***
Шерлок едва заметно вздрагивает, когда кто-то касается его плеча. Кто-то, кто пахнет кофе и детским питанием. — Ты в порядке? — Джон произносит это так тихо, что, кажется, и не говорит вовсе. Шерлок слабо кивает. Это не совсем правда, но объяснять нет времени. Проблема — если это называть проблемой — таится глубоко под поверхностью обыденного. Джон, конечно, проницателен, когда дело касается детектива, но не настолько. И всё же Шерлоку становится легче от этой ненавязчивой заботы. По крайней мере, порывы ветра больше не касаются кожи, а в ушах не звучит полный чужого отчаяния возглас. Шерлок, наконец, может осмотреть труп. Это дело не тянет даже на тройку по его личной шкале: всё довольно очевидно. Нужно прояснить лишь пару деталей, и пазл будет собран. Но отказаться от расследования он не мог. Не сегодня. Шерлок озвучивает свои наблюдения наполовину, и Лестрейд, к своему собственному удивлению, самостоятельно приходит к нужным выводам. Джон переводит ошеломлённый взгляд с детектива на инспектора, но, к счастью, никак это не комментирует. Грег улыбается и отправляет подчинённых к мачехе убитого. — В моих услугах здесь больше не нуждаются? Тогда я, пожалуй, вернусь к своим опытам, — Шерлок нагловато ухмыляется и покидает помещение. И один лишь Джон понимает, с какой неохотой Шерлок это делает.***
В такси они молчат. Джон вслушивается в звуки радио. Шерлок барабанит пальцем по стеклу, отчаянно стремясь постукиванием заглушить нарастающую головную боль. Она ощущается сильнее, чем это обычно бывает, и Шерлок немного этим обеспокоен. Джон, вероятно, замечает это волнение, потому что поворачивается лицом к детективу и вопросительно приподнимает бровь. — Скучно, — Шерлок отвечает, не отрывая взгляда от окна. Помрачневшее лицо друга детективу прекрасно видно и через отражение на стекле.***
Шерлок привык быть странным. Этот ярлык был с ним всегда — едва ли не с рождения. И когда-то в детстве он верил, что «странный» значит «особенный». Но для окружающих это значило лишь «фрик». А проблема была несущественной. Шерлок просто помнил всё. Абсолютно всё. И Шерлок в детстве был уверен, что все могут также. «А помнишь, три недели назад она одевала синее платье в горошек? На нём ещё было пятнышко от кетчупа? Не помнишь?» «Вспомни! Я рассказывал тебе о той книге на прошлой неделе! Это же так легко!» Шерлока не любили сверстники. Шерлок же не любил их так же. Позже, гораздо позже, Шерлок научился на вопрос «что ты делал вчера?» отвечать банальности вроде «читал книгу», «смотрел телевизор», вместо того, чтобы детально расписывать произошедшие с ним события. Почасово, поминутно, посекундно. Мир оказался таким скучным. А Шерлок умел видеть сквозь время.***
Шерлок медленно открыл глаза. Запах отцовской библиотеки проник в его сознание, перебивая автомобильный ароматизатор, призванный имитировать аромат мяты. Потрескивание поленьев в камине убаюкивало детектива. Шерлок тихо приподнялся в кресле и осмотрелся. Отец сидел за своим столом: в левой руке была зажата кружка с нелепым пингвином в красной шапке. Мистер Холмс медленно водил пальцем по тексту — нелепая привычка, он делал так, когда отрывок казался ему особенно интересным, и прерываться на то, чтобы отыскать потерянную строчку, казалось кощунством. Отец беззвучно ухмыльнулся, кивнул своим мыслям и перелистнул страницу с тихим шелестом. Шерлок тихо — тише бумажного листа — соскользнул с кресла, предварительно выпутавшись из пледа, заботливо накинутого на него. Шерлок протёр глаза и, пытаясь шуметь как можно меньше, вышел из библиотеки. Шерлок не хочет привлекать внимание отца. Голова болит неимоверно, но Шерлока беспокоит