Отрывок из дневника неизвестного

Я встретил её ещё совсем юной девочкой, кажется, ей тогда было шестнадцать, совсем юная, возраст, когда ты только начинаешь жить "взрослой" жизнью. Она была милой девчушкой, не очерненной насилием и остальной грязью общества. Хорошо училась, у неё была любящая семья. И что она только нашла во мне? Тогда я только приехал в тот город, что через три года покину под покровом ночи вместе в ней. Мне тогда было сколько? Надо подумать… Лет тридцать пять? Думаю так, я никогда не отмечал дни рождения, так что сейчас трудно вспомнить. Я обедал в парке, когда она подсела на мою скамью. Её волосы были кудрявыми, а губы были подкрашены вишневой помадой. Я уже не помню, как мы завели разговор, помню только эту картину, я сижу на лавочке, а она рядом со мной. Отношения у нас завязались довольно быстро, уж не знаю, о чём думала она, а вот я моральными принципами особо никогда не отличался. Через полгода узнали её родители. Тогда ей запретили видеться со мной. Меня это не задевало совершенно, вообще-то, я никогда не испытывал к чему-то чувств, а потому я забил, но через год она вновь появилась. Я шёл по улице в поисках новой "забавы". А она налетела на меня и обняла, честно, за всю мою жизнь меня обнимала лишь она и, наверное, умей я чувствовать, это бы грело моё сердце, но мы этого не узнаем. Мы вновь начали "встречаться", но на этот раз были скрытее. Нам не требовалась физическая близость, не знаю, напрягало ли это её или она считала, что я, таким образом, забочусь о ней, но мне этого попросту не требовалось. А потому, она просто лежала у меня в объятиях и рассказывала, как прошел день, а я слушал, иногда отвечал. Так мы и прожили до её совершеннолетия, а тогда она рассказала родителям, конечно, они были против. Так что в тот же день она собрала свои вещи и пришла к моему дому. Так мы жили ещё полгода. Не знаю, мне просто не хотелось от неё избавляться, она не надоедала. Тогда, её родители захотели вернуть утерянную связь с дочерью, а потому мы пошли к ним на ужин. В комнате витали напряжение и неприязнь, но только она этого не замечала, всё щебетала о том, как рада, что родители передумали и о том, что мы обязательно подружимся. Что ж, не подружились. Она стала много времени проводить у родителей, в последние месяцы она всё чаще стала возвращаться грустной. Я спрашивал, что случилось, но ответ всегда был один. Ничего. Я наивно полагал, что ей просто не хочется уходить от родителей, пока, в наш последний день в том ужасном городе она не пришла в слезах. Её щека была красной, такой, будто её ударили, и она рассказала, сквозь слёзы, о том, что уже три месяца они говорили ей о том, какая она дура, раз в серьёз влюбилась в меня. В тот раз они ожесточенно спорили, и в порыве гнева её отец ударил её по щеке. Она просила ничего не делать, плакала лёжа у меня на коленях и молила уехать. И я послушал её. Уже в полночь мы гнали по трассе. В большой город, как и мечтатели. Вот только мечтатели спешат навстречу мечте, а мы убегали. Она - от родителей, а я от полиции, вот только моя малышка не знала об этом. Мы обустроились в крупном городе. Поженились. Она была счастлива. Не знаю, почему она никогда не интересовалась, как я зарабатываю, но через полгода мы купили дом. Мы жили, как и любая другая семья, завели друзей. Она всё узнала через несколько месяцев после переезда. Мы отправились в отпуск, а там, к ней пристал какой-то парень, он не слушал то, что я говорил, не слушал то, что она просила перестать. И я сорвался. Маска, которую я так долго хранил, треснула. Я схватил какую-то металлическую трубу, а может это была арматура, и ударил его по голове. Я был ужасно зол, отчасти и от того, что она видела. Видела, как с меня сорвалась маска. И от этого я бил всё сильнее, пока не выдохся. Труба выпала из моих рук прямо в смесь из его крови, мозгов и осколков черепа. Она молчала. Я ожидал чего угодно, криков, звонков в полицию, я уже начал думать, как объяснить её пропажу соседям. А она просто подошла, обняла меня и тихим голосом сказала: "Он меня так напугал. Спасибо. Правда. Спасибо". А потом мы, вместе, молча, избавились от тела. Думаю, именно в тот день, когда я сбросил свою маску, я надел её на нас двоих. Через две недели она, наконец, заговорила на эту тему. "Ты ведь не в первый раз делал это?" - спросила она, играя с моими волосами. "Что это?" - я всегда переводил тему, когда разговор был мне не удобен, но в тот раз я решил быть с ней откровенным настолько, насколько мог. "Ты знаешь. Тот... Тот мужчина... Ты ведь не в первый раз убивал?" "Да. Не в первый". "И... И как много?" "Слишком". "И ты всегда молчал об этом?" - я ожидал, как минимум истерик и скандалов, но моя малышка вновь удивила меня.