Большая Ярмарка Сыра

На Мел пришла весна. К счастью, замёрзших маток и ягнят почти не оказалось — холода и снег просто то и дело наведывались на холмы, будто каждый раз забывали на колышке у двери свою старую шляпу. Несмотря на Ещегодник, страница которого была украшена словом «Весна!», с неба медленно падали мелкие хлопья, припорашивая первую наглую зелень.       Несколько охотников из могильного кургана Нак Мак Фигглов воспользовались этим, чтобы без труда отыскать по следам кроликов. Среди небольших — но грозных — Нак Мак Фигглов выделялся кусок сыра, из бока которого торчали чьи-то маленькие чёрные глаза и усы. Из-за этого казалось, что сыр пятится задом наперёд. Любой человек после такого зрелища лишился бы чувств, но наблюдать его могли только лишённые фантазии и потому невозмутимые овцы. Они вяло бродили с места на место, слизывая снежинки вместе с травой.       В деревне на вершине ближайшего холма шло совещание. Самые авторитетные старики Мела, посоветовавшись со своими поясницами, локтями и коленями, пророчили скорое возвращение тепла. Другой, более важный разговор, происходил в замке барона.       — Мел — моя земля, — сказал барон де Чаффлей, отворачиваясь от окна. — И я всё равно сделаю это!       — Но ты не можешь! — всплеснула руками тётушка Данута.       — Это так по-варварски! — поддакнула тётушка Араминта. — И потом, твоё здоровье…       — Я здесь хозяин! — оборвал причитание барон. — И придержите своих докторов. Я ещё не собираюсь помирать!       Роланд де Чаффлей, сын и наследник барона, прикусил нижнюю губу и несколько раз кивнул. После того, как в замок заглянула Тиффани со своим внимательным взглядом и чаем из трав, отец явно пошёл на поправку. И не важно, что это была только видимость — главное, что и молодая ведьма, и дорогие доктора говорили, что у отца ещё было время. Когда первые тёплые лучи разбудили едва не впавших в спячку за зиму лошадей и растревожили охотничьих собак, барон совсем ожил. И нельзя было позволить, чтобы какие-то причуды погоды испортили ему настроение.       — Даже доктор Занудсон говорил, что стоит заняться любимым делом и отвлечься от болезни, — напомнил барон сестрам. Но это был неверный ход. Перед ними нельзя было оправдываться.       — Но это ведь так дорого! — запричитала тётушка Данута.       — Не нам говорить тебе, что сейчас важно беречь каждую кроху будущего наследства Роланда… — по змеиному зашептала тётушка Араминта, уязвляя отца в недавно обнаруженное больное место. — Ты хочешь оставить мальчика с одними долгами на руках? Мы — две слабые женщины и не сможем извлечь из Мела достаточно выгоды. Когда мальчику исполнится двадцать один год…       — Но я ещё жив! — с закипающим гневом в голосе напомнил барон. — И пока что распоряжаюсь здесь всем. По-вашему, я не в состоянии позаботиться о том, чтобы деньги, истраченные на невинное развлечение, подобающее моему статусу, вернулись в казну замка?       Тётушки переглянулись. С их точки зрения барон был мёртв ровно с того момента, как врачи объявили диагноз. Тратить их деньги и бродить по их замку со стороны брата было просто некрасиво. Но когда у этого любителя лохматых и вонючих животных хватало такта? Нелепо было надеяться, что он сам догадается запереться в скромной келье под крышей башни, где будет поститься и молиться всем известным богам, пока Смерть за ним не явится.       Подумать только — Большая Охота! Приглашение соседей! Разноцветные шатры с гербами! Менестрели! И это когда они уже договорились с милым господином Мыловаром, согласившимся приобрести этих постоянно чешущихся и метящих стены гончих по приличной цене!       — Деньги, деньги, — сердито бормотал барон, смахивая краем взметнувшегося халата кружку со стола. — Во времена моей юности знать такими вещами не интересовалась! Деньги просто были. Бейлиф должен был заботиться о том, чтобы их не забывали складывать на место…       Роланд снова почтительно закивал — он считался слишком молодым, чтобы иметь право голоса на семейном совете, но, узнав прогнозы врачей, отец вдруг решил, что его наследнику пора принимать в них участие. Также сын барона позволил себе незаметно улыбнуться. Он любил отца и знал, что тот вовсе не так беспечен и несведущ в ведении дел, как могло показаться. Просто ему, барону, больше нравилось думать о лошадях и охоте.       — Когда гости прибудут, я, где-то после первого оленя — или второго стаканчика красного полусладкого — поделюсь с ними идеей провести большую ярмарку, — протянул барон, полностью посвятив своё внимание полке с «Законными Изданиями» в позолоченных переплетах. — Наш законник и прочие нахлебники уже утомили меня рассказами о том, как дорого нынче всё подряд. Этот наглый тип даже говорил о том, что нам нужно — вы только послушайте — «развивать туризм». Знать не хочу, что это значит, но кое в чём он прав. А может, ярмарку стоит провести ещё перед охотой. Я не могу сейчас поднять налоги, но ничто не мешает устроить небольшое развлечение для моих и соседских фермеров, где все смогут потратить деньги. Что-нибудь не слишком сложное. Думаю, ярмарка — это в самый раз. Опять же налог на продажу в моих землях никто не отменял... Надо только озаботиться, чтобы приехало побольше народу.       Тут барон замялся. Идею законника он более-менее понимал, но как реализовать её представлял слабо.       — Почему бы не ярмарка сыров? — решился прийти ему на помощь Роланд. Тётушки тут же впились в него недоумевающими взглядами. Необходимо было успеть договорить всё, пока одной из них не пришло в голову отослать его спать. — Всё равно у нас есть только сыры и шерсть, отец. Не погонят же люди овец издалека. Можно ещё устроить состязания пастушьих собак…       На этой фразе барон заметно приободрился. Как говорилось ранее — собак он любил.       — Отличная мысль, мой мальчик! — Он похлопал сына по плечу. — Ты, конечно же, не помнишь, но в детстве я несколько раз брал тебя смотреть на Грома и Молнию старой бабушки... то есть госпожи Болит. Замечательные были животные. На них съезжались посмотреть со всей округи, жаль, что госпожа Болит так ни разу и не поучаствовала в соревнованиях…       — Можно сказать мужчинам, которые ездят продавать шерсть, чтобы по пути рассказывали всем о Ярмарке на Мелу, — продолжил Роланд уже увереннее. — Можно даже написать листовки, вроде тех, в которых мы объявляем о награде за поимку овцекрадов. Люди привыкли их читать. А если такие листовки развесить в трактирах по пути к горам и равнине, то люди не забудут о ярмарке, когда наши торговцы уедут.       — Думаешь, десятка, нет, двух десятков хватит? — спросил отец, и Роланд просиял — впервые он чувствовал себя таким полезным. Но мысль барона уже разогналась и мчалась вперёд с истинно аристократическим размахом. — Хотя к чему нам листовки? Эти новомодные газеты гораздо солиднее. Если в газете напишут, что барон де Чаффлей устраивает на Мелу большую ярмарку… сыра… то это будет намного респектабельней! Респектабельность, мой мальчик, — вот что по-настоящему важно во все времена.       «В смысле — так будет меньше казаться, что мы зазываем людей прийти?» — перевёл для себя Роланд.       Тётушки, утерявшие нить разговора, переводили глаза с мужчины на мальчика и обратно, иногда сталкиваясь взглядами друг с другом. В такие моменты Роланду, бывшему прежде пленником страны фей, казалось, что он слышит высокое тихое «дзын-нь», и особо сильно хотелось подбросить родственницам в кровати по пригоршне железных гвоздей.       — Да, отец, если написать в газету — тогда это будет действительно Большое Событие, — почтительно согласился он, чтобы отвлечься от неприятных ассоциаций. — Ты сам напишешь в «Вестник овчара»?       В городке Тяфкине с недавних пор выпускалась, пусть и небольшим тиражом, собственная газета.       — Куда? — недоуменно нахмурился отец. — Ах, нет. Конечно же, я имел в виду «Правду».       Роланд заставил себя кивнуть, и его очередная улыбка вышла скорей понимающей, чем одобрительной. Конечно, его отец, как настоящий барон, читал только лучшую — респектабельную — прессу. Такую же, как и все прочие аристократы, владеющие землями вокруг Мела.       Это означало, что на каждое баронство приходилось по одному экземпляру старых номеров «Правды», которые оседали или на кухнях, или в замковых библиотеках. Респектабельную прессу печатали на слишком плотной бумаге, чтобы она могла заинтересовать владельцев «Ещегодника», да и слова в ней были всё больше длинные.       С другой стороны… мелкие газеты, вроде «Вестника овчара», время от времени пытались добавить респектабельности себе, копируя из «Правды» целые страницы, если дело хоть как-то касалось шерсти, овец или заголовки попадались красивые.       — Я сам напишу им, — объявил барон, отмахнувшись от зашевелившегося в тёмном углу секретаря. Тот закончил смахивать с чернильницы пыль и теперь пытался отодрать прилипшую крышку.              * * *                     Ходили слухи, что по «Правде» можно сверять словарь. Барон Джордж Астлер мог это подтвердить, хоть и ненавидел годы, проведённые в частной школе, всем сердцем. Но учиться в Академии святого Кочерыжки, что стояла посреди равнины Сто, было традицией, а традиции Астлеры чтили свято.       В последнее время это выходило всё хуже. Его арендаторы съезжали в город или на равнины, прихватив с собой семьи. «Извините, барон, — говорили они, — мой кузен Билли нашёл там работу, за которую хорошо платят». Цены на домотканую шерсть падали по вине гномов с их дурацкими ткане-ткаческими машинами. Родовая земля Астлеров была, видите ли, слишком каменистой для полей и садов, так что на земледелие ставить не приходилось.       А ещё — и это самое худшее — по дороге между высокогорными королевствами и равниной стало проноситься всё больше почтовых карет. Когда они останавливались возле трактира, из карет высыпали толпы людей, которые пытались устроить на его холмах пикник. А он, Джордж Астлер, мог только стрелять в наглецов из арбалета через окно замка и спускать на них собак. Когда трактир закрылся, а трактирщик с семьёй тоже уехал, нарушителей стало заметно меньше — но без доходов трактира казна стала пустеть на глазах. Благосостояние семьи следовало поправить самым решительным образом.       Барон Астлер отложил газету и подошёл к окну. Где-то там, за узкой полоской чахлого леса, лежал Мел, земля его ближайшего соседа. И Мел процветал, даже несмотря на то, что им управляли, скорее, две старые девы, чем барон де Чаффлей. Холмы соседа почти не отличались от его собственных, но по ним бродили — Астлер почти видел это через вечерние сумерки и расстояние — тучные белоснежные отары.       Его земли процветали, и де Чаффлей устраивал ярмарку, будто в насмешку.       «Захват замка соседа — это так традиционно, — кивнул сам себе барон Астлер. Он пригубил виски, и желудок ответил неприятной резью. Врач советовал перейти на компоты, но это значило бы опозорить предков. Барон холмов должен пить так, чтобы камни плавились, когда он на них мочится. — К тому же наемники могут по пути разграбить ярмарку — и это позволит заплатить им меньше. А отары они не угонят и дёрн не выжгут, значит, главное останется на месте».              * * *                     «В следующее восьмисенье, на день Лугга, на Мелу состоится Большая Ярмарка Сыров, — прочитала Тиффани в прошедшей через десяток рук газете. — Барон де Чаффлей приглашает всех желающих убедиться, что в его землях варят лучший сыр Овцекряжья, или привезти свой сыр и доказать обратное. Также состоятся традиционные для Мела состязание пастушьих собак и метание колоды…»       О её родном Меле упомянули в газете. Ярмарка Сыров! А родители ни словом не обмолвились!       Он возбуждения она едва притронулась к благодарственным пирожкам от матушки Тростинец, которые были завернуты в газету. Хотя пирожки эти стоили более чем пристального внимания, и другие юные ведьмы уже начинали выразительно поглядывать на застывшую подругу.       «Барон пригласил сыроделов со всех предгорий! — не сдерживая полного предвкушения вздоха, Тиффани принялась разглаживать бумагу, чтоб перечитать и убедиться — стершаяся буква или запятая не сбили её с толку. — Там будет больше сыра, чем я видела в своей жизни!»       Конечно, в своей маленькой сыроварне она пыталась работать по выведанным рецептам, но сыр просто так не делался. Это же не пирог, где всё зависело только от соотношений муки, яиц и начинки. Дело, в первую очередь, было в молоке — а молоко зависело от травы. Трава на Мелу или, скажем, в Ланкре, была совершенно разной. И это если забыть, что сыр бывает не только овечий и козий. Тиффани подчеркнула ногтем нужную строчку — там было написано просто «Ярмарка Сыров».       Терпение шабаша достигло предела — а главное, чай начал остывать, — и Петулия Хрящик осторожно потрясла подругу за плечо.       — Тиффани, что-то случилось?       — Да! То есть, нет, — Тиффани растерялась едва ли не в первый раз в жизни. Ярмарка была делом, безусловно, важным. Но она была далеко, кроме того, ведовство тоже было важным делом. И далекая ярмарка никак не могла повлиять на дела ведьм-учениц.       