Звёзды

Ирония жизни — любить друга, который, увы, не любит тебя. Слишком банально, не находите? Это было, наверное, самым глупым поступком Леры, но, сердцу ведь не прикажешь, так ведь? Нет, она не могла контролировать себя, ведь не запомнила даже тот момент, когда впервые начала относится к нему иначе, когда его прикосновения стали отдавать приятным ударом тока, а голос стал до боли родным. Честно, девушка пыталась выкинуть эту дурь со своей головы и заставить поверить себя в то, что это не правда, но надо же было выкидывать эту дурь с сердца и именно его заставить поверить в то, что это чистой воды вранье. Она не могла забыть его. Забыть его образ — это что-то нереальное, это что-то то, что она вряд ли могла осуществить. Забыть его образ — значит сделать невозможное. Это было её целью, ведь дружба с ним — последнее, чего она хотела лишаться. Шутки, придуманные самым нелепым образом, заедали в памяти, отчего Лера иногда смеялась в полнейшем одиночестве. Почему всё так сложно? Ей уже в горле сидела эта дружба, которая, блять, уже тысячный раз ею не была. Она посмотрела на него настолько влюблённо и опять сломала их дружбу, идущую только от одной стороны. Она любила, он френдзонил. И это было бы довольно забавно, если бы не настолько хуево. От мысли о том, что лучший друг — предмет твоего воздыхание, становилось тошно и противно к самой себе. А что будет дальше? А дальше будет пиздец, не виданный даже тому, кто собственной рукой писал судьбу Валерии. Он будто ненавидел её, заставляя страдать. — Дань, — позвала его Лерка, усевшись рядом с ним. — Держи, — подавая ему горячую кружку с чаем, она слегка улыбнулась. Вдох-выдох, и она опять играет в друзей. Не « мы» и не « в любимых». * — Спасибо, — не отрываясь от монитора, ответил Кашин. Он монтировал видео, на котором она была вместе с ним. Вместе с ним, хотя бы где-то. Пускай даже на видео, пускай даже в самом идиотском видео, но, блять, оно определенно будет одно из её любимых. — Лера, блять, что ты творила? — громко заливаясь хохотом, Данила показал на то, как Мидлер слегка нелепо и жутко неуклюже влетела в кадр, упав на диван. — Ну, ебать, вот не говори, что не слышал этого, — покосившись на друга, произнесла Лера, отпивая из своей кружки чай. — И подумаешь, споткнулась об собственную ногу, с кем не бывает, блять? Я была не в трезвом состоянии, — буркнула та, закатив глаза. — А я-то не знал, а, — сказал парень, посмотрев на подругу. — Девочка-пиздец. — изрёк он, вновь начиная смеяться. И, сука, который это раз по счету, когда она влюбляется в него? Седьмой? Восьмой? Какой нахуй? Это было полнейшее блядство, ибо за день она могла влюбиться в него столько, сколько люди не влюблялись в жизни. — О-ой, — протянула Лерка, хмуря брови. — Пай-мальчик мне нашелся. Кто мне эту водку впихивал? Пушкин, или кто, блять? — А ты особо и не противилась, — в своё оправдание ответил Кашин, задрав голову вверх. — Тьфу, иди нахуй, короче, — осознавая, что всё-таки сам виноват в том, что девушка пребывала в состоянии алкогольного опьянения, кинул он, вновь залипая в экран. — Ля, как бы подругу послат, да, Кашин? Совсем ахуел, м? — недовольства, по поводу послания на три веселых буквы, было больше, чем обычно, и девушка до конца не осознавала почему. Хотя, нет, она понимала почему. Её отношение к словам, даже сказанных рофлом, жутко изменилось, она начала принимать их на свой счёт и это дико обижало её. — Что с тобой, сука, происходит? — уже не выдержал Данил, подрываясь с места. — Начала срываться без причины, обижаться, что это за хуйня? Может у тебя какие-то проблемы? Может я что-то не то делаю? Что, блять, что-о? — кричал он, размахивая руками. Ему это всё безусловно надоело. Надоело так же, как и то, как сильно он любит эту истеричку. Ещё одна ирония судьбы — тот самый друг любит её. История развивается ещё банальней, уже заметили, да? Смотреть на лучшую подругу, как на звёзды, рассыпанные на ночном небе, это ли не самое хуевое дело в мире? Нет. Самое хуевое — это представлять, как трахаешь её так, будто