Бессердечный

Тихий смех, словно сотни радужных лепестков кружатся в вихре весеннего ветра… Легкие поцелуи, как будто на щеку присел невесомый мотылек; протяжные сладкие стоны, но не в моих объятиях, и не меня ты целуешь, и не со мной смеешься, счастливая, нежная, теплая. Маленькая заморская птичка, ветреная, игривая, что тебе стоит одной улыбкой влюбить в себя, а потом долго мучить, и привязав к себе и отталкивая. До чего же ты бессердечна… Но нет. Бессердечен здесь я. Так ты сама сказала, когда уж не знала, чем меня оттолкнуть. Бесспорно, Король Кошмаров хорошо выглядел в твоей коллекции, да и план соблазнить меня, чтобы обезопасить мечты детей, тоже был неплох; но я уже не тот Кромешник, что так тебя интересовал. Не жестокий насильник, каким ты ожидала меня увидеть; оставь эту роль Кролику, ведь именно с ним ты стонешь громче всего. Влюбив меня в себя, заполучив меня, ты увидела то, чего не ожидала. Увидела, что я не могу причинить тебе той боли, которая так тебе нравится, а могу лишь мягкотело ждать хоть одного слова от тебя. Радоваться возможности коснуться губами тоненьких пальчиков – тебе ведь отвратительны мои зубы, и руку ты потом тоже долго трешь, недовольно косясь через плечо. А я, как наивный мальчишка, готов что угодно сделать для той, которая выбрала меня своей игрушкой. Когда ты сказала, что я должен выдирать людям зубы и приносить их тебе, ведь для тебя это слишком грязная работа – разве я отказался? Хотя моя компетенция – сны, а не реальность, и знали бы остальные Хранители, что это ты моими руками причиняешь детям дикую боль… Всегда улыбающаяся маленькая хрупкая фея, чьи ноги никогда не касались земли. Обольстившая самого юного из своих товарищей, отдающаяся в первом же подходящем углу самому жесткому, млеющая в огромных ладонях самого крупного… Я даже завидую Песочнику. Он живет в своих собственных снах, а потому неподвластен твоим чарам. А я… даже я сдался. Хоть и гожусь лишь на то, чтобы быть твоей тряпкой. Твоя последняя просьба (приказ?) – провести целый день на залитой солнцем крыше и не отходить от тени. Ты ведь знаешь, что со мной бывает из-за этого… А я не посмел ослушаться тебя, и никогда не забуду твой смех, когда вечером покатился кубарем с лестницы и зашагал вдоль улицы, выставив вперед руки. Отлично сработано, Зуби… Вы хотели убрать Кромешника – вы это сделали. Но почему тебе не хватало просто моего подчинения? За что, моя нежная, любимая фея? За что я лишен теперь возможности видеть тебя, видеть весь мир? Вместо глаз – выжженные дыры, и кожа вся в черных волдырях. Я уродлив теперь для тебя, а значит, бессердечен – где логика? Нету ее у женщин. Бессердечен… Значит, такова твоя благодарность за любовь. …Затрещали ребра, поддетые длинными серыми пальцами, и Кромешник резко раздернул их в стороны, закинув голову. Зуби отшатнулась за Северянина, обнимая его за руку и крича от ужаса. Тот и сам попятился, когда Питч, пошатываясь, пошел к ним. Рванул из груди сердце, черное, еле бившееся, вложил его в руку обмершей феи и рухнул навзничь. Никто не сказал ни слова. Нечего тут было говорить. Первым очнулся Кролик. Подошел, посмотрел на тело – и плюнул. Никто не упрекнул его. Хранители развернулись и двинулись кто куда. Фея – опробовать крепкого Северянина, Кролик – сладкого Джека. Таков уж был сегодня день. День влюбленных – ну что ж, иногда влюбленных просто в тело, а иногда влюбленных с летальным исходом. Только Песочник остался около темнеющего на мостовой тела, накрыв его золотым саваном и положив голову Кромешника себе на колени. Больше дети не будут видеть плохих снов. Вот только почему-то сейчас он единственный не радовался этому.