***
Эмма очнулась от сильного раздражения на коже, которое углублялось и всё шло дальше, задевая, казалось, даже кость, что хотела раствориться под этим болевым действием. Она закричала, заставив Мишель убрать кислоту и надавить на колпачок пальцем, чтобы она не испарялась. Она с огромным трудом открыла глаза. Чётко видеть она не могла, поэтому вместо человека, который стоял перед ней, она видела только силуэт. Даже по очертаниям она могла догадаться, кто же это. — Мишель? Манхам широко улыбнулась, радуясь тому, что её имя так быстро назвали. — Просыпайся, хватит спать. Мне скучно. В какой-то степени, Эмме повезло, что она видит только силуэт: увидела бы карие глаза, которые так и источали безумие, были наполнены им до краёв, то растеряла бы все свои мысли и не смогла после говорить. Оно пугало, его было так много, что даже странно — как оно помещалось в одном этом маленьком девичьем теле? Просто она его долго сдерживала внутри. Безумие поселилось в ней ещё со смертью Мэй, разрастаясь всё больше и вытесняя сущность самой Мишель. Никто этого не замечал, потому что она никому не была нужна, всем было не до неё. Когда она решила присоединиться к предателям, она хотела просто спасти всех остальных, и сделать это так, чтобы обошлось без лишних жертв — этого хотела Мэй, поэтому Мишель решила закончить дело за неё. Но её заполняло безумие, и цель изменилась: вместо спасения, она сделает так, чтобы все страдали как можно больше, чтобы они почувствовали на собственной шкуре, что такое смерть. — Что ты делаешь? Разве ты не с нами? — Я? С вами? Мишель заливисто рассмеялась, чуть подняв голову и закрыв глаза. Это звучало очень забавно. — Вы убили Мэй. Как я могу быть с вами? Но и без взгляда Эмма понимала, что Мишель потеряла рассудок. Это место оказалось сильнее и погубило её, поглотило личность той весёлой девчушки, которая сияла и излучала оптимизм больше, чем кто-либо в этом месте. Она проиграла. — Не мы, Мишель. Одумайся! Мы все здесь одно целое, мы... — Заткнись, ты! Она брызнула кислотой той на лицо, отчего весь подвал услышал девичий крик, переполненный болью. Она оглушила её, заставляя забыть обо всём другом, медленно пожирая кожу на щеках и носу, благо на глаза и губы не попало. Но это было не лучше, такая волна боли заставила её испытать сильнейший шок. А Мишель всё говорила, не обращая на этот дикий крик никакого внимания. Он раздражал, не более того. — Хватит, ты заслужила, — она пнула её в живот ногой, отчего у Эммы перехватило дыхание, а от шока и боли ей показалось, что она сейчас задохнётся, не в силах сделать вдох, — с чего вы взяли, что мы здесь семья? Здесь каждый сам за себя. Связаны узами только родственники, которых здесь хватает. Я была одна, но мне помогла Мэй. И вы забрали её у меня! Это вы виноваты! Вы все! Умрите! Она отбросила склянку с кислотой в сторону, стекло разбилось от удара и вся жидкость оказалась на полу. И пусть, она больше не нужна. Мишель взяла кинжал и провела кончиком по лицу девушки, там, где кислота уже изуродовала когда-то красивую и нежную кожу. Пока она только частично слезла или же стала красной, но Эмме казалось, что оно полностью горит, и от холода лезвия лучше не стало, тем более, что оно оставило длинную царапину. А потом посыпался град ударов по всему телу, заставляющий Эмму слабо трепыхаться в кандалах. Она хотела смерти, чтобы не чувствовать это, но не смела молить о ней — ведь её ждут там, дома. Она не может сдаться и опустить руки. — Проси о смерти! Эмма упорно ничего не говорила, только кричала и кусала губы до крови. Её крики слышали все.***
Крики доносились со всех сторон, но один особо выделялся. Иван нахмурился, не понимая, что же там Мишель делает с Эммой. Разве она не должна быть помягче, чем кто-либо ещё? — Кто с ней? Санитары? — Нет, Мишель. Людвиг недоверчиво нахмурился, глядя в сторону, откуда доносился этот крик. Брагинского удивляло такое хладнокровное спокойствие, но он чувствовал, что Байльшмидт озадачен за сохранность жизни других, в особенности своего брата, что сейчас был в руках санитаров. — Это вы так помягче с нами? — Я не знаю, что она делает. Но мы думали, что от неё меньше всего будет урона, потому она и пошла к кому послабее. Иван бы с радостью выпустил на ком-нибудь весь пар, но при условии, что это будет посторонний человек. Людвиг под это описание явно не подходит. Они не были раньше лично знакомы, только слышали друг о друге от Гилберта, в котором и заключалась проблема. Он был их связующим звеном. Для обоих он значил много и был близким человеком, поэтому Иван просто не мог позволить себе обходиться с Людвигом по-зверски. Поэтому он не знал, что взять и как с ним обходиться. Если он не оставит на нём увечий, то достанется самому Ивану, причём так, что тот больше глаза открыть не сможет. — Ай, ладно, и так сойдёт, — буркнул Брагинский и пошёл в мордобой. Зубы не повыбивает, но лицо приукрасит. Шрамы украшают мужчин, так?***