Аннаграмма Ястребинец преувеличенно брезгливо переложила пирожки на деревянное блюдо, которое захватила на шабаш вместе с сахарницей из соображений, что всё должно проходить пристойно. Она стряхнула крошки с газеты и прочитала вслух:       — В следующее восьмисенье, на день Лугга, на Мелу состоится Большая Ярмарка Сыров… и из-за этого ты так всполошилась?       Петулия, которая знала, что её собственный интерес к свиньям мало кто способен до конца разделить, поспешила вступиться за подругу:       — Да, это ведь очень важное событие! Множество людей приедет на Мел, а присмотреть за ними сейчас некому. Если дело попало в газету — то оно действительно важное, и без ведьмы там никак нельзя!       Тиффани, привыкшая находить выход из любой ситуации самостоятельно, удивленно оглянулась на Петулию, но поспешила ухватиться за предложенное объяснение. Ведьма в обучении могла покинуть свою наставницу только по очень важной причине. Такой, как помощь при окоте, когда дома каждая рука на счету. Люди, которые соберутся на ярмарку, были самостоятельней овец, но — как уже успела понять юная ведьма — не намного.       Рано утром, пока Тиффани растапливала печь, мисс Левел выслушала её объяснения и согласилась, что помощь родителям Тиффани и другим жителям Мела понадобится, даже если не обязательно ведовская. «Вы помните, как она серьёзно относится к этим сырам, — объяснила она своё решение другим ведьмам, пришедшим на чаепитие. — Кроме того, вы же знаете, как важно научиться находить разумный повод сделать то, что действительно хочется!»              * * *                     Роб Всякограб задумчиво попробовал кромку меча пальцем, довольно хмыкнул и выбросил раскрошившийся камень в кучу к другим таким же. Фигглы редко полировали или затачивали своё оружие, предпочитая возвращать остроту, отбивая мечи по краю крепкими камнями. Некоторые особенно крупные Фигглы, такие как Велич Ян, могли сплющивать металл до остроты, которой позавидовала бы и коса Смерти, просто сдавливая его пальцами. Но Роб был Большим клана благодаря в первую очередь мастерству, а уже потом силе, и именно потому приводил меч в порядок подальше от комнат Келды, где спали его первые дети.       Дженни Мак Фиггл, Келда клана, тоже находилась поблизости — они с Жабом-законником внимательно читали обрывок газеты, которую задремавший возле кургана бродяга набил себе под одежду, чтобы не замёрзнуть. Большинство Фигглов было занято спором, стоит ли тайком перенести спящего на другую сторону холма, или же сбрить ему бороду. Но когда к Келде и законнику присоединился Могуч Велик Билли Подбородище — гоннагль клана — Роб убедился, что на бумажке написано что-то важное.       — Хэй, Вулли! — окликнул он одного из сотен своих братьев, возившегося в ближнем закутке. — Не слышал ты, чего великуши понаписали?       — Речут, что на Мелу ярмарка будет, и много великуш понаедет сыром торговати да пити, — Вулли Валенок закончил повязывать на своего побратима, Горацио, кусок тартана и отошёл, чтобы полюбоваться. — А тебе это чегой интересно, Роб?       И тут же забыв и о брате, и о разговоре, всплеснул руками:       — Теперь нас с тобой вообще не различити, Горацио! Не беспокойси, на ярмарке не буде сыра краше! А коли буде — мы будем битись против него вместе!       Горацио, голубой ланкрский сыр, что-то забормотал, и Робу показалось, что его голубые прожилки засветились в темноте ещё ярче. Только Вулли, бывший немногим умнее творога, в точности понимал, что говорит Горацио, но ни у кого из Фигглов не вызывало сомнений, что он отлично влился в клан. Горацио, сыр, несмотря на свою кисломолочную природу, а может, и благодаря ей, был неудержим и бесстрашен. Его прожилки походили на клановые татуировки Фигглов кургана, и Робу думалось, что так вышло не случайно. Ведь Горацио сварила Тиффани, Карга Мела.       Но в отличие от Фигглов, которые просто любили хорошую битву, Горацио был по-настоящему кровожаден и ещё не встречал себе среди сыров достойного противника. Конечно, он воспринял новость о ярмарке как вызов на битву.       Роб почувствовал на себе гневный взгляд Горацио, и хоть и знал, что сыр не может на него таращиться, поспешил шагнуть в сторону. Горацио хлюпнул, и в стену пещеры, совсем рядом с головой Роба, ударилась дочиста обглоданная крысиная кость. Потом ещё одна. А потом, что-то бормоча, Горацио подполз к Дженни и оставил у её ног выбеленный череп. Прежде он приносил остатки добычи Тиффани, а в кургане сразу признал Келду за главную.       Дженни, не оборачиваясь, кивнула ему и велела:       — Джо, Большой Нэд, Не-такой-большой-как-большой-Билл, принесите мне ванну! Соберите дров! Средний могучий Коул, Храбрый Пит, найдите мою шаль! Зелёную с птахами! Скоро Карга наших холмов вернётся!       Роб не очень понимал отношения между Келдой и Тиффани, это было что-то слишком женское. Но навстречу к Карге, как и к его возвращению с охоты, Дженни всегда выходила наряженной. Он прикрикнул на несших золотую миску — ванну Келды — братьев, хоть подгонять их и не было необходимости.       Горацио, тем временем, напал на зазевавшихся охотников, отбил у них кролика и теперь старательно обволакивал тушку, чтобы переварить. Для сырной битвы ему нужны были силы. Ланкрские голубые сыры славились переменным уровнем своей кислотности, и сейчас Горацио спешил выделить самую едкую кислоту, на какую способен.       До того громко возмущавшиеся, охотники поспешили закрыть рты, а один даже присвистнул. Горацио не был полностью прозрачным, но поглотив кролика он стал похож на огромный желудок. Охотники приготовились наблюдать за интересным зрелищем — брезгливость была им совершенно незнакома. Но Вулли Валенок подкрался и набросил на своего побратима развязавшийся кусок тартана. В отличие от выпадающих из ран после кровавой сечи кишок, некоторые вещи должны были оставаться личными.              * * *                     В казарме замка Астлеров уже давно не царило такого оживления. Обычно нанятые бароном солдаты пили, играли в кости и дремали — или же объезжали арендаторов, выразительно намекая, что налоги следует заплатить вовремя. Но вот уже неделя, как казарму заполнили голоса наёмников.       — …А потом я сказал ему: «У тебя всё ещё осталась одна рука, парень. Не заставляй меня снова спрашивать, куда вы прячете деньги!». И только он открыл рот, как лейтенант мне кричит: «Мы всё нашли!». Ну я и отрубил этому кретину вторую руку — для симметрии!       Конец истории вызвал хор нетрезвых смешков. Одним из смеявшихся, как заметил командир, был их наниматель. Барон Астлер, полностью оправдывая репутацию своего рода, часто приходил в казарму, слушать, как наёмники хвастаются боевыми подвигами и травят байки.       «Это хорошо, — решил командир наёмников. — В наше время настоящих ценителей правильного налёта, с пожарами, вспоротыми животами и пытками прячущих деньги крестьян, почти не ценят… Всем подавай скорость и минимизацию убытков. Чистоплюи!»       На Мелу жили не крестьяне, а пастухи, но дела это не меняло. Окружить деревню ещё засветло, подождать, пока съедутся торговцы… А потом изрубить всех, кто сопротивляется, прибить к дверям жадных мужчин и переловить всех женщин и кур. Ярмарка значит, что деньги будут у всех при себе, и не придётся тратить много времени на их поиски. Главное, чтобы барон Мела тоже был на ярмарке, но выманить его туда — уже дело нанимателя.       Командиру наёмников нравилась намеченная кампания. Даже если парни прихватят каждый по овце — наниматель этого даже не заметит, на этих холмах этих мекающих мешков было больше, чем людей, а на равнинах за них платили хорошие деньги.              * * *                     — Я вернулась! — объявила Тиффани Болит холмам. На том торжественное приветствие с Мелом и закончилось.       Каждый раз, когда она возвращалась на родные холмы, Мел казался Тиффани необъятным и живым, а родительская ферма — огромным, гудящим и уютным муравейником. Но в этот раз жизнь вокруг не просто била ключом. Она кипела, выходила из берегов, суетилась, вопила и что-то перетаскивала с места на место, только для того, чтобы потом перетащить это обратно.       На ферме всегда было много дел, но семейное воссоединение прошло в ещё большей спешке, чем обычно. И у отца, и у матери нашлась для Тиффани куча заданий, в основном сводящихся к «пойди к господину такому-то и спроси, готово ли то-то». Потом она больше часа просидела за прилавком в конторке башмачника, записывая в огромную тетрадь сообщения пробегающих мимо людей. Во всех них, как Тиффани поняла, говорилось о пивных кружках. Заглянув в сделанные до её возвращения записи, она нашла столбики с подсчётом всех деревенских табуретов и спальных мест. Определённо организация ярмарки была сложным делом.       Тиффани как раз переложила выполнение очередного поручения на пробегавшего мимо пастуха и двигалась в середину деревни, когда её перехватил Роланд.       — Отец в панике, — сообщил он после обмена приветствиями. — Все остальные тоже. Я подозревал, что посылать сообщение о нашей ярмарке в «Правду» перебор, но такого не ожидал.       Тиффани скрестила руки на груди, давая понять, чтобы скорее переходил к делу.       — Оказывается, народу будет неожиданно много. Приедут не только наши соседи, но и люди с равнины Сто. Даже всякие иностранцы, выписывающие «Правду»! Позавчера начали приходить заявки на места, а сегодня их набралось уже больше пятидесяти!       Роланд перевёл дыхание и немного спокойней продолжил:       — Все мужчины, умеющие забить гвоздь, сколачивают на лугу прилавки. Отец велел проветрить и поставить охотничьи шатры для тех, кому негде будет спать. Управляющий сбился с ног в поисках пива и столов. Деревенский трактир — это же просто задняя комната дома башмачника, туда не поместится и половина народу. Всё нужно подготовить прежде, чем начнут съезжаться торговцы и покупатели…       — Тогда лучше поспешить, — сказала Тиффани, глядя ему за спину, в просвет между домами. Там, по дороге через холмы, тянулся ряд повозок.       — О боги, — выдохнул Роланд, обернувшись, чтобы понять, что же её так заинтересовало. — Их же не меньше сотни! Всех надо разместить, расселить, объяснить наши порядки, выписать бланки, приготовить еду…       — И сувениры! — подсказала Тиффани. — Все захотят прихватить с ярмарки что-то на память. — Она была на почти десятке ярмарок и на Ведьминых пробах, потому говорила со всей уверенностью. — Нам срочно нужно придумать сувениры!       — О боги, это что, орлейцы? И клатчцы? — Роланд, немного растеряв положенную организатору серьёзность, всматривался в далёкие, но заметно различающиеся между собой повозки. — С ними что, верблюд?       Тиффани тоже всмотрелась, но решила промолчать. Она помнила описание верблюда дословно, но вживую не видела ещё ни одного.       Следующие несколько часов Тиффани посвятила наведению порядка. Она встречала прибывших на ярмарку, отсылала торговцев к уже сколоченному прилавку, где Роланд и управляющий замка собирали деньги и улаживали формальности. Потом убеждала особенно упрямых соседей разместить на постой иностранцев. При этом она сумела выяснить, что на ярмарку действительно пожаловали клатчцы и орлейцы — хотя и до Клатча, и до Орлеи было куда больше недели пути. Почтенные Ибрагим Аль-Аббу и Джереми Джермио прибыли из Анк-Морпорка, где были на переговорах с Гильдией торговцев. Хотя куда важнее для Тиффани было то, что купцы придерживались кардинально разных взглядов в вопросах сыра и жить под одной крышей отказывались. Всё это время она видела мелькавшие то тут, то там рыжие шевелюры Фигглов, но обменяться с ними приветствиями не решалась — рядом всегда были посторонние.       Только вечером ей удалось выкроить для себя полчаса тишины. На парадном крыльце и с ужином на коленях — кухня временно превратилась в поле боя между полудюжиной женщин и временем. Этим вечером в каждом доме пекли пастушьи пироги для гостей ярмарки, но Тиффани удалось убедить мать и сестёр, что люди могут захотеть съесть что-то ещё.       Гул женских голосов перекрыл низкий мужской бас — кто-то искал пропавшее Овечье Наружное Особое.       — Вейли-вейли, — всплеснул руками Роб Всякограб, появившись на крыльце рядом с нею. Тиффани могла поклясться, что Фиггл вылез из заделанной ещё осенью мышиной норки. — Куда же это оно могло подеваться? Велич Ян с Хэмишем его тоже искать отправились, потому как что это за сборище, без Овечьего Особливого?       Заверять Тиффани, что любимую выпивку украли не Фигглы, он не стал. Она и сама знала, что в её доме они ничего не берут без спросу. Тиффани почувствовала, что, несмотря на усталость, улыбается. Мало кто из людей был бы рад при встрече с Фигглом, но её связывала с маленьким вольным народом добрая дружба.       — Как твои дела, Роб? — поприветствовала она. — Как Дженни и детки?       — О, всё дивно! — заверил Роб. — Мы ждали, что ты к нам сама явишси, чтоб на всех взглянути. Но у тебя весь день сплошные заботы, а среди нас нет таких, кто станет отрывать Каргу от её дел.       — На Мелу давно не было столько людей. — Тиффани вытерла тарелку коркой хлеба и бросила ту в загородку к курам. Птиц ещё нужно было запереть на ночь, а об этом все будто забыли. — После ярмарки я обязательно загляну проведать вас с Дженни. Думаю, Особое Овечье Наружное к тому времени уже найдётся.       