Большой брат не смотрит на вас

      Все знали, что Леонард Щеботанский — величайший ум Плоского Мира. Его картины имели неизменный успех, пусть даже зрители и не всегда могли объяснить, почему. Глубокий анализ законов, по которым работает живая и неживая материя, принес ему уважение даже в среде волшебников — при том, что только в Незримом Университете Леонард Щеботанский не обучался ни дня. Он учился всему и понял это всё лучше, чем кто бы то ни было.       Никто не мог точно сказать, когда и почему великий художник и изобретатель удалился от общества. Он просто оборвал все старые связи, превратился в затворника и напоминал о себе только картинами, которые время от времени посылал в дар знакомым.       Никто не знал причин этого, кроме одного человека.       Знакомство Хэвлока Ветинари, уже несколько дней как патриция Анк-Морпорка с Леонардом Щеботанским состоялось довольно давно. Знаменитый художник просто возник в одном из тренировочных залов школы при Гильдии убийц с бумагой и грифелем в руках. Он сидел у стены и рисовал готовящихся к удару или собравшихся для прыжка учеников. Ректор был настолько счастлив — ведь Леонард запросто подарил ему уже законченные наброски, — что не стал допытываться, как тот сумел преодолеть окружавшие зал ловушки.       А Хэвлок Ветинари спросил. Когда художник обнаружился на крыше, где Ветинари проводил одну из своих тайных тренировок.       Леонард был настолько поглощен его методами скрывать себя на виду, что смешал краски прямо из мха, грязи и помета, скопившихся на черепицах, и принялся рисовать. Где-то через десять минут изучения готовой картины Ветинари смог разглядеть на ней себя. Эту картину он, без объяснения, отослал в подарок тётушке. Та написала, что ей очень понравился пейзаж.       Знакомство с Леонардом Щеботанским было во многих отношениях приятным, хоть и не всегда простым. Вот и теперь новоиспечённый патриций с тревогой смотрел на ящик, принесённый гостем в его кабинет. На десять процентов он радовался единственному искреннему подарку в честь вступления в должность, на тридцать был заинтригован, еще на тридцать прикидывал, успеет ли выброситься в окно прежде, чем эта штука заработает. И еще на тридцать — как уничтожить её, не огорчив изобретателя, если что-то пойдет не так.       — Как удачно, что ты решил стать патрицием! Или я теперь должен обращаться к тебе «Ваша светлость»? Не хочу показаться невежливым, — проявил неожиданный интерес к политике его гость. — Идея этого, на самом деле простейшего, устройства посетила меня неделю назад, но я не знал, согласится ли лорд Ветрун меня выслушать. У него всегда был такой занятой вид…       — Что же это за устройство? — мягко вернул его к началу разговора Ветинари.       — Когда я рисовал этюд с луком на площади Разбитых лун, то услышал жалобы прохожих на то, что власти совсем не слышат народ. Я начал изобретать более простую и действенную систему подачи заявлений и жалоб, а потом понял, что можно устранить несколько лишних ступеней и связать народ и патриция напрямую.       — Надеюсь, не иголкой и ниткой? — слегка напрягся Ветинари. В его памяти еще были свежи некоторые изделия Игорей.       — Нет, нет, всё куда проще, — искренне удивился такому предположению Леонард Щеботанский. — Я купил несколько новых часов, извлек из них бесов и провел опыт по передаче информации между ними на расстоянии. Это было совсем не сложно. Не понимаю, как это до сих пор не пришло никому в голову — ведь бесы всегда в точности выполняют приказы. И если бесу велеть записывать услышанное, а потом поменять его коробками с другим бесом, то они всё равно продолжают записывать то, что слышится в другом месте…       «Принцип бесчеловечной передачи информации, — сделал мысленную пометку Ветинари. — А ведь мы еще человеческую не смогли довести до ума. Нужно предусмотреть все возможные последствия, пока это не пришло в голову кому-то другому».       Но Леонард еще только подбирался к главному.       Он открыл коробку и продемонстрировал рамку со вложенным в нее грифельным портретом самого Ветинари. В этом, пожалуй, не было ничего необычного, если бы портрет в точности не передавал выражение задумчивости на лице патриция. Ветинари поднял бровь. За рамкой что-то зашуршало, и мгновением позже бес заменил портрет на более свежий — с выражением легкого недоумения.       — О, это всего лишь вторичное свойство, — немного смутился изобретатель. — Мы могли бы сделать сотни таких «Бесовизоров» и повесить по одному в каждом доме Анк-Морпорка. С ними слово патриция достигало бы каждого гражданина моментально, минуя глашатаев. А Представители власти могли бы слышать все проблемы и пожелания горожан. Это сделало бы правление Анк-Морпорком действительно эффективным. Кроме того, «Бесовизоры» можно повесить во всех общественных местах, чтобы успокоить людей, — никто не станет вести себя неразумно на глазах у самого Патриция!       Ветинари порадовался, что в Продолговатом кабинете кроме них никого нет. Медленно, словно стараясь не дразнить дикого зверя, он поднес руку к виску. Бес с бездушной точностью поспешил воспроизвести в рамке гримасу, которую никто и никогда не должен был видеть, если Ветинари хотел сохранить власть над городом. Панику.       К сожалению, великий художник и изобретатель, видящий все на сто шагов вперед, так и не смог постичь жадную и трусливую природу всего прочего человечества. Ветинари посвятил некоторое время разгадке тайн закоулков, которыми движутся его гениальные мысли. И узнал — никаких закоулков не было, Леонард Щеботанский мог рассчитать любое событие до настолько далекой точки, что заглядывал даже не в послезавтра, а в следующее тысячелетие. Он просто проскакивал мимо всех недоразумений, неприятностей и катастроф, которые могли вызвать его открытия и изобретения. По сравнению с вечностью пара веков смуты казалась ничтожным мгновением.       