она была единственной в этом мире, которая привлекала его. Каждую ночь он засыпал с мыслью о том, как одним прекрасным утром либо не проснется вообще, либо проснется и первым делом увидит рядом спящую подругу. Это было его эдакой мечтой, которой, как ему казалось, никогда не суждено сбыться. Сначала он откидывал все мысли об этом, но потом принял это и забил хуй, осознавая, что такого не случится. Что не будет возле неё в качестве парня, а не друга. Осознавал, но всё равно верил в то, что быть может, когда-то в следующей жизни, это произойдет. И лучшая подруга пересечет грань, став возлюбленной. Ванильные мечты взрослого парня. Что, сука, ещё можно придумать? Наверное то, что ох, блять, он начал слушать Сплин. То, что он никогда и думал слушать. То, что он вообще не мог переносить. Грустные песенки, которые раньше он терпеть не мог. Данила Кашин, двадцатилетний видеоблогер и рэп-исполнитель, хуесосющий всё и вся, что движется, стал сопливым парнишей. Пиздец, куда мир катится. — Ничего со мной, блять, не происходит. Всё нормально, — отчеканила она, слегка испугавшись из-за поведения парня. Таким злым она, наверное, его ещё никогда не видела, или он не хотел ей таким показываться? — Успокойся, Дань, я в норме, — стараясь угомонить пыл лучшего друга, Мидлер взяла его за руку и потянула вниз. — Нет, я не успокоюсь, пока месть не узнаю, что с тобой происходит, ибо я, блять, не слепой и вижу, что что-то с тобой случилось, — прикрикнул он, отдергивая руку. Данил сам удивлялся тому, как он себя сейчас ведет, ведь никогда и голоса повышать на девушку не мог. Слишком сильно боялся её чем-то обидеть, или напугать, но сейчас, когда всё настолько заебало, когда всё перешло черту и начало вывалиться за края, просто не выдержал. — Тогда дай мне бутылку самого крепкого коньяка, — сказала Лера, будто дом парня — это какой-то ночной клуб с самым огромным ассортиментом алкоголя. — и усаживайся по-удобней, ибо ахуеешь, — теперь-то она не отделается и вряд ли соврёт. Наверное, пришло время ей во всём сознаться и не только самой себе, что втрескалась в него по самое не хочу, но и ему тоже. Кашин, слегка успокоившись, сходил за тем, что попросила его принести Дверка и, упав на диван, стал пристально сверлить взглядом подругу: — Начинай. — Я ненавижу тебя, — начала она, запивая эти слова коньяком. Лишь забыть то, что будет дальше. Просто сказать и проснуться уже завтра, а лучше вообще не просыпаться. Напиться до такой ебучки, что просто на просто не сможет открыть глаза, потому что тело отказалось работать. Сдохнуть, как последняя шлюха от того, что набухалась. Глубокий вдох. Закрытые глаза. Раз. Слеза стекает по щеке, оставляя по себе одинокую и мокрую дорожку. Не смей плакать, Мидлер. Два. Тихий всхлип, слетевший с покусанных губ. Только попробуй закричать, Лера. Три. Губы дрожали от того, что она не сдержалась. Прекращай это, Мидлер. Четыре. В желудок попадал коньяк, действуя на рассудок, как снотворное. Тебе уже хватит, Лера. Пять. По руке, сжатой в сильный кулак, стекала кровь, она поранила её собственными ногтями, продавив её из-за того, что так сильно сжала. Не выпускай своих внутренних демонов, Мидлер. Шесть. Ноги замерзали всё больше, хоть и были в теплых махровых носках. Прекрати так нервничать, никто от этого не умрёт, Лера. Семь. Сердце колотилось в груди, казалось, что ещё чуть-чуть и оно будет валяться на полу. Так и не научилась контролировать себя, Мидлер. Восемь. Внутри всё рушилось, как будто карточный домик, когда подует ветер. Оставь эту ебанную бутылку в покое, Лера. Девять. Коньяк, влитый в неё наполовину, уже конкретно сносил крышу. Кажется, она уже была готова. Пора признаться во всём, Мидлер. Десять. Рванное дыхание, сбитое из-за плача, не давало сказать и слова. Не находи себе оправданий, всё ты можешь, Лера. — Честно, я не умею подбирать какие-то умные слова для выражения собственных чувств, а особенно на пьяную в ебень голову, — издав легкий и истерический смешок, она вытерла слёзы рукавом. — Господи Иисусе, как же жалко я