Satellite

      Внуки Энни поливали цветы. Соседский розарий был пышный, плотный — ни дать ни взять живая изгородь. Дети визжали, толкались, вырывали друг у друга шланг, и тёплые брызги то и дело орошали плечо Вивиан, бледное, дряблое и татуированное. Выцветший бутон — рисунок, намертво въевшийся в кожу — покрылся каплями. Это было красиво: молодой неживой цветок и настоящая роса, которая и не роса вовсе, но если задуматься…       — И тут розы, — Энни выглянула из-за кустов и теперь рассматривала её руку, подслеповато щурясь. — Да столько же их у тебя?       Вивиан поняла, что она говорит о татуировках. Их было не много, но и не мало — девять. Как жизней у кошки. Три на левой руке, три на правой, одна на голени, одна на шее, и ещё одна на нижней трети ягодицы. Самая первая, самая знаменательная, самая странная, самая судьбоносная.       — А у тебя? — Вивиан улыбнулась, кивнула в сторону галдящих детей.       — Девять плюс один, Вив. С ума можно сойти. Мне кажется, я никогда не жила для себя. Как залетела в семнадцать… и всё. Понимаешь?       Энни жаловалась, но хвалилась. Её блёклые глаза горделиво сверкали.       — Понимаешь? — переспросила она, драматично понизив голос. — Ни дня для себя.       Вивиан понимала, несмотря на то, что у неё не было детей. Не то чтобы она их категорически не любила. Но Ларри говорил, что он не создан быть отцом. Вивиан отражала всё, что было в Ларри — и тоже не завела семьи.       Заправлять мешающиеся волосы за уши давно стало привычкой — и только коснувшись оголённого виска, Вивиан вспомнила, что остриглась. Старость ехидно давала о себе знать каждый чёртов бесполезный день. Раньше волосы струились по всей спине: длинные, прямые, безжалостно чернёные первой попавшейся краской, а на самом деле они были даже светлее волос Ларри, но Вивиан красилась, красилась и красилась. Ей нравилось быть сумраком и тенью.       В семнадцать она тоже залетела, как соседская Энни. Но по-другому: в одну готическую тусовку, где впервые увидела Ларри. Он, правда, не тусовался, а выступал, и выглядел неготичным настолько, насколько готичной выглядела сама Вивиан с её сумрачностью, проколотым втайне от матери языком, чёрными тряпками, драными колготами и прочим, и прочим. Но это было не важно, потому что Ларри был божественен. В тот день Вивиан пялилась на него, зажав в руке начатую банку пива, и вспомнила о ней только когда села в машину подруги. От Ларри исходила такая мощная энергетика, что ей можно было бы зарядить не только крошечный клуб, но и землю с космосом в придачу — и если она проникала вглубь другого человека, то оставалась там навсегда. Частичка Ларри, его души и искусства. Вивиан досталась убойная доза, когда ни вдохнуть, ни выдохнуть. Шарахнуло, как током.       Ещё пару дней Вивиан привыкала к Ларри внутри себя, а потом села за компьютер и нашла его в соцсетях. Ларри был для всех, и Ларри был ничьим. Поразительный, поразительный Ларри. Ещё через неделю Вивиан поймала себя на мысли, что не выпилилась в свои четырнадцать только потому, что он с его искусством всё время был где-то рядом, — пока неузнанный, но уже возрождающий к жизни Ларри. Для чего-то он тогда возродил её — для чего?..       Он был старше Вивиан на тринадцать лет. Тогда, в юности, это казалось пропастью — ого-го, тринадцать, трина-а-адцать! Но само число ей нравилось. Разница в чёртову дюжину даже льстила.       Прошёл месяц, и Вивиан разлюбила быть грустной, потому что Ларри никогда не печалился подолгу, невзирая на череду неудач — он фигурально показывал им средний палец, отпускал пару иронических шуток и продолжал делать то, что делал. Он был практично амбициозен и довольно скоро оставил попытки взлететь выше, чем позволяли его обожжённые, ноющие в непогоду, но всё ещё прекрасные крылья.       Когда Вивиан исполнилось восемнадцать, она заявила матери, что сделает татуировку. Место было выбрано давно — левое плечо, однако родительский гнев услужливо подсказал неожиданное решение.       — Набей хоть на заднице, — сердито фыркнула мать, швыряя на тарелку шипящий панкейк. — Хоть на лбу, мне-то что? Скоро в колледж — пусть отец с тобой разбирается.       Отец жил в другом городе, другом штате — ещё два года назад вся семья решила, что Вивиан будет получать профессию именно там.       — На заднице так на заднице, — восторженно и дерзко ответила Вивиан.       