Пламя и Лёд

Он всегда сравнивал себя с отцом, сколько себя помнил. Злился, бесился и следил, чтобы никогда и ни в чём не стать на него похожим. Эта ярость к отцу постоянно была его частью, как и мысль: он должен всегда знать границу, черту, за которую нельзя переступать. Чтобы не быть как он, чтобы быть лучше, чтобы поступать правильно. Но какой поступок можно было назвать хорошим, а какой плохим? Какое слово или действие могло довести его мать до безумия, даже кажись оно правильным? Что приемлемо, а что нет? В школе им говорили, что пока они сражаются со злодеями — всё хорошо. Но переусердствуй или тронь кого-то другого — последует наказание, ведь ты поступил плохо. И всё же их заставляли сражаться между собой, тренироваться. Бой против живого человека совсем не то же самое, что бой против машины или обычной груши. Это было хорошо или плохо? Все эти спарринги всегда приводили к конфликтам, обидам и наводили на такие мысли, после которых становилось страшно. Он не стал исключением, хотя совершенно этого не ждал. Шото вспоминал тот день и хмурился, раз за разом пытаясь представить, что он мог сделать по-другому. Он ведь не мог не участвовать в фестивале — все возлагали на него большие надежды, и он собирался их оправдать. Глупо завалиться на раннем этапе также не входило в его планы. Он собирался занять первое место, собирался выиграть, он заслужил это, он хотел победить. Не ради кого-либо, пусть и все от него чего-то ждали, а ради себя. Что в этом плохого? Что плохого в том, чтобы идти к победе, к тому же заслуженной? Поэтому он не остановился, не сдался. Поэтому не отступил, когда его единственным препятствием стала какая-то девчонка с первого курса, которая попала в финал благодаря сильной причуде, хорошей рукопашке и банальной удаче. Тодороки медленно выдохнул, сдерживая себя, свои эмоции и дикое желание что-нибудь заморозить или сжечь. Так ему хотя бы стало легче, но не громить же палату матери, к которой он пришёл… Он снова погрузился в мысли, пока мать делала чай, с тревогой поглядывая в его сторону. А он даже не замечал, думая, вспоминая и пытаясь понять, как рассказать, как описать всё то, с чем он просто не мог справиться. Ему нужно было быть решительнее с самого начала боя, быть твёрже, и просто выпихнуть эту девчонку с ринга, пока она не заблокировала его причуду. Он, конечно, пытался это сделать сразу, а когда не вышло, пытался и заморозить и загнать в ловушку — ей не удавалось блокировать его причуду полностью. Но девчонка была изобретательна — она явно знала все его основные приёмы, и ко всему у неё был какой-то подход. Сначала он ведь даже немного удивился тому, насколько она основательно подошла к подготовке, заучив его приёмы, его привычки. На его памяти всего несколько человек делали подобное, но удивление быстро ушло. Ему не везло — по крайней мере, он описывал это так. Ему постоянно не хватало совсем немного, чтобы одержать верх . Бой затягивался, хотя не должен был. А потом они сошлись в рукопашной, и всё покатилось к чёрту. Шото повторно медленно вздохнул, вспоминая, как дрожала девушка под ним, как тряслись её руки, когда он сжимал её запястья, не давая ей вырваться, придавливал ноги, чтобы она не могла пнуть его и подняться. Она старалась выиграть, старалась победить, у неё были шансы. Они обменялись серией ударов, прежде чем он поймал момент и просто скрутил её, повалил на землю грубой силой. И она ничего не могла поделать — ей не хватало лазейки в его защите и просто сил, веса. Было бы проще, если бы он мог её заморозить, просто замуровать в лёд, как своего одноклассника два года назад. Он вспоминал, как белые волосы, чуть обожжённые, разметались по земле. Вспоминал, как сквозь слёзы девушка объявляла о своём поражении. Серые глаза смотрели обречённо, но губы сжались в тонкую яростную линию. Она ничего не могла сделать. Да, было бы проще, если бы он совладал с ней при помощи причуды. Потому что в тот момент, несмотря на