Извинения приняты

— Вы напоминаете мне океан… Меня от вас так же тошнит. — Попадешь под горячую руку — улетишь под горячую ногу. Джек на это лишь фыркнул. Опять мелкий к нему пристал. Ну нет худа без добра! — А я тебе ещё раз говорю, отстань. — Нет, не отстану! — возразил Шей. Его злое лицо было похоже на помидор, а глаза сияли от ярости. — Ну и ладно! Без тебя спокойней будет, — выкрикнул Джек и ушёл в свою комнату. Ну вот не получилось спокойно поговорить, а жаль.

***

— Опять устроили споры на пустом месте, — прошептала Ю, тяжко вздыхая, — Вот кто теперь их разнимать будет? Феля посмотрела на неё с широко раскрытыми глазами. «Так они всегда так? — подумалось ей, — Как же долго я буду привыкать ко всему этому… „ --- ‚Какой резвый стал, смотрите-ка! И когда это он храбрости набрался?‘ — возмущался Джек, лёжа на своей постели. Демону было лень думать о чём-либо ещё, поэтому он стал осматривать свои покои: окна занавешены красным тюлем в обрамлении портьер чёрного оттенка. Обои серые, напоминают дым. Мебели — минимум. В левом углу — письменный стол, а возле него — комод. Шкаф и софа — справа, а возле двери стоит несколько стульев. Пол устлан мягким и красивым ковровым покрытием. Джек любит в жаркий полдень отдыхать, лежа прямо на нем… — Брат, нам нужно идти, — послышался звонкий голос Таффа, что, оперевшись плечом на дверной косяк, смотрел на старшего. Джеку ничего не оставалось, как подняться и последовать за юношей. --- Шей сидел в библиотеке и читал книгу ‚О стратегии боя‘. Вообще он любил библиотеки. Это единственное место, где никто не прерывает тишину. Демон задумался о недавно произошедших событиях. Он всё еще не мог отойти от смерти сестры… ‚Если бы я был тогда рядом!‘ — всегда начинал он, но его резко прерывали. Нельзя винить себя, говорили они. Это всё нельзя было остановить, твердили они… ‚Ты просто дурак!‘ Шей горько выдохнул и закрыл книгу. ‚А может они правы, и я слишком загоняю себя этими мыслями?‘ — Перечень невозможности зашкаливает… — простонал демон и уткнулся лицом в стол. --- — А может им помочь? — Чё? — фыркнула Юмако и посмотрела в сторону ангела. — Н-ну, я имею в виду… — замялась Фелиция и опустила взгляд в пол. Ветер неприятно холодил кожу, а волосы от его дуновения слишком сильно трепались. Вообще, на улице было очень красиво: ясная луна освещала всё вокруг, из-за чего деревья в лесу было видно ясно; цветы давно заснули, а светлячки ‚устраивали танцы‘, сверкая, как маленькие звёздочки на лугу; в некоторых окнах всё ещё горел свет — жители до сих пор не спали, занимаясь делами, которые не успели закончить днём. — Сами справятся, — спокойно произнесла Юмако, выдыхая клубы синего из-за луны дыма. --- Сегодня Джек опять провалился не пойми куда, и Шей продолжал волноваться. — Куда он мог подеваться? — Ушел куда-то и совсем забыл о завтраке, — произнёс недовольным тоном Тафф, — Во всяком случае вчера он был в пыточной. — Не парься, придёт, — попыталась заверить его Юмако и продолжила трапезничать. --- Солнце уже уходило за горизонт, когда Шей ушёл искать Джека. Того весь день не было, и младший совсем разволновался. В итоге он нашёл его в саду под окном Ди. — Ну и где ты был весь день? — недовольно пробурчал Шей. — Ой, принцесса разволновалась! — хохотнул тот. — Не называй меня так! — его щёки тут же побагровели. Повисла неловкая тишина. Джек смотрел в сторону леса, Шей думал о своем, но никто не мог обмолвиться и словом. — Знаешь… — начал было Шей, но его перебили. — Извинения приняты. — Что?.. — младший поднял удивлённый взгляд на брата. — Ты что, ещё и оглох? — хмыкнул Джек и потрепал волосы у мелкого, — Но меня всё равно тошнит. — Ты опять начинаешь?! --- За всем этим ‚умилительным‘ зрелищем наблюдали две пары заинтересованных глаз. — Вот и отличненько. Всегда бы так, — глухо выдохнула Юмако, на что Фелиция кивнула. Её взор упал на маленький фиолетовый цветок, чьи лепестки поблёскивали в лучах заходящего солнца. --- О, память сердца! ты сильней Рассудка памяти печальной И часто прелестью своей Меня в стране пленяешь дальней. Я помню голос милых слов, Я помню очи голубые, Я помню локоны златые Небрежно вьющихся власов. Моей пастушки несравненной Я помню весь наряд простой, И образ милой, незабвенной Повсюду странствует со мной. Хранитель гений мой — любовью В утеху дан разлуке он: Засну ль? приникнет к изголовью И усладит печальный сон.*