Контрмера
Глаза Уриэля в зеркале. Глаза Уриэля и у пришельца. Чуть вьющиеся темно-светлые кудри, внимательная мягкая улыбка… Скамп побери, да даже улыбка у Айронфиста — его. Его — мальчика, получившего престол после смерти отца. Достаточно умного, чтобы прислушиваться к советам Джагара… ...и — Джагар не врёт себе — достаточно умного, чтобы незаметно манипулировать. Вот только Тени намерений нынче их всех сдают: и у Роланда, и у старого вэйрестского Эдвира голубые глаза сияют совсем одинаково. Переворотом. Метят зубами в глотку, голубоглазые засранцы! Играют втемную, светлые короли. Пора принимать контрмеры.Экзотические приемы
— Сколько ещё ебанутой экзотики есть у вас в рукаве?! Джагар… опешил, по правде сказать. Он знал — измотал пленника, тот, вероятно, уже свихнулся — но всё же рассчитывал, что сумасшествие будет немного… иным. Поэтому вместо заранее заготовленной речи получается лишь: — …что? Пленник с готовностью поясняет: — С самого начала здесь отиралась эльфийка-с-рогами. Потом за мной начал прибирать какой-то-вовсе-не-дикий-людоящер. Потом меня допросила женщина-зелёный-огр-хотя-может-и-крупный-гоблин. А теперь… теперь даже кригане ходят! Довольно! Я категорически не намерен спокойно сидеть в камере в мире, где творится подобный армагеддец! Призванный дремора исчезает с хлопком. Джагар поворачивается и уходит. Ему нужно обдумать случившееся. И выпить. Много выпить. — Скамповы Айронфисты…Выбор пути
— А какому Пути вы следуете, Джагар? Света, Тьмы? Друидов? Быть может, священников? Арчибальд беспечно жует травинку. Джагар Тарн выдаёт глубокомысленно: —…что? Арчибальд косится на него: — Согласен. Со светом и жречеством палку я перегнул. Он в корне неправ, конечно — но Джагар молчит. Крутятся шестеренки разума. Потому что в голове не укладывается: как — выбирать Путь для магии? Магия… Она ведь средство, не самоцель. Удобный, но инструмент. По лицу Арчибальда сейчас этого не видно. — А что нужно для каждого пути? — Для Светлого — быть святошей, — отвечает Айронфист меланхолично. — Для тёмного — негодяем, конечно. Священник пасть за богов порвет. Колдунья — за мать-природу… — А совмещать? — Почти невозможно. — А поменять? — Тоже. Глядя на его болезненную ухмылку, Джагар думает: насколько бескомпромиссные тебе задали алгоритмы, Арчибальд Айронфист.Хитрости теормагии
— Джагар, я транспонировал! Этот голос снится теперь Джагару Тарну в кошмарах, поэтому он не сразу понимает, что сейчас он реален. И что его трясут. — Арчибальд, я убью вас, — хочет прорычать Симулякр. Вместо этого вдыхает, считает до десяти и приоткрывает один глаз. Айронфист выглядит счастливым. — Наконец-то, Джагар! Смотрите! На его руках вспыхивает Искра. Которую каждый ребёнок умеет… — Ну как? Если бы Джагар выспался, он бы подобрал много… эпитетов. Сейчас — констатирует: — Горит. — Вот именно! — оживляется Арчибальд. — Я наконец-то рассчитал индукцию поля, силу потока, направленность векторов — в общем, после пересчетов ложится! Значит, теоретически, и более сложные плетения… Терминология усыпляет Джагара Тарна лучше любого снотворного. Надо запирать лабораторию.График зависимости от звезд
— Джагар! А под каким созвездием вы родились? Глаза Арчибальда горят любопытством — не отвяжется. Джагар трет устало виски и обещает себе прикончить того, кто рассказал сумасшедшему гостю о звездах. Медленно. С упоением. За то, что гнида. А Арчибальд смотрит. Этим своим взглядом «хочу-все-знать». И не соврешь же: по-любому потребует применить подаренное звездами умение, попробует рассчитать его магнитуду, амплитуду, магический след, понаставит по всему Тамриэлю обелисков выбора знака, как в Междуцарствие… Поэтому Джагар Тарн все же признается. — Леди. Арчибальд щурится. Смотрит. Выдает: — Не похож. …на самом деле крайне похож — так думает Джагар, вдыхая спокойно. Любой не-Леди Арчибальда Айронфиста давно убил бы. Блядь.Живое (оружие)