победу, он понял, что переступил черту. Осознание того, что он только что натворил, протянув руку к заслуженной, желанной победе, шокировало и сбило с толку. Почему он почувствовал вину и разочарование в самом себе, хотя знал, на что шёл? Не было ничего такого, чтобы в спарринге применить силу. И всё же он предал самого себя. В тот момент он просто отпустил девушку, когда толпа ревела, выкрикивая его имя — имя победителя. А он стоял как громом поражённый и видел лишь отца в этой огромной толпе. Отца, которого напомнил себе сейчас своим поступком. Он вспомнил мать, звук пощёчины и слёзы бессилия — она ничего не могла поделать, ничего не могла противопоставить Старателю. Шото уставился на девушку, которая сидела на земле, стирая слёзы со щёк, но рыдания накатывали на неё волной, и она не могла успокоиться. Он поступил неправильно. И это выводило его из себя. Он никак не ожидал, что правильное желание победить, что осознанный шаг и поступок, служащий выполнению поставленной цели, окажется для него настолько неправильным и почти преступным. Он не хотел быть как отец, но сам приблизил себя к этому. Это было мучительно, и он не знал, что делать. Он пытался обдумать всё, ведь умом Шото понимал — скрутить кого-то, даже девушку, и лишить всякой возможности сопротивляться — совершенно нормально для спарринга. Но сколько бы он не думал, всегда приходил к одному; делая всё правильно, он оступался, падал в пучину того, что так ненавидел. Так он оказался здесь, потому что надеялся на помощь матери. Надеялся, что она подскажет ему, как справиться с этой разрывающей его двоякой справедливостью. Мама не отказалась выслушать его, лишь погладила по волосам, нежно улыбаясь, говоря, как горда им и как хочет ему помочь. Она была рада, что он пришёл к ней с проблемой, была рада, что сможет дать совет, когда в нём нуждаются. Тодороки слабо улыбался матери, осторожно сжимал её хрупкую ладонь и молчал, чувствуя, что предал, что стал таким же, как тот, кого она боялась. Если бы только мать знала, если бы видела… А всё из-за неё. Мать сжала его руку, и он вынырнул из своих мыслей. — Шото, что тебя беспокоит? — Он всегда так радовался, когда мама о чём-то его спрашивала, что бы это ни было. И он ведь сам пришёл, но сейчас засомневался. Боялся разочаровать её, расстроить, напомнить о кошмаре, который случился в их семье. Пусть даже они и поняли друг друга, пусть стали семьёй, но он так боялся подтолкнуть её к пропасти ещё раз. И всё же ему нужна была помощь. И он надеялся, что его не оттолкнут, когда он во всём сознается. — Я ужасен, — сокрушённо вздохнул он и, не в силах смотреть в глаза матери, отвёл голову в сторону, смотря за окно. Хотелось распахнуть его нараспашку и закричать на всю улицу, чтобы выплеснуть эмоции, чтобы хоть немного успокоится. Он давно уже так не нервничал и не волновался, давно ничего не вызывало у него таких противоречий. — Ты слишком строг к себе. — Мать подошла к нему, обняла, поглаживая по плечам. Она жалела его, терпеливо ожидая, пока он соберётся с духом, чтобы рассказать причину своего внеочередного визита. И он обнял в ответ, желая отделаться от чувства вины, забыться. — Расскажи мне, в чём дело? Что бы так не тревожило тебя, я уверена, мы со всем справимся. Он лишь нахмурился, крепче сжимая мать в объятиях. От неё приятно пахло цветами, её волосы щекотали ему шею, а руки нежно гладили напряжённые плечи. Он был страшно рад, что мог вот так обнимать её сейчас, чувствовать поддержку, хотя, наверное, не заслужил. — На спортивном фестивале моим противником стала девушка, которая, наверное, слишком напомнила мне тебя. И я поступил с ней неправильно, хотя сделал это осознанно, но совсем не ожидал от себя такой реакции. — Из груди вырвался сокрушённый вздох. — Для спарринга было нормально применить силу, и я ведь хотел победить, так почему я теперь всё время думаю, что это было так в духе отца?! Мама медленно выдохнула, и Шото понял, даже не видя лица, что