«Я просто не верила, что можно так взлететь. Мне снесло всю голову напрочь из-за тебя. Я просто не знала, что можно так слететь Со всех петель. Со всех, да-да…» Lil Kate
***
«Подчини меня» Она вмазалась. Влипла. Погрязла. Он как ее карточный долг. Уже не отвертеться. Он как ее автокатастрофа. Уже не выжить. Как сильнодействующее лекарство. Уже не обойти(сь). Она не читала ни одного женского романа. Ненавидит романтические комедии. И, по сути, никогда не была обычной девчонкой с сопливыми представлениями о принцах на белых рендж роверах. Слабость в коленях, учащенный пульс, потные ладони — всё это симптоматика какого-то сердечного заболевания, а не заезженное «любовь». Но она не была бы ведьмой, если б не знала — такая адская вспышка на Солнце произойдет именно с ней."Никого не вижу, не смотрю назад Словно под гипнозом мои глаза…"
Он преследует ее. С первого дня. С его необыкновенного мягкого «Соня» в готическом зале ее мир переворачивается с ног на голову. И обратно. Она как в центрифуге. /«С о н я. Ему нравится как звучит это имя. Ему нравится произносить его. Растягивать."Искры между нами задевают тела"
Он ястреб. Она — его легкая добыча. Соня просит взглядом: «убей меня». Она осязает это электричество. И он тоже. Она знает. Но хищник медлит, оттягивая момент. Иногда ей хочется быть просто беззаботной студенткой, сбегающей с важных, но скучных лекций на дневной сеанс в кинотеатре. Тогда он был бы ее строгим профессором. Которому в качестве мести достаточно было бы одного колючего, пронзительного взгляда, чтобы доходчиво объяснить несмышленой девочке — прогуливать его пары — не самое лучшее, что могло бы с ней случиться. И этот его холодящий внутренности взгляд хуже неуда в ее девственной зачетке. Она мечтала бы быть зажатой им в западне — и больничная стена подошла бы. Его сильные руки, широкая спина, умопомрачительные длинные ноги… «Боги, Соня…» Беги. Она сминает простыни… просыпаясь. Без будильника. Под кожей ощущая пульсацию растлевающего желания. Она клянется себе, что «ничего такого, что могло бы ее выдать» сегодня с ней не произойдет. Но когда дьявольские черные глаза бесстыдно прорезают ее черную блузку насквозь, цепляя траурную ленту в волосах — она не может унять своё колотящееся сердце. Ей не шестнадцать. Но его сила против ее воли вводит в подобие транса. И никакой магии. Он властный. Он могущественный. Он доминант. «Компромиссы» — слово не из его словаря. С его появлением в ее космосе Соне кажется, что она та самая лисичка, укравшая спички. Что она всего лишь решила поджечь океан. Непростительная глупость. В ее-то годы. Вечер плавно перетекает в ночь. Она не на кассе Макдональдса. Ей работу хоть на дом брать. Вокруг столько людей и их историй. Вокруг пахнет медикаментами, помутнением рассудка и им. Соня много курит. После своей досъемки она не вызывает такси и не ждет «коллег» в маршрутке, обсуждая отвлеченные темы. Соня не отрываясь сморит на то, как Костя принимает людей (в основном девушек, в основном непривлекательных — но от этого не легче) после своего официального испытания, слушает их, что-то говорит, обнимает. Она наблюдает с расстояния, как ей кажется из надежного укрытия. Но оно так себе. И вскоре Соня это понимает. Она курит под деревом — обреченно высекает огонь, но зажигалка смеётся над ней. Прямо как он. Прямо как её судьба над своей подопечной. «Ты хотела проверить себя? Хорошо». И послала ей его. Она хочет вдохнуть едкого дыма фруктовых сигарет — другие девочки прибегли бы к жевательным конфетам (но Соня Егорова не из таких) — чтобы не помнить запаха