Не возвращайся

— Вам надо отдохнуть, господин, — Брават произносит это с искренним участием и заботой. В который раз он безропотно взваливает на спину безвольное, уже начавшее разлагаться тело. Уносит его из комнаты и укладывает в специально предназначенный для этого джентльмена гроб. Снова возвращается, готовый к очередному поручению. Как и ожидалось, хозяин и не подумал внять его совету.       Гробовщик сидел на простом табурете, сложив локти на операционный стол и уткнувшись в них лицом. Ему абсолютно плевать на зловонную гниющую кровь, которой сплошь было залито все вокруг, как, впрочем, и на собственный непотребный вид. Какой это был по счету? Сотый? Тысячный? Он старается не показывать, что спустя три дня беспрерывной работы валится с ног от усталости. Все ради эксперимента. Вот только сейчас он переведет дух и вновь возьмется за косу. Она тускло блестела сталью и кровью. Прислоненная к столу, зловеще улыбалась оскалом черепа и звала его, желая новой работы. Гробовщик чувствовал ее дрожь, все эмоции этого смертоносного оружия давно переплелись с его собственными. За тысячи лет душа жнеца и душа косы стали единым неразрывным целым. И те, кто пробовал однажды разлучить их, давно лишились своих бессмертных жизней.       Мягкое прикосновение к плечу спугнуло полет усталых путаных мыслей. Всего лишь Брават. Смотрит так, с беспокойством, с собачьей преданностью. В мире этого человека только он бог и господин, только его он обожает до фанатизма и только ему он поклялся служить вечность. От этого тошно. Гробовщик вздыхает и отводит взгляд от чистых голубых глаз. В последнее время он не может смотреть в них слишком долго. Легко списать это на переутомление. — Да, ты прав, пожалуй, — он встает, чуть покачнувшись, забирает косу, успокаивающе оглаживая ледяное лезвие. Она отзывается на прикосновение, чуть теплеет, смеряет ненадолго жажду. Нужно хорошенько ее почистить. Засохшую кровь так трудно оттирать. — Приберись пока тут, — небрежно бросает он Бравату. Жестоко, да, не дать ему отдохнуть хоть час, но в груди ворочается навязчивое раздраженное желание отомстить за то, что так тяжело иногда бывает смотреть в эти преданные глаза. — И не ищи меня. Я ухожу до утра или, быть может, даже до вечера. — Вы опять пойдете туда? — безнадежно и грустно спрашивает слуга. Ему так не нравилось, когда хозяин уходил и пропадал где-то целыми днями. А потом возвращался, неизменно в хорошем настроении, принося с собой запах чая, сладостей и еще чего-то травянистого, свежего — так мог бы пахнуть летний лес после дождя. Но сейчас зима. Брават боялся, что однажды Гробовщик не вернется оттуда. Но не смел препятствовать. Все, что он мог, это ждать. Ждать, беспокоиться, бояться и жгуче ревновать неизвестно к чему. Хозяин никогда не говорил ему, куда уходит и зачем, но Бравату казалось, будто он сбегает от себя, своих безумных идей, порожденных нечеловеческим любопытством, от серого мира и от гробов. От него самого. Как же больно, что он не может подарить господину отдых, покой и всю любовь, на какую только был способен. Тот не желает ничего. — Да, пойду, — бросает Гробовщик, скрываясь на лестнице, ведущей к выходу из подвала. Будто не заметил горечи и мольбы в этом голосе. Он заходит в пустую комнату с одним единственным шкафом. Сначала позаботиться о верной боевой подруге. Негоже идти к нему, не приведя в порядок оружие. В конце концов, он обещал на этот раз показать свое сокровище. Здесь достает все необходимое: тряпочку, банку с раствором и кусок наждачной бумаги. Садится прямо на деревянный пол у стены и принимается за работу.       Сталь дрожит и тихо звенит от каждого прикосновения. Лезвие становится почти горячим. Ей нравится это, он знает. И тихо смеется. Монотонная работа и этот звон расслабляют, приводят в порядок мысли. Гробовщик мог вечно сидеть вот так, безмолвно, на уровне чувств общаясь со своим оружием, таким опасным для врага и таким податливым и ласковым в руках хозяина.       