— Заэль! — голос Маюри из другого края лаборатории действует на нервы и каждый раз заставляет внутренне содрогнуться. Заэль выдыхает, чувствует себя усталым, выжатым и чёрт знает, каким.
Униженным.
Маюри продержал его в ожидании меча в сердце три месяца и двадцать пять дней (это он от Акона узнал), и выпустил — отнюдь не смиловавшись, а потому, что в лаборатории нужны были мозги, а это, по словам Маюри, то немногое, что у Заэля было хоть на что-то годным. Заэль хмурится, кривится, но со своим положением приходится считаться. Именно считаться, не мириться и не свыкаться — это Заэль считает недостойным себя. Хотя кого он обманывает, он просто выбирает более приятное выражение. Пленник, он и есть пленник, и приспосабливаться к новому способу жизни приходится, если хочется жить. А Заэлю хочется, но не так. Здесь он чувствует себя несвободным — Маюри намеренно заставляет его чувствовать это ярко, — зависимым и лишённым каких-либо прав. С Айзеном было по-другому, Айзен давал свободу действий, пусть и иллюзорную, контроль Маюри душит.
— Да, Куротсучи-тайчо, — он надевает по возможности мягкую улыбку, будто не его гордость растоптали, сначала победив, потом заточив в глухом пыточном пространстве, и после освободив по прихоти в качестве помощника и просто мальчика на побегушках. Речь даже не о том, что его понизили в звании очень существенно, а о том, что Маюри намеренно принижает его способности, для себя признавая их ценность. Заэль знает это, потому что каждый раз Маюри требует от него куда больше, чем от остальных. Характер у Маюри невыносимый. Заэль не думал, что ему когда-либо придётся жаловаться на другого исследователя.
— Я же говорил называть меня «Маюри-сама», — Маюри впивается в Заэля внимательным взглядом. — Но если ты идиот, то и так сойдёт. — И сразу же добавляет, не дав возможности возмутиться или возразить: — Проверь взаимодействие реяцу того Метастазиса с реяцу Аарониро в плотно сжатой азотной среде.
— Хорошо. — Заэль быстро кивает, переключившись в модус учёного, складывает руки на груди и подымает ладонь, пальцами касаясь подбородка. На подначки он научился не реагировать — всё равно толку от этого нет. В Двенадцатом вся власть принадлежит Маюри и права, соответственно, тоже. Заэль уже успел изучить и прочувствовать систему управления в Двеннадцатом, и это его не радует. Как исследователи, соперниками они быть не перестали, как личности, они далеки от принятия друг друга. Заэлю всё ещё обидно за поражение, но только на основании этого признавать Маюри лучшим он не собирается. И всё же, тот успел взять образцы реяцу Аарониро в общей суматохе, вычленить из него реяцу Метастазиса и исследовать их взаимодействие, потому что их способности в чём-то схожи, точнее, зеркальны.
— Иди. — Приказ словно разрезает воздух скальпелем, резко выдёргивает из мыслей. Заэль реагирует на раздражающий грубый тон, кривя рот, и возвращается к своей игре: показательно взмахивает волосами и разворачивается, изящно качнув задницей, ровной походкой выходит из проектировочной. Этим вызывает у Маюри лишь смешок.
Исследование взаимодействия реяцу идёт хорошо, и Заэля разрывает между интересом и гордостью. Потому что хорошо они идут под командованием Маюри, хотя и с непосредственным вкладом Заэля. Гордость уступает интересу, но тот факт, что Заэль возился с арранкарами куда дольше Маюри, но именно последний курирует процесс и преуспевает в этом, удручает.
— Если бы мне дали отдельную лабораторию и сотрудников, исследования шли бы лучше, — осмелев, заявляет Заэль на следующий день. Он почему-то знает, что за эту выходку Маюри его не убьёт.
— Ха? Ты думаешь, здесь легко найти подходящих сотрудников? Во всём Сообществе Душ их на пальцах пересчитать, — Маюри склоняет голову с той невинной непосредственностью, с какой только он умеет при таком-то характере, и смотрит на Заэля, как на несмышлёного ребёнка.
— Я, если ты помнишь, всю исследовательскую базу тащил на себе, — Заэль резковато двигает рукой в направлении своей груди, пальцы топорщатся как звёздочка на узком теле. Взгляд острый, сосредоточенный, взгляд того, кто не осторожничает, потому что уже надоело. Маюри надоел, надоело безвыходное положение дел, но он цепляется за линию разговора, предложенную именно Маюри. Тянет на себя, напоминает о своей ценности. Маюри это раздражает. Будто он сам не знает, что Заэль может, а чего нет. Хотя с ними, учёными, нельзя быть уверенным наверняка.
— Здесь, если ты понимаешь, масштаб работы больше. И теперь ты мой подчинённый. Привыкай. — Бросает он, разом осаживая и напоминая обо всём: и кто победил, и где они, и кто есть кто.
— Я думал, что у вас тут меритократия, хотя о чём я… Если главнокомандующий старый маразматик? — звучит уже как бросок отчаяния, и оба знают, что это ни к чему не приведёт, разве что принесёт чуть морального удовлетворения. Потом Заэль успокоится и что-нибудь придумает. Обязательно.
— Что бы у нас не было, ты бы всё равно был подчинённым. Уж такие простые вещи мог бы понять.
Заэль это прекрасно понимает. Кто бы оставил арранкара без присмотра? Хорошо ещё, что Маюри на опыты его не пустил, хотя действительно хорошо ли это, Заэль уже сомневается. Он хотел лично участвовать в движении прогресса, переживать, ощущать его, а в Бюро попадала куча повседневных, технически простых заказов, которые никак не вязались с великими открытиями и тем, что действительно приносило Заэлю радость. И конечно же, Маюри поручал такие задания ему и Акону, сам занимаясь делами более достойными его ума и более интересными — в этом вкусы Заэля и Маюри совпадали. Заэль завидовал и злился на свою беспомощность, связанность по рукам и ногам, но старался этого никак не показывать. Пару раз в голову забиралась ущербная мысль, что не не так уж и плохо было бы стать образцом для экспериментов, чтобы Маюри узрел его суть, превосходство, чтобы она пошатнула его схемы и представления; увидеть его глаза — глаза учёного — полные восторга, так похожие на его собственные во время открытия, и взорваться, разнося всё к меносам. Стать последним, что Маюри видел, и заставить его умереть, сделав открытие, но так и не осмыслив его. Со вкусом незавершённости и ошибки.
