Кровь моя. Плоть моя.

      Мрак, окутавший комнату, манит, предлагая сделать шаг в бездну, затаиться среди мебели, укрывающей любопытный взгляд в сторону слабоосвещённой лунным светом постели. Скрип половиц остаётся незамеченным, будучи приглушённым шуршанием простыней и спадающей на пол одеждой. До слуха доносится первый стон, больно режа слух непрошенного свидетеля, старающегося из последних сил не выдать своего присутствия. Минута тишины позволяет воображению опустить на дрожащее от ревности тело тёплые ладони, оставляющие ногтями невидимые царапины на сгорбленной спине. Женский шёпот словно хлыст обжигает, подпитывая воображение, сгущающее в шумящей голове и без того кроваво-красные краски, позволяя чётко рассмотреть свои руки, сжимающие грубую ткань покрывала, обвитого вокруг её шеи. — Хочу тебя, — вновь раздавшийся шёпот матери возвращает парня в реальность.       Осознание, что удавка из покрывала всего лишь сжатая пальцами штанина пижамы, заставляет скрипеть зубами, пока взгляду открывается обнажённая спина отца, манящая провести по ней языком, останавливаясь где-то в районе лопаток. Но реальность жестока, и на месте Техена сейчас другая. Скрип кровати и сладкий стон отца заставляют опустить руку на ноющий член, прикрытый нижним бельём и пижамой. Хочется сжать его, издавая хриплый вздох, сливающийся со звуками чужого удовольствия. Но нельзя. Нельзя прерывать сладкую истому родственника, ещё не время. — В тебе так узко, — лихорадочно брошенные слова Чонгука приковывают взгляд сына к развернувшейся на кровати сцене.       Воображение вновь решает сыграть с ним злую шутку, заменяя стоящую в позе "собачки" мать на него самого. Возбуждение давит на виски, каждый шлепок о женские бёдра усиливает поглаживания по ноющей мошонке, разрешая попробовать на вкус ощущения, как это быть с ним, с отцом. Вторая рука тянется назад, проталкивая один палец в сжатую от желания дырочку ануса, заменяя мужской член, банально надеясь, что фраза об узости брошена ему. — Кончи для меня, — полурык Чонгука сопровождается ударами бёдер по чужим ягодицам.       Тэхену кажется, что отец обращается вновь к нему, отчего невпопад движения обеих рук усиливаются. Прикушенные до крови губы сдерживают стоны, которые слились бы со звуками в глубине комнаты, оставляя гостя незамеченным, но он сдерживается. Сдерживается, чтобы не закричать, когда на пол капают капли крови и спермы, смешиваясь дрожащими пальцами, удерживающими подрагивающее тело от падения.       Звуки, заполняющие секунды назад комнату, затихают, давая возможность перевести дыхание всем присутствующим. Тэхен сжимает пальцы в кулаки, ожидая момента, чтобы скрыться, но его останавливает вновь раздавшийся скрип кровати. Затаив дыхание, он прислушался. Каждый шаг Чонгука усиливал и без того сильное сердцебиение сына, зарождая страх быть пойманным и обруганным. Шаг, ещё шаг, и испуганный взгляд младшего встречается с взглядом старшего. Он знает? Да, теперь он знает. — Гук, что там? — лениво протянула Еин, вытирая внутреннюю сторону бёдер ночной сорочкой.       Всё тело словно закоченело, не позволяя даже сделать спасительный вдох. Техен прочувствовал, как мимолётно отец осмотрел стоящего на коленях сына со спущенными штанами и испачканным в сперме кулаком, служащим опорой. Что теперь будет? Парень отчаянно пытался рассмотреть хоть одну эмоцию на спокойном лице, ожидая отвращения, но Чонгук только подмигнул, проводя языком по пересохшим губам. — Носки нашёл, — бросил безразлично мужчина, наблюдая, как его ребёнок тяжело сглатывает. — Ложись спать, тебе завтра на работу.       Поменяв свои планы, Гук вернулся в постель к жене, с помощью объятий разворачивая её спиной к диванчику, служащему укрытием сына. Он не оттолкнул, не закатил скандала, а просто помог Тэхену покинуть спальню незамеченным. Означало ли это согласие? Он не знал, но пообещал проверить.       