Существование в этом сером городишке почти физически изматывает. Как, впрочем, и вынужденное общение с группой ограниченных фанатиков, называющих себя врачами. Забавна была их наивная мечта о «полном спасении», но глупость идей и мнений начинала раздражать. Думают, что оживляют мертвецов с помощью новейшего прибора. Полнейшие идиоты. Все, от светил науки до малообразованных светских повес мыслили одинаково стандартно, верили как один в гениальность Райана Столкера и свое будущее бессмертие. Секта, иначе и не назвать. Ни один не допускает даже мысли, не чувствует, что конец уже близок, что на свою собственную смерть они иногда оглядываются, не понимая, зачем молодому гению постоянное общество поставщика гробов, сумасшедшего старика без имени.       В последнее время он слишком часто стал наведываться в свою личную, безумную сказку. Уходил из скучного и тем раздражающего мира туда, где всегда ждали его чашка чая, каждый раз каким-то тонким послевкусием отличающегося, долгие разговоры, вроде бы и ни о чем, но в то же время наполненные глубоким смыслом, бесконечно счастливый уютный смех, от которого грудь сжимало от трепетной нежности, и такой же ненормальный для окружающих, как и он сам, хозяин. Существо, к которому с каждой встречей Гробовщик рвался все больше, без которого скучал так, что хотелось выть и разрывать тела глупых людей подобно странным куклам, не в силах отыскать в них свою душу.       Гробовщик рассеянно поглаживает остывающую сталь. Вот уже под пальцами полированное дерево сотобы — повинуясь малейшему желанию хозяина, с легким ворчанием коса возвращается в свою давно ставшую привычной форму. Ей это не по душе, но иначе слишком тяжело становится скрывать ее. Жнец улыбается предвкушающе, прикрывает глаза, и вот он уже падает куда-то в бездну, мысленно отсчитывая секунды. Ровно двенадцать до удара. В последний момент ловко изворачивается в воздухе и приземляется как кошка на четыре конечности, правда на потолок. Легкое сальто, снова приземление. Пол слегка качается — так всегда бывает при перемещениях между мирами.       Он не намерен оставаться в междумирье дольше положенного. Вот и знакомая маленькая дверь. Гробовщик хватает со стола пузырек, одним глотком выпивает нужное количество сладковатого напитка. Морщится. От этого поила несет мертвечиной так же, как от полежавшего дней пять без обработки клиента. Никого в этой стране не пугает подобное. Его давно уже тоже.       Все вокруг стремительно растет. Он распахивает дверцу и полной грудью вдыхает свежий, пропитанный сладостными ароматами воздух. Все чувства мгновенно обостряются. Почему-то здесь всего на несколько минут пропадает близорукость — расплата за силу шинигами, и он снова видит все непривычно отчетливо. Привыкнуть к этому слишком тяжело. Но вскоре зрение снова приходит в норму. Гробовщик полагал, из-за того, что материя параллельных миров различна, и если быстро переместиться из одной реальности в другую, чужеродная энергия попытается перестроить его существо согласно своим законам. Однако дисбаланс быстро сглаживается, и все характерные организму свойства возвращаются в исходное состояние. Хорошо, если так и есть. Иначе, кто знает, может от такого прозрения он навсегда утратит способность чувствовать и видеть суть, уподобится смертным?       Есть что-то жуткое в этих огромных, перешептывающихся между собой цветах. Они медленно качают пахучими соцветиями на ветру, и кроме этих звуков не слышно более ничего. Холодно. Здесь сейчас поздняя осень. Гробовщик быстро идет, не оглядываясь, в самую гущу трав по узенькой тропинке.       Добраться до леса сейчас первостепенная задача. Пройденная десятки раз дорога. К своему величайшему изумлению он не встречает ни единого человека или зверя. Тихо. Только заунывно воет ветер. Казалось, сама жизнь покинула это место. Даже такому как он становилось не по себе. Гробовщик ускорил шаг. Вот уж и лес. Знакомый разлапистый дуб, в корнях которого припасен сверток с запасной одеждой и кусок растибулки.       В своем нормальном состоянии перемещаться гораздо быстрее. Неясная тревога заставляла торопиться. На этот раз все слишком странно, даже для Страны Чудес. Толстые ветви не прогибались под ногами от каждого прыжка, как обычно происходило в мире людей, и были будто специально созданы для такого вида перемещений, что существенно способствовало скорости. И опять никого вокруг. Он чувствовал живых существ, но их было куда меньше, и все попрятались по норам, будто бы боясь чего-то. Ну, почти все.       