Fа(uc)ked

      Он говорит, что всё в порядке. Он смеётся, утверждает, что у него всё просто замечательно, улыбается так, что скулы сводит, и всячески успокаивает волнующегося друга. У него всё в порядке. Он пытается внушить это себе и другим. Он пытается.       У него всё_хорошо. Замечательно просто.       И глаза у него красные из-за недосыпа и от усталости.       Он выкладывает очередное видео в инста-стори (у него таких, наверное, уже под сотню) и отключает уведомления, чтобы не видеть восторженных комментариев фанатов. Он ненавидит их (комментарии, не фанатов).       EarthNew is so on давно задевает за больное. Ему хочется ответить, что они не so on, а so faked, что он so fucked.       В этом нет ничьей вины, кроме как его. Он и только он.       Ещё пару месяцев фансервиса, и всё вернётся на круги своя, ок? Потерпеть немного, и можно будет с головой уйти в какой-нибудь новый проект, подогнать жизнь под алгоритм работа-дом-работа-фанаты-дом-работа и забыть (или забить, как вариант). Перетерпеть.       Поулыбаться на камеру, на видео, на фанмитах, на публику. Пообниматься, позволить себе чересчур интимные откровенные прикосновения, списывая всё на чёткое выполнение обязанностей, смеяться над ответной неловкостью и не пытаться спрятать горящий влюблённый взгляд.       А после натянуть безразличие и как можно скорее скрыться. Эмоции выходят из-под контроля. Минус как актёру; два минуса как безответно влю… просто два минуса.       Он знает, что младший на это лишь пожмёт плечами, а на следующий день пришлёт что-нибудь типа: «Пи’Нью, пойдём в тренажерку завтра?», а он, конечно же, согласится. Ебучий мазохизм особо тяжёлой формы.       Он ничего не может с этим сделать. Он не хочет, понимаете?       Сингто говорит, что он идиот; он не отрицает. Сингто держит за руку и обнимает крепко, когда на него накатывает. В последнее время это повторяется слишком часто: Эрт устаёт играть парочку и всё хуже и хуже скрывает отвращение.       Он тоже устаёт, tbh. Но признаётся в этом только Сингу. Он устаёт притворяться счастливым и делать мне-на-всё-насрать вид, потому что с каждой репетицией, с каждой мыслью о «подогреве фанатов», с каждым ебучим шипперским постом (он смотрит их все, да) дыра на душе/сердце/где-то там ещё разрастается всё больше и, кажется, скоро поглотит его.       А ещё он ждёт. Ждёт не внезапного признания в любви, ждёт не раскрытия отношений Эрта с какой-нибудь девушкой из его окружения, а ждёт, когда же тот станет честным. Когда скажет, что тоже заебался, когда скажет, что больше не может продолжать это блядство. Они же типа друзья. Типа. Тогда они могут поставить какое-нибудь там ограничение, постепенно свести фансервис до дружеского уровня. А пока тот молчит, он будет продолжать бессовестно лапать и позволять себе думать, что этот парень его на время шоу и подобных увеселительных программ. Он подождёт.       И плевать, что это самоубийство чистой воды. Пле-вать.       У него есть целая вечность, чтобы страдать, не так ли?       Он научился не срываться на других, он научился быть безразличным к себе, он научился забивать чувства куда подальше и полностью абстрагироваться. Он хочет думать, что научился.       И это вовсе не он не спит по ночам из-за гнетущих мыслей; это вовсе не он не помнит, когда ел в последний раз; это вовсе не он не появляется на улице в свободное время, не потому, что боится загореть, а потому, что от жарящего солнца плохо становится, неа. Не он. Кто-то другой.       Это какой-то другой он.       Сингто всё чаще повышает голос, Сингто практически поселяется у него, пытаясь заставить вести какое-никакое подобие жизни, а не существование. Сингто перестаёт слушаться и не реагирует на просьбы отправиться домой, к Кристу, аргументируя тем, что иначе он себя до чего-нибудь нехорошего доведёт, и грозится поселиться здесь. У него. Вместе с Кристом.       Он упорно пытается не завидовать (или хотя бы завидовать не по-чёрному, ибо это совсем нечеловечно).       Тот день настаёт тогда, когда его не ждали от слова совсем.       Эрт кажется чересчур напряжённым и не сводит с него тяжёлого взгляда.       Он легкомысленно не заостряет на этом внимания. Не до этого, понимаете ли. Он пытается остановить собственное падение; его тошнит от перманентного чувства безысходности. Перед глазами пляшут разноцветные круги, сливаясь почему-то в нечто чёрное, и в ушах тонкий звон, после которого наступает вязкая тишина. Он хочет поднять руку, хочет сказать, что не сможет продолжать, но руки не слушаются, кажутся какими-то тяжёлыми и совсем не его, а из горла не выдавливается ни звука, словно он разучился говорить. Он не может дышать. Делает шаг назад, ещё шаг, надеясь опереться на стену, но до неё слишком далеко. Ноги подкашиваются, всё меркнет.       Приходит в себя урывками.       Он будто в толще воды: не видно и не слышно ни черта. Он чувствует чьи-то руки, сжимающие его предплечья, он слышит чей-то взволнованный голос, он…       — Пи’Нью! — младший притягивает к себе, порывисто обнимает. — Ты меня напугал, — Эрт с беспокойством всматривается, точно пытается заметить что-то новое, — не делай так больше, хорошо? — он наклоняется, их носы практически соприкасаются.       Он понимает, что, кроме них, никого уже нет.       — Хорошо, — выдыхает, закрывает глаза. Он не может. Н е м о ж е т.       — Обещаешь? — крепко держит за плечи.       Слишком, слишком близко. Невыносимо.       — Обещаю, — кивает и смотрит на него. Тот едва заметно улыбается, и ему вдруг становится плевать на всё — он тянется вперёд.       Падать ниже всё равно некуда.       Сердце останавливается и затем стучит часто-часто, заходясь в неровном ритме, когда он чувствует мягкое прикосновение чужих губ. Кажется, он сходит с ума.       Позволяет уложить себя обратно на пол, не отпускает, притягивает к себе, не желая отрываться ни на секунду.