совсем не это. Он идёт искать своего молчаливого призрака — девочку без лица, которая снится ему часто-часто, но её никогда нигде нет. Ни на чердаке, ни под половицами. Впрочем, Шерлок знает, что она где-то есть. Где-то в его собственной голове. И она — единственное, что Шерлок к своим двенадцати годам не в состоянии вспомнить. Шерлоку тридцать восемь, и об Эвр Холмс он теперь уже всё знает. Но он вновь поднимается на чердак. Потому что Шерлок знает, что она там. И Шерлок знает, что её там нет. А ещё неважно, двенадцать ли Шерлоку лет или тридцать восемь — он убеждён, что, если не придумает, что делать со своей памятью, его голова просто-напросто взорвётся.***
Шерлок по-прежнему смотрит в окно кэба и внимательно следит за тем, чтобы дыхание не учащалось, а на лице не отражалась гримасса боли. Джон — врач. И хороший врач. Он распознает симптомы мигрени. Поэтому Шерлок и смотрит в окно. Поэтому Джон и следит за ним неотрывно. Шерлок хочет сказать, что с ним всё в порядке. Что это порою случается, и в этом нет ничего страшного. Шерлок правда хочет сказать это. А ещё больше он хочет сам поверить в собственную ложь.***
Шерлоку двадцать два. Наверное, возможно. Он не помнит. И это лучшее, что когда-либо происходит с ним. Он глотает пыльный воздух большими глотками, упиваясь возможностью здраво мыслить. И задыхается от неё же. Шерлок лежит в каком-то притоне. Под спиной — прохудившийся матрас. Над головой — потолок с осыпавшейся штукатуркой. Шерлок едва может вспомнить своё собственное имя. И это прекрасно. Перед тем как снова оторваться от реальности, от земли и гравитации, от собственной памяти… Перед этим Шерлок смеётся. До слёз, до черноты перед глазами и хрипоты в голосе. Шерлок, наконец, может остановить ход собственных часов-воспоминаний. Шерлок может остановиться. Замереть в моменте. Шерлок может зацепиться за настоящее. Шерлок может хоть на секунду остаться собой единственным. Его мультивселенная из отрывков-мгновений собственной жизни сжимается до острия иглы, пронзающей кожу на локтевом сгибе. Шерлок чувствует себя властелином времени. Шерлок открыл для себя секрет вечной жизни. И Шерлок задыхается в своём бессмертии.***
Майкрофт устало вздыхает, потирает переносицу, молчит. Шерлоку шестнадцать — тридцать восемь — двадцать пять. Он расползается на куски. Расслаивается. И не может собрать себя заново. Шерлок в точке невозврата. Инфинитная траектория огибает его самосознание, гравитационным полем мигрени разрывая собственное «Я» на части. Что-то из этого он, кажется, произносит вслух. Майкрофт качает головой. В его руках зонт-трость. Пальцы вжимаются в рукоять с такой силой, что костяшки синеют. — Это кульминация боли, если перетерпишь сейчас — потом будет легче. Легче всё никак не становится. Шерлок по-прежнему не одно целое. Шерлоку тридцать восемь. Эта мысль — якорь, который не даёт утонуть в потоках информации. Всё происходящее на самом деле похоже на прорыв дамбы. Шерлок знает, что Чертоги затоплены. Он лишь надеется удержаться на плаву. В настоящем. — Шерлок!***
— Шерлок, что с тобой? — Джон обеспокоенно сжимает его плечо. На секунду Шерлок не может вспомнить Джона. Шерлоку шестнадцать? — Эй! — Джон поворачивает его лицом к себе и смотрит прямо в глаза. Да, Шерлоку определённо тридцать восемь. И он знает своего соседа и друга уже много лет. Но это не отменяет того факта, что голова детектива раскалывается на части. Музыка отвратительна. А от потряхивания автомобиля тошнит. И Шерлок не хочет, чтобы его касались. Он хочет остановиться, закрыть глаза, и чтобы в голове перестало колоть, шуметь, трещать, давить. Кое-что всё же сбывается: такси останавливается, и Шерлока, к радости водителя, не выворачивает. Это, вообще говоря, не отменяет мигрени, но детектив испытывает огромное облегчение от остановки. Джон быстро отдаёт таксисту деньги и, не дожидаясь сдачи, помогает Шерлоку выбраться из салона. Детектива укачивает. Шерлоку кажется, что он на море.***
