Здоровый эгоизм

Ужин был чем-то потрясающим — Жерар умел удивлять. Если честно, то Амели и не думала, что одно из многих её выступлений закончится этим. «Ах, Жерар», — проурчал голос в голове. Вечер действительно шёл просто чудесно. Лакруа был одним из тех романтиков, которые делали каждое свидание интересным, в меру романтичным и оригинальным, продуманным до мелочей. И, казалось, ничего не могло испортить столь прекрасного свидания. До определённого момента. — Что с рукой? Уничтожить всё одной фразой. Это в духе Жерара, как бы ни хотелось Амели это отрицать. Улыбка на ее лице тут же сменилась холодной маской безразличия, но Жерар видел, что в глазах его спутницы плескался гнев, который она могла выпустить наружу, и в таком случае вечер бесповоротно был бы испорчен. Но он же не мог не спросить. Не мог не поинтересоваться, потому что бинт на запястье, пусть и эластичный, настораживал. Всегда возможно, что она просто повредила руку на репетиции, но мужчина не желал прослыть глупцом, которому плевать на физическое состояние своей избранницы. Сегодня ему повезло. Гийяр держала себя в руках и, промокнув губы салфеткой, вздохнула. Развязывать запястье не хотелось, по крайней мере, не здесь, не в дорогом ресторане, в котором на них смотрели, как на диво дивное. Или, точнее, на неё. Известная прима с неизвестным мужчиной, который не является её соулмейтом, — хорошая тема для пересудов, разговоров и скандальных статей. И подогревать интерес прессы к их отношениям Амели не хотела, показав Жерару прямо сейчас свою руку. Израненную в очередной раз. Сколько бы она ни пыталась избавиться от инициалов на её идеальной белоснежной коже — всё впустую. Они проступали вновь на израненной руке, словно клеймом. Гийяр понимала: даже если она и вовсе этот участков кожи вырежет, ничего не изменится. Появится в другом месте или на шрамах. Так или иначе, чужое имя, не значащее для неё ничего, будет преследовать всегда. — Ничего страшного… просто… — Ты снова пыталась вырезать его, верно? Так сильно раздражает? — Да. Я пойму, если ты захочешь уйти, как и все до тебя… правда, я пойму, но мне казалось, что ты другой. Не подвержен этим глупым предрассудкам. Я ведь не ошиблась? Я никогда не видела… его. И не хочу, если честно. Жерар улыбался устало, но всё-таки искренне, подтверждая слова балерины кивком. Он столько раз уже говорил, что никогда не покинет Амели, если только она сама того не пожелает. И дело даже не в том, что Жерару банально не к кому уйти — он стерилен. Лакруа действительно любит приму. Достаточно сильно, чтобы в своих намерениях быть непоколебимым. И всё-таки взгляд отвести от бинта на руке мужчина не мог, лишь цокнул неодобрительно языком, дескать, зачем же себя калечить? Амели игнорировала, продолжая как ни в чём не бывало свою трапезу. Видимо, тема исчерпана на сегодня. Тем лучше. Этот мир изменился: люди стали слишком зависимы от судьбы, от своего предназначения. И это лишало надежды таких людей, как Жерар, которым не посчастливилось иметь в этом мире собственную пару. Людям, чьи руки абсолютно чисты. Клеймо стерильности на всю жизнь. Можно было бы, конечно, сделать татуировку и не ощущать больше осуждающих взглядов сослуживцев, начальства и просто окружающих людей, с которыми приходится контактировать в повседневной рутине. Но Жерар не из тех, кто вот так просто идёт в обход. Не желая прогибаться под жестокие реалии этого мира, он носит футболки, рубашки, рукава которых закатывает до локтя, открывая свои белые запястья. Ему плевать уже очень и очень давно. — Ma chérie, — едва заметно улыбнулся француз, прерывая затянувшееся молчание. Он осторожно сжал в своей горячей и грубой руке руку Амели и прошептал. — Воистину глупость бежать от такой женщины, как ты, просто потому, что она якобы «занята». Запомни, я люблю лишь тебя и, если ты сама не пожелаешь, не покину в ближайшую вечность. Мастер громких слов, Жерар ощутил, как на загривке волосы встали дыбом. То ли от страха, то ли от банальной ревности и гнева. Он слишком любил эту женщину, которая смотрела на него не