Твоё тело сегодня особенно потрясающее, думаю, мы должны пересечь линию. Давай-ка разрушим остатки дружбы*.

      Он не строит планов. Он гасит в себе так некстати разгорающуюся надежду.       «Я думал, это поможет!»       «Ты идиот, если считаешь, что это могло бы помочь ему охладеть к тебе».       К горлу вновь подкатывает тошнота.       Он разворачивается, уходит в гримёрную и лишь там оседает на пол. Какой же он наивный. В голове пустота.       Бездумно покачивается, уставившись в одну точку.       Когда же он успел увязнуть настолько глубоко?..       Это дурной сон. Да.       Горло раздирают никому не нужные слова.       Осколки сердца остались где-то там. Далеко.       Душу кислотой облили — дыра, стремительно разрастаясь, окончательно поглощает её.       Руки мелко трясутся; он сжимает зубы так, что аж до боли. Нет. Не здесь. Не сейчас. Он не позволит сорваться и звуку.       Не замечает, как впивается ногтями в колени, не чувствует, как царапает.       Просто не чувствует.       Блаженное ничего.       При следующей встрече он лишь спрашивает «Зачем?» и не получает внятного ответа. Он не понимает, зачем, для чего заставлять, не понимает, почему нельзя было сказать. Он бы принял. Постарался принять.       Внутри пусто.       Он ведёт себя так же, как и всегда.       Только их совместного фансервиса становится заметно меньше (многие фанаты даже не удивляются).       Он ведёт себя так же, как и всегда.       Он улыбается, он смеётся, он выглядит совершенно счастливым.       Он ведёт себя так же, как и всегда.       Сингто успокаивается и намного реже посещает его дом.       Он наконец-то научился идеально притворяться.