женской крови на ладошках. «Это героин?». Так вот у неё дела обстоят хуже. Он преследует её. Так глупо убегать. Бессмысленно. Она знает, даже не прибегая к оккультным примочкам. «Paramore» визгливо кричат ей прямо в перепонки. Так Соня забивает шумы отчаявшегося разума. Когда он видит как она трясущимися руками тщетно пробует поджечь сигаретный край и закурить — он недовольно сжимает губы и чересчур длинными ногами сокращает дистанцию между ними. Он подходит к импровизированной курилке на локации (хотя он вроде бы не курит) — и встает (критически) рядом. Молчит. Загадочно смотрит куда-то вдаль. Втягивает носом дым. Снова сводит брови, и глаз дергается. Едва различимо, но Соня (всё) замечает. А у нее уже тик. Соня нашаривает в кармане парки плеер и убавляет звук. Потому что если он что-то сейчас скажет — она хотела бы это слышать. Она хотела бы его слушать. Она хотела бы прижаться к нему всем своим как будто бы крошечным телом (рядом с ним она ощущала себя дюймовочкой), вторгнуться в его суровые льдистые горы, коснуться жесткой щетины, провести пальцем аккуратно и до боли в ребрах нежно по суровому профилю аланца. — Ты даже не скажешь, что курить вредно? — Исподлобья. Виновато. (Его) провинившаяся девочка. — Ты даже не притронешься к пачке, если я скажу. Но он не говорит. Вербально. Однако волевой профиль и напряженные мышцы огромного тела, хмурое лицо и этот сосредоточенный взгляд — всё в нем приказывает ей бросить баловаться ядом. Про себя он, конечно, молчит. Она покладисто тушит сигарету, пряча глаза, воровато смотря на Костю из-под накрашенных, слипшихся ресниц. Она замерзла. Запахивает парку на груди, поеживаясь. Но смотреть не перестает. "Молодец, девочка" Дергаются уголки чувственных губ теперь удовлетворенно. Соня нервно сглатывает, представляя их вкус. Небо расплющивает асфальт. /По ее молочной спине рассыпаны созвездия родинок. И он собрал бы их этими губами./ «Покалечь меня»"Выжать до последней капли все часы Выжить просто после как останемся одни..."
Однажды под звездами он настигает её. Палец вдавливает кнопку звонка, уничтожая. И он слышит ее напряженное дыхание меньше чем в полуметре. Дверь медленно открывается со скрипом. На её теле распускаются лотосы. Она как гейша. И ему не составляет труда увидеть то, что находится под шелком. Но он не станет. Сейчас. Волосы отливают медью в рассеянном свете одинокой лампочки. Ненакрашенные глаза устало глядят в его темноту. Прямо в него. Она знала, что это когда-нибудь случится. Ей нравится думать — что редакторы битвы и его сверхобаяние абсолютно не при чем. Москва для них двоих как одна большая заброшенная больница. А он единственный, кому удалось ее найти среди бессчетного количества дверей. Ее очередь молчать. Она могла бы сказать многое. Но Соня не знает, что именно из всего подойдет. Честно, Соня просто не думает, что это хоть кому-нибудь из них нужно. — Гецати, у меня сегодня борщ. Надеюсь, ты голоден. Соня отступает внутрь небольшой уютной квартиры и через две секунды теряется в её недрах. Ведьмы очень быстрые — он успел забыть. Она плывет по паркету в полупрозрачной дымке от зажженных палочек с благовониями. Он едва улыбается, стоя в промерзающем подъезде. Он любит борщ. Он делает шаг в разверзнутую неизвестность, пахнущую ладаном. «Разорви меня на части» Глянцевые лотосы насмешливо касаются ее белых бедер с гусиной кожей вовсе не от холода. Халатик упрямо ползет вверх, когда Соня грациозно (так читаемо старательно для него) на носочках, на пальчиках с красным педикюром, тянется за тарелкой или закрывает форточку. Скоро она будет поджимать эти милые пальчики в истоме и истошно кричать его имя. Медиум снова смеётся над ней — прищуриваясь, задумчиво потирая подбородок. /«Ты все еще хочешь поиграть, девочка?»