Заэль вовремя себя одёргивает в такие моменты и смотрит на спокойного Маюри. Вообще-то, он и сам хотел бы исследовать Маюри, но пока что эта опция недоступна. Заэль хочет убить его и одновременно, чтобы он жил. Заэль знает, что для них это возможно. А ещё он хочет подстроить Маюри много-много подлянок. Но получаются из этого всего две вещи: Маюри живёт и девять из десяти раз раскрыл пакости Заэля до того, как они сработали. На десятый раз Заэль понял, что ему и самому это не надо, потому что в гневе Маюри страшен.
— Насчёт главнокомандующего я не буду спорить, но психопата Айзена с комплексом бога ты пережил, — продолжает, как ни в чём не бывало, Маюри. Надо же, даже соглашается. — Был его подчинённым. Что тебя сейчас коробит?
— Понижение в звании? — сходу отвечает Заэль, подправляя очки и глядя куда-то в пространство. Не отвечать же… правду?
— Врёшь, — Маюри позволяет себе говорить прямо и без уловок, и в этом он сейчас полная противоположность Заэля.
— Может быть, — наглея, усмехается тот.
— Два внеплановых дежурства, — на этой фразе Маюри поворачивается к мониторам, не обозначая ни мимикой, ни голосом раздражения или злости, и Заэль ловит себя на том, что он слегка увлёкся, а Маюри, при желании, может не обозначать опасность ничем, кроме самой непосредственно опасности.
Заэль закатывает глаза — он сам напросился. Ну как же предсказуемо. Если Маюри с этим ничего не сделает, он так со скуки помрёт.
Заэль выходит, к дежурствам он почти привык, — это несложная, но мучительно скучная рутина, которая выматывает хуже боя и суток без сна за исследованиями. Нужно быть внимательным даже когда ничего не происходит и ничего не собирается произойти. Это трудно.
Заэль не настолько ненавидит дежурства, как мог бы, потому что комната, которую ему предоставили, мягко сказать, ему не нравится. Сначала он впал в ступор и отказался от неё, но когда ему сказали: или там, или на улице, пришлось пересмотреть своё решение.
Вот и сейчас Заэль расчёсывается перед небольшим зеркалом, часто моргая. Освещение плохое, настроение у Заэля — ещё хуже. По сравнению с удобным и просторным дворцом в Лас Ночес, это — обычная кладовка. Кладовка она и есть, даже без сравнений. Заэль злится. Как в таких условиях можно содержать себя в порядке? Да как тут вообще можно жить? Благо дело, к внешности не придираются, стоит только на капитана посмотреть — главное, косоде надевать и меч при себе иметь, а до остального никому нет дела. Но даже если никто и не запрещает, возможности иметь эффектный яркий вид у него всё равно нет. Только волосы выделяются, и Заэля это немного прельщало, пока его не увидела Ячиру и не закричала: «братик-ботанчик», помахав в его сторону рукой. Кенпачи даже повернул голову и оценивающе посмотрел, потянув вверх надбровную дугу, а потом перевёл взгляд на Маюри и только хмыкнул. Заэль не растерялся, но приуныл ещё больше. Вообще, он, как оказалось, стал более подвержен депрессивным состояниям, сменив место жительства. Но он не был бы собой и не смог бы стать Октавой, если бы не умел справляться с такими мелочами. Уже спустя час он твёрдо решил взять жизнь в свои руки хотя бы наполовину — снисходительные взгляды на него как на собственность Маюри не прельщали. Это было невыносимо, куда не посмотри — везде насмешка, и ещё большая насмешка — факты и понимание, что такие взгляды не беспочвенны.
Заэль смотрит в гладкую поверхность зеркала с царапинами по краям рамы и даже себя в отражении толком не видит. В таком освещении лицо и даже волосы кажутся мышасто серыми. При мысли, что он превратится в унылое заурядное нечто, его передёргивает, и он мгновенно ободряет себя, похлопав по щекам. Внешность — далеко не всё, что есть у Заэля, но лампочку надо будет вкрутить завтра же, чтобы себя нормально видеть, остальное здесь видеть незачем. Ещё надо сходить в магазин за средствами ухода, хотя те, что для шинигами, могут и не подойти. Тогда лучше сразу самому…
На то, что нужно лично Заэлю, времени ему не оставляют. Он уже около месяца свой меч в руках не держал. Заэль не так уж сильно любит тренировки, но и совсем запускать их нельзя. Для себя он упрямо и зло решает, что завтра же выделит на них время, даже если придётся смыться по-тихому и ослушаться Маюри. Это кажется странным, но никто не упоминал условий относительно тренировок Заэля, о них вообще никто ничего не говорил, и это настораживает. Но раз Заэль по факту состоит в отряде, то имеет право (хотя бы попробовать и узнать, что теперь с его силой). Подгадать короткий промежуток времени, когда он, скорее всего, не будет нужен Маюри, он может.
Заэль заносит документы Акону, завершив отчёт по Метастазису, тот кивает ему, подымая голову, и провожает цепким проницательным взглядом до двери, Заэль, скорее всего, выглядит торопящимся, и тем больше причин стремительно уйти в сонидо сразу за казармами. Он находит подходящее место на опушке леса, следуя своим инстинктам и сенсорам геолокации.
Вертя в руках меч и рассматривая так, будто увидел впервые, Заэль отчётливо понимает, почему никто не упоминал о его тренировках. Форникарас он высвободить не может. Как только он попытался опустить меч в глотку, волна изнутри вытолкнула его обратно. Что Заэль не пробовал, никак не получалось, печать поставили качественную, сильную. Интересно, Маюри сам ставил или кто другой?.. В голове крутятся вопросы и злят ещё больше. Хотя он и ожидал чего-то подобного, всё равно чувствует оттенок разочарования и даже привкус растерянности. Немного успокоившись, он прикидывает варианты действий. Единственный, кто может что-то изменить в этой ситуации, — это Маюри. Надо идти к нему, надеясь, что он будет в хорошем расположении духа. Это глупо, но это лучше, чем пытаться вскрыть печать с несколькими программами самому.
Открыв двери, Заэль стоит у порога каких-то несколько секунд, настороженно ожидая. Маюри знает, что это он, и вероятно знает, что он уходил за территорию отряда.