как на урода, а как на мужчину, с которым действительно возможно создать семью. Мужчину, с которым будешь, как за каменной стеной, и это действительно так. Гийяр ни на йоту не ошибался, думая так. — Я ни за что тебя не брошу, обещаю, — мягкий поцелуй в руку. Жерар ловит себя на мысли, что он готов сделать ради счастья этой женщины всё. Готов просыпаться рядом с ней утром, готовить завтраки, целовать её нежную кожу, поцелуями этими и будить её, мурлыча приятные пошлости на ухо. Слишком идеально, чтобы быть правдой, для такого урода, как он. Это коробит. Но ведь Амели сразу знала, с кем идёт в тот вечер на ужин. Знала, что он «стерилен». Конечно, с научной точки зрения ещё не доказано, что подобные Лакруа люди действительно не могут иметь детей: слишком мало случаев брака с подобными индивидами зафиксировано. Может быть, всё врут? Впрочем, видимо, молодую графиню подобные вещи не слишком беспокоят. Тем лучше. Амели прервала череду разнообразных мыслей в голове Жерара, приподняв фужер с шампанским. — За нас? — За нас. *** На лес только опустились сумерки, но Жерар уже ощущал всем своим телом, что, как только он перестанет копать, сразу же околеет. Поэтому медлить нельзя ни минуты, если он не хочет заболеть. Проблема заключалась лишь в том, что весь процесс замедляла промёрзшая земля. Пару раз он уже был готов на всё плюнуть и поехать на озеро к чертям собачьим, но тогда вероятность, что тело найдут, возрастала. А Лакруа был слишком хорош в заметании следов собственных грехов так, чтобы никто и в жизни не нашёл улик. Именно поэтому он копал долго, упорно, лишь изредка реагируя на какой-то шорох или шум. Тело едва ли двигалось, а уж звуков и вовсе не издавало — об этом Жерар позаботился заранее. Даже мычания не было слышно, чему француз был невероятно рад. Когда жертвы кричат, это сбивает весь романтический настрой. Он не убийца, нет, — просто военный, которого обучили убивать тихо и незаметно. Такова уж его работа, и ранее подобные навыки он никогда не применял вне, но сейчас ситуация вырисовывалась не самая приятная. Жерар знал предначертанного своей теперь уже жены. Знал его в лицо, пробил по базе данных и следил, чтобы тот держался подальше. И до недавнего времени всё было идеально. Они с Амели даже не пересекались, но, когда субъект имел глупость заявиться в театр, где выступала Амели, Жерар не стал медлить. Вылезая из ямы, Лакруа жадно вдохнул морозный воздух и, потягиваясь, посмотрел на тело. Предначертанным Амели оказался паренёк, быть может, лет на пять их обоих младше, худощавый заморыш в очках. Определённо это был не конкурент широкоплечему, крепко сложенному Жерару. И всё-таки Лакруа предпочел перестраховаться во всём, даже несмотря на наличие кольца на безымянном пальце балерины. Так спокойней будет. Когда агент подошел к пареньку, тот начал дёргаться в попытках путы скинуть с себя, но Жерар вяжет на славу. С такой супругой научишься и не такому. Юноша увидел и понял: это его конец. Не понимал только, за что, но и не спрашивал. Ему возможности не дали. — Тш-ш-ш. Не шуми, ma chérie, — покачал головой Лакруа и, закинув тело на плечо, понес в сторону свежевскопанной могилы. — Ты уж извини, друг, но здесь либо ты, либо тебя. Ничего личного, но мне бы не хотелось, чтобы такой заморыш, как ты, разрушил весь мой многолетний труд, сам того даже не осознавая. Обещаю, всё закончится быстро. Тело упало на промёрзлую землю с характерным шумом. Жерар мог поклясться, что этот удар выбил из юноши весь его дух. Взводя курок, мужчина в очередной раз бросил взгляд на свою жертву. Нет, он не привык убивать вот так беззащитных и слабых. Поклялся же защищать их, и что, все принципы насмарку? Жерару было стыдно, и одновременно с этим он понимал: иначе никак. Либо он, либо его. И, как любой нормальный человек, имеющий долю здорового эгоизма, он, разумеется, выбрал себя. — Прости. Если бы ты был на моём месте, поступил бы точно так же. Грохот от выстрела, пронзающий тишину спящего леса, — то, что будет преследовать Жерара ещё долгие годы, но о чём он не пожалеет никогда.