вселенский

— Что это за картина? — Рубенс. — Да-да, конечно. А что здесь делаете Вы? — Я говорю с ней. — Ах, ну конечно же. Маркиз обнимает незнакомку, кружит в па, на фоне — Тьепло, для католика — очень странно. Маркиз непоследователен, сентиментален, жесток и нелеп почти. Русофоб и русофил. Смешно. Он трогает сербский фарфор, ласкает, зрачок расширяется и впитывает оттенок бесконечного голубого неба и бесконечного бирюзового моря. Следующей дверью — блокада. Следующей — НКВД. Не хочу ему показывать. — Странные они какие-то. Военных не люблю. А форма… Форма красивая. Восторженные нимфы убегают от него вперёд по дворцу, пока их ласково не окликает мать, утихомиривая взыгравшееся веселье. «Анастасия». А дети кружатся, и подстрекательница игры не успокаивается. Маркиз восторженно — живой — смеётся. Не буду ему говорить.