Утро следующего дня встретило морозной прохладой, ласкающей порывами ветра раскрытые ноги. Он опять забыл закрыть окно, позволяя порывам осеннего ветра играть с незащищённой одеялом кожей. Инстинктивно поджимая колени к животу, Тэхен поморщился от царапающей ткани пижамных штанов, хранящих засохшую корочку спермы, возвращая к воспоминаниям ночи, где любимый отец вновь удовлетворял свою жену. — Чёртова шлюха, — резко садясь и откидывая в сторону тёплое одеяло, парень с раздражением стянул с себя испорченную вещь, комкая и выкидывая в угол комнаты. Почему именно она? Почему Чонгук каждую ночь приходит в её спальню, а не в его?       Подставив пылающее от злости лицо порывам свежего воздуха, парень совершал обряд самокопания, происходящий каждое утро. Ревность к собственному отцу каждую секунду его жизни поедала изнутри, не давая желанного спокойствия на протяжении шестнадцати лет. Он любил своего отца. Нет, это была не просто любовь ребёнка к родственнику, это были куда сложнее чувства, сжигающие тело и душу в мучениях каждую ночь, воскрешая измученного парня на утро. Он был болен, и название его диагноза психиатры бы назвали "синдромом Эдипа", но на самом деле недуг носил название "Чон Чонгук". — Дорогой, просыпайся. Мы ждём тебя к завтраку. — Весёлый голос Чон Еин вырвал сына из глубин сознания, возвращая в реальность, где эта женщина занимала чужое место. — Хорошо, мам, — потерев лицо ладонями, хранившими ночное доказательство желания, младший нехотя поднялся с постели, разыскивая домашнюю одежду.       Почему человека, давшего тебе жизнь, нельзя называть просто "женщиной"? Да, она родила Тэ, но в воспитании большую часть играл отец. Пока так называемая мама пропадала на работе и лечилась от послеродовой депрессии, именно отец кормил и ухаживал за сынишкой. Именно он спешил с работы, чтобы вместе с няней порадоваться первому слову, именно его лицо светилось от счастья на праздниках в садиках, именно Чонгук помог два года назад справиться испуганному сыну с первым стояком. Так почему ему приходится терпеть эту женщину в их жизни? — Доброе утро, соня, — обхватив за плечи вошедшего на кухню сына, Чонгук широко улыбнулся, слишком нежно запуская длинные пальцы во влажные после утренних процедур волосы Тэ.       Ради него. Да, он пока готов терпеть невыносимую ему женщину ради этой улыбки отца. Тэхен готов смириться, что в квартире их трое, что постель матери не пустовала, но это не означало, что с ней нужно быть милым. Увернувшись от желанных прикосновений, скорее из вредности, а не из-за обиды, младший опустился на стул, подпирая подбородок кулаком, и начал рассматривать стоящую у плиты мать. И что в ней могло привлечь папу? Невысокого роста, с обычной корейской внешностью, миловидность которой создаёт умелый макияж. А волосы? Если бы не умелые руки парикмахера, то на плечи спадали бы мышиные хвосты. Таких, как она, тысячи. А таких, как он, единицы. Или он единственный? — Как спалось, дорогой? — оторвавшись от плиты, Еин ловко подхватила пиалы с салатами, сервируя стол к завтраку. — Плохо, тебе, мама, нужно не брать больше высокие ноты. — Демонстративно зевнув, Тэхен заострил своё внимание на ободке с кошачьими ушками, мило торчащими из белокурых локонов. — И, мам, кажется, ты не в том возрасте, чтобы носить такие безделушки. — Тэ! — взвизгнула женщина, пощупывая бархатные ушки. И почему она никак не привыкнет к характеру сына? — Еин, малец прав, — смеясь над новой выходкой сына, Чонгук подошёл к жене, забирая ободок, компенсируя его поцелуем в щёку, вызывая фырканье со стороны стола. — А вот тебе, Тэхен, они идут больше. — Не обращая внимания на возражения парня, Чонгук одел на него украшение, целуя в русые пряди. — Это женский аксессуар, — надув накрашенные губки, Еин обиженно отвернулась, показательно стуча столовыми приборами.       