These Times

Эти времена пройдут. Я говорю тебе... Я откупориваю бутылку этого дешевого вина. Пью крупными глотками. Совсем не больно, совсем не… Страшно. Он снова с девушкой. На этой неделе она у него пятая, каждый день новая, какое же блядство… Еще глотки. Эти времена пройдут… Он кружит её в танце, фальшиво смеется, шепчет что-то на ухо. Мне душно, я не могу тут находится, хочется выйти на улицу. Император все равно занят, вряд ли он заметит. Эти времена трудные, но они пройдут… Здесь так прохладно. Морозный ветер обжигает кожу, но это намного лучше чем находится в зале рядом с ним… Не так больно. Я справлюсь… Иду в противоположную сторону от дворца, нужно было накинуть хоть шарф. Я ведь заболею и умру… Так мне и надо. Алкоголь согревает меня, путает мысли. Я точно заболею. Эти времена пройдут. Я говорю тебе… Я говорю… Меня одергивают. Шею оппаляет такой же запах спиртного. Он смотрит на меня словно на безумца. — Моцарт, Вы забыли пальто. Он издевается. — На улице холодно. Смеется мне в лицо. — С Вами все в порядке? — Я болен, Антонио, оставьте же меня. Меня слепит его лик. Хочу убежать, забыться, спрятаться. Не могу больше терпеть это муки… — Помочь Вам? — Мне больно, оставьте же… Эти времена пройдут, они трудные, но они пройдут… Он дает мне пальто, набрасывает на плечи, а я тихо стою, замерев. Как же хочется прикоснуться. О, Боже… Эти времена пройдут… Я смотрю куда-то в пустоту сквозь него. Пусть отойдет же, я не могу и шевельнуться. — Антонио… — Пойдемте. Берет за руку, тянет мягко. Его ладони такие теплые. Я говорю тебе… Я говорю… Они пройдут… Я не помню, как оказался у него дома, а холод зимней улицы внезапно пропал. Будто ничего и не было. Я держу в руках чашку горячего кофе, а он так рядом, совсем близко… — Вы были так бледны сегодня, друг мой. Вам не здоровится? — Нет, Сальери. Я умираю… Сальери… Сальери. Сальери. Сальери… Эти времена… Больше я его не видел. Я пропускал все приемы и балы. Сидел дома, не выходил на улицу вообще. Как же мне больно находится рядом, если бы Вы знали… Эти времена пройдут… Я забросил музыку, словно потерял дар творить. Ни одна идея не посещала мою голову, я больше не мог существовать, я больше не мог писать, способный лишь изо дня в день страдать. Эти времена. Я пью алкоголь, словно это помогает мне заново жить. Словно лечит… Я спиваюсь, один день, второй. На третий я начинаю сходить с ума. Меня душат кошмары, меня душит безумие, меня душит Антонио… Пройдут. Я мечусь по комнате словно раненый зверь, кричу в пустоту, как в бреду, смотрю стеклянными глазами словно и вовсе не живой. Я царапаю себе руки, вспарываю кожу на запястьях. За что же мне это, о Боже… Я пью вино большими глотками прямо с бутылки. Осколки разлетаются по полу, ранят кожу, впиваются в и без того изувеченую душу. Эти времена пройдут… Я падаю на колени, кричу от бессилия. Антонио — Бог… Антонио — демон… Антонио — спасение… О, дьявол безликий, прошу я пощады! Склонись, отпусти, ведь я умираю… Моя голова разрывается от этих дьявольских звуков. — Герр Моцарт, вы слышите? Я как в бреду слышу этот голос, он, как спасение. Открываю глаза, но ничего не вижу. В этой комнате нет ни единого луча света. Собственная фамилия — этот официальный тон больно режет по ушам, и я тихо шепчу: — Вольфганг. Для Вас Вольфганг. Его лицо озаряет какая-то улыбка, и я тяну к нему руки, беспомощно хватаюсь пальцами за манжеты на его рукавах. Мои ладони, запястья истерзаны, музыкальные пальцы со множествоми царапин и ран. Я вижу его недоуменный взгляд, глаза, что излучают словно страх, тревогу за меня. — Держите меня, молю Вас, мне страшно… — дыхание сбивается, я сглатываю прежде чем продолжить. — Они повсюду, — тихо выдыхаю, смотря ему в глаза, и он озирается, глядит на меня словно на сумасшедшего. Но ведь я правда схожу с ума? Иначе не видел бы ничего, не боялся бы ничего, не слышал бы этих дявольских звуков. Что со мной? Я умираю? Или я окончательно свихнулся? Сальери тихо сидит, словно прислушиваясь, гладит по запястью, успокаивая, но молчит. Будто понимает, что слова тут излишни, что ничего не поможет. — Вы сошли с ума, мой друг? Он тихо интересуется, заглядывая в глаза, и я тихо киваю. — От любви к Вам, маэстро, — улыбаюсь уголками губ. — Антонио, я Вас любил, но Вы отравили меня, и это мой последний час. Истерически смеюсь, крепче сжимаю руки мужчины, тяну его к себе, словно хочу растворится в нем. И когда тьма начинает сгущаться надо мной, я лишь беспомощно шепчу: — Обещайте, что будете помнить меня, Сальери? Эти времена пройдут… Эти времена прошли.