Его как всегда никто не звал, но он появился. Обмотал пушистым хвостом шею и водрузил свою немаленькую тушку на плечи, да так, что от неожиданности Гробовщик сорвался с очередной ветки и едва успел ухватиться, легко вспрыгнув обратно. Еще бы чуть-чуть и совсем не изящно пропахать носом десять метров земли было бы самым удачным исходом падения. — Чешир, собака ты такая, специально, да? — А ты, как я погляжу, совсем не рад меня видеть, — кот исчез и вновь появился, вальяжно свесив лапы и хвост с ветки над головой Гробовщика и скалясь своей жуткой, зубастой, неправильной улыбкой. — Я вот всегда жду встречи, и не меньше, чем наш дорогой Шляпник. — Так он в порядке? Вот только я чувствую, у вас здесь не все хорошо.       Чешир прижал уши к голове, в больших, светящихся бирюзовых глазах появился алчный огонек, а вся морда приобрела умоляющее выражение. — Те прелестные медальончики, подари их мне, тогда расскажу. Обещаю, что буду беречь и заботиться о них, — когтистая лапа уже потянулась было к связке на поясе Гробовщика, но тот проворно спрятал цепочку. Чешир зарился на медальоны с самой первой их встречи. И непонятно было, зачем они ему сдались? Только ли это кошачье любопытство? — Раз не хочешь говорить, так не мешай, я и сам все выясню, — жнец отвернулся и сделал вид, что собирается уходить. Ведь прекрасно знал, как не любит Чешир, когда первым исчезает не он. Снова эта уловка сработала безотказно. — Ну ладно, ладно. В конце концов, все по твоей вине. — Что? — Гробовщик обернулся, слегка удивленный. — Шляпник грустит, отсюда и все проблемы. С тех пор, как ты ушел, он начал появляться во дворце все реже, а потом и вовсе закрылся от всего мира. Сидит в своем доме и все чаи гоняет в одиночку. Друзья его уже с ума от беспокойства сходят. Знаешь, я ведь так и не рассказал никому о ваших… мрр встречах, — усатая морда Чешира оказалась слишком близко, улыбка такой всезнающе-ехидной, что Гробовщик не сдержавшись едко бросил: — Завидуешь что ли? — Скорее опасаюсь. — Как связано настроение Шляпника с обитаемостью вашего мира? — Ты и сам знаешь, здесь все связано. Тебе лучше поспешить. Иначе, кто знает, может от скуки он начнет менять действительность на сон или решит превратить страну в свою мастерскую. — Почему же такого не случалось раньше? — Раньше он не знал тебя. Не знал скуки. Ты отравил наш мир, Гробовщик, и его тоже. Прощай! — кот исчез, и туман, до этого тонким слоем стелившийся по земле, начал подниматься и густеть. Сумерки тоже сгущались. Впервые за многие десятилетия жнец испытал что-то сродни страху, липкое, колючее, затягивающее. Чтобы стряхнуть с себя это наваждение, он двинулся дальше еще быстрее, почти сбивая дыхание, доводя скорость до той границы, когда мелькание стволов деревьев превращается в сплошную одноцветную полосу.       Гробовщик остановился только тогда, когда ветви кончились, и на просторной поляне показался одинокий дом. Весь полностью черный. С серебряным крестом на двери. И с черепом на подоконнике. Трава вокруг почернела, будто кто-то специально выжег ее. Жнец с ужасом узнал запах формалина. Им все давно пропитано в его собственной конторе, так что он даже перестал это замечать. Но сейчас в этом чистом сладковатом воздухе тончайшая чужеродная примесь ощущалась примерно также отчетливо, как человеческая болезнь.       Трава и впрямь оказалась выжженной и рассыпалась черным пеплом под ногами, когда Гробовщик подходил к дому. Он не стал стучать, сразу дернул ручку. Не заперто. Странно, Шляпник всегда закрывал дверь хотя бы на щеколду. Специфический запах смерти резко ударил по обонянию.       Жнец бросился внутрь и… оказался в пустоте. Не было здесь ничего, кроме густой и вязкой темноты. В ней сложно дышать, и Гробовщик перестал — мало ли, из чего состоит здешняя атмосфера. Твердь хоть и чувствовалась под ногами, но идти тяжело, будто по грудь в трясине застрял. Он обернулся назад — дверь исчезла. Теперь выбора точно не было. Сосредоточиться на внутренних ощущениях получилось далеко не сразу. Мысли текли медленно, казалось, они слились с окружающей тьмой. Пришлось самому стать частью этой тьмы, понять, как она устроена, и использовать ее законы. Благо многовековой опыт позволял остаться спокойным и мыслить хладнокровно. Однажды жнец уже проходил подобное, оказавшись в сетях инферно. Вот только эта тьма не была инферно, что существенно упрощало задачу.       