее вонзиться клыками в незащищённую шею и вновь почувствовать приевшийся привкус крови на языке. Саманта чувствовала, что она меняется. Может быть, не в самую лучшую сторону, может быть, наоборот. Ей отчего-то казалось, что её мальчик не будет рад этим изменениям, потому что они противоречили его приказам. Но когда дети гладили её и говорили, что она хорошая девочка, всё становилось на свои места. Вольфганг тоже так говорил. А потом обнимал её и чесал за ушами. Всё, что заслуживает поощрения не может быть неправильным, так ведь? Детям нравилось, когда она разрывала этих людей, они чесали её, они поощряли. Значит, она поступала правильно. Внезапно раздавшийся вой, разрезавший тишину леса, подобно острому лезвию, сбил её с толку. Саманта остановилась, принюхалась, а затем подняла голову и громко завыла в ответ. Лишь потом она поняла, что это был вовсе не вой. Слишком визгливый и не умолкающий, он напомнил ей сигнал автомобиля. Она слышала подобное ещё раньше, когда была совсем юна. Большая улица, картонная коробка и машины. Очень громкие и снующие туда сюда, они пугали её и заставляли скулить. Этот звук, такой далекий и в то же время знакомый, гулял по лесу, не умолкая. Решив, что где машины, там и люди, а где люди, там и её мальчик, она бросилась на звук, нырнув в густые кусты. Дети, не успевшие среагировать, тут же побежали вдогонку. Остановившись у широкого дерева, она снова принялась нюхать. Запах Вольфганга, который раньше лишь невесомо витал в воздухе, сейчас стал ярче и насыщеннее. Она даже смогла почувствовать его объятия, тёплые руки, которые прижимали к себе, и этот приятный аромат. Мята, конфеты и что-то ещё, что она не смогла различить. Громогласный звук автомобилей стал громче, благовония ударили в нос с новой силой, и позже она поняла, что ей так не давало покоя — на земле, прямо под лапами нашлась сумка хозяина. Насквозь пропитанная его запахом, она сводила её с ума. Он здесь был. Он точно был здесь. …Саманта нашла его на большой поляне, среди купы людей в чёрном и ей очень это не понравилось. Они посмели. Весь исхудавший и грязный, Вольфганг сидел на земле. Рядом, в нескольких шагах от него, расположились остальные пленники. Над ними стояло слишком много наёмников. Сэм оскалилась, от злости вогнав когти под землю и тихо зарычала. Она не простит им. Уставший взгляд карих глаз метнулся в сторону густых кустов и встретился с её шоколадными. Сэм вильнула хвостом, давая знать, что рада его видеть, но мальчик резко выкинул правую руку вперёд. Она узнала этот жест — жест, который гласил оставаться на месте. Ей не понравилось это, но подумав, она решила, что хозяин прав. Ей не победить такое количество наемников в одиночку. Она не сможет. Но она должна попытаться. Хрустнув большой веткой, Сэм нырнула в рощу деревьев и громко дурманяще завыла, бросившись в лес. Дети закрыли уши, наёмники, как кипятком ошпаренные, схватились за оружие и начали бешено озираться по сторонам. Каждый из них помнил этот вой. Вой, который вряд ли можно было бы назвать волчьим. Это была песня, мелодия преисподней, адская музыка, приводящая в ужас всякого, кто её услышит. Ни один волчий рев не вызывал такого страха как этот. В нём ощущалась ярость, переливающаяся с болью и отчаянием, словно песня, исполненная зверем. Чёрная, как сама смерть, собака выскочила словно из ниоткуда. Её рык, переливающийся в раскатистый рев, заполнил уши вместе со страхом. Первый, среагировавший агент, поднял оружие вверх, однако выстрелить он не успел. Острые окровавленные клыки с невероятной силой вонзились в глотку, кромсая артерии. Мёртвое тело рухнуло на землю, под ноги товарищам, и те не выдержав, открыли огонь. Собака, злобно зарычав, отпрыгнула в сторону. Рванула со всех лап вперёд, чувствуя как под ними свистят пули. Сэм вырвала пистолет у одного человека и прыгнула на другого, повалив его на землю. Зубы клацнули в опасной близости от лица, но наткнулись на преграду в виде пистолета, которым агент прикрыл шею. Во всей этой суматохе раздался до боли знакомый голос: — Не трогайте её, прошу! Она со мной, она не причинит вам вреда! Моцарт жалобно завопил, и вырвавшись из цепких рук наёмника, подался вперёд, чтобы схватить собаку за загривок. Увидев его, та резво завиляла хвостом, и оставив сопротивляющегося человека, бросилась к нему на руки, наконец угодив в желанные объятия. Она лизнула его щеку и закинула передние лапы на плечи. Он же не проявил особой радости, лишь плотнее сжал пальцами шерсть, чтобы она не смогла больше вырваться. Мальчик знал, что Сэм будет защищать его, и не хотел, чтобы она пострадала в схватке. Силы были явно неравными. В толпе кто-то громко закричал, указав затвором пистолета на собаку: — Эй, это