Заэль, притихнув было сначала, умышленно шуршит одеждами, заходя.
— Я разрешал тебе? — звучит остро, Маюри даже не оборачивается. Заэль останавливается на пару секунд, задумываясь: «Он о том, что не разрешал уходить, или о том, что не разрешал входить сейчас?» С ответом он находится быстро:
— Вы лично не говорили, что разрешаете, но с тех пор, как меня официально зачислили в отряд, я думал, что могу пользоваться некоторыми правами.
— Неплохо, — Маюри кивает, будто ставит «зачёт» его ответу. — Но что бы ты делал, если бы наткнулся на другого шинигами, уровня капитана, скажем? Здесь много любопытных.
— Я бы попытался вернуться в Двенадцатый в сонидо.
— «Попытался». Ты не уверен, что смог бы? — с лёгким интересом спрашивает Маюри.
— Мне не представилась возможность оценить силу капи…
— Ещё одно лживое слово и я отрежу тебе язык, — резко и зло обрывает Маюри. — Я сейчас с тобой не в игры играю.
У Заэля по спине пробегает холодок, ему неприятно, но он благоразумно решает говорить правду:
— Смотря кого бы встретил, — голос звучит серьёзно и слегка обиженно, но Заэль смотрит не в пол, а на Маюри в упор, указательным пальцем прочертив полоску от кончика носа до моста очков, там и остановившись.
— Да. Правильно. Семерых из тринадцати капитанов ты бы в скорости одолеть не смог.
Заэль хочет фыркнуть, но сдерживается, сейчас лучше Маюри не злить и не дразнить даже.
Он ждёт какое-то время, прежде чем заговорить снова. Маюри ничего не спрашивает и не говорит убраться, видимо, знает, зачем Заэль здесь, и просто ждёт, занимаясь своими делами. Заэль не видит смысла тянуть.
— Могу я спросить кое-что насчёт своего релиза?.. Маюри-сама… — он подкрадывается тихо, говорит вкрадчиво и даже почти томно. Маюри, увлечённый записью с датчиков, отрывается только через пару секунд и чуть раздражённо обращает на него внимание, но слушает внимательно. Заэль прикрывает глаза и ощущает, как под хаори и глубже, под косоде, слегка сжимаются плечевые мышцы, приходят в тонус — явный признак лёгкого напряжения, он может прощупать это даже не с помощью реяцу, а своим обострённым восприятием наблюдателя. Ненавязчиво, но Маюри это тоже ощущает, и ему явно не нравится. Не нравится быть наблюдаемым. Недавно Заэль заметил, что реакции Маюри на него немного сменились. К чисто профессиональной заинтересованности и одержимости новым, примешалось что-то чуть более личное. Заэль понимает, что это хоть и крохотный, но шанс. Трещина в плотно сплетённом для него коконе. Он садится на стул, закидывает ногу на ногу и локоть облокачивает на перила, играя с прядью розовых, как подкрашенный зефир, волос. Пахнет от него по иронии тоже сладко.
— И? Так старался подобрать слова, что проглотил язык? — голос напряжения не выдаёт. Всё такой же спокойный и цинично насмешливый. Это уже не нравится Заэлю. — Реяцу свою не распускай. Раздражает.
У реяцу Заэля терпко-сладкий перебродивший вкус. Отдаёт гнилью. Мало кому нравится. Реяцу Маюри горчит заспиртованной полынью. Тоже на любителя. Заэль приходит в себя и выдаёт прямо и сухо:
— Мой релиз запечатан?
— Браво. Если ты догадался спустя две недели о том, что должен был понять сразу, то зачем спрашиваешь очевидные вещи? Хочешь, чтобы я в тебе совсем разуверился? — голос Маюри, не скупясь, источает яд.
— Я просто подумал, что вы можете что-то с этим сделать… капитан, — томное выражение сменяется на робкое и стеснительное, и Заэль садится ровно, упирая прямые руки в сомкнутые плотно колени.
«Вы» — Маюри отмечает про себя эту вежливость, когда Заэлю ничего не надо, он просто «тыкает». Ещё и эти «Маюри-сама», «капитан» — Заэль пытается казаться ближе, но на деле это только отдаляет. Маюри к своим подчинённым почти ничего не испытывает, так зачем Заэль выбирает заранее проигрышную стратегию?
— Конечно, я могу. Но с какой стати мне с этим что-то делать? Чем ты можешь меня мотивировать? — Маюри даже поворачивается к нему, чтобы упереть взгляд ярких, заинтересованных и в то же время безразличных глаз в него. Заэль ёрзает на стуле, изображая робкую невинность и видит — Маюри ведёт взглядом по его фигуре и открытому ожидающему лицу, ловящему каждый жест раскрашенного лица. Капитана Куротсучи забавляет эта игра. Неплохо. Но лучше бы возбуждала, думает Заэль, — так было бы проще. Для всего. Маюри же думает, что, может быть, стратегия Заэля не настолько проигрышная, как он подумал сначала.
Заэль вертит головой и смотрит по сторонам, будто ища что-то ценное и не принадлежащее Маюри в этой лаборатории, и, конечно же, не находит. Затем наконец остановив свой взгляд и сфокусировав его на собеседнике, он кладёт растопыренную ладонь на свою грудь. Жест выходит неоднозначный, как и задумывалось, он надеется, что Маюри оценит. Теперь остаётся посмотреть реакцию.
— Твоё тело и так в моём распоряжении, хоть сейчас могу использовать, так что… предложить тебе явно нечего, — обыденно констатирует Маюри, выравнивая стопку листов на своём столе, внимательно смеряет собеседника глубоким взглядом и возвращается к своим приборам и данным. Заэль шипит едва слышно — это довольно ожидаемо, но всё равно неприятно.
Потребности находиться здесь больше нет, да и желания тоже, поэтому Заэль выходит быстрым стремительным шагом, у него ещё есть дела на сегодня, но Заэль думает, пусть бы они сгорели: топтаться на месте или бежать по кругу — самые ненавистные ему явления — перспективно нависли над ним непроглядной тучей и давят тяжестью валуна. Угораздило же его тогда связаться с самым скверным шинигами в Готее. Заэль отчётливо понимает, что он и не связывался, тот сам его нашёл. Прямо как судьба. Если бы бывший Октава верил в судьбу, было бы самое время отчаиваться. Заэль думает, что скоро точно отсюда сбежит. Исследует, какие способности ему сейчас доступны, улучит момент и…
— Завтра с утра заваришь мне чай, — голос нагоняет и останавливает его у двери. Заэль тормозит, схватившись за ручку, расширяет глаза и не верит ушам.