Сначала Джагар Тарн думает, что Арчибальд Айронфист — оружие массового поражения. Впрочем, думает ли?.. Слушает его младшего брата, слушает о шрапнелях и имплозиях, звездопадах и армагеддонах, некромантии и теориях. Слушает тени намерений Роланда, чтобы понять — не сгущает краски. Не врёт. Арчибальд Айронфист опасен. Впрочем, скоро убеждается сам: Арчибальд Айронфист хорош не только для массированного удара, но и для точечного применения. Он сводит с ума. Вопросами, предположениями. Вдохновенной улыбкой усов, оценивающим прищуром глаз. Безумными планами, предложениями, которые не могут сработать, но… А потом Джагар понимает самое главное. Арчибальд Айронфист не хочет опять быть оружием.Редгард
— Джагар, а к какой людской расе я б относился? Норды, бреты, имперцы? В нормальном состоянии сказал бы, что ни к какой. Что похож на все сразу. На норда — именем, на бретонца — безуминкой, на имперца — харизмой. Так что, если все-таки притворяться, зваться бы полукровкой. Но… Законы, советы, войны, интриги, уебок Тален, уебок Арчибальд (не в последнюю очередь) плешь ему проедят скоро. — Хоть редгард, — огрызается Джагар. — Редгард так редгард, — легко соглашается Арчибальд. — Пойду кривой меч искать. И уходит. Блаженная… Стоп. Откуда Арчибальд знает совсем не дворцовую шутку про кривые мечи?! И Джагар бросается следом.Расовые стереотипы
Выпустить гостя в таверну было плохой идеей. Потому что он, иномирец, ведет себя подозрительно (просто не может, похоже, иначе). Например, подозрительно пялился на аргониан у входа. Пытался заготовить боевое плетение. А потом подозрительно спрашивал, из чего делают этот ваш сиродильский бренди. Теперь подозрительно ест глазами одиноко сидящего данмера, пишущего письмо. Не дай Мехрун этот из Дома, заметит, заподозрит, поднимет скандал… — Джагар, это же темный ельф?.. Боги, он пьян. — Да. — А… чего он делает? — Полагаю, пишет письмо на родину. — На Джадам? — Арчибальд, вы дебил? …с ним меньше пить категорически не получается.Глаза поэтов
— У Рола — безбрежное небо. У Корла — болота, полные трупов. У Гарика — ебанутая охра… Агар — грозовые облака. Уилбур — верная сталь. Ньютон… каменящая магия? Темпер… озерная глубина?.. — А у вас, Арчибальд, похоже, глаза поэта. Он лишь пожимает плечами. — Я должен был все потерять — мысли, чувства… Сконцентрировался на образах. Чтобы осталась хоть часть. Нужно сочувствие… Джагар не умеет. Поэтому спрашивает: — А я? Арчибальд смотрит долго. Усмехается. — До жестокого правдивая иллюзия. И Джагару Тарну тошно становится оттого, что у Арчибальда Айронфиста глаза поэта. Злые, как проклятое вино. Он опрокидывает кубок — и говорит внезапно: — У Рии — Этериевая мягкость. У Талена — весенняя зелень. Смеется уже Арчибальд.После таверны
Их было дох… Много. Впрочем, «дох» — подходило тоже: они были дохлые. Дохлые все как один: кости без следа мяса. Отбеленные временем. В общем, очень и очень старые. Они неслись на него. Он думал лишь о том, что надо меньше пить. Надо меньше пить, надо больше спать, потому что, во имя Обливиона, даже кошмары какие-то ебанутые… А потом они остановились, и самый отбеленный — старый — сказал — прощелкал беззубою черепушкой: — Какие будут ваши приказания, господин Арчибальд Айронфист? — Съебитесь нахуй, — сказал Джагар Тарн и проснулся. Пить точно надо было меньше.В отражении
