элементарная математика

      Мирон Федоров гуманитарий настолько, насколько Слава Карелин технарь, но с элементарной математикой он как-нибудь справится.       Плюс одна надпись маркером в подъезде его многоэтажки с девственно чистыми стенами. Слава не может подождать всего минуту, пока хозяин огромной квартиры доберется из дальней комнаты до двери и откроет ее, поэтому остервенело долбит в звонок. Мирон запоздало хватает его за пишущую руку, и корявая надпись «охххсана федорова отсосет за» остается недописанной, а последняя буква разъезжается черной дрогнувшей линией на бежевой краске.       Минус одна тарелка в доме Федорова. Острые блестящие кусочки на кафеле, рябящем квадратами, и Слава, склоняющийся над ними. Его всегда пробивает на сладкое под дурью, но зачем Карелин полез искать его в шкафу для посуды — тот еще вопрос. Хотел ирисок — получил порцию огорчения и пропитанный осуждением вздох сокурильщика.       Светлая и обставленная по минимуму (хоть и очень дорогостоящему) кухня заполнена дымом, как и двое людей, застывших ломанными скульптурами от отрезвляюще-громкого звука. Мирон, полчаса назад самоубившийся шмалью, поднимается из-за стола и не идет, а левитирует, как ему кажется, прямиком к Карелину, собирающему в ладонь самые крупные части разлетевшегося блюдца. Когда Федоров решает снизойти на пол и опускается на корточки рядом с пошатывающимся на носках гостем, тот тут же отвлекается, почуяв чужое присутствие исключительно интуитивно, ведь в таком состоянии его бы и землетрясение не побеспокоило. Слава поднимает глаза и взгляд его одновременно обдолбанный и ясный, шальной и тяжелый; до того осязаемый, что Мирон держится за него, дабы не потерять равновесие.       И он, возможно, хотел бы найти в глазах Славы что-то помимо расширенных маревых зрачков и собственного непривлекательного отражения, но нечего там выискивать, они не в книге, они не в себе, они напротив друг друга, вот и все.       Если умножить сумму пропущенных морганий и сглатываний на предвкушение, выйдет степень необоснованного волнения и суматошности обоих. Если поделить количество их встреч на разы, когда дело скатывалось к рукоблудию, цифра будет приблизительно равна волнениям Федорова на этот счет; то есть крайне мала.       Если вычесть всю одежду — получится слишком слащаво и по-домашнему, ни одному из них это нахуй не упало. Достаточно освободиться от верха и приспустить джинсы, переплетясь конечностями на расправленном диване. Все еще слащаво, но они хотя бы попытались.       Мирон сверху. Ему, во всяком случае, хочется в это верить, иначе он окончательно потерялся в пространстве. Карелин под ним, раскрепощенный травой и искренний в своих реакциях, как улучшенная версия Карелина в роли вечного тролля и критика. Волосы с его влажной челки расползаются к вискам, а значит, земное притяжение до сих пор работает и оно направлено вниз, — за эту мысль цепляется Федоров, ориентируясь в плоскостях. Тихо играющая «гражданка*» из хрипящего мобильника немного сбивает с толку и не вяжется с окружением, но вторит маленькому заебавшемуся человечку внутри. Неон тусклых ламп у изголовья не дает насладиться картинкой, но рисует будоражащие очертания.       Мирон не берется вычислять площадь и периметр Славиных ладоней — слишком много отвлекающих факторов, возможно, он займется этим на досуге — но по ощущениям они везде и сразу, а там, где их нет — пересохшие от частого дыхания ртом губы и холодный, как у пса, нос.       Если прибавить к длиннющим пальцам Карелина во рту Мирона ленивое и размеренное трение бедер, то получится невнятное мычание и чистейший кайф. Подушечки щекочут десны, костяшки проезжаются по ребристому небу, а оба участника процесса получают больше морального удовольствия, нежели физического. Происходящее — не прелюдия, а действие, ведь ни желания ни сил на большее не наскребется даже общими усилиями. А тот, для кого взаимная дрочка не приравнивается к сексу, просто зажрался и ни черта не сечет в бюджетной романтике.       Слава, разморенный, словно успел выкурить еще один косяк, пока Федоров отлучался в душ, перед тем как вырубиться, легко проводит руками по его ребрам и предплечьям, ощупывая контуры и края татуировок; те выступают над поверхностью черными шрамами, поэтому, даже не глядя, можно догадаться, где они начинаются и кончаются. Ему нравятся не сами тату, а их наличие на Мироне, как матери, уважающей вкусы и пристрастия сына, но не способной разделить их. У Славы есть теория, что все неровности и вздутости от краски на теле мужчины организуют идеальное сцепление с его, и только его кожей. Запас цензурной лексики Федорова стремится к нулю, когда тот признается в этом вслух.       Несколько плюсов в карму Карелину, перед своим исчезновением из квартиры оставившему завтрак из макарон с сыром на плите. Нездоровый образ жизни научил его плотно и жирно завтракать для облегчения отходняков, а мама наказывала заботиться о ближнем. Мирона тянет приложиться к унитазу от одной мысли о еде, но он взрослый мальчик и умеет через «не хочу».       В остатке у Мирона Яновича грязная кастрюля с прилипшим по краям тестом, давящая неопределенность и разборки с самим собой, где ругаются два мудака и ни один не желает идти на компромисс. Возраст обязывает думать о будущем и бросить эту непонятную херню, завязавшуюся со Славой, а вечно молодой бунтарь отстаивает права Федорова на интрижку по обоюдному согласию без обязательств. Вся беда в том, что сам Мирон уже не уверен на все сто в их безобязательстве.       Карелин понимает с полуслова, как будто они были знакомы еще до встречи нос к носу, но не упустит шанса поязвить и упрекнуть его в банальной рифмовке или никудышном флоу. Карелин любит затирать за книги, когда выпьет, и не дай дурости полезть с ним в этот спор — выйдешь либо разгромленным собственными аргументами, либо взбешенным его неспособностью признавать неправоту. Карелин обожает доводить Мирона до белого каления своими выходками, точно школьник хорошенькую одноклассницу, а потом тереться щекой о его ширинку с гримасой сытого шакала.       Последний месяц Федоров живет в постоянной эмоциональной стимуляции, не успевает скучать, ведь его самый преданный фанат знает адрес и номер телефона, шлет двусмысленные смс caps’ом и глупые смайлики. Плюс, не скупится на обнаженку, когда запланированные встречи срываются. Плюс, отвечает на сообщения незамедлительно, будто переписка с Мироном открыта у него двадцать четыре на семь. Плюс, для Федорова в его текстах обязательно заложено завуалированное послание. Слава — технарь, и шифровать ему проще. «ДАВАЙ КО МНЕ СЕГОДНЯ». «НЕЛЬЗЯ БОЛЬШЕ ОТТЯГИВАТЬ ЭТО ВАЖНО». «захвати бухла и валерьянки, настало время познакомиться с моими котами».