С чего вдруг?
Чай?
Заэль не помнит, не знает, кто делает Маюри чай, и вообще, есть такой специальный человек или кто придётся? Если один, то, может, этот кто-то внезапно заболел или мутировал, и теперь на больничном? Но не боится ли Маюри, что Заэль его отравит? Неужели настолько самоуверенный? Вряд ли, Маюри предусмотрителен и осторожен. Своеобразное выказывание доверия? Нет. Только не у них. Тогда это, наверняка, проверка. Его, Заэля, и, возможно, самого Маюри. Принесёт Заэль нормальный чай — это будет означать лояльность? А если принесёт отраву — Маюри проверит свои способности к выработке антидота?
Заэлю оставалось решить для себя — как же он поступит и потом только следовать решению — сделать яд или чай и притащить его Маюри, словно… кто там таким занимается?
Это тоже эксперимент, исход которого нельзя предугадать наверняка, поэтому Заэль даже не прочь в нём поучаствовать.
Заэль считает, что сейчас сделать обычный чай будет безопаснее и выгоднее, и решает не выделываться. Он не слишком удивляется, когда понимает, что во владениях Двенадцатого сделать яд может быть проще, чем заварить обычный чай. Во-первых, Заэль до сих пор не знает, где у них кухня, потому что еду обычно разносят младшие «зелёные» и ни на что толком не способные офицеры, к коим он не относится, а шинигами для перекуса обычно собираются в безопасных нетоксичных помещениях, что-то обсуждая по ходу. Заэль даже не уверен, что общая столовая у них есть. Во всяком случае, никто не хочет тратить время на походы туда. Осмотрев всё, что доступно, Заэль обнаруживает полно всего интересного, но точно не чай. Двеннадцатый напоминает собственную лабораторию, только более суетливую, по-казённому простую в архитектуре и кишащую шинигами, которые не выказывают Заэлю никакого уважения.
Спрашивать, где чай, у Акона, Заэль не хочет принципиально, другая причина заключается в том, что и самого Акона выловить с утра непросто. Поэтому не найдя ничего достоверно подходящего под «безопасный чай», Заэль, злой на Маюри, направляется на поиски нужного продукта, как только заканчивает с осмотром. Раз он решил сделать чай, то не может позволить себе приготовить яд — тем более случайно. Заэль любит действовать наверняка, и при этом любит всё новое и неизведанное.
Выйдя по направлению небольшой ярмарки, Заэль намеревается купить с прилавка целый чайничек с готовым ароматным напитком, и очень своевременно вспоминает, что для этого ему нужны деньги. Шинигами, скорее всего, полагалась зарплата, а он свою ещё ни разу не получал. И неизвестно, получит ли вообще. Самая простая стратегия отпадает сразу. Приходится идти в магазин. Там он решительно собирается попросить чай в долг, но какая-то тёмноволосая девчушка спрашивает его прямо перед кассой, тем самым останавливая:
— Вы были с Айзеном-тайчо, после того, как он…
— Был, — улыбается Заэль. — Хочешь послушать истории о нашей жизни? — искренне надеясь, что она ответит «нет».
К удовольствию Заэля, она мотает головой отрицательно, и произносит в лёгком смятении:
— Не сейчас… — тихо, а потом продолжает: — Вы — арранкар, вас Куротсучи-тайчо у себя держит, я знаю. — Улыбка на лице Заэля меркнет и ему приходится приложить усилия, чтобы она не спала совсем. — Если вдруг захочется с кем-то побеседовать, приходите. У Хирако-тайчо просто талант подбадривать.
Заэль впервые за всё время смотрит на кого-то так непонимающе, застыв и тупо моргая. Она протягивает ему деньги молча. Оправляется он быстро и медленно произносит:
— Спасибо, — и, расплатившись за чай, разворачивается, чтобы уйти.
Благодарить за подачку не хочется, он ведь даже не для себя покупал, но что-то же надо было сказать, чтобы вежливо отвязаться. Желание помочь, вежливость, сострадание. Это может быть приятно и может быть отвратительно. Девчонка слабее него и талантами явно не выделяется, но она живёт свободнее и пользуется всеми правами — это похоже на глумление. Что самое главное — она своей жизнью довольна, хотя и глубоко ранена чем-то или кем-то. И что самое смешное — она решила, что Заэль в настолько бедственном положении, что уже не опасен, и в пору давать ему советы. У Заэля нет пунктика о жалости, в отличие от некоторых других из Эспады, ему не приятно, но и не отвратительно. Будь на его месте Ннойтра, он бы тут же порубил её на кусочки, даже если бы за это его самого искромсали или распяли вниз головой. Заэль же делает для себя пометку, что девчонку можно будет использовать, как только появится достойное ей применение. У неё на лице написана уязвимость к манипуляциям. Девчонка раздражает своей нелепостью, поэтому обращаться к ней он бы не спешил. Отвратительным Заэль находит своё положение, но он и не с таким может справиться. Он не любит топтаться на месте. Как любому живому существу, ему нужно движение, как любому учёному — прогресс. Сейчас у него чувство, что он стоит на месте, несмотря на то, что по бюро он буквально бегает. Особенно остро Заэль ощущает потребность стать с Маюри хоть чуть равноправнее. В любом случае, с Маюри нужно сблизиться, так что сегодня, возможно, они сделают шаг. Только так что-то и получится. Глупцом бы был Заэль, если бы не попытался использовать все доступные методы.
Заварить чай, имея необходимые ингредиенты не составляет труда. Дистиллированная вода, выведенный собственноручно подсластитель из концентрата пыльцы глициний. Заэль даже сам пробует на вкус.
Не лучший, но учитывая качество доступного материала — очень даже неплохой. В Уэко Мундо несколько раз подавали и хуже.
— О, наконец-то. Если бы ты не смог принести даже чай, я бы всерьёз задумался о твоей пригодности. Точнее, о непригодности, — приветствия Маюри с утра как своеобразное упражнение на стрессоустойчивость. Заэль относится к этому почти спокойно.
— Вот ваш чай. Только что купленный и впервые заваренный, — он особо выделяет последнюю фразу, давая понять, что это требовало определённого искусства.