— Вы пытались сбривать их? — Джагар, этот вопрос… смущает. — Правда? —…ну, скорее, будит воспоминания… — Значит — пытался. И? — И меня чуть не убил мой же, блядь, генерал. — Он что, еба… Арчибальд, с ним все в порядке? — Тогда — было. Сейчас — не знаю. Арчибальд Айронфист морщится. Усы и правда надо бы подравнять. — А вам, Джагар, наскрести бы в казне на гребень. — Во дворце этих гребней — сотни. — И вы не управились ни с одним? Могу написать руководство. —…у меня просто волосы слишком кудрявые. — И глаза, конечно, от природы такие красные… Джагар эти глаза закатывает. Ехидный усатый скамп. Препираться вот так — уютно. Забывается: в зеркале за спиною у каждого опасно скалится Тьма.Критерии сходства
Непохожие. Сине-белый и красно-черный. Тот прятал за улыбками спокойную светлую сталь — этот хмурится, но нутро у него живое. Этот темный кромешно, такой, что боятся Тени — тот такой ослепительный, что ну просто помилуй свет. Арчибальд, Роланд Айронфист — как небо и подземелье, как… — Мы очень похожие, — роняет Арчибальд невпопад. Видя недоумение Джагара, поясняет: — С ним. Кивает на артефакт. В окуляре — Роланд. Джагар осознает… — Хорошая шутка. — Это не шутка. Джагар давит улыбку. — Добрый и злой король, которые ненавидят друг друга? — Любят. — Арчибальд смотрит тяжело и пусто. — Любят, как научили. — Чтобы были готовы переубивать?.. — Да. Тарн осекается. У Арчибальда больная ухмылка. — Айронфисты — семья… Интересная, Джагар. Моего отца на родной планете в борьбе за власть чуть не убил кузен. Моего деда уничтожил его брат. Прадеда… Я не знаю — но, кажется, кровь Айронфистов так и пачкает руки Айронфистов по локоть с начала времен. Поэтому мы с ним похожи. Переводит дыхание — и прибивает взглядом: — Поэтому, Джагар, ни один из нас не даст умереть другому. И это слишком напоминает ультиматум.Расплата
— После смерти, — смеется Арчибальд, — души злодеев у нас попадают к корням Мирового Древа. Обращаются в бесенят. В гогов всяких. — Звучит совершенно не страшно, — отмечает Джагар. Слепо смотрит в бокал с вином. — Ага, — легкомысленно замечает Айронфист. — Столица некромантов на той стороне — Бездна — и та называется позловещей. — Согласен, — поддакивает Джагар. Все смотрится в свой бокал. И добавляет вдруг: — А у нас души тех, кто не оказался достаточно умным, попадают к демонам. В забвение. Только не превращаются ни в кого, просто мучаются. Из отражения ему улыбаются его же амбиции — и Мехрун Дагон.На троих
— О чем вы мечтаете здесь, Арчибальд? И ветер поет на стенах дворца. Холодный и горький, спустился с вершин Джеролла… Джагар морщится. — Простудитесь. Идиот. А Арчибальд не отвечает. Ночь черная — и глаза, горькие, черные, без притаившейся в глубине ярко-алой жути, глядят с тоской в эту ночь. Обнять бы его тенями. Чтобы забылся. Чтобы не выл в полнолуние — и в безлунные ночи тоже — никому не понятным, диким, смертельно раненым волком… — О чем я мечтаю, Джагар? — он ледяной, черно-хрустально-ломкий. — О том, чтобы еще трое… Они тоже были здесь.Индорил
— Джагар? — Да? — А какой у вас дом? …ну и что ему скажешь? Как признаешься в том, что нигде — и из ниоткуда, пусть звенит и пугает древнее «Тарн»? Как признаешься, что ниоткуда и никуда? Поклонялся богам — их потом променял на силу. Что служил у вельмож — а потом променял на власть. Что дворец он знает лучше любого — но тронный зал, и спальня, и кабинеты скалятся ему дверными проемами ненавидяще и враждебно. Как скажешь такое, когда — Император? —…Индорил. Арчибальд поднимает взгляд. — Да. Индорил. Мой Дом. Я, помнится, рассказывал про Дома… — Иногда мы как будто говорим на чужих языках, Джагар. Не говорят — лгут.О любви
