Расслабься, герой

Ганс беспринципный, наглый, навязчивый и до безобразия умный. Усмехается тонко, понимает, черт возьми, почему ему сейчас так тяжело, почему взгляд рассеянный, а руки дрожат. Понимает, что дело в ждущей у храма блондинке, что замер Адлет сейчас в нерешительности не от неправильности или абсурдности происходящего, а из-за сомнений, борьбы чувств и желаний, чувства вины, главное, непонятно перед кем и зачем. Понимает все и прекрасно, и все равно ничего не требует, молча улыбается и прижимается ближе, ловит губами чужое дыхание, переплетает их языки, обнимает за шею и ненавязчиво утягивает за собой на траву. Адлет молчит, почти не двигается, только давится горячим воздухом, который сейчас у них на двоих, и смотрит на прикрытые веки, дрожащие ресницы, да путающиеся перед глазами серые волосы. Ганс не настойчив, но уверен, руки у него не только для убийства и это даже неудивительно, хотя, конечно, очень приятно. Адлет прикрывает глаза, двигает губами навстречу и склоняется ниже, вжимаясь в податливое и охочее на прикосновение тело. На периферии сознания у него стоит Фреми, с взглядом зверя и сердцем каменным и разбитым, преданная всеми, сама собой, нуждающаяся в нем, в его чувствах. Под ним улыбчивый Ганс, изломанный убийца, отчаянный наемник, все еще желающий верить в людей, все еще верный и до ужаса понимающий. Адлет рычит, стискивает его бока руками, лбом упирается в ключицу и жмурится до рези в глазах, пытаясь унять то отвратительно-грязное чувство внутри, которое разъедает и щекочет внутренности. Которое словно подтверждает, ты такой же грязный и отвратительный, никчемный и ни на что не способный. — Расслабся, герой, — глубоко дыша, шепчет Ганс и снова улыбается, запрокидывая голову и упираясь затылком в ствол дерева. — Я ничего не требую от тебя. Расслабся, — снова выдыхает и отстраняет за плечи, почти мягко заглядывает в глаза, наклоняя голову к плечу, — Расслабся, — повторяет и сам же давится не высказанными словами. Адлет смотрит почти жалобно, качает головой и садится плечом к плечу, упираясь спиной в жесткую кору. Прикрывает глаза, выдыхает слишком безнадежно и не отстраняется, когда чужие губы снова накрывают его собственные. Ганс осторожно наваливается, вплетает ладонь в дерганые пряди, и седлает бедра, упираясь коленями в твердую землю. Второй рукой обнимает за шею, гладит большим пальцем проступающие венки и доверительно жмется, словно и правда изломан больше, чем Фреми. Больше, чем он сам. Адлет опять жмурится, вскидывает руки и прижимает ближе к раненому телу, скрытому одной порванной рубашкой. Отвечает напористо, почти кусаясь, кружит языком во рту и дышит чужим воздухом, сплетая дыхание. — Расслабся, герой, — отстраняется Ганс, нервно улыбаясь. — Расслабся. Адлет усмехается, машет стоящей на периферии сознание изломанной Фреми, и касается руками сидящего на нем, изломанного, Ганса. Он самый сильный герой в мире, его обязанность чинить изломанные души. А о своей он подумает чуть-чуть позже. Возможно даже успеет до того, как сам окончательно сломается.