— Даже так? Хм. Сначала сам пробуешь, — Маюри не отрывается даже от бумаг, а Заэль, поднося чашку к губам, смотрит на него в упор сквозь дымку пара поверх керамики. Это выглядит откровенно, не так агрессивно, как во время их боя, когда желание не только приблизиться, а подчинить, унизить, пожрать друг друга глазами и проглотить с костями переполняло. Сейчас — спокойнее, более мирно, будто горная речка после паводка вошла в береги и продолжает плескаться каскадами. Одно можно сказать точно: какая-то связь между ними существует вне времени. На разных уровнях бытия, в разных формах, она проскальзывает не нитью, а ядовитым раствором, расплескавшимся лужей.
Маюри наконец смотрит на него, и Заэль демонстративно делает глоток, сглатывает, не отводя взгляда, облизывает мягкие губы кончиком острого языка. Взгляд отводит Маюри. Заэль чувствует скользнувшее там смятение, но голос следом звучит спокойно и повелительно, с привычной насмешливостью:
— Хорошо, — рука с длинным синим ногтем практически в тот же миг забирает чашку, будто случайно оцарапав кисть Заэля.
Царапина пустяковая, такая заживёт быстрее, чем за полчаса, если Маюри не выпустил яд, а если выпустил — надо будет выработать антидот. Но выступившая кровь как-то ясно напоминает ему, что здесь может не быть второго шанса даже с бессмертием и бесконечностью. Его просто может не быть. Заэль думает, что шансы игривы, непостоянны и переменчивы. Как и он сам. Когда он думает о Маюри, ему кажется, что тот, наоборот, серьёзен всегда, и в то же время не бывает серьёзен никогда. Он всегда насмешлив, и у него нет границ между шуткой и настоящим, они сплелись настолько плотно, что стали неразделимы. У Заэля же эти границы есть и он постоянно на них балансирует, плавно переходя по мостикам туда и обратно.
Были причины, почему он не мог отравить Маюри. Ему нужно, чтобы тот снял печать для тренировок и, Маюри, наверняка, догадывается, зачем Заэль ещё выходил в релиз. В момент релиза его прошибает оргазмом. Тот накатывает волнами, постепенно повышая аккорды, а потом так же волнами опускается истома. Заэлю это по его природе нужно, он изнывает по этому чувству. Маюри, кажется, издевается, и, может быть, чего-то ждёт. Заэль его понимает, к своему огорчению, он поступил бы так же. Ждать Заэль больше не хочет, поэтому решает пойти на крайние меры. Заэль чувствует, что это будет шаг, после которого нельзя будет отмотать назад и вернуться к прежнему.
Заэль ставит спектакль с собой в главной роли и за своей режиссурой.
Всё разыгрывается на полевом исследовании в присутствии остальных и на глазах ранговых офицеров вроде Нему и Акона.
— Когда я ждал, пока ваш меч пройдёт сквозь… У меня очень сильно болело сердце. — Заэль внезапно прижимается к Маюри, картинно кладёт руку на своё сердце. — Мне кажется, что-то пошло тогда не так.
— Пошло не так? Что пошло не так? — Маюри не отступает и только смотрит в упор, как растревоженная гиена.
— Я хочу быть пронзённым ещё. Если позволите, покажу, как.
— Это… Лучше… Возвращайся к работе, — заминки почти незаметны; замечает их, пожалуй, только Заэль, стоящий близко до невозможности. Маюри холоден, в глазах блестит то ли негодование, которое вот-вот станет угрозой, то ли заинтересованность, выходящая за пределы обычного любопытства. Но тот факт, что Маюри до сих пор не оттолкнул его, для Заэля практически зелёный свет.
— Бросьте. Иногда полезно отдыхать. Тем более, разве каждый день вам предлагают себя пронзить? — Заэль кокетливо поправляет воротник хаори и смахивает вероятные пылинки с головного убора Куротсучи. Маюри прослеживает взглядом за его движениями, брови очень подвижно отображают чуть ли не весь спектр эмоций. Наигранный. Но Заэль чувствует, что среди них есть и настоящие. Это как лотерея. Заэль улыбается — нагло и поощрительно.
— Мне не нужны предложения, — Маюри пытается говорить снисходительно, но получается, скорее, бесцветно. Звучит механически, как у робота.
— Ах да, но всё же. Я хочу. Сильно. Вот так. — Заэль наглеет совсем и обнимает Маюри, ладони не опускаются на его задницу только потому, что их перехватывает сам Маюри, сжимает до хруста крепких костей. Заэль знал, что это подействует. Они съехали с накатанной дороги. Маюри потерял спокойствие. На лицо злость, в глубине зрачков — жажда, с этим уже можно работать. Конечно, это не значит, что Заэль от этого выиграет.
— А ты больший идиот, чем я ожидал. Не заставляй меня уделять время твоему перевоспитанию. Ты же знаешь, что если мне надоест… — Маюри начинает ровно и с расстановкой, к концу переходит почти на шипение.
— …ты просто от меня избавишься, — шепчет Заэль на ухо. — Но это ничего не меняет. Ни одного факта.
Бросив Акону что-то вроде: «Разберись тут сам», Маюри хватает Заэля за талию, перевешивая через свою руку, и в шунпо отправляется в Двенадцатый. Разбираться с поведением внезапно невменяемого Заэля перед всеми он не собирается.
Убивать он его пока тоже не планирует. Можно переломать все кости, да есть ещё куча всего, что можно сделать болезненного Заэлю. Болезненного он может сделать много, и несмотря на разнообразие, это всё остаётся однобоким. Можно объяснить поведение Заэля, но наглость такую прощать нельзя.
Маюри сбрасывает Заэля как тряпичную куклу и улыбается себе, будто нашёл новую забаву, новый интересный ему способ взаимодействия с людьми. С конкретным человеком.
— Хорошо. Я посмотрю, что ты готов предложить. Показывай, — Маюри складывает руки замком и улыбается поощрительно и зло. Он сам ещё не решил, что будет делать дальше, не продумал шаги наперёд. По ситуации разберётся. Он может себе позволить.
Заэль пару секунд моргает ошарашено. Он не ожидал такого, мысленно готовился к перепалке, к бою, даже к самоубийству.
— Если мне не понравится, подобного больше не повторится. — Маюри скорее напоминает, чем предупреждает, и Заэль знает, что это правда.