Но Тэхен совершенно не обращал на неё внимания. Отец снова предпочёл его, а не крашеную куклу с обручальным кольцом на пальце. Хотя, парное украшение, олицетворяющее любовь между людьми, носила только мама, кольцо же Чонгука было смыто с невинным видом в унитаз ещё десять лет назад. К удивлению жены, тот так и не решился носить новое. Сколько таких выходок было за прошедшие годы? Пять, шесть, сотня? Уже и не вспомнить. Зато каждая деталь новой истерики матери въедалась в память, заставляя открыто злорадствовать и недоумевать. Неужели взрослая женщина не чувствует себя третьей лишней? — Просто папа знает, что кому идёт, — забивая последний гвоздь в терпение матери, бросил Тэхен, ловко воруя кусочек тунца с вилки мужчины, старающегося из последних сил терпеть вновь нарастающее напряжение на кухне. — Я так больше не могу! — бросив на пол тарелку с рисом, Еин впилась взглядом в своего ребёнка. — Что я тебе сделала? Я твоя мать и требую уважения! — Мать? — прищурив глаза, Тэ перевёл взгляд на исказившееся от злости лицо отца, чувствуя, как ревность вновь окатывает холодной водой его голову. — Тогда, будь добра, стонать лицом в подушку, а не показательно на всю квартиру! — процедив сквозь зубы, он резко встал из-за стола, срывая с себя бесполезный ободок, бросая его на пол к осколкам посуды, разбросанным по полу у ног матери, которую он ненавидел. — Тэхен! — взревев, женщина кинулась в сторону сына, ухватывая того за локоть, заставляя остановиться. — Что, чёрт побери, с тобой творится? — Еин, — слишком спокойный и тихий голос мужа не успокоил её. — Какое ты имеешь право портить мне жизнь день за днём? — переходя на крик, она уже не замечала ничего. Весь мир сосредоточился на усмешке родного сына. — Уже прошло время, когда я подавала тебе всё! Когда же ты съедешь?! — Вот как, — с усилием вырвав свою руку из цепкой хватки, младший цокнул языком. Она хотела правды? Тогда почему он не может ей её дать? Поставить точку, прекратив свои мучения? Рассмеявшись, Тэ сложил руки на груди, чеканя каждое слово в лицо разъярённой женщины. — А какие права имеешь ты на меня? Мать? Не смеши меня! Я только и вижу тебя стелющейся перед отцом, а факт, что он трахает тебя, не даёт тебе право просить уважения! Сначала научилась бы быть матерью, а уж потом устраивай душещипательную сцену.       Пара секунд звенящей тишины, воцарившейся на кухне, показалась Техену вечностью. Он сделал это. Высказал всё, что хотел, женщине, старающейся все шестнадцать лет усердно играть роль хозяйки семейства, скрываясь от него предлогами обид и загруженности на работе. А по ночам, забывая о сыне, спящем в соседней комнате, кричать от удовольствия. Довольно. Сейчас он показал отцу истинное лицо его любовницы, красивые черты лица которой словно в замедленной съёмке искажались в презренной гримасе. Секунда — и щеку обожгла пощёчина, заполняющая рот металлическим вкусом крови, вызывая усмешку. Ещё секунда — и новая пощёчина приходится уже ей ладонью мужа. — Г-гук, — сквозь слёзы пролепетала ошеломлённая Еин, переводя взгляд на покидающего кухню сына. Что дальше происходило между так называемыми родителями, Тэхена не волновало.       Захлопнув двери комнаты, младший устало осел на пол, находя спиной в деревянной поверхности опору. Крики. Опять крики этой истерички заполняли пространство квартиры, но к его удовольствию они не имели сладких нот удовольствия, она обещала уйти. Неужели он добился этого? Неужели цель всей его жизни была достигнута с помощью колкости о бездарной безделушке, служащей головным убором? Нет, расслабляться нельзя. Нужно окончательно поставить точку в дешёвом спектакле, нужно показать ей её место сегодня.       