Ему четырнадцать. С родителями и Майкрофтом они стоят на палубе новенькой яхты. Брызги солёной воды попадают на кожу. Шерлоку холодно и неудобно свешиваться с перил, но он не хочет упустить ни единой детали: чайка нырнула и вынырнула уже с рыбёшкой в клюве, рыбаки с той лодки помахали ему рукой. Солнечные блики танцуют на воде, солнце припекает кожу. Шерлок улыбается во весь рот. Он знает, что не забудет ничего из этого даже если захочет, но глупая мысль «увековечить» не даёт ему покоя. Шерлок хватает фотоаппарат из отцовской сумки и делает снимок за снимком. Родители. Вода. Небо. Солнце.***
— С этим можно бороться. — Да, отлично, замечательно! Только твоего занудства здесь и не хватает, Майкрофт! Шерлок сжимает голову в ладонях. Ему больно-больно-больно. Таблетки, те, что прописала врач, не помогают. Совсем. Шерлоку кажется, что в голове у него воздушный шарик. Он медленно раздувается, вдавливаясь в череп. Шерлок всё ждёт, когда же он лопнет. Майкрофт не помогает тоже. — Отвали! — единственное, что могло бы помочь Шерлоку сейчас хоть немного — тишина. К несчастью, Майкрофт иного мнения. — Я всего лишь хочу помочь. — Всего лишь? Всего лишь! Я помню всё. Всё! Я не могу ничего забыть, и из-за этого моя голова болит так, словно разрывается изнутри! Чем ты можешь помочь? Скажи, чем? Майкрофт, не заботясь о выглаженных чистых брюках, садится на пол рядом с Шерлоком и мягко улыбается. — Если ты не можешь ничего забыть, братец, то почему пытаешься? — Потому что… — Шерлок не знает. Он замолкает. — Я думаю, — Майкрофт говорит тихо, — что с этим можно бороться иначе. Если ты не можешь удалить, то можно попытаться спрятать. — Спрятать? — Да, — Майкрофт кивает, — ты что-нибудь слышал о «дворце памяти»? — Да, это мнемонический приём. Как мне это поможет? — Что если… Ты воссоздашь нечто похожее у себя в голове. Не для того, чтобы запомнить что-то, а… Для систематизации. Майкрофт пожимает плечами, и Шерлок смеётся. Майкрофт почти на полжизни старше, но ему наплевать. — Самая глупая из всех твоих идей, Майкрофт! Впрочем, за их маленькой беседой головная боль чуть уменьшилась. Майкрофт с улыбкой наблюдает за братом. И на свои «важные правительственные дела» почему-то не спешит.***
Шерлок ощущает, что кто-то помогает ему взобраться по лестнице. Он не знает, что это за лестница. Он не знает, кто ему помогает. Шерлок концентрируется на том, чтобы переставлять ноги и не заваливаться. Возможно, он пьян. Шерлок не знает, что это за воспоминание и воспоминание ли это. Лестница кажется слишком длинной. Зачем ему вообще подниматься? — Шерлок, постарайся не отключаться. Голос кажется слишком знакомым. Шерлок пытается вспомнить, и это забавно, потому что обломки Чертогов не способны дать ему нужные ответы, несмотря на то, что хранят в себе все — абсолютно все — воспоминания без возможности удаления. Шерлок начинает процесс форматирования. Не слишком-то рассчитывая на успех. Впрочем, это и не нужно. Плечо, на которое Шерлок вынужден облакачиваться, оказывается достаточно твёрдой опорой. Шерлок почему-то совершенно не боится упасть.***