Постепенно, с каждым шагом Гробовщик все отчетливей ощущал присутствие другого существа. Существа, чья духовная энергия казалась знакомой и родной, но в то же время плохо выраженный чужеродный оттенок ее настораживал, даже пугал. Впереди показался слабый свет. Гробовщик мысленно позвал косу, чтобы убедиться, сможет ли призвать ее в случае необходимости. Она отозвалась напряженным звоном, всегда улавливающая настроение хозяина и готовая прийти на помощь. Это обнадеживало.       Он увидел Шляпника сидящим на коленях в кругу неяркого света, исходившего непонятно откуда. Обычно ярко-рыжие волосы его казались присыпанными пеплом. Лицо опущено. Вместо чашки в руках большая мензурка с чем-то отдаленно похожим на чай и флакон, прозрачное содержимое которого он тонкой струйкой вливал в напиток. И снова знакомый резкий запах ударил в ноздри, будто кто-то до этого напрочь отключил обоняние. Прежде чем Шляпник успел поднести мензурку к тонким бесцветным улыбающимся губам, Гробовщик в один прыжок преодолел расстояние между ними и схватил его за руку. Он не был уверен, что яды не действуют на существо вроде Шляпника, с другой стороны, кто гарантировал, что это первая такая порция чая с формальдегидом вместо молока? Он поднял на жнеца глаза, все такие же, дикие желто-зеленые, и в глубине их потерянность в сочетании со странным удивлением. Шляпник отставил емкость в сторону так резко, будто обжегшись. — Вы… все-таки вернулись? — он дотронулся до его щеки, боясь дышать, — Настоящий… — Ну, конечно, вернулся! Меня не было всего ничего, а что Вы успели с собой сотворить?! — Гробовщик трепетно прижал его пальцы, изъеденные химикатами, в наперстках, к своим губам. Ледяные, как у его молчаливых клиентов, оставленных за гранью этого мира. — Да, быть может, двадцать лет совсем не срок для бессмертных, но без Вас они тянулись как тысячелетье. Мне казалось, Вы ушли навсегда, как Алиса когда-то. — Двадцать… лет? Но как? — Гробовщик лихорадочно вспоминал, когда в последний раз он появлялся здесь. Выходило всего две недели назад. Из-за разом навалившихся дел госпиталя он не мог прийти раньше. Неужели аномальный скачок времени между двумя измерениями? Насколько он знал, подобное происходит настолько редко, что считается практически невозможным. До этого такой уж большой разницы между течениями времени не было, кажется. — Наверное, Время снова устроил подлость. Он с той глупой ссоры так меня и не простил. — Время так жесток? — Жестоки Вы. А Время лишь мелкий пакостник. О, если бы Вы пришли чуть раньше! Но знаете, давайте останемся здесь. Будет не так скучно. Жаль только, что кроме чая и формалина больше ничего нет. Как Вы все это время один, без меня? — судорожные, малосвязные предложения, Шляпник будто боялся, что вот сейчас Гробовщик снова уйдет, растворится в удушающей темноте, исчезнет прямо из рук, и он останется один уже навсегда. — Мы здесь не останемся. Нужно выбираться. — Не выйдет. Если мы вернемся, Вы снова уйдете от меня к своим дорогим клиентам. — Ну, хотите, я заберу Вас собой? — без особой надежды предложил Гробовщик, прекрасно зная, что это невозможно.       Шляпник тоже это знал, а потому тихо хрипловато рассмеялся, вдруг обхватывая шею собеседника руками, вплетая пальцы в длинные волосы и отбрасывая в сторону цилиндр с прикрепленным к нему куском ленты. — Я больше не отпущу Вас. Знаете, я ведь создал это измерение по Вашим рассказам. Больше не придется уходить… — все вокруг стало быстро изменяться. Из темноты проступали очертания предметов, сначала размытые, они стали приобретать более четкие формы, и вскоре Гробовщик с изумлением узнал собственную контору. Гробы вдоль стен и на полу, прилавок и стеллаж со склянками, тусклое освещение и характерный запах Смерти. Не принимая во внимание некоторые мелкие детали вроде цвета некоторых гробов, отсутствия в дальнем углу большой сетки паутины с его милым домашним питомцем и черепа-подсвечника на столе можно было сказать, что все почти так, как было всегда. Только они вдвоем сидели на пыльном полу. Шляпник все еще обнимал его за шею и внимательно, боясь пропустить малейшее проявление эмоций, всматривался в лицо друга.       Гробовщик, наконец, осмелился встретить его взгляд и содрогнулся — это были те самые глаза, в которые долго, неотрывно и мучительно для себя же вглядывался в зеркалах до тех пор, пока в приступе необъяснимой злости не разбивал кулаком холодное стекло, окропляя осколки каплями собственной горячей крови. Потом прибегал Брават и с тоской побитой хозяином собаки вынимал из ран мелкую стеклянную крошку, обрабатывал и крепко перебинтовывал его руки, которые заживали на следующий же день.       