сейчас выгляжу, Дань. Как же паршиво я себя чувствую, ты просто не представляешь, что сейчас внутри меня происходит. — на лице неуместная улыбка. Казалось, что девушка сейчас будет биться в истерии, но она резко перестала улыбаться и подняла взгляд на друга, если его можно таким назвать. Нельзя. Его нельзя так называть. Ни впервые, когда поняла, что влюбилась. Ни сейчас. Нельзя. Нельзя. Потому что не правда. Потому что это ебанное вранье всему миру. — Не знаю, как это сказать. У меня не хватает слов, чтобы описать то, что происходит. Я просто сошла с ума, я сдвинулась, помешалась, моя крыша поехала. У меня началась блядская паранойя. У меня сдвиг по фазе и, блять, — она запнулась и, осознавая, что напилась не до такой ебени, чтобы рассказать, сделала около шести глотков коньяка. — сука, это трудно сказать даже тогда, когда бухая. — захлебываясь собственными слезами, она не замечала Данила. А он просто хотел сейчас обнять её, так крепко, как не делал этого никогда. Просто взять под свою защиту, чтобы больше не видеть, как она плачет. Это было самой настоящей каторгой для него, хуже ада ему казался этот момент. Она плачет, запивая горе бутылкой алкоголя, а он не знает, что и сделать. Обнять? А уместно ли? Поцеловать? А правильно ли? Его терзает это. Терзает то, что просто беспомощный и такой дурной, что надавил на неё. Ненавидеть себя — так привычно для него. Блять, это стало для него смыслом его дней, просто испытывать к себе ебанное отвращение. — Я влюбилась, Дань, — по сердцу, будто лезвием прошлись эти слова. Раз, два, три, — из него сочится кровь, внутри всё затопает и отмирает. Как же это больно, блять. — И неужели это так плохо? — тихо спросил он, даже не хотя смотреть на Леру. Это убьет его до конца, добьет ногами и выкинет в воображаемую свалку. — Да, это, блядски плохо. — ответила она, ставя пустую бутылку на стол. — С появлением моих чувств к этому человеку, я будто умираю каждый день, хоть и пиздетски вдохновляюсь им. — Кто же он? — нет, ему не хотелось этого знать. Он не знал, почему задал это. Зачем? Нахуя? Чтобы, блять, ежедневно понимать, что этот урод стал гребанным счастливчиком, желая набить ему ебало? Нет. Нет. Его это не интересовало. Это просто был риторический вопрос, выработанный рефлексом. — Ты действительно это хочешь знать? — она действительно не хотела этого говорить, а он действительно не хотел этого знать, но почему-то ответом послужил положительный кивок. — Ты. ВЗРЫВ. Она взорвалась от того, что может сейчас услышать: « — Прости, Лер, но ты ведь знаешь, что ты для меня только лучшая подруга.» Он взорвался от того, что не понял, что только что услышал. Ему точно не померещилось? — Я? — удивленно и с опаской услышать: « — Конечно нет, глупый и наивный Кашин, ты мой друг и, блять, я не люблю тебя.» спросил Данил, ища в кармане пачку сигарет. — Ты. — повторила Лера, зажмурив глаза. — И, пожалуйста, не молчи, отшей меня лучше сразу, — после пятиминутного молчания произнесла она, делая глубокий вздох. Воздух был пропитан его одеколонам, им самим. — А с чего я должен тебя отшивать? — удивился он и, встав с дивана, подошёл к окну, открыв его. — Подойди сюда, — тихо и нежно сказал Данил, закуривая сигарету. Валерия ненавидела запах табачного дыма, но когда курил он — она готова была стоять и вдыхать его целую вечность. Ей нравилось, когда курил именно он. Ему это шло, будто это было то, ради чего он родился. — Видишь эти звёзды? — выдыхая дым, Кашин смотрел на ночное небо. — Вижу. — Я люблю их настолько же сильно, как люблю тебя, — он не знал, насколько прямым было его признание, но он точно знал, что именно звёзды останутся свидетелями их ночных разговоров. Запах сигарет и запах корицы смешались, создавая невероятный тандем. Покусанные и обсохшие губы сплелись в одном поцелуе, ожидаемый влюблёнными долгое время. Они были счастливы, без всякой фальшивой дружбы и невнятных слов. Просто тишина, звёзды и поцелуи. Это было началом. Началом мятых простыней, завтраков в половине дня и уютных ночей, проведенных в обнимку.