— Афганистан или Ирак? У человека напротив — знакомого незнакомца — выражение лица, должно быть, можно было бы назвать удивлённым. Очень удивлённым. Оно и не удивительно. Психосоматическая травма. Бывший военный. Врач. Шерлок может разложить всю свою жизнь на мгновения. Прописать исходный код собственного существования, но всё равно упустить всё самое важное. Шерлок не помнит эту встречу так, как хотелось бы. Он помнит образцы крови, синяки на трупе, забытую плеть. А человека, что спас его днём позже, не помнит почти совсем. Он помнит информацию, факты. Вот только Джон Ватсон — не информация. Не сведения о работе, профессии, семье. Не трость и психосоматическая хромота. Джон Ватсон — это динамичная композиция для оркестра. И несмотря на то, что Шерлок давно уже знает все ноты, они отчего-то раз за разом звучат по-новому.***
Шерлок берёт в руки скрипку. Маленькую детскую скрипку. Ему кажется, что с такой несуразицей он выглядит глупо, но Мамочка счастливо кивает. Поэтому Шерлок поднимает смычок. Первые звуки сложно назвать мелодичными. Шерлок мог бы сравнить это с воплями дворовой кошки. Но преподаватель показывает, что делать. Раз за разом. Воздух уже трещит от напряжения и скрипа инструмента в маленьких руках скрипача. Шерлок уже почти готов, наплевав на всё, выбросить нелепый инструмент, но неожиданно из скрипки звучит что-то похожее на птичье пение. Ну или короткое чирикание. Шерлок на пробу повторяет взмах. Звук выходит чище. Ярче. А в голове Шерлока будто образовывается вакуум. Неожиданно Шерлок понимает, что хочет заставить скрипку петь. Не важно сколько времени на это уйдёт. Потому что, играя на скрипке, он будто бы забывает обо всём на свете. И это очень хорошо.***
Джон помогает Шерлоку опуститься на диван. Доктор крутит в руке телефон, но, похоже, что-то решив для себя, кладёт его на журнальный столик. Джон уходит на кухню. Шерлок же постепенно приходит в норму: в ушах перестаёт звенеть, перед глазами не маячат цветные пятна. Шерлок не знает точно, временно ли это, но облегчение накрывает его, словно пуховое одеяло перед сном. Постепенно мысли проясняются: Шерлок теперь вполне способен отличить воспоминание от реальности. По крайней мере, он надеется на это. Джон возвращается из кухни со стаканом воды и болеутоляющим. — Что с тобой происходит? — Джон взволнованно осматривает друга, но детектив теперь выглядит почти как обычно, разве что неестественно бледен. — Ничего. — Оно и видно, — Джон поджимает губы.***
Эти приступы происходят на самом деле не так уж и часто. Дворец памяти оказывается неплохим местом для хранения лишних воспоминаний. Чертоги Шерлока просто огромны: они занимают собой половину Лондона. И с каждым годом всё разрастаются, и разрастаются, и разрастаются. С момента их создания приступы случались лишь трижды. Но каждый раз это было невыносимо. Чертоги будто смывало ударной волной до фундамента: воспоминания выходили из-под контроля. И на какое-то время Шерлок терялся во всём этом нагромождении картинок, мгновений. Дважды плотину срывало из-за эмоциональных вспышек: после «падения» и после смерти Мэри. Сейчас же Шерлок не знал причины разрушения опорных стен воздвигнутой конструкции. Возможно, Чертоги просто следует перестроить. Впрочем, даже с этими приступами — всё лучше его жизни до двадцати лет, когда он мог пережить любое мгновение жизни заново столь ярко и живо, что это сводило его с ума. Теперь, за исключением редких приступов, Шерлок почти обычный человек — он может забывать прошлый день, день из прошлого месяца, прошлого года. Пусть даже это и не совсем так. Но Шерлоку хочется думать, что он в порядке.***