— Арчи, а ты влюблялся? — Да, конечно! — Отлипает от книги. Глаза — черные, горящие и увлеченные. — Прямо сейчас влюблен. В этих ваших двемеров. Такие концепции… — Я не о двемерах. Он поднимает бровь. — И не о идеях. Не о трактатах. Не о концепциях. — А о чем? — Вы влюблялись в людей, Арчибальд? Улыбка его тускнеет. Джагара колет сочувствие: — Не любили? И даже не было?.. — Было! — совсем уже огрызается он. — И… вам-то какое дело! Никакого, наверное, не должно быть, но… — Оставьте. Мне. Право. Любить. Мои. Идеи, — чеканит он. И просит вдруг: — И не смотрите на меня из-за этого, как Роланд. Особенно его глазами.Сплетая иллюзии в мастерство
Он смотрит заинтересованно. Без ненависти и отторжения. Улыбается усами, улыбается глазами — улыбается и душой. Ему правда интересно. Поэтому Джагар прекрасно справляется с представлением: шатен, легкая седина, волевое лицо, голубой в глазах… Уриэль. Длинный, полуэльфийские скулы, вежливая улыбка и шалый зеленый огонь… Тален. А теперь опять как Уриэль — но моложе, и волосы потемнее и с переливами, и выражение глаз добрее, и усы обязательно… — Похож, — шепчет Арчибальд. — Джагар, очень похож! И хочет, по глазам видно, научиться так же. — А давайте я покажу вам того мажонка, который примкнул к долговязому? — смеется Джагар. И, не дожидаясь ответа, выплетает по памяти: обгоревшие патлы-солома, крестьянское личико, ебнутые охряные глаза… Он увлечен — и не замечает, как стремительно Арчибальд бледнеет.Гончие
Джагар может врать долго, кому угодно… Но не себе. Джагар знает: за ним ведется погоня. Милосердие, поиск союзников… были плохой идеей. Как итог — за ним теперь по всему Тамриэлю носятся мертвая девочка и щенок с характером. Беспородный щенок слишком верного императорского кобеля носится по всему Тамриэлю — и ищет его, Джагара, уязвимые, больные точки. Все уже смыкает кольцо. И это было бы очень легко поправимо. Обычно. Обыденно. Даже нелепо. Но… Но теперь за ним гонятся не мертвец и почти-мертвец — за ним гонятся трое. Мертвая кошка, не вовремя впившаяся в руку, и два молодых и горячих щенка. И если он хоть пальцем тронет одного из этих щенков… Арчибальд Айронфист поклялся, что он убьет. Поэтому сейчас, пока он сумасшедший, пока он на взводе, пока они оба ищут решение, Джагару только и остается, что смотреть, как все туже и туже затягивается кольцо.Вера в людей
Снова эти запахи, снова эти робы… Будто в юности. Будто он опять служит в храме. Джагар пытается отогнать эту мысль — но не получается. Хотя бы потому, что за ним опять идет зевающий аристократ. Но Джагар держится: — Арчибальд, это — Акатош. В нашем пантеоне он обозначает… — Время. Я вижу часы. Вон там. Джагар не комментирует. — А вот это — Аркей. Его сфера — это… — Смерть и рождение. Коли символ — замкнутый круг. — А это мать-Мара. Она… —…брак, любовь, семьи? Или — рождение тоже? — Арчибальд, вы… Прекратите? — Ну а… Зачем? — ухмыляется он погано. — Зачем мне, блядь, прекращать, если глупым людишкам везде надо во что-то верить, и верят они одинаково? Если это, — он показывает на алтарь Дибеллы, — культ красоты, этот — логики, ремесла, — Зенитар, — природы, и милосердия, и… Войны? Он останавливается перед Талосом. — Я, честно, не понимаю, что в таком скучном пантеоне делать… Войне. — Это не война. — Джагар подходит сзади. — Талос — это право людей жить под солнцем, как победители. Это смертный, который добрался до самого неба. Это — символ того, что как ни убивай вас… В любую Эру будут такие смертные, которые станут равны богам. Он молчит. Наконец — протягивает: — Талос… Джагар, я верю только в таких, как он. Оборачивается — и в глазах у него мятежное и бессмертное пламя.