Татуировка появилась там уже на следующий день. Символ, значения которого она не знала — иероглиф или просто замысловатая вязь — именно такой знаком качества венчал всё, что относилось к искусству Ларри. Подруга сфотографировала её обновлённый розоватый зад, прикрытый латексными шортами, прямо на телефон, а оттуда снимок с подачи самой Вивиан отправился гулять по социальной сети с сопровождающим тегом — именем и фамилией Ларри. Она надеялась, что он увидит, улыбнётся, оценит. Что поделать, хочешь жить, умей раздеться, детка. Даже если всё, что тебе нужно — золотой лайк от Ларри.       Он действительно увидел и репостнул. Вивиан кричала так громко, что повредила связки. А потом покидала в задрипанный чемоданчик надушенные комки чёрных шмоток и дёрнула не к отцу — а к тому, кто зажёг в ней огонь, поделился силой духа, духом искусства — и научил смеяться.       Его город был разодетой наглой блядью, время от времени содрогающийся в оргазмах то ли дискотек, то ли землетрясений. Ларри там родился, жил и колдовал своё искусство. Вообще-то его звали Лоуренс: имя было вычурное, звучное, острое, как шпиль на короне Статуи Свободы. Обычно он представлялся полным именем, хотя от пафоса и вычурности был далёк так же, как от него самого — мировая слава. Проходя мимо хмурой католической церкви, Вивиан подумала: любая религия хороша тем, что если бог не идёт к тебе, ты всегда можешь сам прийти к богу.       …О, святой Лоренцо, аве!       Устроиться в грёбаную квартиру самого убогого района, оказывается, стоило просто нереальных денег. Пересчитав доллары, снятые с карточки, Вивиан расположилась в дрянном хостеле, а уже на следующий день отправилась в провонявшую дешёвым алкоголем забегаловку: если она хочет поспевать за Ларри, периодически кочующим из города в город, ей срочно нужна работа.       А потом они встретились. Это была какая-то тематическая конфа, и Вивиан, нервно потягивая через трубочку алкогольный коктейль — для храбрости — так же нервно ждала, пока очередь у столика Ларри поредеет настолько, что она не сможет затеряться в ней, с её-то ростом. В отличие от Ларри, ни талантов, ни дюймов в высоту ей не отсыпали.       Наконец она решилась. Подаренные отцом на прошлый день рождения высокие мартинсы были лёгкими, но тогда — тогда тянули её к полу, как гири, мешая передвигаться. Когда она добрела до Ларри, он уже поднимался из-за стола, закинув на плечо простую холщовую сумку. Его лицо было усталым, сосредоточенным; на какой-то миг она даже передумала окликать его — это казалось кощунственным, неправильным — но он заметил её сам, доброжелательно засинел на неё глазами и улыбнулся.       — Ты ко мне?       Вивиан кивнула, изо всех сил пытаясь казаться смелее, непринуждённее; все нужные слова склеились в ком и застряли не то в голове, не то в глотке.       — Ты меня помнишь?       Ну что ж, это было не самое глупое, что она вообще могла сказать. «Женись на мне» звучало бы куда более отвратительно, хоть и эпатажно.       — Прости, — сказал Ларри как будто смущённо. Он слегка нахмурил брови и выглядел так, словно ему действительно было жаль. — Мы уже виделись? У меня неважная память на лица.       — На лица? — переспросила Вивиан, и внезапно ей стало очень весело. — Тогда посмотри сюда!       Она задрала подол юбки и ткнула пальцем в татуировку. Вскоре они уже смеялись вместе.       — Это невозможно забыть. Жалеть не будешь?       — Никогда!       — Как тебя зовут?       — Вивиан… Вив…       — Я запомню, Вив, — пообещал Ларри.       Забудешь, подумала Вивиан несколько минут спустя, ошалело прижимая к груди рюкзак с его размашистой подписью.       Ларри не забыл. Во время новой встречи он случайно (ну, конечно, случайно!) выцепил её взглядом из толпы, улыбнулся и кивнул. А в следующий раз они обнялись, как старые приятели. В четвёртый Ларри шутливо втащил её на подмосток, подхватив легко, как пушинку — но обратно спускаться Вивиан не стала, крошечной тенью юркнула за тёмные декорации и прошмыгнула за сцену. Там было пустынно, пыльно и пахло свежими газетами. Миленькая девушка с фиолетовыми волосами пыталась заклеить скотчем коробку, набитую глянцевыми открытками, и материлась сквозь зубы, когда края настырно разъезжались в стороны.       — Давай помогу, — Вивиан присела рядом с ней на корточки, аккуратно соединила грани коробки.       Девушка взглянула на неё с благодарностью, сдула со лба прядь, молча доделала начатое, а потом вытащила из кармана джинсов шоколадку.       — За помощь. А ты кто?       