Погружаясь всё больше в свои мысли, Тэхен не забывал прислушиваться к внешним звукам, ожидая завершающий аккорд истерики матери, символизирующий щелчок захлопнувшейся входной двери. Вот он звук, служащий зелёным светом к действиям. Широко улыбнувшись, Тэхен оттолкнулся от пола, уже зная, где лежит сценический костюм. Отец не раз повторял о любви к пушистым котятам, на которых у его жены была аллергия. И она ещё нацепила кошачий ободок — смешная.       Умелые мазки кисточкой, вырисовывающие лепестки красными тенями по внешней стороне глаз. Подводка, создающая контраст с чёрным чокером, кровавая капелька которого расположилась в ямочке между ключицами. Пара разрабатывающих пальцев, и из ягодиц тянется пушистый кошачий хвост, силиконовая пробка которого не даёт сжать мышцы ануса. Полчаса. Всего тридцать минут ему хватило, чтобы перевоплотиться из родного сына в обнажённого похотливого котёнка. А маме ведь нужно было на это два часа, он вновь обошёл её. Но образ не готов. Кошачий ободок, покоившийся на полу в осколках битой посуды, завершит картину, служа ещё и напоминанием об истеричности ушедшей женщины. — Тэхен? — шёпот и непонимание в глазах отца возбуждают лучше любого афродизиака. — Папа, — мурлычет младший, пересекая родительскую спальню, опускаясь на колени возле сидевшего на постели мужчины.       Да. Он вступил на чужую территорию, скользя ладонью по обнажённой мужской ноге, замирая у края шорт, шумно сглатывая от осознания, что под шелестящей тканью нет белья. Тэ выжидает. Нужно время, пока отец придёт в себя от вида обнажённого сына подле своих ног. Но проворные пальцы не слушаются, самовольно скользнув по бедру вверх, касаясь возбуждённой головки. Мягкая плоть обжигает, заполняя вены раскалённой лавой, циркулируя по телу, находя выход с шумным стоном котёнка. — Что ты делаешь? — на лице ни одной эмоции, только каменная маска, повторяющая родные черты отца. Но ниже. Ниже слабый толчок члена в ласкающую ладонь. — Я уже говорил, что имя папы люблю больше всего? — Силиконовая пробка давит на пульсирующие стенки, заставляя ёрзать на прохладном паркете. — Чон Чонгук, — подаваясь вперёд, шепчет сын, спуская ненужную часть гардероба старшего на пол. — Мой сладкий Чон Чонгук. — Как же давно Тэхен хотел произнести эту фразу вот так в губы своего отца, давая прочувствовать разницу между произношением жены и сына. — Тэхен, ты же мой сын, — слабый протест был заглушён рыком удовольствия от прикосновения влажного языка к головке. — Моя кровь и плоть. — Ключевое слово "твой". — Шёпот на грани истерики.       Тэхен сделал это. Сделал первый шаг к их с отцом отношениям. Вобрав головку члена, он почувствовал головокружение. Податливая плоть ритмично касалась нёба, вырывая новые стоны, обжигающие влажный от слюны ствол. Чужие пальцы спутывали волосы, вызывая тянущую боль в паху, словно одобряя сосущие движения рта младшего. Ради этого момента стоило жить и делить его с ненавистной женщиной. Неосторожное движение, и зубы касаются плоти у основания члена, сопровождаясь рыком сверху. — Нельзя, — высвобождаясь из сладкого плена, Чонгук оттолкнул в плечо сына, непонимающе смотрящего снизу вверх.       Он передумал? Неужели сейчас отец выдворит его вон? Вопросы почти сорвались с губ недоумевавшего Тэ, как тут же утонули в поцелуе. Раскрывая рот для ласк, его подтянули за волосы к кровати, позволяя в полной мере прочувствовать вкус поцелуя. Нет, он не остановился, не передумал. Чонгук хотел своего сына. Ласки чужого языка стали увереннее, дополняясь крепкими пальцами на жаждущем прикосновений члене. Как же хорошо.       