же та самая псина, — наёмник схватил за плечо товарища и ещё раз ткнул пистолетом в мальчика и собаку. — Да, точно. Я видел её с западной стороны, она разорвала двоих на моих глазах. — Твоя собака, значит? — подхватил кто-то сбоку и он весь сжался от страха. — Убейте её. — Нет, не надо! — Амадей сильнее сжал мех своей любимицы, будто бы это могло защитить её от свинца. По его щекам большими крупинками покатились слезы и он всхлипнул. — Пожалуйста. Агенты не послушали его. С каменными безразличными лицами они подошли ближе. Ему показалось, что он увидел сомнения в их взглядах, но ощущение пропало так же быстро как и появилось, когда он увидел, как два наёмника навели на них оружие. Сердце пропустило удар. Ну, всё. Вот и конец. Он облегчённо рвано выдохнул, понимая, что ничего не сможет сделать. Их было пятеро, — остальные стояли поодаль, — внушительное количество для двоих безоружных существ. Беспомощных, жалких, слабых. Но так отчаянно желающих жить. Однако одного желания не всегда бывает достаточно. Мальчик закрыл глаза, — смотреть совсем не хотелось. Хватит уже. Слишком многое он уже успел увидеть. Выстрела не прозвучало. Вместо него раздался громкий оглушительный лай. Сначала Амадей подумал, что собака залаяла от того, что её ранили, но открыв глаза он понял, что всё было с точностью наоборот. Подумав, что люди собираются причинить вред её хозяину, Саманта громко взрыкнула, и с лаем бросилась на человека, готовая защищать своего мальчика. Клыки сомкнулись на запястье агента, заставив выпустить пистолет. Второй наёмник спустить курок просто не успел — собака и человек в пылу драки резко толкнули его в бок, сбив с толку. Пока преступники не успели опомниться, до безумия напуганный Вольфганг схватил брошенный на землю пистолет и просто начал стрелять невпопад. Двое получили ранение в живот, ещё два оказались с простреленной головой и шеей, на пятого набросилась Саманта, и с давно выработанным движением выбила пистолет из его рук. Наёмник, единственный выживший, потупился назад, отступая от разъяренной собаки. Та яростно залаяла на него и встала в стойку, перекрывая путь к Вольфгангу. Человек замер в нерешительности, но через несколько секунд решил все-таки действовать, и рывком подобрал пистолет с земли. Выстрелить, однако, он так и не сумел, — собака, воспользовавшись тем, что он наклонился, тем самым сократив ей расстояние до своего горла, прыгнула, и дотянувшись до его шеи, перегрызла её. Кровь, тёплая и вязкая, мгновенно заполнила пасть, и рыкнув, Сэм выпустила труп из зубов. Вольфганг отвернулся от этого ужасного зрелища и тыльной стороной ладони вытер с лица слезы. Собирающийся подняться, он вдруг осознал, что весь этот кошмар ещё не закончился. На его беду, всю шумиху драки услышали остальные агенты, и увидев своих мёртвых товарищей, бросились прямиком к заложникам, обнажив оружия. Времени не оставалось. Нужно было уходить. Сейчас же. — Саманта, защити детей, — скомандовал он собаке и резко вскочил на ноги, догадавшись, что после такого поступка агенты решат расправиться с детьми. Сэм, явно недовольная таким решением, осуждающе зарычала на него, но послушно встала на защиту, ощерив зубы. Бегущие к ним люди открыли огонь и несколько свинцовых пуль срезали мелкие стебли травы под ногами. Нужно было придумать… срочно что-то придумать, но что? Заметив рядом стоящий седан, мальчишка бегом бросился к нему, и резко открыл переднюю дверь, использовав её как щит. Свинцовый дождь протаранил метал и застрял глубоко внутри, не задев ребят. Напуганные и обескураженные, они припали к земле, закрыли уши ладонями, ближе подползли к седану, чтобы избежать жёсткой расправы. Агенты, практически, добравшиеся до несчастных, оружия не сложили, наоборот — лишь усерднее принялись осыпать их свинцом. Ответный удар, вопреки всем ожиданиям, все-таки последовал. На помощь подоспел Франческо, метко лишив жизни троих. Сэм, не оставшаяся в стороне, тоже приложила лапу. Особо не высовываясь, она нападала из-под тишка, и лишала агентов пушек, хватая их крепкими зубами. Пули свистели над головой, под лапами и между ушами, но она была слишком умной, чтобы подставить себя под удар. Ловко уворачивалась, пряталась за препятствиями, а потом, когда о ней немного забывали, выпрыгивала из укрытия и нападала. Это дало небольшую фору детям. Моцарт, молниеносно среагировав, указал им на другую машину, стоящую чуть поодаль у самого забора. Сомнительное место для того, чтобы переждать там перестрелку, но выбирать им не пришлось. Сломя голову, пленники бежали туда, к спасительному седану, с крепкими дверцами и толстым стеклом на окнах. Конечно, от пуль оно не спасёт, но это лучше, чем просто сидеть здесь на открытой зоне. Выстрелы