Маюри — это ключ к его свободе, только он может развязать ему руки и восстановить его нормальную жизнь. И это его шанс. Достать этот ключ Заэлю представлялось довольно сложно. А оказалось — протяни руку, и… Может быть, это очередная ловушка? Маюри хитроумный учёный, он не перед чем не остановится.
Правильно.
Маюри — хитроумный учёный, и это едва ли не важнее, чем то, что он ключ.
Заэль не боится. Он подходит стремительно, и пока Маюри не одумался и не вколол ему какой-то яд, примыкает губами к его губам, рисует руками круги и петли по пояснице, под лопатками и по верхней части ягодиц. Крепко прижимает к себе.
Маюри распахиваете глаза шире, но не отстраняется. И это не минутная слабость, это что-то глубже, больше и больнее. Про «больнее» неправда — больнее не ему.
— Хочешь насладиться галлюцинаторными техниками? — спрашивает Маюри внезапно. Он не хочет отвлечься, просто запах, сладковатый запах с нотами переспевших плодов, невольно наводит Маюри на мысли о галлюцинациях. — Впрочем, неважно. Решать всё равно не ты будешь. — Свою власть он никому отдавать не собирается. Если Заэль надеется на какие-то права себе, то очень зря.
— А почему бы нам вместе чем-нибудь не насладиться? — Заэль улыбается и выглядит наивным, как роза, которая ещё не поняла, что её стебель переломили пополам.
Но Маюри не заблуждается.
Заэль мягко скользит фразами в разговоре, склоняет к тому, что ему нужно, он умеет. Вот уже откуда-то взялось «нам». «Мы?» — спрашивает себя Куротсучи. В жизни он не думал, чтобы разделять с кем-то наслаждение, хотя бы потому, что мало кто мог понять наслаждение исследованиями. А даже те, кто могли, далеко не всегда разделяли его взгляды. А Заэль может, тем-то он и привлекает. Потому Маюри и разрешает ему… больше.
— Я видел голые тела много раз, я сомневаюсь, что… — он говорит это, равнодушно опираясь на опыт, но разочароваться не успевает — сглатывает, когда Заэль отирается щекой о его щеку, так нежно и ласково, прижимается всем телом, будто обволакивает Маюри, повторяя его изгибы (как только умудряется!), смыкает руки на пояснице, и только потом мучительно медленно проводит бедром по внутренней стороне бедра Маюри, заставляя Ахисоги Джизо покачиваться в ножнах. Слишком близко, слишком плотно. Маюри может подавить сексуальный инстинкт своего тела препаратом, но не спешит. Нужно ли это делать? Чего он хочет на самом деле? Наказать Заэля, как он умеет наказывать, или наказать так, как он ещё не наказывал никого?
С чувством. Но не нежно. Нежным пусть будет Заэль.
— Когда я говорил про талант пронзать, я подумал, может, вы умеете не только сердца, и не только мечом? Я, вот, очень хочу почувствовать.
Заэль уводит их разговор в пошлое русло, Маюри это понимает. Ещё более красноречивы его действия. То лёгкое смятение от разговора у всех на виду, и взбудораженная кровь ещё не успокоилась, Заэль ей не даёт успокоиться, только увеличивает градус почти до кипения. Заэль покачивается, словно пьяный или гипнотизирующий, чуть отстраняется, не выпуская Маюри из захвата, облизывает тонкие изящные губы.
Заэль мягко оглаживает лицо ладонями — у него подушечки словно покрыты пухом, как шёлковые; говорит тихо, ненавязчиво, вкрадчиво, обволакивая, предлагая — голосом, интонациями. Соблазняя. Завораживая. Он прижимается и подталкивает Маюри сесть, тот поддаётся. На кромке сознания Маюри признаёт, что Заэль подгадал всё крайне удачно. Их лица практически рядом, а тонкая бледная рука лежит у Маюри на колене, поглаживая, сжимая чашечку и мышцы выше, пробирается по внутренней стороне ноги, огибает занпакто, скользит в хакама.
Ну и? Маюри ждёт. Заэль не спешит. Они гипнотизируют друг друга взглядами. А потом Маюри чувствует влажный вкус чужого языка во рту. Глаза они не закрывают первые пять секунд, и это так, будто две кометы встретились в огромном пространстве Космоса и пытаются пожрать друг друга, а потом взорваться одним целым от несовместимости. Полутёмная комнатка, в которой они находятся, вполне может сойти за Космос. Первым расслабляется и закрывает глаза Заэль. Маюри труднее — он довериться никак не может.
Здесь и не нужно доверия. Это риск. Маленькая авантюра, а будет ли она удачной — зависит от… многого. Всплывают слова, сказанные когда-то безалаберным Шинджи.
Длинный язык Заэля ещё и изворотлив — будто создан для сладострастия, и Маюри позволяет происходить непривычному для него безумию, расслабляется, откидывается назад, уверенно притягивая Заэля к себе. Обоим интересно, всё это кажется до нелепого тайным и смешным. Маюри позволяет себе быть исследователем и тут — куда он может достать, где лизнуть, где надавить, как отреагирует Заэль. Когда они переплетаются языками, чувство, будто запутываются. У Маюри едва не кружится голова — Заэль наконец садится на его колени и вжимается в пах. Член упирается Маюри в живот, а сам Заэль трётся о его каменный стояк.
— Сегодня исследуем сексуальные возможности тела.
— М-м.
— Я пересчитаю все твои отверстия и засажу в каждое пригодное. Глубоко.
Со стороны Заэля слышится лишь короткий смешок на предельно возбуждённых вибрациях, а потом стон — когда хакама сползают на пол, а в его раскрытую задницу входят пальцы, смазанные прозрачной слизью — и когда только Маюри успел.
— Теперь отойди на пять метров и ползи ко мне, — командует Маюри. — Хочу посмотреть, как ты выпячиваешь задницу. У тебя должно хорошо получаться.
У Заэля действительно получается до рези в глазах хорошо. Возбуждение до этого несильное, становится острым и осязаемым. Теперь Маюри подозревает, что не сможет смотреть на него спокойно даже когда он одет.
— Зачем ты растянул меня заранее? Там прохладно-о-о, — тянет, притворно возмущаясь Заэль, переминаясь с ноги на ногу и покачивая задницей.