Иногда Леонард всё же замечал, что неверное использование его творений может привести к огромным жертвам и разрушениям — но, видя картину возможного будущего в целом, он верил, что её видят и другие. И потому, естественно, не станут делать глупостей.       Ветинари же в первую очередь отдавал приоритет изучению человеческой — а также гномьей и тролльей, он не был видистом, — натуры. Он видел, к чему может привести появление таких «Бесовизоров». Во что могут превратиться жители Анк-Морпорка под пристальным надзором власти.       В двуличии самом по себе не было чего-то страшного — так Ветинари всегда считал. Ни один достойный человек, не то что успешный политик, не сможет просуществовать, не научившись хотя бы его азам. Всегда были слова, которые произносят на улицах, и слова, которые произносят только на кухнях. Людям нужна была отдушина, место, чтобы высказать правду. Или наоборот — место, где можно притвориться кем-то другим и приврать — потому что эта ложь, даже если они в неё и не верили, тоже была правдой.       Но люди не должны были врать наедине с собой. Во что могли превратиться анк-морпоркцы, если бы им пришлось врать всегда? Притворяться и прогибаться под чужие ожидания не только в словах и поступках, но и в мыслях. Ведь если не произносить правду вслух, она начинает становиться всё меньше, пока совсем не исчезает в закоулках разума.       Люди перестанут обсуждать ошибки власти, забудут об очевидных вещах. О том, что работает правильно именно потому, что все знают — это ложь, манипуляция и неправда. Например, все, кто хоть раз об этом задумывался, знали, что историю пишут историки. Но они пишут её заново, а не уничтожают — кто знает, когда старая история снова может понадобиться. Сколько конфликтов с «извечными врагами» удалось легко завершить потому, что умные, инициативные люди докопались — раньше они врагами не были.       Под всевидящим оком законы станут отлитыми в стали — потому что необходимо будет карать всех, совершивших преступление. Ведь преступники будут знать, что их видели. А закон не должен быть таким, он должен немного гнуться и быть чуточку слепым — потому что закон был инструментом. Он служил Анк-Морпорку, а не наоборот.       Анк-Морпорку не нужна была настолько всеведущая и эффективная власть. Это было даже хуже, чем вернуться во времена непогрешимых по умолчанию королей.       Ветинари посмотрел на Леонарда Щеботанского, тот увлеченно зарисовывал в карманный блокнот проходящие через окно лучи света. Кажется, прежде еще никто не пытался нарисовать свет.       — Леонард, ты говорил, что твоя мастерская снова сгорела, и ты ищешь новую?       — Да, — рассеянно ответил великий художник и изобретатель. — Желательно, подальше от каретных сараев и наёмных комнат для рабочих, там меня постоянно кто-то отвлекает. Кроме того, у меня постоянно одалживают кисти и грифели…       — Думаю, я могу предложить тебе отличную мастерскую, — решил Ветинари. Леонард Щеботанский был слишком талантлив, чтобы умереть. Кроме того, он действительно не желал никому зла и был ему почти что другом. — Хорошее освещение, сухая комната, много холстов, бумаги, грифеля… и что тебе там ещё может понадобиться. И никаких шумных соседей.       — О, это звучит просто замечательно, — отозвался гений, всё ещё поглощённый работой. Ему потребовался лист побольше, и он начал разбирать рамку «Бесовизора». Недовольный бесенок пытался сгрести вокруг себя как можно больше деталей, теперь оказавшихся лишними. — Сейчас, ещё пару минут, пока свет не ушёл, и ты сможешь мне всё показать… Ваша светлость.       Ветинари откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.       «Этому городу нужно думать, что за ним внимательно следят. А не точно знать, что за каждым наблюдают. Славная революция, сирень. Они были необходимы, но если бы шпионы Капканса были тогда действительно повсюду — ничего этого не могло бы случиться».       В тишине, нарушаемой лишь шорохом грифеля по бумаге, новый патриций принялся изучать список предстоящих дел. Сперва следовало куда-то отправить с хорошими рекомендациями абсурдно раздутый штат палачей. Для соблюдения интересов Анк-Морпорка хватило бы двух или трех. Иногда навыки быстро вынуть из людей информацию были действительно полезны, но лично Ветинари не спешил полагаться на клещи и иглы.       Он много лет учился тому, как без колебаний оборвать жизнь, при этом сохранив достоинство жертвы. Выпускники Гильдии убийц с трепетом относились к чужим крепким принципам. Давить на жертву, пока она не откажется от того, за что готова была умереть, — это было противно всему его существованию. Это было хуже, чем убийство.       Но горожанам знать об этом было вовсе не обязательно.       Уверенной рукой патриций поставил подписи под запросами на корм для скорпионов и чистку ямы.       — Я закончил, Ваша светлость, — поднялся с места величайший художник и изобретатель Плоского Мира. — Кажется, я уловил принцип, на самом деле это удивительно очевидно и просто. Я должен как можно скорее проверить это с красками.       — Конечно, Леонард. Просто напиши мне, какие именно краски нужны.       В отличие от некоторых изобретений, картины Леонарда Щеботанского всегда делали мир чуточку лучше. Это было предсказуемо, но в то же время каждый раз неожиданно, и потому особенно нравилось Хэвлоку Ветинари.