Тэхену казалось, что он падает в пропасть, сталкиваясь обнажённой грудью о смятые простыни, хранящие запах языком ласкающего его шею отца и жены, которая не вернётся в эту спальню. Поцелуи чередуются с укусами, оставляя щиплющие следы на коже, заставляя выпячивать ягодицы под ласкающие руки, принося желанные страдания потираниями головки о грубую ткань постельного белья. Замерев, он мучительно ожидает, пока старший, оторвавшись от шеи, оглаживает ягодицу, прежде чем нанести по ней шлепок. Вывернув голову, младшему удаётся выхватить похоть во взгляде отца, наблюдающего, как пропадает покрасневший след его руки. — Во мне так узко, — бросив услышанную ночью фразу, Тэ закусывает губу, стараясь не упустить ни одного движения старшего, аккуратно высвобождающего смазанную лубрекантом пробку.       Дневные лучи солнца пронизывают тянущуюся ниточку смазки, покрывающуюся природными блесками от кончика хвоста к анусу, скрывающемуся между разведённых ягодиц. Мурчание Тэхена отражается в потемневших глазах отца, очерчивающего круги по липкому колечку, проникающими во внутрь пальцами и тут же покидая. Хочется кричать, но он сильнее закусывает губу, выпячивая сильнее попку, пальцы в которой заменяет горячий язык. Мир вокруг блекнет, ослепляя, но обостряя чувства ноющими импульсами, окутывающими всё тело. Это сон, потому что в реальности не может быть так хорошо. — Прими меня, — словно вдалеке раздаётся голос Чонгука, вызывая в ответ слабый кивок головы.       Тэ плывёт. Растопленная, словно масло, кожа тает под удерживающими за шею пальцами, высвобождая крики удовольствия, срывающиеся с пересохших губ, пока каждый миллиметр заполняет отцовский член, медленно совершая толчки, пробуя поданную на блюде попку собственного ребёнка. Лёгкая боль смешивается с удовольствием от ощущений, распирающих внутри, — им хорошо. Тэхен толкается навстречу, вырывая из груди Чонгука хриплые стоны, перебивающиеся шёпотом о его узости и жаре. Он дождался этих слов. Слов, где теперь уже просто Гук не может передать удовольствия, дарящего податливой попкой. — Войди. Заполни меня, — скулёж Тэ сопровождается шлепками бёдер о его ягодицы всего пару секунд. С замиранием сердца он чувствует, как рука, сжимающая шею, исчезает, как и член старшего, нанёсший последний резкий толчок. — Сядь на меня. — Приказ звучит жёстко, идя наперекор нежным прикосновениям. Тэхен повинуется. Опрокидывая любовника на спину, седлая. Чонгук затуманенным от похоти взглядом следит за действиями младшего, играющегося с розовым соском, надавливая попкой на возбуждённый член. — Тэ, малыш, возьми меня.       Новый сигнал к действиям подан. Младший, оторвавшись от своего занятия, выпрямляется, приподнимая бёдра и, направляя липкую от смазки головку, насаживается, выгибая спину, нанося царапины по покрывшейся потом груди Чонгука. В такой позиции член с лёгкостью проталкивается глубже, открывая новые грани удовольствия, с каждым толчком давя на чувствительную точку. Бешеная гонка за удовольствием заполняет обоюдными стонами пространство спальни, нанося новые царапины на грудь и бёдра любовников. — Да, вот так, — удерживая дрожащими пальцами покрасневшие бёдра младшего, Чонгук закатывает глаза, ускоряя амплитуду толчков, — боже, я сейчас с ума сойду. — Ах ты, мелкая дрянь! — истерический крик жены ускоряет оргазм Гука, с силой насаживающего сына. — Что здесь происходит?!       Тэхен в глубине сознания понимает, что их застали, но пульсация извергающегося члена внутри приносит больше удовольствия, чем страх на реакцию матери. Плотское удовольствие усиливается эмоциональным, заставляя его упереться ладонями в полусогнутые колени отца, открывая картину проникновения в его попку. Откинув назад голову, он пошло облизывается, делая несколько рваных движений, прежде чем кончить на глазах разъярённой матери. Теперь её муж, его мужчина. — Еин? — скорее раздражённо, чем испуганно рычит Чонгук, с усилием садясь на постели, всё так же удерживая на себе подрагивающее в оргазме тело сына. — Гук! — женский писк режет слух, но не влияет на желание, давящее на простату сына. — Как ты, как ты мог! Он, он наш сын! — Мамочка, я его любовник, — упираясь головой в изгиб шеи мужчины, Тэхен смеётся. Смеётся со злорадными нотками, понимая, что в эти минуты решится его жизнь. — Любовник? Любовник?! — крик сменяется на хрип сорвавшихся голосовых связок. Еин дрожит от злости, не сводя безумного взгляда с обнажённой пары на супружеской постели. — Я, да я убью этого малокососа!        