Скотт попросил оставить его одного, чтобы ему легче думалось. В комнате царил лёгкий полумрак, нарушаемый лишь тусклой лампой. Они перебрались из гостиницы к тому самому знакомому, где пространства было достаточно, а Скотт мог восстановиться. Теперь он сидел и пытался придумать более действенный план, и сделать это так, чтобы обошлось без потенциальных жертв. Он устал, сидел уже около четырёх часов и отказывался есть. Он нервничал, но пытался сосредоточиться. Должен быть способ вытащить всех оттуда, а сейчас вся надежда на него. Снаружи больше шансов, здесь есть помощь, а сам Скотт помнит строение здание и выдержку каждого хотя бы приблизительно. В дверь тихо постучали и вошли. Скотт устало оторвался от исчерченной бумаги, карандаш затупился. Он исписал около восьми листов с обеих сторон, делал чертежи, рисунки, но всё не то. — Что-то случилось? — Нет. Можно я здесь посижу? — Конечно. Это была Лили. Она поставила рядом со Скоттом кружку с горячим чаем и села рядом, придвинув стул к углу стола. Она посмотрела на бумагу и поджала губы. — У вас есть кто-то важный там? — Да. Я должен их вытащить. И друзей тоже. Он со многими познакомился и подружился, с кем-то стал более близок, с кем-то просто общался на уровне знакомых. Он их на всю жизнь запомнит, каждого, с кем прошёл там через кромешный ад. — А можно спросить? Как Эмма? Скотт слабо усмехнулся, беря кружку за ручку и делая глоток. Возможно, ему стоило отвлечься, чтобы освежить мозг и взяться за составление плана с новыми силами. — Ей прилетало пару раз, но она держалась молодцом. Не ныла. Она одна из самых сильных, я бы сказал. Не сильнее меня, конечно, — он не мог себя не похвалить, хотя мало чего сделал в отличии от той же Эммы, — но она молодец. Я не знаю, что с ними сделали после этой попытки побега, кто-то может умереть. — Умереть? Что с вами там делали? Она спрашивала осторожно, боясь его задеть или заставить вспомнить что-то плохое. — Держали в заточении, кормили противной едой по расписанию и иногда избивали. Отводили по одному в камеру и издевались. Эмме резали горло, давили кости в руках, но она каждый раз восстанавливалась. С ней были рядом брат и один испанец. Лили вздрогнула и тяжело выдохнула. Господи. Она прикрыла рот рукой, сжимая подол платья в другой. Ещё жива. Жива, но сколько всего она натерпелась и пережила. — Боже... Эмма... — Теперь можно я задам вопрос? Кто она для тебя? — Она самый важный мне человек. Она всегда была рядом, мы частно проводили время вместе. Она... Моя девушка. Она была не уверена, стоит ли отвечать на подобный вопрос, но решила сказать всё честно и без утайки. Ведь он тоже человек, хоть и не вызывает на первый взгляд доверия. Скотт задумчиво извлёк сигарету и зажигалку. Вот оно как. Её можно было понять. — Не переживай, у меня там двое моих малышек. Один из которых, возможно, уже мёртв. Он впадал в панику от одной только мысли, но ведь с Мэттью оставался Франциск. Быть не может, чтобы его убили. Он засунул сигарету в губы и чиркнул зажигалкой. Затянулся и выдохнул, отчего Лили с трудом сдержала кашель и поморщила носик. Она не переносила этот запах, но это не её дело. Да и ему надо успокоиться, сколько он там был. — Двое? Какие они? — Один выглядит слабым, но он умный. Хорошо оказывает первую помощь, не раз всех спасал. Другой постоянно с кем-то флиртует, и честно, даже я не знаю, о чём он думает. Но он пытался оказывать всю посильную помощь, которую мог. — Вот как. Вы говорили о смертях. Их было много? — Все, кто были до нас, умерли или сошли с ума, но их было не так много. При нас погибла одна девушка из Тайваня. Там собрали людей разных национальностей, некоторые из которых родственники. Они говорили ещё около часа, и Скотту постоянно становилось легче. Он выговаривался, Лили его слушала с явным интересом и не перебивала. Рассказывала сама о том, как они их искали и кого потеряли. Ему тоже было интересно её слушать, ведь они столько не контактировали с внешним миром. Что тут изменилось и в какую сторону. И Скотт понял, что снова полон сил и может думать. Есть же лёгкий способ их вытащить, как он раньше не догадался? — Спасибо, Лили. Я знаю, как их спасти. Зови остальных.