Тиффани была почти уверена, что отец сам спрятал запас, пока кому-то не пришла в голову мысль, что им можно угостить постояльцев. Жадным человеком он не был, но напрасных трат не любил.       — Хлопцы видят, что ты за день совсем умаялась, а сборище только завтра. — Роб упёр руки в бока. — Ты скажи нам, чего делать завтра, и мы всё сдюжаем.       Юная ведьма не стала даже вздыхать. Тиффани и не сомневалась, что Фигглы возьмутся ей помогать — утешало, что они сперва отправили Роба, чтобы узнать её пожелания. Отказаться было невозможно — маленький вольный народец всё равно принялся бы вмешиваться. К счастью, она ещё днём успела придумать для них подходящую работу. Больше из соображения, что Фигглов стоило держать на расстоянии пушечного выстрела от ярмарки. И чтобы они забрали с собой Горацио. Настоящий Ланкрский Голубой стоило держать подальше от других сыров.       — Вы можете присмотреть для меня за округой, — попросила Тиффани. Оставалось надеяться, что хитрость удастся хотя бы наполовину. — Чтобы никто не сбежал с чужой телегой, и чтобы на ярмарку не пробрался какой-нибудь разбойник? — Тут она почувствовала, что стоит уточнить понятие «разбойника», но выходил просто увеличенный в размерах Фиггл. Поэтому Тиффани сдалась и мысленно попросила прощения у всех, кто решит добираться на ярмарку не по дороге.       — Дозор велишь выставить? — обрадовался Роб. — Эта задача нам по нраву. Ни один враг через наши головы не пройдёт.       Видимо это означало «мимо нас», с поправкой на фиггловский рост.              * * *                     Ранний вечер опустился на предгорья, как обрушившаяся лавина — стремительно и безжалостно погребая под сумерками последние солнечные лучи. Отряд наёмников шёл через Мел. Естественно, шёл не своими ногами — это было бы недостаточно устрашающе. Два десятка крупных гнедых лошадей переставляли ноги и всхрапывали, ловя незнакомые запахи. Их огромные туши просто не оставляли отряду шанса незаметно достичь деревни, но командир решил считать это требование нанимателя простым пожеланием. Почти невозможно было провести отряд действительно незаметно по меловым холмам, где всё просматривалось, как на ладони.       Поэтому лошади просто неспешно шли через Мел. Время от времени унылую плоскую зелень разбавлял вид одиноких ферм. Овцам было нужно много места для выпаса, потому большинство жителей Мела не видела смысла жить кучно. В другие времена такие одинокие фермы стали бы первыми жертвами отряда, но ни в коем случае нельзя было спугнуть ярмарочников. Возмущённый то ли работник, то ли фермер подбежал к отряду и принялся размахивать кулаками и вопить на всадников. Командир особо не вслушивался, но ненужный свидетель требовал, чтобы они надели на лошадей какие-то «закопытники», чтобы не испортить дёрн.       Лошадь командира дёрнула ухом и начала замедлять шаг, но он ударил её пятками и подал знак едущим дальше. Командиру не потребовалось оборачиваться — звук извлекаемых из ножен мечей и крик удивления, сменившийся оборвавшимся воплем боли, рассказали ему всё.       Изрубленное тело осталось лежать в низине, куда его столкнул последний из наёмников. Вскакивая обратно в седло, он продолжал браниться — кто-то умудрился раскроить крикуну череп, и мозги забрызгали ему сапоги и штаны. Это был суровый человек, не боящийся ни смерти, ни демонов, ни крови — но чистить обувь он просто не любил. Проехав полсотни шагов, наёмник обернулся, проверяя, не видно ли места расправы издали. В зелени темнело пятно крови, но его нельзя было рассмотреть с фермы. Кроме того, снова пошёл снег. Наёмник довольно кивнул и пришпорил лошадь, догоняя отряд. У подобных им людей было много способов оставаться незамеченными.       Чего никто из наёмников не мог даже предполагать, так это что за ними всё это время наблюдали маленькие, одетые в обрывки тряпок, но очень серьёзные фигурки.       У Нак Мак Фигглов были некоторые сложности с пониманием границ: с одной стороны, для них самих никаких границ не существовало, с другой — кто мог точно сказать, где заканчивался Мел их Карги, за которым велено присматривать?       — Мня-мня-мня… — пробормотал Горацио, сыр, выползая из-под одинокого куста и неспешно двигаясь к телу в низине.       Вулли Валенок обогнал побратима на пару шагов, как следует рассмотрел беспорядочную груду, прежде бывшую человеком. Оценил иссечённые плечи и расколотый, как яйцо, череп и уверенной рукой потянул Горацио за тартан:       — Лиши его так, брат. Сперва Роб глянуть захочет.       И погладил нервничающий сыр по боку.       В вышине раздался крик ястреба, и, заложив несколько кругов, птица приземлилась на голую ветку. С её спины свесился Хэммиш-авиатор.       — Кидайте всё и айда до дому! — велел он.       — Лихие люди прошли тут! — порадовал брата Вулли. — Именно такие лихие, супротив каких Карга нас поставила. Думатся мне, будет битва!       — Ай-е, — подтвердил Хэммиш. Он тоже был захвачен азартом, но его ещё ждала работа. — Келда про всё то ведает. Она зрила будущее и в нём лихих людей. Коли мы, Фигглы, их не изведём, то скоро в замке будет сидети иной барон. И он велит наши холмы распахать.       — Не можно того допустить! — Вулли от ужаса прикусил край своего тартана, а потом стремглав бросился в сторону кургана. Горацио ещё несколько мгновений полежал на вершине холма, как обычный сыр, который может вот-вот скатиться на мёртвое тело, но всё же развернулся и пополз вслед за Вулли.       Хэммиш покачал головой и чуть дернул перья, посылая птицу в новый полёт. Иногда он не брался сказать, кто кого завёл — Вулли — сыр или сыр — его брата. Но пока они подчинялись приказам старших, это было не так уж важно. Самому Хэммишу ещё нужно было собрать остальных дозорных и выдернуть полсотни братьев из мастерской столяра.              * * *                     Начало Ярмарки ознаменовалось целым рядом важнейших событий. Тиффани своими глазами увидела и даже попробовала острый козий клатчский сыр, и сыр из молока верблюдицы — обычный и копчёный. Люди Мела впервые за год увидели своего барона, который прибыл на Ярмарку, чтобы торжественно объявить её открытие — как-никак Мел посетили не только торговцы, но и заинтересовавшиеся соседи-бароны и даже королевская чета Ланкра. А с Веренсом и Маграт Ланкрскими в одной карете прибыла Нянюшка Ягг, объявившая себя гастрономическим и внешне-политическим министром Ланкра. Учитывая, что пятая часть населения столицы — как помнилось Тиффани — приходилось пожилой ведьме родней, она могла бы смело назваться хоть премьер-министром.       Но все эти происшествия затмила пропажа верблюда. В поисках животного приняли участие едва ли не все гости ярмарки — и занятие это так захватило людей, что «Поиск верблюда» грозил стать ежегодной народной забавой. По крайней мере, если в этом году верблюд так и не найдётся.       