сейчас его выражение стало печальным. Но она не отстранилась, не убрала рук, и это придало ему сил. — Она стирала мою причуду, а когда этого не делала — просто избегала моих атак. Ей был не страшен ни лёд, ни холод, ни даже огонь. Она хорошо подготовилась и знала все мои основные приёмы и даже некоторые уловки. Я не смог вытолкнуть её с ринга, не смог запечатать её в лёд. Не смог победить причудой. — Он говорил и всё сильнее стискивал кулаки. Он вспоминал этот проклятый бой и снова пытался найти момент, где мог бы привести всё к другому финалу. Но ничего в голову не шло, кроме серых глаз, наполненных слезами от горечи обиды, бессилия и поражения. Ничего, кроме обречённости на исцарапанном осколками льда лице и дрожи тела от холода и страха. Даже несмотря на тот огненный ад, который он пытался устроить, о чём он ни за что не расскажет матери. И всё равно он смог победить лишь грубой силой. Что за девчонка. — Она… Она заставила меня… Если бы я расслабился, то отдал бы победу, которую заслужил, которую хотел… Я не сдался, скрутил её, когда она ошиблась, повалил на землю и держал, пока она не сказала, что сдаётся. Руки матери крепче сжали его плечи, он замолчал, чувствуя острый стыд. Он не хотел винить девушку в том, что не смог с ней справиться. Но невольно он сказал, что это она заставила его поступить так, как он поступил, а потом сам же и начал жалеть. — Я ужасен. Она вся дрожала, не хотела сдаваться, но я не давал ей встать, не позволял пошевелиться. Я как он. Я отнял у неё всю надежду на сопротивление. Он отстранился и посмотрел на мать. Она смотрела на него с пониманием. — Ты не похож… на него. Ты ведь жалеешь о том, что сделал, пусть это и было по правилам. Ты никогда не поднимешь руку на слабого. Тодороки опустил голову, сжимая кулаки с такой силой, что костяшки побелели, а на руках выступили вены. Мать снова прижала его к себе так ласково, так нежно, что у него дыхание перехватило. — Но я ведь… — Я понимаю, мальчик мой. Ты не ожидал, что причуда не поможет тебе, и ты вступил в бой, в этом не было ничего плохого. Ты победил, потому что ты сильный — ты заслужил победу. А поступив так, как ты поступил, ты вспомнил не самое лучшее из своей жизни — поэтому тебе сейчас так тяжело. Но отпусти это, Шото. Ты не твой отец, ты уже не раз это доказал, в том числе самому себе. Не нужно сравнивать себя с ним или оценивать свои поступки, думая, совершил ли бы он подобное на твоём месте. Поступил бы. Но в твоём случае так поступили бы все. Ведь это — путь к победе. Он кивнул, разъедаемый противоречивыми чувствами. Слова матери немного успокоили его — ведь она не обвиняла его ни в чём, хотя он ждал этого. И всё же ему всё ещё было больно. — Как бы мне хотелось, чтобы у тебя была нормальная семья. Как бы я хотела, чтобы ты не видел ничего из того, что сейчас тянет тебя вниз. Шото… — Она прижала его к себе сильнее, будто хотела укрыть его от всех печалей и проблем, и он не мог не обнять её в ответ, прижимаясь щекой к груди матери. Он слышал, как быстро стучит её сердце, чувствовал, как тяжело и часто дышит его мать. — Я не могу представить, как сильно всё это тебя ранило. Даже зная, сколько лет ты нёс на себе груз того, в чём не было твоей вины. Я понимаю, что твоё чувство справедливости не даёт тебе покоя даже после моих слов. Я лишь немного успокоила тебя. — Да… — Слово вырвалось невольно, он совсем не хотел говорить это, чтобы не расстраивать, не заставлять переживать ещё больше, чем сейчас. Но не сдержался, и теперь с замиранием сердца ждал реакции. — Если тебя так гложет твой поступок, то поговори с той девушкой, Шото. Спроси её о том, что придёт тебе в голову, когда ты вновь увидишь её. Злится ли она на тебя, почувствовала ли она, что ты поступаешь неправильно?.. Что угодно. Но вот увидишь, она не обвинит тебя. — Мать не удержалась и всё же всхлипнула. По щеке скатилась первая слеза. — Ведь проблема только у тебя в голове, сын мой. И в твоём раненном сердце.