— Джон? Шерлок устало приподнимает веки. Гостиная погружена в полумрак, мягкий свет с улицы рисует на полу блики. Он поворачивает голову набок, чтобы увидеть, наконец, неожиданного гостя. — Мэри? — Шерлок слегка приподнимается на локтях, но сомнений в собственной правоте не возникает: Мэри с округлым животом стоит у дверей и всматривается в полумрак комнаты. Странно, Шерлоку приснилось, что она погибла. Сознание умеет странно шутить. — О, Шерлок! — она радостно улыбается, теребя шарф на своей шее. — Я не могла дозвониться до Джона, поэтому подумала… Может он здесь? — Нет, — Шерлок просыпается окончательно и встаёт с дивана, — он отключил телефон, потому что сейчас проводит операцию в клинике. — Оу. — Он предупредил меня, что ты, возможно, будешь его искать. Но тебе не стоило ради этого пересекать полгорода. Ты могла бы просто позвонить. — О, да, — Мэри хмыкнула и покачала головой, — точно, это было глупо. Они с Шерлоком улыбнулись. — Ну… Раз уж ты здесь, может, расскажешь, зачем тебе так внезапно понадобился Джон? Но сначала, думаю, тебе стоит присесть и отдохнуть. — Ха, спасибо за заботу! — Мэри вошла в гостиную и плюхнулась в кресло Джона. — А дело в том, что я чертовски хочу съесть дыню. — Дыню? Мэри энергично кивает. — И ради этого ты проехала пол-Лондона? — Шерлок её не понимает. Вот совсем. Мэри кивает ещё энергичнее. — И ты хочешь, чтобы я достал дыню? — Нет. Она внизу. В пакете. — Ты ехала пол-Лондона с дыней? — Что-то вроде того. Они молчат пару мгновений. У Шерлока в голове будто что-то замыкает. Мэри закатывает глаза. Наконец, детектив интересуется: — И что от меня требуется? — Боже, Шерлок. Я считала тебя сообразительней! Просто нарежь её! Шерлок ещё несколько секунд просто смотрит на Мэри, а потом идёт за дыней, оставшейся в прихожей.***
— Шерлок! Шерлок открывает глаза снова. Ему очень хочется поесть дыню вместе с Мэри. Дождаться Джона и вместе посмотреть очередной глупый фильм. У Шерлока уходит около пяти секунд, чтобы осознать, почему это невозможно. — Шерлок, пожалуйста, скажи мне: ты принимал что-то? — Джон с обеспокоенным видом меряет гостиную шагами. — Если ты о наркотиках, то нет, — Джон облегчённо выдыхает. Шерлок же договаривает: — впрочем, они-то как раз и могли бы помочь. — Нет, Шерлок! Наркотики это не решение! Шерлок согласно кивает. Он уже знает это. Когда умерла Мэри, Шерлок уже пытался, но это не помогает. Даже наркотики не способны полностью уберечь его сознание от рекурсивной промотки воспоминаний. От чувства вины. Джон же тем временем садится на пол перед диваном. Совсем как Майкрофт когда-то. — Что я могу сделать? — во взгляде Джона решимость. — Ты уже делаешь достаточно, благодаря тебе я могу зацепиться за реальность, — хочет сказать Шерлок, но вместо этого он лишь произносит: — я хочу спать. — Нет! Пока я не пойму в чём дело… Возможно, ты просто не проснёшься! Шерлок мягко улыбается.***
Скрипка в руках Эвр поёт, дышит, живёт. Шерлок же лишь сидит и слушает, пока последние звуки не рассеиваются в воздухе. Эвр молчит. Она не говорит больше. Но, на самом деле, Шерлоку это и не нужно. — Мне иногда кажется, что я тоже лечу в самолёте, — говорит Шерлок смычком по нотам. Эвр отвечает ему пятой симфонией. — Я, кажется, тону в собственном «я», — разлагается по до-ре-ми. Эвр мягко улыбается и откладывает скрипку. Она поднимает вверх раскрытую ладонь. Она загибает пальцы. Пять. Шерлок вычищает свои Чертоги от обломков. Четыре. Шерлок набрасывает в голове план Лондона. Три. Шерлок распахивает все двери. Два. Шерлок снова помнит всё и сразу. Один. Воспоминания расходятся по комнатам.***
Шерлок поднимается по лестнице. Каждый шаг даётся ему с трудом. Шерлок прекрасно знает, кто ожидает его на крыше. А ещё Шерлок знает будущее. Шерлок видит время. И он знает точно, что никакой Мориарти не победит. Пока настоящее под защитой храброго солдата в гостиной на Бейкер-стрит… Шерлок всесилен.