Покосившиеся прилавки торговцев заняли весь луг возле деревни. Сначала ненадёжные деревянные конструкции ставили кольцом, как ставят свои палатки странствующие учителя, но их было просто слишком много. Потому вокруг первого кольца выросло второе — и торговцы моментально вообразили внутренний круг более солидным и поспешили передраться за место в нём.       Несколько прилавков, стоявших немного на отшибе, заняли женщины с пастушьими пирогами и мужчины с бочками, как Тиффани поняла по запаху, просто невероятно Особого Овечьего Наружного. К этим прилавками пришлось отнести плетёное отцовское кресло и стол с кухни портного. Там воцарилась Нянюшка Ягг в окружении армии детей и внуков — Тиффани так и не смогла понять, прибыли они как сопровождение ланкрского короля или сами по себе. Сам Веренс Ланкрский оказался задумчивым, но приятным мужчиной — вроде взрослой и хорошо потасканной жизнью версии Роланда. Поинтересовался, будут ли на ярмарке шуты и прочие клоуны, а услышав, что нет, заметно повеселел. Вручил Тиффани свою корону с просьбой её посторожить и, никем не узнанный, отправился помогать носить столы.              * * *                     Могуч Велик Билли Подбородище и с ним ещё несколько десятков Фигглов с фантазией побогаче трудились в мастерской столяра. Билли был в числе Фигглов, слышавших, как Карга говорила, что к ярмарке необходимы сувениры. Он совсем не собирался вмешиваться, но столяр, которому поручили «изобразить что-нибудь», ковырнул пару раз заготовленные деревянные тарелки резцом, извлёк из-под лавки бутылку Овечьего Наружного, приложился к ней и отправился спать.       Фигглы вознегодовали и лишили столяра остатков напитка, после чего обсудили проблему. И Билли, как гоннагль клана, а значит самый умный после Келды и Большого, решил, что пришло время увековечить в дереве историю Фигглов. Ну или хотя бы великолепие Мела, которое Фигглы зрят своими глазами каждый день.       Как ни странно, вырезать из дерева Фигглы умели, просто фантазия у них была, как у Фигглов. Фиггловая, прямо скажем, фантазия.       Когда Хэммиш посадил ястреба на крышу мастерской, его братья уже успели выплеснуть эту фантазию на почти сотню тарелок.       Через полчаса столяра разбудил стук в дверь и крик господина Болита, сулившего страшные кары, если работа не готова. Столяр сунул руку под лавку, покопался там и с удивлением уставился на опустевшую бутылку. Потом взгляд его переполз на горы опилок и кучи тарелок. Он осторожно сполз с лавки, наугад выдернул и отёр рукавом первую попавшуюся деревянную миску. На ней были грубовато изображены холмы и Конь. Плотник поднялся и почесал затылок. Рассмотрел ещё несколько тарелок. Понадеялся, что больше никто не станет рассматривать их так подробно, и зашвырнул бутылку подальше. Пора было переходить на травяной чай. А лучше — на кипячёную воду.       — Уже открываю, всё готово, — проблеял столяр, идя к двери. Возможно, у него был шанс сбежать в холмы прежде, чем господин Болит и другие рассмотрят сделанные им сувениры.              * * *                     Наёмники планировали напасть после полудня, когда на ярмарке соберутся все, кто на неё ехал, и все они достаточно устанут, чтобы не создавать лишних проблем. Путь их завершился уже ночью, потому люди барона Астлера позволили себе роскошь, которая и не снилась жителям Мела — долгий утренний сон.       Когда торговый день начался, большая часть мужчин спала, завернувшись в свои плащи. Пара часовых старалась держаться поближе к лошадям. Командир запретил разводить огонь, а стоило подняться на вершину заслонявшего лагерь от деревни холма — налетал ветер.       Командир, не привыкший зря тратить дневной свет, наблюдал за ярмаркой издали. Ему всё сильнее казалось, что там собралось всё население Мела, и замок стоит пустым и беззащитным. Но наниматель озвучил свои желания, и им оставалось их выполнять. Возможно, устроить бойню Астлер хотел куда сильнее, чем захватить владения соседа. Кровожадной репутации его семьи это вполне соответствовало. Кровавые Астлеры, Чёрные Мечи Предгорий, Не-Убервальдские кровопийцы — за этими прозвищами стояли истории, от которых у самых бывалых наёмников леденело в жилах. Командир одернул плащ и продолжил всматриваться вдаль. Со стороны он мог сойти за праздного пастуха — если бы пастухи носили под плащами стальные нагрудники.       За его спиной, возле старого пастушьего очага, опустился на камни один из часовых. Посидел несколько минут, потянулся за спрятанной в сапоге фляжкой, а потом вытаращил глаза и беззвучно повалился вперёд. Из основания его шеи, прямо под черепом, торчала маленькая рукоять. Роб Всякограб перебрался со спины покойника на его голову, опёрся как следует ногами и выдернул оружие. Струйка густой, почти чёрной крови брызнула ему на грудь и смочила бороду. Фиггл поморщился, но недовольство его значительно отличалось от раздражения ленивого наёмника.       Маленький вольный народ любил честный и шумный бой. Они не боялись Смерти — ведь были уже мертвы и жили в лучшем из возможных миров — потому сражения искали, как высочайшего счастья. С воплями и бранью нестись навстречу равному, а лучше намного превосходящему противнику, не зная, кто после боя уцелеет, — вот как Фигглы мечтали бы провести каждый день своей жизни.       Они любили сражаться врукопашную, но мечи Фигглов были не для красоты, и сражаться бесшумно они тоже умели. Но умели — не значит любили. Вот за такие приказы — убивать беззащитных, исподтишка, их пути и разошлись с Королевой Фей. Но в этот раз действовать как можно тише велела не королева, а сама Келда Дженни.       Роб махнул рукой, и Велик Могуч Билли Подбородище вышел из толпы — никто и никогда не назвал бы военное построение Фигглов строем. На ходу что-то настраивая и подкручивая в мышлинке, он направился к лошадям. Он хорошо понимал, что происходит и зачем — возможно, даже лучше Роба. Фигглы не были хладнокровными убийцами, такое тихое убийство было противно самой их природе. Но если они не истребят лихих людей быстро, кто-то из них успеет вскочить в седло и помчаться вниз — туда, где была Карга их холмов.       Билли очень уважал её силу и мудрость, но размером их Карга Тиффани была с половину взрослого великуши. Нельзя было допустить ни единой возможности, что она пострадает.       Ещё один наёмник — второй часовой — осел на заснеженный вереск, из его глаз и носа лилась кровь. Вилли кивнул справившимся с ним невидимым Фигглам и заиграл неслышную человеческому уху мелодию. Песню тихого лошадиного ужаса.       