— Разве это не очевидно? Чтобы войти сразу же, как только… — спокойно поясняет Маюри, обрываясь на полуслове, на сарказм его сейчас не хватает.
Заэль ластится к его ногам, отирается, как кот, мягкой глубокой дугой прогибается в пояснице — Маюри с первого взгляда на него знал, что тот очень гибкий — и оттопыривает задницу. Заэль влезает Маюри между ног, трётся щекой о бедро, и Маюри хочется содрать с себя хакама — кожа к коже было бы лучше. Заэль трётся набухшими сосками, прижимается губами к паху, трогает себя, раздвинув колени. Маюри проходится руками по его загривку, плавно и немного надавливая, тело Заэля отзывается чутко и остро, музыкой движения, как тонко настроенное фортепиано на грубоватые пальцы пианиста.
Заэль берёт в рот умело и уверенно, и движется так, будто знает тело Маюри как своё собственное, Куротсучи же понимает, что согласился не зря —даже если бы он искал, никого лучше себе не нашёл бы. Никто не был настолько подходящим ему, как это учёное недоразумение.
Заэль снова на руках у Маюри, теперь они оба обнажены и тела нетерпеливо жаждут близости, Заэль едва унимает дрожь и теряется в пространстве, среди всего этого безумия только взгляд Маюри сохраняет расплавленный изнутри фокус и сосредоточенный не совсем здоровый интерес. Маюри ведёт по губам длинным ногтем, Заэль прикусывает его одновременно с тем, как приподымается и принимает в себя направляемый рукой Маюри член. Пальцы Маюри движутся от ложбинки между ягодиц, останавливаются у копчика и чуть массируют его, а потом взлетают как птица по ровной траектории позвоночника. Заэль смотрит дико и почти рычит.
Пошлое хлюпание, как в релизе Заэля, на этот раз издаётся от двух тел, рваный, надсадный темп говорят о том, что обоим уже хотелось до одури.
Когда Заэль пробирается пальцами к его заднице, Маюри замечает это только в ту самую секунду, когда Заэль надавливает и проникает. Брови взлетают вверх и раздаётся удивлённое:
— О? — Маюри быстро успокаивается и говорит почти равнодушно: — Неужели? — но его выдаёт натяжка собственных нервов до внутренней дрожи. А через пару секунд он опрокидывает Заэля на спину, кладёт его задницу на свои колени и заставляет кричать. Сначала Заэль мотает головой и кусает своё запястье, а потом, поняв, чего хочет Маюри, всё-таки кричит. Им всё равно, кто это услышит. Только некоторые смогут догадаться, чем они на самом деле занимаются. Этим некоторым хватит ума молчать.
Маюри выкручивает его как хочет, складывает чуть ли не пополам, ставит в самые невообразимые позы. А Заэль хоть бы что, кажется, наслаждается, и взглядом говорит: «что ещё?» — с интересом, с азартом.
— На сегодня хватит, — Маюри не смотрит на него, голос строгий, но в нём скользит неуверенность, какая-то внутренняя нерешимость. Видимо, он сам не до конца понял, что произошло, и теперь будет пытаться разложить всё по полочкам.
Заэль, тоже порядком запыхавшийся, молча кивает. Ему тоже нужно привести бардак в голове в порядок. Они оба понимают, что это нельзя списать на какую-то одну причину, хотя так было бы удобней.
Спустя какое-то время, чтобы разрядить атмосферу, Заэль произносит:
— Наказали вы меня, тайчо, на славу. Не уверен, что даже я смогу после такого ходить, — он игриво поворачивает голову, растягиваясь на животе. Сгибает ногу в колене и покачивает ею, глядя на Маюри.
— Завтра жду тебя на рабочем месте, — Маюри остаётся собой. Всё такая же непреклонная скала.
— Ах, — наигранно выдыхает Заэль. — Если приползу на четвереньках, это не будет считаться нарушением? — он и не надеется получить вольную, но вот так говорить с Маюри… далеко не все могут.
— В таком случае… будешь считаться табуретом целый день, — Маюри, кажется, усмехается. А заставить Маюри посмеяться с шуток могут считанные единицы.
***
Они сделали то, что давно хотели сделать друг с другом. Это должно было кое-как утолить жажду и сбавить напряжение. Чем дальше, тем больше кажется, что каждый из них мог бы доминировать, но Заэль предусмотрительно позволяет вести Маюри, или позволяет ему думать, что он ведёт. Или это Маюри позволяет Заэлю, непонятно.
На следующий день, глядя, как в растворе стеклянной тары плавает медуза с тонкими щупальцами, Маюри вспоминает релиз Заэля. От него остались довольно неприятные воспоминания, но можно посмотреть на эти возможности и с другого ракурса… Прикидывать долго не надо. Маюри знает, что это было бы круто. Но релиз разрешать нельзя, в релизе будет многовато власти — у Заэля. Маюри мог бы позволить, потому что уверен в себе, но если что-то пойдёт не так, проблемы будут у них обоих. Так что, не сейчас… А в целом, Маюри собирается пересмотреть свои предпочтения для отдыха, потому что чёртов Заэль оказался отчаянно хорош. Как и обещало название его занпакто. Маюри не думает, с кем он гипотетически мог спать из Эспады, но было чувство, что опыта у Заэля было предостаточно, притом он был уверен, что Заэль давал далеко не всем. Маюри осклабился бы им во все свои янтарные зубы, если бы было кому. Заэль был теперь только его и отказать совсем не мог.
Маюри сам зовёт его на разговор.
— Ты — мой трофей, если говорить коротко. Ты полностью на моём попечении и под моей ответственностью, — он говорит это, как только Заэль переступает порог. — В моей власти. Случись с тобой что, никто и не дёрнется. — Начало Заэлю нравится не очень, он это и так знает и пропускает мимо ушей в ожидании чего-то нового. — И, соответственно, ключи от твоей печати у меня. — Это тоже ожидаемо, но раз Маюри говорит это, значит…
— Что будет с моим релизом? — выпаливает Заэль, боясь на что-то надеяться.
— Посмотрим. Тренироваться ты будешь в моём присутствии и когда я захочу. С рядом ограничений.
— Хорошо. Ты будешь тренироваться со мной?
— Если ты изобретёшь новые техники, чтобы меня заинтересовать.
— Я усовершенствовал свои таблетки. И расширил их спектр действия. Для начала.