слились воедино и зазвенели в голове, оглушив Вольфганга. Он не видел ничего и никого, только слышал эти громкие звуки, которые заполнили уши. Прижавшись к покореженной дверце автомобиля, он переводил дух. Нужно уходить. Нужно бежать. Подальше. Куда-нибудь. Хоть куда-нибудь. К громогласным выстрелам добавился яростный завывающий лай, и он завертелся по сторонам, пытаясь найти Саманту. Любимицы не было видно. Ни у забора, ни возле машин, ни среди, в ужасе бегающих по поляне, детей. Доносился только лай, громкий и непрекращающийся. В пелене этого ужаса, он выхватил силуэт своего друга. Анри нашёлся относительно целым, и прикрывал Франческо с тыла, метко стреляя. Его лицо, как и лицо Вольфганга, было испачкано в грязи, руки того же коричневого цвета, слегка тряслись, но целиться это не мешало. Волосы растрепались, несколько прядей прилипли ко лбу. Мальчик краем глаза увидел, как Франческо сел в одну из дорогих иномарок, и отогнал её в сторону, тем самым открыв проход полицейским, которые рванули сквозь широкую дыру в сетке огромным потоком. Не остановившись на этом, охранник до упора надавил на газ и протаранил один пласт забора. Тонкая сетка не выдержала и лопнула, открыв ещё один путь для побега. Туда сразу же всей толпой рванули дети, позабыв о наёмниках. Те не заставили себя долго ждать. Несколько из них развернулись к бежавшим, обрушив на них новый поток пуль, но были остановлены полицейскими. Франческо, обезумевший от злости, до упора зажал педаль газа и направил автомобиль прямиком на агентов. Те с воплями побежали назад, но не все успели спастись из-под смертоносных колёс. Выждав время и решив, что наёмников осталось уже значительно меньше, Моцарт собрался с мыслями и рванул вперёд, оставив своё убежище. Настигнув машину, в которой прятались дети, он открыл дверцу и заметил, что их осталось всего двое. Всего двое. Двое из шести. Конечно, он знал, что не всем удастся пережить эту перестрелку, но не думал, что выживут только двое. И это была далеко не окончательная цифра. Сколько погибло там, в треклятом лесу? И пленники с которыми он отправлял Саманту, где они? Мальчишка надеялся, что она просто отвела их в безопасное место и оставила там. Он хотел верить в это. Пытался. Потому что, тогда выходит, что из всего количества осталось только двое, не считая Анри и его самого. Амадей не знал, сколько в общем было в школе изначально, но точно больше пятого десятка, а то и больше. И все они… Спокойно. Не вини себя. Ты здесь не при чем. Ты делал все, что мог. Возможно, так даже лучше?.. Возможно, после всего пережитого, они всё равно не смогли бы вернуться к нормальной жизни и смерть, это благий дар для них? Он зажмурился и смахнул выступившие слезы. Громкий выстрел, прогремевший прямо над головой, вернул в реальность и окатил не хуже ледяной воды. Боковое стекло машины разбилось и осколки посыпались ему на ноги. Дети испуганно завизжали и отпрянули на другой конец сидения, накрыв головы руками. Раздался обезумевший лай Саманты, которая тут же бросилась на стрелявшего, и ударила его передними лапами. Но перед тем как она перегрызла ему шею, он успел выстрелить. Два раза. Амадей успел отскочить, правда, несколько поздно. Первая пуля врезалась в кожаный ошейник и разорвала его на две части, так и не достигнув шеи. Вторая все-таки нашла свою цель и вонзилась в живот. Сначала он не почувствовал совсем ничего, лишь лёгкую влагу в районе выстрела. Затем тело начало неметь, после чего резко пронзило острой, жгучей болью. Боль ослепила, парализовала и сбила с ног. Взвыв, Вольфганг привалился боком о бампер машины и непослушными руками прижался к ране. Живот жгло невероятно сильно. В глазах тут же начало плыть, а реальность — ускользать. Он открыл пошире рот в попытке схватить больше воздуха, но это не помогло. Больно, больно, больно. Все происходящее вокруг стало слишком маловажным, он просто не видел ничего перед собой — в глазах было мутно. Звуки тоже постепенно начали исчезать, и он понял — вот он конец. Сквозь пелену боли он почувствовал тёплый язык Саманты, который немного привёл его в себя, дальше — чьи-то руки. — Франческо!!! Вольф ранен… Он ранен, помоги, Франческо!.. анческо!.. Голос смутно напоминающий французский акцент Анри тонул в помутневшем рассудке. Ещё немного, и к нему добавился другой — более грубый и мужской. — Зажми вот здесь… Зажми!.. Держи вот так. Держи его! Слова превратились в одну большую кашу. Уже ускользающим сознанием он заметил две фигуры, вившиеся возле него. Собачий лай стал до невозможности завывающим и громким. Переливающийся от панического до истеричного рёва, он заполнил все уши. Вольфгангу показалось, что он слышал настоящую песню скорби, исполненную зверем.