Сузив от накатившей злости глаза, Тэхен хотел высвободиться из объятий отца, но резкая боль на затылке заставляет остановиться. Остановиться не только тело, но и сознание. Крики родителей стихают, тонут в поглощающей его темноте, спутывающей мысли в клубок, больно пульсирующий и давящий на виски. Ему хочется открыть ставшие вмиг тяжёлые веки. Но тщетно. Тело не слушается, позволяя потерять сознание.       Запах. Первое, что ощущает пришедший в себя Тэхен, — это тяжёлый запах дезинфекции и спирта. Попытки открыть глаза проваливаются, отдаваясь тупой головной болью и режущими глаза ощущениями, вызванными ярким светом. Что произошло? Он умер? Неужели истеричная женщина довела дело до конца, убив собственного ребёнка в объятиях не менее родного мужа? Нет. Раз он хоть и с трудом, но может улыбаться, значит, он жив. Новая попытка, и с усилием ему удаётся открыть глаза, встречая слепящую белезну больничной палаты и лицо. Любимое лицо, искажённое чувствами беспокойства и удовлетворения. — Дорогой мой мальчик, — объятия отца вызывают новую головную боль. Но нужно потерпеть, ведь объятия такие желанные. — С вашим сыном всё будет хорошо, не переживайте вы так, — чужой голос заставляет повернуть голову, рассмотрев через затылок тёмных волос мужчину с необычной, сливающейся с белоснежными стенами кожей. — Что не скажешь о вашей жене. — Мы догадывались и готовились к этому, господин Юнги, — оставив невесомый поцелуй на щеке младшего, Чонгук отстранился, заменяя объятия соприкосновением рук.       Что происходит? Непонимание отразилось на лице Тэхена. Что могло ещё произойти с ней, что ещё она смогла выдумать ради внимания мужа? От мыслей голова раскалывалась с новой силой, заставляя прикрыть глаза, отстранённо слушая вердикт врача. Злокачественная опухоль мозга. Приговор бальзамом пролился на сердце, приподнимая уголки губ в улыбке, пока пальцы Чонгука сильнее сжали его ладонь. Наверно, Мин Юнги этот жест показался немой поддержкой, но младший понимал: это победа. Победа, приносящая спокойствие в их с отцом семью. — ... Скорее всего, опухоль вызвала развитие шизофрении, — тем временем продолжал врач, кратко пересказывая выписку с больничной карточки его матери. — Она бредит о вашей половой связи, в связи с которой и нанесла ущерб сыну. — Ущерб? — хмыкнул парень, потянувшись рукой к повязке, белой полосой проходившей вокруг головы. — Когда я вернулся из магазина, я увидел тебя в нашей спальне и Еин. Она ударила тебя вазой по голове. — Сколько же грусти и злости на самого себя читалось в голосе Чонгука. Любой поверит в хорошую актёрскую игру, но не его сын. — Психиатр поставил диагноз начальной стадии параноидальной шизофрении, — с сочувствием произнёс Юнги, не понимая, что вид родственников пациентки совсем не горе, а облегчение. — Хосок не даёт утешительных прогнозов. Простите. — Больше ему сказать было нечего. Еин обречена.       Дождавшись, пока врач закроет за собой дверь, Тэхен перестал скрывать свои чувства. Он добился своего. Выиграл неравный поединок, не просто избавившись от женщины, занимающей шестнадцать лет его место, но и получил от неё подарок в виде оправданий перед людьми за отношения с Чонгуком. Ведь потерять жену и мать — тяжёлый удар, оправиться от которого нельзя спустя годы. Для общества теперь они убитые горем родственники, изо всех сил поддерживающие друг друга, но на самом деле они счастливая семья, любящая куда сильнее, чем все пары мира.