Животные задёргали ушами, принялись раздувать ноздри и пятиться от вбитых в мел столбов, к которым прежде были привязаны. Теперь остатки их поводьев свисали до земли. Билли заиграл громче. Прежде он никогда не играл эту песню страха, и его грудь уже начинала болеть от напряжения, словно он исполнил целую боевую балладу. Лошади должны были уйти тихо.       Иначе лихие люди проснулись бы. Принялись их ловить. Шум привлёк бы внимание великуш с Мела… и кто-то, за кого отвечает их Карга, мог пострадать.       Лошади не умеют красться — но животные, бывшие их далёкими предками, умели. И мелодия гоннагля заставила их тихо, очень тихо подняться из низины и только тогда броситься прочь. Вторя стуку их копыт, Билли отпустил один из клапанов мышлинки и грянул боевой марш Нак Мак Фигглов.       Лихие люди вскочили с мест, и Фигглы даже позволили им схватиться за оружие, прежде чем обрушиться в низину вопящей, ужасающей всё живое лавиной. Воздух наполнился проклятьями, звоном мечей и треском ломающихся костей. Билли закрыл глаза, отдаваясь шуму правильной битвы. Война, в которой одна из сторон не знает, что происходит, а вторая не несёт потерь — это не война. Это не для Фигглов.       Он зажмурился ещё сильнее, только теперь понимая до конца, что же так пугало его в детстве, когда он слушал песни гоннагля родного клана о старых дурных временах. Королева могла велеть Фигглам сражаться действительно бесчестно. Она могла приказать самому Билли — и боевой поэт клана не стал бы пугать лошадей. Он перекрыл бы все трубки мышлинки, кроме одной, и сыграл бы в ухо спящему врагу «кипение».       Юный гоннагль никогда не делал такого, но перед его внутренним взором, как живая, встала картина: человек дергаётся, просыпается, его рука начинает подниматься, но глаза стекленеют, зрачки расширяются, и из ушей и носа начинает течь густая кровь. Билли выдул последнюю ноту боевого марша и отнял трубку от губ. «Кипение» — это была болезненная, быстрая и абсолютно не подходящая для баллад смерть.       — Давно уже мы с великучими воинами в смертной битве не сходились! — прокричал Велич Ян, проносясь мимо. В правой руке брата, если Билли не подвело зрение, был зажат отсечённый палец размером с ногу Фиггла.       В низине ещё продолжался бой. Большинство людей лежали навзничь, а зелёный вереск под ними побурел от крови. Мечи Фигглов не превышали в длину человеческой ладони, были не слишком остры, но двигались с просто чудовищными силой и скоростью. Они не резали плоть, а рвали её на части, оставляя раны, похожие на следы зубов. Кожаные доспехи и даже кольчуги ничего не могли противопоставить этой разрушительной силе. Ещё не остывшие мертвецы выглядели так, словно неведомый монстр долго терзал их в своих объятьях.       Билли вспомнилась ручная мельница для перца, что стояла у Карги на кухне — люди словно попали в такую же, увеличенную в размерах раз в двести.       Вокруг людей, почти незаметные рядом с ними, лежали тела Фигглов — совсем немного, меньше, чем могло бы быть, не будь атака такой внезапной и умей враг сражаться с быстрым противником. Тела защитников Мела, все до единого, были рассечены надвое — меньшее не смогло бы остановить Фиггла.       Билли хотелось сыграть для павших что-нибудь весёлое, чтобы их путь к новой жизни был так же хорош, как последняя битва, но трое врагов оставались на ногах.       — Играй марш на добивание, гоннагль! — приказал Роб, выныривая из гущи боя, чтобы опустить у ног Билли раненного брата — кажется, одного из Джорджей.       Тот отмахнулся от Роба и принялся затягивать вокруг раны жгут из кожаной полоски.       — Давай «Ветер вольный наш», гоннагль, — предложил он, и Билли заиграл.       Только карговство могло объяснить действие музыки гоннаглей, но от неё у Фигглов прибавлялось сил, а врагам становилось сложнее сосредоточиться. Билли мог отложить мышлинку и парой рифмованных строк разрушить защищающую людей от страха ярость боя. Напомнить: вы устали, вы в меньшинстве, окружены и сражаетесь против тварей, которые не боятся смерти. Но тогда они ударились бы в панику, и битва превратилась бы в простое избиение.       Из низины вылетел чей-то большой стеклянный глаз и с силой ударился о дёрн совсем рядом с гоннаглем. Уже окончательно пришедший в себя — а может, просто не чувствующий боли из-за музыки — Джордж присвистнул и попытался дотянуться до него ногой.       — Хэммиш, держи их Большого! — крикнул Роб, словно на гору, взбираясь на плечо последнего стоящего человека и вонзая обломок меча ему в щёку.       — Ай-е! — донеслось с небес, и ястреб рухнул вниз на убегающую фигуру. Главарь наемников стоял на холме, а не в низине, и каким-то чудом сумел отбиться. Теперь он со всех ног, забыв про отряд, которому уже не мог помочь, мчался к видневшимся вдали лошадям.       Настоящий Ланкрский Голубой сыр весит как хороший ягненок. Упавший из разжавшихся когтей прямо на голову человека Горацио был очень хорошим сыром. Командир наемников повалился набок, даже не вскрикнув.       Горацио немного полежал, как губка впитывая свежую кровь и собираясь с тем, что могло заметить сыру мысли. В бою он потратил много сил, слишком много. Горацио, сыр, стал когда-то действительно живым по чистой случайности. Юная ведьма, всегда ответственно подходящая к работе, вложила в него всю душу. Ту искру души, которой могут похвастать големы. Горацио хотел жить, хотел сражаться, как велели ему заменяющие кровь кислоты, и хотел защищать свою создательницу — пусть особо об этом и не задумывался. Думать творожистой массой не слишком удобно.       Этот человек был его добычей, и он желал зла ведьме — то, что наёмник даже не догадывался о существовании Тиффани, сыр не волновало. Со своей добычей он имел право сделать, что пожелает — потому Горацио переполз на исказившееся лицо мертвеца. И со всей ненавистью, доступной агрессивной кисло-молочной среде, принялся его разъедать. Кожу, мышцы, растаявшие первыми глаза. Всё это стекало бурой жижей на заснеженный вереск или становилось частью Горацио. Возвращало ему силу и жизнь.       Горцио распластался, причмокивая, разъедая уже сами кости и стремясь накрыть собой и дыру в черепе. Закрывшие её осколки быстро перекочевали куда-то внутрь его покрытого разводами тела. Кишащие в сыворотке бактерии подсказывали Горацио, что мозг должен быть очень жирным и питательным. Он даже на вид походил на серый скользкий и несозревший сыр — любимую пищу Голубого Ланкрского. Но тут громкие ноты скомандовали Нак Мак Фигглам общий призыв, и Горацио поспешил сползти с полуобглоданного черепа.       