/ Всё, чего я хочу — умереть, исчезнуть, раствориться, закончиться — в кольце железных мужественных рук. Он смотрит внимательно и претенциозно. — Не этого должна хотеть смазливая ведьмочка в самом расцвете сил. — Мой расцвет начался с твоим приходом. (в то, что я называла «жизнью») Всё, что было «до него» — засвеченные кадры, неудавшиеся дубли. Пара не стоящих романчиков и аккаунт на сайте знакомств, пароль к которому уже не восстановить."Если встретились мы, значит звезды хотели так"
— Ты мне был предначертан. Она пытливо разглядывает их ладони за столом. Это вместо ужина. Он с интересом следит за ее непритворной серьезностью. Что еще могло занимать светлоглазую ведунью как не поиски мистики в простых папиллярных узорах? Это выглядело забавно. — Это всё глупости, девочка. Мы просто два человека, мужчина и женщина, желающие друг друга. Химия. Всплеск гормонов. Это проходит. Соне неуютно. Грустно. Но Соня хочет, чтобы это продолжалось. Ей чертовски нравится это «друг друга». Черное солнце гаснет. Как единственная лампочка в ее квартире. Сгорает за линией горизонта и ее лживой кардиограммы. Но она зажигается. Она не боится сгореть. В его руках. И она идёт. Садится на его колени, обвивая шею. Здесь она хотела бы спрятаться от всего мира. Жертва подходит близко. Клетка захлопывается. Звонко. Так, что она глохнет. Металлические ветки жгут тонкую кожу с сеткой синюшных вен под. Деревянные ножки царапают паркет, когда ее поясница ударяется о икеевскую столешницу. Больно. Но Соня даже не ойкнет. Огромное тело нависает над ней. Наваливается. Прорастает в ней. Захватывает её."Мне хочется зайти за грань с тобой и дальше Переступить черту и о приличии забыть Чтоб ты узнал меня такой как никто раньше И плыть с тобою, плыть…"
Она сдается с легким полустоном. (облегчения) Она слышит животный рык. Страсти. Удовольствия. Рёв зверя, почувствовавшего вкус крови. Его уже не остановить. Он обладает ей. Всецело и безраздельно правит в ней. Но Соне не страшно. Страшнее непонятная анархия без него. Она так долго ждала. — Хочешь чтобы я был грубым? — Я хочу чтобы ты был собой… Он ухмыляется. Сексуально. Раздевая ее глазами. Демонический ядовитый оскал на миг парализует. И она даже не успевает опомниться, вдохнуть, пошевелиться. Ведь беспросветные бездны разрастающихся зрачков уже кричат ей «поздно, девочка». Ты всё-таки разожгла пожар в этом океане. Домашний шелковый халат с лотосами так легко и беспощадно рвется прямо на ней. С звучным треском. Соня не может вскрикнуть. Она — тот самый одинокий белый лотос. Крепкие, влажные, напитанные жизнью бутоны которого масштабно и быстро мнутся сильными пальцами. Он — браконьер. Захватчик. Завоеватель. Варвар. Она — заповедник. Нежная. Чистая. Жаждущая. Вся для него. На этих простынях, пропахнувших ладаном. Сильный толчок. Еще один. И еще. Он разрушает. Мощный разряд тока проходит по хрупкому телу от макушки до кончиков пальцев ног. Соня жмурится от острого, невыносимого удовольствия. Выдержит ли? Внутри неё столб света. Она нанизана на раскаленный прут. Сгусток плотной энергии. Внутри неё что-то, что опустошает и одновременно так естественно и приятно заполняет её. Есть только это. А её нет. Она как пазл, мозаика, пластмассовая кукла — есть только отдельные части — голова, туловище, ноги. Ее раскрутили по винтикам. Ее несуразно собрали, насадили. Больно. Чудовищно больно. Но.