***

Они встретились в парке, возле школы, спустя почти месяц после прошедшего фестиваля. Первые эмоции уже сошли на нет, но Шото, сколько бы не думал об этом, так и не принял свой поступок, даже после слов матери. Он долго собирался с силами, и теперь, спустя столько времени, решил последовать совету и решить всё раз и навсегда. Решил спросить у девушки, что она думает об их бое. И, возможно, даже извиниться — может, тогда ему полегчает? Она стояла под кедром, рассматривая зелёные иглы пышной кроны, крутя в пальцах одну маленькую веточку. Её белые волосы, собранные в косу, смотрелись странно среди всей зелени парка. Словно островок снега, окружённый весенними цветами. Услышав его шаги, девушка обернулась и сразу поджала губы. Веточка упала в траву. Она не была рада его видеть, но всё же пришла, когда он попросил. Он остановился чуть в стороне, держа дистанцию, будто кто-то из них мог внезапно напасть, в попытке узнать, кто из них всё же сильнее. Шото скользнул взглядом по собеседнице. Он видел её в школе несколько раз и никогда не замечал ответного взгляда на себе. Она всегда была рядом с какой-то другой девчонкой, улыбалась ей и смотрела с теплом. Но не странно было видеть на себе сейчас враждебный взгляд и чувствовать прямо повисшее в воздухе: «Если ничего важного — уходи». — О чём ты хотел поговорить? — спросила девушка, не сводя с него взгляда. Она была напряжена и, кажется, нервничала. — Хотел обсудить наш бой. — Он совершенно не знал, с чего начать, и поэтому ограничился короткой фразой. Как ни посмотри, его проблема брала свои корни из семьи, определённо, не самой лучшей. И скажи он сейчас всё как есть — его вряд ли поймут. — Своевременно, — чуть насмешливо сказала собеседница, а потом вздохнула. — Ну и что же там обсуждать? Ну да… Первый курс против третьего. Теория против постоянной практики… Я облажалась. Ты пришёл поиздеваться? Или узнать о моей причуде? Он покачал головой, и девушка удивлённо приподняла брови. — Серьёзно? — В серых глазах мелькнуло недоумение, но у девушки перехватило дыхание, и она замолчала, уязвлённо переведя взгляд куда-то в траву перед своими ногами. Кажется, ей сложно было поверить в это. Однако Тодороки молчал, не зная, что сказать — это не давало ей покоя. — Тогда в чём дело? Она шмыгнула носом и посмотрела на него с мрачным ожиданием. Похоже, она ждала, что он будет над ней смеяться. Думала, что его интересует её причуда и только поэтому он пришёл. Она и предположить не могла, что он может позвать её из-за чего-то другого. — Ты хорошо сражалась. Я был удивлён, что моя причуда на тебя не действует, и я почувствовал, что могу проиграть. Я впечатлён твоими умениями. — Знала бы она, сколько раз он вспоминал предыдущие её бои и даже пересматривал. Пытался понять её причуду, думая, в какой момент он мог решить всё одним простым движением. Он до сих пор считал, что было бы лучше, справься он с ней сразу, в первые же секунды, не доведя всё до того, что есть сейчас. Не доводя всё до этой встречи. — Ну спасибо. — Его слова не успокоили её, и голос звучал грустно, совершенно не убеждённо. Она не понимала, из-за чего он пришёл, и ждала, когда же он скажет это омерзительное: «Но». Он вздохнул, всё ещё не зная, как подступиться к своему вопросу. Особенно зная теперь, как разочарована девушка собой. Она явно считала, что сможет выиграть, что у неё есть шансы. Она вышла в финал, она должна была справляться. Отключить его причуду, победить его в рукопашном бое — таков был её план. И всё бы вышло, если бы он, как и раньше, больше полагался на причуду. И если бы он не решил, что хочет победы. Теперь они оба здесь, разочарованные в себе и сломленные. — Если тебе нечего больше нечего сказать, то я ухожу. Спасибо за похвалу. Эти слова заставили его решиться произнести уже