Билли сыграл последние протяжные ноты и опустил мышлинку. Ястреб Хэммиша, словно возражая против тишины, громко крикнул. Кто-то совсем рядом, казалось, сами холмы, с облегчением вздохнул.       Пятеро Джорджей явились за своим раненным тёзкой и тут же принялись выяснять, кто в бою больше отличился. Роб поднялся на холм одним из последних, подволакивая ногу. На лице его сияла улыбка, которая заставила бы летнее солнце почувствовать себя тусклым. Он похлопал брата жены по плечу и сказал:       — Я же говорил, из тебя вышел отличный гоннагль, — и неспешно пошёл в сторону кургана. Ему нужно было сообщить Дженни, что её приказ выполнен, отмыть бороду от крови и проверить, как дела у их Карги. Возможно, прихватить на ужин немного сыра.       Уже почти у кургана он хлопнул себя по лбу и велел дюжине самых молодых и потому целых Фигглов:       — Там у великуш на сборище какой-то зверь-верблюд потерялси. Разыщите его и шибко!       Их Карга не так часто бывала дома, её праздник должен был пройти на славу.              * * *                     Верблюда Тиффани нашла в одной из палаток. Ей бы и в голову не пришло его там искать, но она услышала фиггловский говор и заглянула.       Горстка рыжих коротышек сидела на коричневом боку и рвала волосы. Иногда друг на друге. Как оказалось, они тоже искали верблюда, но не представляли, как он выглядит. Тиффани не могла их осуждать — все бродячие учителя и словарь описывали «корабль пустыни» как горбатую лошадь, хотя он скорее походил на длинноногую овцу.       — Мы его не украли! — заверил один из Фигглов.       — Ему боязно выходить, — объяснил другой.       Короткий разговор с господином Аль-Аббу подтвердил, что верблюд с детства страдает боязнью открытого пространства. В Анк-Морпорке, со всех сторон окружённый стенами, он чувствовал себя хорошо, и торговец поверил, что он излечился, но долгое созерцание холмов вызвало у животного рецидив.       Вопрос, как именно верблюда доставить с холмов Мела обратно на равнину, Тиффани решила отложить на завтра.       Она с усилием заставила себя пройти мимо лавки орлейского сыровара, источавшей дивные и незнакомые запахи, когда услышала восклицание:       — Мои боги, что это?!       Торговец, кряхтя, поднял и положил на прилавок… Горацио. Пришлось действовать быстро.       — Прошу прощения, это мой сыр, — подбежала к нему Тиффани и перевернула Горацио, показывая на оттиск — ведьма на метле. — Я всё искала, куда он закатился.       — Какой невероятный образец Ланкрского Голубого! — восхитился орлеец. — А это что, кровь?       — Ну вы же знаете эти живые сыры…       — Да, действительно, — торговец на всякий случай отошёл, прикрывая собой полку с товаром.       — Дома мы обычно швыряем краба в болото и, пока сыр за ним гонится, убираем продукты в клетку. Если надумаете продать — сообщите мне первому.       Заверения Тиффани, что она именно так и поступит, утонули в добродушном смехе Нянюшки Ягг. Она как раз обчищала в карты соседнего барона, кажется, Астлера. Тот всё чаще и с всё большей тревогой поглядывал то на стоящее в зените солнце, то на далёкие холмы.       Юная ведьма на всякий случай подошла, чтобы убедиться — сосед останется хотя бы при своих штанах. Горацио для этого пришлось положить на край стола. Нянюшка одобрительно похлопала сыр по боку, и тот отозвался бормотанием. Тиффани понадеялась, что прихватив с собой короля, старшая ведьма оставила дома кота. Во что могла бы вылиться встреча Горацио и Грибо она боялась себе представить.       — Это что, кровь? — вдруг неожиданно тонким голосом пискнул барон Астлер и свалился под стол.       — Мда… — протянула Нянюшка, подавая знак, чтобы стол убрали, а пациента подняли. — Самый тяжёлый случай гемофобии за последние три года. Как этот бедняга бреется-то?       — Щеботанской безопасной бритвой, — подсказала Тиффани. О маленькой проблеме барона Астлера знала вся округа.       Поплотнее, чтобы не вырвался, прижав к себе Горацио, юная ведьма отправилась проверять, как идут дела в лавке с сувенирами. За прилавком сидел осунувшийся господин Бок, столяр, и прикладывал к заплывшему глазу кусок холодного мяса.       — Вот что значит — заработался, — бормотал он себе под нос.       «По крайней мере, здесь всё точно в порядке», — решила Тиффани и пошла дальше.       Плотник отложил мясо, вытер взмокший лоб и тихо порадовался, что девчушка Джо Болита не попросила показать тарелки. Это ж как надо было «заработаться», чтоб такое вырезать?! Он задумчиво повертел одну из тарелок туда-сюда.       Сувениры, несмотря на его опасения, пользовались неожиданным спросом. Если их как следует рассмотреть, то на некоторых видны были человечки в килтах, показывающие неприличные жесты, спаривающиеся бараны и прочие вещи, которые почему-то считались забавными после пинты пива или стаканчика Особого Овечьего Наружного.              * * *              — Славно прошло сборище! — провозгласил Роб Всякограб, вставая во весь рост на горбу верблюда.       — Карга наша довольная ходит, что солнце светит! — поддакнул ему Хэммиш и поспешил передать Большому клана чарку. Чтобы не испортить Карге праздник, они даже оставили бывшему хозяину бочонка с Особым Овечьим Наружным пару золотых монет.       — Да, хорошее сборище, — кивнула Дженни, восседавшая на другом горбу верблюда. Обычно Келды не покидали курган, но под вечер на Ярмарку явился весь клан, и она просто не могла оставить такую толпу без присмотра. Фигглы заполонили собой весь шатер, а оплёванные верблюдом люди более не рисковали в него заглядывать.       Вулли Валенок играл мелодию, пришедшую ему в голову совсем недавно, и думал о холмах Мела, об их Карге и о своих братьях. И о заслуженной и вновь подтверждённой репутации Фигглов как самых грозных бойцов Плоского мира.       В углу шатра Вулли Валенок восторженно вздыхал и натирал краем своего килта наградной значок, который Горацио получил как единственный и неоспоримый чемпион среди ланкрских сыров. Горацио растерзал конкурентов прежде, чем до них успели дотронуться судьи, и теперь довольно бормотал, вспоминая триумф.       Тиффани передала Дженни тарелку с кусочками белого щеботанского и недозрелого орлейского сыров. О лучшем завершении Ярмарки она не могла даже мечтать.       И только верблюд думал свои непонятные клатчские мысли и молча жевал.              * * *              В замке Роланд передал отцу специально доставленный курьером свежий выпуск «Правды», вся вторая страница которого была посвящена сырам и Ярмарке на Мелу. Барон де Чаффлей улыбнулся и положил руку сыну на плечо.       Снегопад прекратился, на холмы окончательно пришла весна.       КОНЕЦ