Так.Хорошо. Одновременно. — Хорошо… — Шепчет Соня, улетая куда-то далеко, в облако белого дыма с горьковатым запахом древесины. Утыкается в шею и касается ее языком. Зверь дрожит, принимая ее ласку. Солоно. — Хорошо. Да. Да. Так. — Бесстыдно она отрывает от кровати бедра. Еще выше, сильнее. Из последних оставшихся в ней сил стараясь стать еще ближе, принять его до конца, в себя, слиться с ним воедино. Она не видит себя со стороны, хоть ее душа уже давно распластала поломанные крылья. Возможно, она выглядит безбожно пошло, порочно, грязно. Уличная девка, вся её воспалившаяся, вопящая суть — огонь внизу живота — грех. Переполняющий, распаляющий, убивающий. Но ей так хорошо, как возможно уже больше не будет. Она выкручивает его плечевые суставы, ломает его шею, жмет на затылок так, что собственные ногтевые пластинки мертвецки белеют. Но ему всё равно. Он дикий, необузданный зверь, не оставит от нее и кусочка. А она издает уже только предсмертные агонические хрипы. Целуя гордо выпирающий кадык. — Костя… Костя. И вечная густая тьма поглощает ее без остатка. И в ней она плывет. Пушинки из перьевых подушек падают на ее простыни и ложбинку позвоночника. Она совершенно ничего не помнит, но хотела бы всё повторить. Ощущает жжение на внутренних поверхностях бедер, небольшие отголоски былой боли. С ней наверняка случилось что-то страшное. Все кости таза будто сломали разом, а потом склеили. Но она чувствует такую небывалую легкость, которой не испытывала никогда прежде. Соне кажется, она вот-вот взлетит. И на лице блуждает глупая улыбка безмятежности. Не стереть. Она новая. Она другая. Она его. — Костя. — Тихо зовет, произнося имя, удивляясь, каким мелодичным, ласкающим слух оно может быть. Пальцы рисуют что-то на ее спине. Приятно. Ветер с балкона касается обнаженной груди. Мужская ладонь плавно повторяет изгибы талии сидящей в кровати девушки. Соня корябает ноготком старый шрам на коленке, в то время как он ищет на ее спине устье грозного, свободолюбивого Терека, на которого всегда равнялся. И находит — где-то между правой лопаткой и третьим грудным позвонком. Он обязательно отвезет ее туда. — На моей родине тебя бы звали Софой… — Софа? Мне нравится. Красиво. Соня оборачивается и смотрит на него через худое плечо. Глаза блестят. Улыбка на искусанных губах становится ярче. Шире. Глупее. Щеки алеют румянцем. Проступают легкие ямочки. Костя мало улыбается. Но сейчас время этого самого «мало». Трудно сдержаться. Как обычно — насмешливо, свысока, уголками рта. — Называй меня так. Только ты так меня называй. Он требовательно тянет её к себе. И Софа покорно падает. В эту непроглядную бездну. А потом гребет. Он лишает ее дыхания, придавливая своим весом к кровати. И в этот раз обращается с ней нежно.***
Соня просыпается без будильника. Ломота в теле. Жажда. Снова то тянущее низ живота желание. Испепеляюще. Между ног томительно влажно, в глотке — губительно сухо. «Черт бы тебя побрал….» И шея противно-мокрая от липкого пота. Соня сходит с ума. Эта страсть убивает её, но слишком медленно. Она плетётся прочь из пыльной, обвязанной ночными кошмарами, словно паутиной, комнаты на ватных ногах. Коридор собственной квартиры неуютно-узкий. Стены шершавые. Она слишком реально помнит эти ощущения — как накануне они летели по этому коридору в ее спальню, она раскидывала руки, словно птица, и обои стирали кончики ее длинных пальцев словно наждачкой. Она много пьет воды в кухне, а в ванной долго принимает холодный душ. Сегодня еще одна съемка. Еще одно испытание. И Соня совсем не уверена, что пройдет его достойно.