- "Мне так жаль. Какой же это груз, нести это бремя одному? Ох, мой хороший, я тебя никогда не брошу. Знай, что я всегда с тобой. Можешь на меня положиться". И поцеловала меня в висок. В моей памяти не осталось того, как она впервые пошла со мной на "дело". Она так нервничала, её руки дрожали, но когда она смотрела на меня, её губы трогала еле заметная улыбка. Через некоторое время мы выработали своеобразный план. Мы подъезжали к голосующим девушкам, подбирали их и по дороге узнавали, одни ли они, сбежали ли, будут ли их искать. Если они были одинокими, никому не нужными искательницами приключений, мы везли их в наше место. Моя малышка вкалывала им снотворное, а я тащил их в помещение. Связывал их, и мы ждали, когда они очнуться. А после начинали медленно их резать. Я знал, где меньше крови, и какая рана мучительнее. Она же поначалу делала множество ошибок, но после того, как мы избавлялись от трупов, она с такой любовью и надеждой заглядывала в мои глаза, в них будто читалось, что она старалась, и я должен сказать ей об этом. И я говорил. Говорил, что она молодец и что с каждым разом всё лучше. Собственно, так и было. Мы продолжали убивать на протяжении трех лет. Я не помню лиц наших жертв, точнее не так, я никогда и не старался их запоминать. Их было много, очень, восемь за год, не меньше. Я не испытывал сострадания к этим девушкам, не думал, что отправляю их в лучший мир или, что они заслуживают это. Я их не ел, не мстил им, у меня не было какого-то кодекса, не было кредо. Я просто делал то, что делал, это приносило мне удовольствие лишь по началу, но под конец я делал это просто потому, что делал. Интересно, а почему этим занималась она? Из-за меня? Хах. Слишком самовлюбленно. У неё на это были свои причины, наверняка. Что удивительно, так это то, что этих девушек действительно не искали. Иногда на столбах видели редкие фото с подписью: *ПРОПАЛА! ЕСЛИ ВЫ ВИДЕЛИ блаблабла, ТО ЗВОНИТЕ СЮДА. ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ...* Казалось полиции, и дела не было до этого. Полтора года назад нам это надоело, мы хотели увидеть хоть какое - то действие со стороны правоохранительных органов, не зря же у них такое название. Есть такой миф, что все серийные убийцы хотят быть пойманы, что ж, не могу утверждать за всех, но мы не хотели этого, нам лишь нужно было ограничить свободу действий. Эта свобода окрыляла и заставляла сердце трепетать, но в свою очередь и пугала, ведь полагая, что ты не будешь, свергнут, ты начинаешь действовать более расслабленно и неосторожно, что приводит к краху твоей собственноручно выстроенной империи. Но конец бывает у всего. А конец случился из-за непозволительного контроля эмоций надо мной. Тот парень, что приставал к ней три года назад, тот парень, что скинул с меня маску, тот парень, чей труп мы прятали вместе. И как видно сейчас, мы сработали плохо. После, его дело связали с делом пропавшей шестнадцатилетней девочкой, после ещё с одной. Так они и вышли на трассу, на которой мы работали. И нас схватили. У моей малышки был такой испуг и растерянность в глазах. Она вырвалась из хватки копа и рванула ко мне, обняла и, всхлипнув, спросила, что нам делать. На этот раз в висок её поцеловал я и сказал не беспокоиться и всё отрицать. Она послушалась. А нас растащили, её засунули в машину, а меня избили, забавно, даже навеяло воспоминания о школе. В следующий раз мы встретились лишь в суде. Прошло уже несколько слушаний, наши "друзья" приходили и говорили, что это не можем быть мы, рассказывали истории и сказки, о том какие хорошие мы люди. Она лишь молча, смотрела на меня, иногда по её щекам текли слёзы, но она быстро стирала их, словно боясь, что их кто-то увидит. Я лишь единожды склонился к ней и прошептал, чтобы она отрицала свою вину. Но мне не удалось полностью обезопасить её. На неё всё равно повесят убийств пять, так что её выпустят, вероятно, лет через двадцать пять. А я слишком боялся пожизненного, как бы это смешно не звучало, но тюрьма ломает людей, даже тех, о которых думали, что хуже не будет. Поэтому я пошел на сотрудничество, я не стал нанимать адвоката и решил "защищать" себя сам. Я показал, где лежат останки девушек, рассказал, как убивал их, а на суде старался вести себя как можно более надменно, мне важно взбесить судью и присяжных. Я надеюсь на смертную казнь. Меня радует, что я умру от расстрела, это много лучше, чем мучиться пятнадцать минут от инъекции или поджаривать свой мозг на электрическом стуле. Интересно, а что почувствует человек, что приведет мой приговор в действие? Удовольствие? Горечь? Сожаление? Или он настолько привык к этой работе, что ему уже всё равно? Хотелось бы, чтобы это было не так, я бы хотел, вьется этому человеку в память, чтобы мой образ с улыбкой на губах потом всю жизнь снился ему в ночи. Есть лишь одно, чего я не могу понять. Почему она не позвонила в полицию или не убежала? Почему приняла моё безумие? А сейчас из-за меня она вынуждена провести пол своей прекрасной жизни в тюрьме, хотя, если рассудить, то я сломал ей жизнь. Думаю, будь у меня чувства, я бы расстроился и корил себя. Я долго думал об этом. О том, что в тот день, когда с меня слетела маска, её сердце покрылось темнотой, и я обрек её на подобный конец. Забавно, полагаю, что её родители до сих пор винят меня и проклинают тот день, когда мы встретились. А ведь верно, я сломал ей жизнь в тот день, на лавочке. Или я всю жизнь был слеп? Может она с самого начала гнила изнутри, а я - был влюблен, как последний дурак. Возможно, что мы - два мёртвых человека, что обманывали, и себя, и друг друга.