— Хм. Таблетки будешь с биороботом тренировать, — пренебрежительно махает рукой Маюри и Заэль кривится, подавляя желание гримасничать.
— Старый дед разрешил? — переводит он тему, довольно хорошо уже понимая систему управления в Готее.
— Разрешил. Только опасался, не побежишь ли ты освобождать Айзена, — Маюри отвечает с лёгкой усмешкой, кажется, совершенно по этому поводу не беспокоясь.
— Я похож на того, кто бросится освобождать проигравшего? Айзен не из тех, кто ждёт чьей-то помощи, а я не собираюсь вмешиваться в его гордое одиночество.
— Я ему примерно так и объяснил. Что такой, как ты, безрассудным благородством не страдает.
— Не говори, будто знаешь меня хорошо, — по-детски возмущается Заэль.
— И тем не менее, я знаю тебя хорошо, — Маюри хитро сверкает глазами и тянет пакостливую усмешку.
— Хм. Думай как хочешь, — фыркает Заэль, дует губы и, взмахивая волосами, отворачивается к окну.
Такие провокации действуют на Заэля стимулирующе и слегка возбуждают Маюри. Заэль потом всегда появляется с чем-то новым, и это ещё один мотив для Маюри его подначивать.
***
— Что ты делаешь? — Заэль заходит в проектировочную, Маюри сидит склонившись над бумагами и покачивает ногой — нетерпеливо и… чуть нервно? С ответом он замедляется на пару секунд:
— Как сказать… Может быть, эволюционирую, — звучит он неопределённо и как-то загадочно, от чего Заэля охватывает внутренняя дрожь.
На такой странный ответ возникает ещё больше вопросов, но Заэль предпочитает молчать и не задавать их в слух. Эволюция должна проявляться хоть как-то, а в Маюри вроде ничего не меняется, или Гранц-учёный этого не замечает… но он бы точно заметил! Маюри скашивает на него глаза — недоумение во взгляде собеседника требует объяснений — и прискорбно выдыхает.
— Я решил попробовать несколько другую стратегию. Не скорость и качество, а качество и жизнь, — монотонно говорит он, даже не пытаясь язвить.
Сощуренный взгляд Заэля говорит, что он силится понять, но пока ещё суть не улавливает. Маюри продолжает:
— Я насчёт тебя говорю. Впервые предложил сотрудничество врагу, не расчленяя его, не подвергая мутациям и…
— О. — Только и вырывается у Заэля, а удивлённое выражение быстро сменяется на улыбку — непонятную такую и неприятную, почти радостную. Маюри продолжает:
— Не спеши обольщаться и думать, что ты какой-то особенный. Просто я счёл более выгодным использовать твой потенциал учёного, чем просто ткани и реяцу.
— Я так и подумал, — хмыкает Заэль, поправляя очки. Маюри тоже хмыкает, наверняка же тот считает, что уникален и незаменим даже для Маюри. Хочется думать, что Заэль заблуждается.
— К тому же… если подойти к вопросу осторожно… — Маюри возвращается к разговору, отвлекая себя от каверзных мыслей. — Я могу исследовать тебя, не нарушая твоей дееспособности.
Заэль томно выдыхает, от положения пленного хотелось выть и вместе с тем теперь он им упивался, заходился жаждой и истомой. Он купается во внимании Маюри и не может ничего сделать с чувством принадлежности ему, но понемногу он привязывает и Маюри к себе — мягкостью, обманчивой податливостью, интеллектом, пониманием. И понимание, пожалуй, важнее всего. Они могли ненавидеть друг друга, ненависть во многом проистекала из эгоизма, но при этом понимание между ними образовалось тонкое и чуткое, и иногда кажется, что общаться они могли бы даже без слов. Без слов было бы слишком откровенно, открыто и неинтересно. На самом деле, они были ещё не готовы. Уровень синхронизации был нестабилен и качество постоянно барахлило.
Но.
Был один важный факт, который Заэль не мог не заметить. Маюри удерживает свою жажду открытий, не давая ей полностью увлечь себя. Для этого должна быть веская причина. Заэль прекрасно знает, что остудить пыл исследований очень непросто, он сам никогда не пытался, не понимая, зачем. Но рано или поздно появляется причина и появляется выбор, и нужно принимать решение. Появилось что-то, ради чего Маюри отказывается от экспериментов прямо здесь и сейчас.
Возможно, Маюри жертвует сиюминутным только ради более плодотворных результатов в будущем, работает на перспективу, хочет выжать из их сотрудничества максимум. Его можно понять, хотя это более затратно по усилиям. Для этого нужны осторожность, умеренность, бережливость. Если с первым проблем не возникало, то с остальными двумя качествами что Маюри, что Заель были знакомы едва ли. Что-то должно быть достаточной мотивацией для этого. У Заэля в голове мелькает «желание сберечь», а потом «забота» — чужое, знакомое лишь своей оболочкой и какими-то небольшими кусочками, обломками, теперь оно кажется на полтона ближе.
Заботу Маюри, пожалуй, может понять и оценить только Заэль, потому что никто другой это бы заботой точно не счёл. Да и вообще, рано делать выводы. Ещё больше, чем проигрывать, Заэль не любит только обманываться, хотя сам очень искусен в том, чтобы обманывать других.
Не экспериментировать над кем-то, чтобы сохранить его, а потом разработать щадящую программу, чтобы утолить научный интерес, при этом по возможности не навредить и сохранить живым — это сродни воздержанию, а потом долгим мучительным прелюдиям. Заэль понимает это, поэтому сдерживаемую страсть в одном, они с лихвой компенсируют в другом.
От Маюри это почти что признание. От Заэля ответ не требуется, он очень ярко заявил о своём желании полтора месяца назад. Ответить остаётся только самому себе.
И ответ приходит постепенно.
С каждым днём Заэль отчётливее чувствует, что идея сбежать привлекает его всё меньше. Это не может не разочаровывать, но мрачные пески и полуразрушенная лаборатория больше не особо выигрывают у хоть и шумного, но зато оживлённого, целого и неплохо оснащенного здания исследовательского института, да и ненавистный Маюри хоть и бесит, но всё же кажется парадоксально родным. Хотя и это порой вызывает трудности. Но куда ж без них? К трудностям Заэль уже привык, тем более, что развитие предполагает…
А тем временем связь, растёкшаяся когда-то ядовитой лужей, превращается в маленькое море.