хоть что-то. — Я хотел извиниться, Ран… — Он сам удивился, что назвал её по имени. А сама девушка и вовсе замерла, хотя уже собиралась уходить. — За что? — Она повернулась к нему с совершенно растерянным видом, даже немного ошеломлённым — видимо, его фамильярностью. Она стояла и смотрела на него с непониманием, которое быстро сменилось неожиданным весельем. — За что тебе извиняться, если ты сильнее? Мне просто повезло, что моя причуда обнуляет твою, так, наверное, все считают. Словно родилась, чтобы избегать атак таких, как ты. Ты, наверное, шутишь. Извиниться… — Я хотел извиниться за то, как закончился наш бой. Я был слишком груб. Ты правда очень старалась, и это все видели. Я не хотел проиграть. — Он снова перевёл взгляд на кедр. Ран сжала губы в тонкую линию. Она не знала, что там у него происходит, но всё же признала: она думала, что он плохой человек, но это было не так. Мотивы, по которым он позвал её сюда, никак не совпадали с тем, что она предположила, читая записку. — Ты не был груб, — сказала она спокойно. И её голос сейчас показался Шото более успокаивающим, чем голос матери. — Конечно, я сильно ударилась, когда мы упали, и твои удары до этого были жёсткими и оставили мне синяки. Да и ты сильно охладил мои амбиции — я думала, что смогу победить тебя. Но… Это же был просто спарринг. Я пыталась ударить тебя, ты пытался ударить меня. Я пыталась обездвижить тебя, но ты оказался опытнее и сильнее. Лежать и осознавать своё поражение, было непросто… — Ран вновь поджала губы. — Но ты всего лишь сильнее. — Но ты так злилась на меня. Девушка обречённо вздохнула, опустив голову, прошептав: — Дурак… — Она резко подошла к нему и, посмотрев ему в глаза, сказала уже громче. — Ты дурак? Я на себя злилась. И злюсь. И буду злиться. И я разочарована в себе… Хотя я слишком высоко замахнулась. Попала в финал, всё шло хорошо, и я подумала, что мне может ещё немного повезти… А на тебя просто ворчала, потому что хотелось немного выпустить пар, так что… — Слова извинения застряли у неё в горле и девушка тяжело выдохнула. — В общем, я не понимаю, за что ты извиняешься. Был груб? Просто чушь. Это обычный спарринг. Что там у тебя в голове происходит? Они смотрели друг на друга несколько секунд, после чего Ран отстранилась, отведя взгляд. Кажется, ей стало неловко из-за того, как близко они стояли. Или его упрямое молчание бесило её. — В общем, забудем об этом. Всё в порядке. — Она снова тяжело вздохнула. — Как будто мне так легко со всем смириться… Пока. Надеюсь, мы всё прояснили. Она развернулась и пошла обратно к школе. А он остался стоять на месте, смотря ей вслед. Сугимото Ран… Она не злилась на него, она даже не приняла всерьёз то, что так его напрягло. Возможно, он действительно слишком серьёзно отнёсся к этому. И мать была права — девушка даже не обратила внимания на то, как он обошёлся с ней. Её больше задело собственное поражение. Тодороки впервые задумался, насколько уверена была Ран в своих силах. Увлекшись собственной проблемой, он даже не думал о такой стороне произошедшего. Шото поднял с земли веточку и покрутил её в пальцах. Пушистые длинные иглы были красивого насыщенного зелёного цвета. Говорят, этот цвет успокаивает. Подул ветер, и кроны кедра и клёнов затрепетали, зашуршали. Свежий воздух коснулся лица юноши. Он поднял взгляд к пронзительно голубому небу. Пожалуй, на душе стало немного легче. Думая о том, что он сейчас услышал, Шото пришёл к выводу, что если бы не его дурной отец, с оглядкой на которого он жил все эти годы — ему бы и в голову не пришло так нервничать. Он бы вообще так не убивался всё это время, даже понимая, что поступил, как поступили бы все. Запечатав кедровую ветвь в лёд, Шото медленно пошёл в сторону школы. Стало немного легче, но в его мыслях всё ещё была путаница.