Гробовщик отшатнулся. Он больше не узнавал того безумца и мудреца, мастера своего дела и храбреца. Теперь Гробовщик видел лишь до крайности искаженное отражение самого себя. Мерзкую маску маниакального мертвеца. Неужели то, что сказал Чешир, правда, и его походы действительно так сильно повлияли на этот мир и его обитателей? Сам того не желая, создал своего двойника, которого ненавидел и за личиной которого вынужден был скрываться. Нет же. Такого не может быть даже здесь. Просто чья-то неудачная шутка или… Кто-то намеренно пытается затянуть его в темноту, окончательно свести с ума, прознав одну из немногих слабостей Легендарного жнеца. — Почему Вы боитесь? Это всего лишь я. — Нет, не Вы, — Гробовщик встал с колен, в его голосе звенела тихая ярость и вместе с тем облегчение, — Ты просчитался. Я никогда не говорил со Шляпником о своей работе, и уж тем более не описывал контору.       Все исчезло и вновь погрузилось во тьму. Гробовщик едва успел призвать косу смерти, как мощный удар сбил его с ног. Веками отточенные инстинкты позволили мгновенно вскочить и ударить наугад. Видимо, он все-таки задел существо, послышалось шипение, от которого по спине пробежался липкий холодок. — Его воспоминания не могли лгать! Он своими глазами видел твой дом. — Ублюдок, что ты сделал?! — Всего-то лишь воспользовался твоими милыми методами.       Тьма слишком густая, сложно не то, что увидеть, даже почувствовать приближение существа. Сражаться вслепую? Не впервой. — Тогда позволь мне пользоваться твоими, — послышался дикий вопль, что-то среднее между рычанием и стоном боли. Жнецу и самому было невыносимо больно, голова раскалывалась, будто его ударили кочергой по затылку, но он продолжал рушить блоки чужого сознания один за другим. Злоба и страх за дорогое ему существо придавали сил. Тьма вокруг зарябила, то тут, то там вспыхивали ослепительные вспышки. В одно лишь мгновение жнец увидел тысячи мелькающих картин. Вот они сидят под раскидистым старым дубом, пьют чай из изящных фарфоровых чашек, смеются о чем-то, пытаясь в шутку ухватить за хвост Чешира, парящего над ними прямо в воздухе. Их каламбурно-философские разговоры ночами. День, когда Гробовщик спешил навестить своего друга и попал под ливень, сравнимый разве что с тропическим, и тот суетился, ворчал, укутывая его в теплый плед, но не мог сдерживать счастливой улыбки…       Настоящие теплые воспоминания вдруг сменились другим. Странно было видеть себя, сосредоточенно препарирующего человеческое тело, и Шляпника, что стоял рядом и следил за его руками с живейшим интересом и восхищением. Последний стежок — труп обзавелся лишь тонким шрамом взамен растерзанному животу. Шляпник подходит, обнимает со спины, что-то шепчет на ухо, восторженно-счастливое, и целует почти целомудренно в щеку. Слишком реалистично. Слишком невозможно. Гробовщик точно знал, что это были они, однако никак не мог понять, откуда у странного существа воспоминания, которые не существовали. Оставалось только выяснить это самому, и задавать вопросы было явно неэффективно. Он вырвался из плена чужих воспоминаний настолько грубо, насколько мог, чтобы причинить врагу еще больше боли и дезориентировать его. Коса свистнула, рассекая густую тьму вместе с черным плотным сгустком энергии, что еще не мог атаковать, а только бурлил и шипел. Даже думать не хотелось, что это была за тварь. Гробовщик не встречал таких демонов за всю свою немалую практику.       Тьма постепенно рассеивалась, он обнаружил себя, стоявшим посреди прихожей, до побелевших костяшек пальцев сжимавшим древко косы. У его ног лежала небольшая книжка в новом черном кожаном переплете. Знакомая. Таких были миллионы в Главной Библиотеке жнецов. Он наклонился поднять ее. Теплая. Белоснежные странички хрустели под пальцами. На форзаце не было имени. Сама книга же состояла из его собственных воспоминаний и воспоминаний Шляпника. Эдакая игра-описание их отношений с самого знакомства и до последней встречи от двух лиц. Гробовщик намеренно проверил, нет ли фальшивых, не имеющих ничего общего с действительность воспоминаний, и только после этого сунул книжку за пазуху. Позже необходимо тщательно ее изучить, а пока, первым делом, найти Шляпника.