Вивиан пожала плечами, не зная ответа и не стремясь найти его прямо сейчас, но с тех пор её путь к миру Ларри оброс забором из ценных указателей. Тут подсуетиться, там помочь: поддержать декорацию, подмести пол, да мало ли дел, для которых всегда не хватает лишней пары рук? За несколько месяцев Вивиан стала местечковым Шивой, чьи цепкие паучьи лапки умудрялись не только помогать, но и благоговейно разглаживать складки на одежде Ларри, брошенной на диван, кресло, стул или пол — в зависимости от степени спешки.       — Знаешь что, малютка Вив? — сказал он однажды, принимая стакан с минералкой из её рук — Вивиан попутно ужаснулась своему облезлому маникюру. — Я думаю, твой энтузиазм должен быть оплачен. Чувствую себя гнусным эксплуататором эльфийского труда. Дай мне по роже.       — У тебя не рожа.       — Именно рожа. Я чудовище. А теперь держи, — он взял её руку, разжал пальцы — медленно, по одному — и вложил в ладонь пухлый конверт.       — З…зачем? Ты считаешь, я… — ей стало дурно от одной мысли, что Ларри мог заподозрить её в корысти.       — Я считаю, что ты должна быть с нами. Теперь мы тебя никуда не отпустим. Послушай, когда люди получают деньги за свою работу — это нормально. Когда они получают маленькие деньги — не совсем нормально, но я сделаю всё, что смогу.       — Я знаю, что ты сделаешь, — пробормотала она грубовато. — Я, мать твою, это знаю, Ларри. Ты чертовски классное, порядочное чудовище.       Ларри молча сгрёб её в медвежьи объятья, и она задохнулась не от боли в грудине, но от едкой нежности, подкатившей к горлу.       Мир Ларри оказался разным. Ларри шатался по нему как бродяга, спотыкаясь, падая и поднимаясь снова — и полушутливо рычал на тех, кто пытался оттереть кровь с его разбитых коленок.       «Когда любишь искусство, никакие жертвы не тяжелы».       Теперь она видела своими глазами, что жертв было непозволительно много: долги, болезни, ненависть, зависть. Но когда любишь искусство…       Месяцы складывались в годы, и Вивиан, преданно идущая по кровавым следам Ларри, уже знала его от макушки до пят, и давно перестала волноваться, когда он вдруг отключал все телефоны и пропадал из поля зрения близких, чтобы через недельку-другую шумно ввалиться в коллектив с горящими глазами и невидимой сумасшедшей музой, задорно качающейся на обугленных крыльях.       Вивиан знала, что он любит и что презирает, знала даже, как он дышит во сне, — сколько раз она тихонько подкрадывалась к нему, задремавшему в кресле, с пледом… Она знала, сколько родинок у него на лице, знала, что он терпеть не может свой день рождения, и не знала только одного — каковы на вкус его губы, что бы он чувствовал, коснись она его там, где нельзя, нельзя, нельзя… нельзя?       На своей страничке в соцсети Вивиан сделала коллаж в форме розы — лучшие мгновения года. Фотографии, фотографии… Ларри, по традиции, в самом центре. Смеётся, держит её за руку. Её крашеная макушка не достаёт до его плеча, и это, оказывается, выглядит забавно.       Иногда, в минуты отчаяния ей втайне хотелось, чтобы Ларри открылся ей с ужасной стороны, сделал какую-нибудь несусветную пакость — гадкий, гадкий Ларри! — ведь тогда можно было бы вырвать из себя его кусок, но все его пакости ограничивались необидными шутками за кружечкой пива. Пару раз он снова вытаскивал её на сцену — но уже в качестве статистки.       На её двадцать седьмой день рождения — Вивиан давно разучилась отмечать их — он увёз её на побережье. Там их уже ждали друзья, но все лица — кроме одного — смазывались, расплывались.       — Я так чертовски люблю тебя, Ларри, — выдохнула Вивиан между пугающими ударами сердца. — Так чертовски тебя люблю.       — И я тебя — чертовски, малютка Вив. А как же ещё?       Это было то, что она мечтала услышать все эти годы. И это было чертовски не то.       Вивиан шла за Ларри по кровавым следам, пока они не закончились. Тогда она остановилась.       … — Вся жизнь под откос, — громко сказала Энни.       Вивиан содрогнулась, посмотрела на неё бездумно, перевела взгляд на розы, на красные стены дома — и ей показалось, что она смотрит на свою утекающую сквозь сухие пальцы жизнь. Что там было?       Ларри. Ларри. Ларри.       А что сейчас?..       Прямо за домом расстилалось выжженное солнцем поле.       — Ни дня для себя, — вздохнула Энни; Вивиан кивнула, соглашаясь; подняла взгляд к небу — ясному, как глаза Ларри.       — Святой Лоренцо, аве, — произнесла она нараспев, как молитву. А потом заплакала.