Сумасшедшая

В жизни Рон выглядел иначе, не так, как на колдографиях в выпусках «Ежедневного пророка», и именно поэтому продолжал быть идеалом в глазах Лаванды. Колдографии не умели передавать совершенство. Их создавали для того, чтобы они подчеркивали недостатки, а когда недостатков не находилось... человек просто казался другим. Рон посмотрел сквозь нее, но все равно узнал: — Лаванда? — и улыбнулся неловкой улыбкой очень уставшего человека. — Рональд, — она тоже улыбнулась, отчаянно пытаясь не копировать при этом еще и его позу. Не было смысла отрицать — за те годы, что они не встречались вот так, лицом к лицу, Рон изменился, и дело было, конечно же, не во внешности. Его взрывной характер успокоили новые шрамы, любовь к квиддичу задушила требовательная работа, честолюбие растоптали все те же газеты и собственные неудачи. Ничего из этого не имело для Лаванды значения. Она не могла отвести взгляда от его лица, от прекрасных синих глаз в обрамлении светлых ресниц. — Что ты здесь делаешь? Наверное, он очень удивился, встретив ее у порога собственного дома — неожиданно маггловского, — в такой ранний час в утро субботы. — Жду тебя, — честно ответила Лаванда. — Нам надо поговорить. — Что-то случилось? — Рон произнес это так участливо и почти заботливо, что ее сердце сладко сжалось. — Не со мной. С тобой. Он непонимающе моргнул. Выражение его лица стало абсолютно умилительным. Лаванда наклонила голову набок и постаралась выглядеть убедительно грустной: — Я имею в виду тебя и Гермиону. Мне очень жаль, что у вас ничего не вышло. Взгляд Рона безо всяких причин стал колючим и злым. — Ага, жаль тебе. И не лень было приезжать в такую даль и такую рань для того, чтобы издеваться надо мной? Все никак не можешь забыть, да? Его слова были злыми и острыми как ножи. Ножи эти вонзались в сердце Лаванды, и кровь заливала ее душу. Их встреча должна была быть другой. Должна была, она точно знала! — Нет, вовсе нет. Я хотела только... — Что же ты хотела? А? — Рон так взмахнул руками, что создалось впечатление, будто он пытался прогнать назойливых ворон с только засеянного поля, а не ее с лужайки перед домом. — Предложить себя на замену? Как славные школьные времена, Лав? Не смеши меня! Лаванда не могла выдавить и слова. Случилось нечто непредвиденное и непоправимое: ее идеал гнил прямо у нее на глазах. Этого не должно было случиться. Может быть, еще не поздно все остановить? Сохранить ее идеал нетронутым? Как спасти Рона? Как защитить его? — Просто... исчезни, — сказал он и отвернулся. Ему явно не хотелось больше продолжать этот бессмысленный разговор. Лаванда сжала в ладони палочку. Рон поднялся на первую ступеньку из трех. «А что если он никогда не был идеальным? Может быть, колдографии никогда не лгали, и он был таким всегда — испорченным, изуродованным, пустым, но ты не замечала этого?» — вдруг ехидно прошептал новый для Лаванды голос. Это было больнее, чем удар под ребра или вырванный с корнем ноготь. — Замолчи! — завизжала Лаванда. Она сделала несколько взмахов палочкой еще до того, как успела осознать это. Где-то на краю сознания чужой и одновременно знакомый женский крик запоздало подсказал Лаванде решение, которое она уже приняла. На белых стенах и двери дома Рона появились длинные глубокие следы, как если бы кто-то прошелся по ним топором. В воздухе залетали щепки и отлетевшие куски белой краски. Рон оступился, сделал неловкий шаг назад и упал на землю, не издав ни звука. На его разорванной белой рабочей рубашке быстро расползались темные следы, а тело начало биться в настоящих конвульсиях. Лицо Рона превратилось в одну большую и пугающую рану. Впрочем, глядя на него, Лаванда почему-то чувствовала не страх, а облегчение. Она неспешно подошла, присела рядом. Под коленями было немного скользко и влажно, но при этом по-странному... тепло? — Ты прекрасен, — прошептала Лаванда, убирая испачканные пряди со лба, где под кровью, разошедшейся кожей и разорванными мышцами можно было рассмотреть немного белой кости. Рон не двигался и не дышал. Лаванда снова взялась за палочку — на этот раз почти осознанно, — и наскоро зашила порванную рубашку, чтобы скрыть длинные порезы на его груди и животе. Их вид почему-то заботил ее больше, чем дыра на его лице. Где-то недалеко завывали сирены маггловских полицейских машин. — Все будет хорошо, — Лаванда улыбнулась Рону на прощанье и закрыла ему левый глаз. Правый остался лежать на первой ступеньке.