Поздравляю, ты умер. Сдох, как паршивая скотина, также, как и твой отец, также, как и все в твоем роду. Также, как умирало всё ваше гнилое человечество на протяжении тысячелетий. Ты считаешь, что умер достойно? Знаешь, у вас, людей, есть хорошая поговорка — «Хочешь насмешить Бога, расскажи ему о своих планах». На самом деле верно подмечено — мне действительно смешна твоя глупость. Оглянись вокруг. Видишь адское пекло? Или Врата Рая? Или, может, Вальгаллу? Не видишь. Потому что ты не достоин даже увидеть, что могло бы ждать тебя после. Твоя смерть стоит столько же, сколько смерть таракана, раздавленного тобой в девять лет. Вы, люди, стали невероятно глупы во всём, что касается жизни и смерти. Во всё горло кричите о ценности жизни и губите ее столь глупо, что даже австралопитеки над вами посмеялись бы. Только у них не было концепции юмора. Вы идёте на самые безумные поступки, потому что считаете, что у вас есть всё? Или потому что вам нечего терять? Открою страшную тайну пред тобою, смертный. Вам всегда есть что терять. Вернее, было. Потому как сейчас вы потеряли последнее из того, что могли потерять. Мою Веру в вас. Отсель Я Не Верую В Вас. Но вы всегда говорили, что я щедр. Что я всепрощающ. Что ж, стоит соответствовать. Ты начнешь также, как и закончил. Тебе нет покоя. Тебе нет прощения. Ты будешь гоним даже среди мертвых, что уж говорить о живых. И Моей Веры у Тебя тоже нет. Помни. В этот раз тебе действительно нечего терять.
***
— Снова… Каждый раз я вспоминаю этот голос, но не могу понять, что это. Наваждение? Воспоминание? Послание? Не могу понять. Не могу вспомнить. Не могу осознать. Я знаю, что это как-то касается меня, но… — Он попытался было закончить предложения, но на его плечи словно бы рухнул вес целого мира. Но он был ребенком, ребенком, что не должен тащить на своих хрупких плечах груз столь тяжкий, что одно воспоминание о нем заставляло его терять сознание. Как сейчас, когда ребенок, что в безумии своего одиночества начинал говорить сам с собой, рухнул на землю, словно мешок картошки. Глаза его закатились, не оставляя в орбитах ни капли того, что можно было назвать сознанием. Лицо же его, как впрочем и все остальное, маленькое и тщедушное детское тело было белым словно снег. Со стороны наверное казалось, что ребенок умер, столь редким и прерывистым было его дыхание. Но это было далеко не так. Ведь как можно убить того, кто изначально мертв?***
Что значит Вампир? Упыри, Стрыги, Носферату, Мецкерь, Азема, Аниука, Адзе, Асванг, Бхута, Брахмапуруши… — У них много имен, за каждым из которых таятся столетия крови и страха, которыми они правили безраздельно. Создания ночи, бессмертные существа, которые питаются кровью ради жизни. Почему для многих смертных это всего лишь вымысел, обычные сказки, мифы? Когда вы успели забыть тот снедающий душу, пробирающий до самых глубин естества, шепчущий вам в темноте страх, что владел вашими предками многие тысячи лет? Почему вы стремитесь избавиться от всего неестественного для вас? Разве вы не понимаете, что легенды не возникают на пустом месте. И они не уходят в никуда. Они таятся, выжидают, ждут своего часа… Вы убиваете всё, что вам неизвестно, не подходит, пугает. И забываете, что не всё подвластно калёному железу и быстрому свинцу. Откуда у вас столько ненависти? Почему вы не принимаете всё, что вы получаете? Ведь страх — это естественно. Страх — это дар, защита, что бережёт умных и диктует слабым. Вы всегда жаждете большего, но, как только достигаете этого, проклинаете богов. Вот только не боги виноваты в вашей неутолимости. Не боги веками ковали вашу ненависть ко всему, что отличается от вас. Не боги сжигали в пламени войны собственные дома и детей. Отнюдь не боги. Мне этого не понять, даже сейчас.
***
— Снова этот голос. В который раз. Зачем он? Почему я его вспоминаю? Я это я, но кто этот я? И этот страх… откуда он? Почему он рвётся из груди? Почему не уходит? Не знаю. Не понимаю. — Он схватился за грудь. Рукой ребёнка. Ребёнка без имени и дома. Ребёнка, чья память похожа на решето, а сердце охвачено безумным страхом. Страхом столь сильным, что казалось, что ещё секунду, сердце прекратит свой ход, отказав ребёнку в последнем родном ему звуке — стуке собственного сердца. Одиночество, страх, подступающее безумие — всё это было слишком для маленького ребёнка, что прятался от всего мира в каком-то замызганном и холодном углу какого-то подвала. — Боюсь… боюсь… боюсь — он шептал это, словно мантру, пытаясь успокоиться. Убеждал себя в собственных страхах, стараясь смириться с их существованием. Но это не помогало. Холодный и липкий страх неизвестного пожирал его всё больше с каждой секундой. — Не хочу быть таким: слабым, мелким, одиноким… — он сжал маленькие кулаки и, что есть мочи, ударил по стене. Вспышка боли была резкой. Словно молния в ночной мгле. Слёзы злости катились из его глаз. Но он был ребенком. В самом беззащитном и немощном состоянии из всех состояний, в которых могли находиться подобные ему. И от осознания безвыходности этого совершенно отвратительного и невозможного положения боль в душе становилась только сильнее. — Значит ли это, что он говорил правду? Неужто мне действительно суждено быть вечным изгоем? Одиноким и гонимым, неспособным обрести пристанище?***
Почему ты не хочешь принять предначертанное? Ты веришь в то, что сможешь изменить свой приговор? Это невозможно. Ты уже осужден на эти муки, грешник. Это твоя расплата и твой рок. И ничто не в силах изменить этого Приговора. Таков ты есть, такова дарованная тебе природа. Слаб. Труслив. Немощен. Гоним. Прими свою судьбу и смирись со своей участью. Как бы ты не старался казаться другим, тебе не изменить своей души. Её ничтожности. Ты…
***
— ХВАТИТ! Я не знаю тебя! Я не знаю, отчего я вспоминаю твой голос! Я не знаю, почему я стал таким, какой я есть. Но я совершенно точно знаю одно. Я. Этого. Не. Потерплю. Ты говоришь о Судьбе? Судьба — это переменная, но никак не константа. Только нам и определять, какой она будет. Это то, что мы пишем, а не то, что нас определяет. И не тебе говорить мне о Судьбе. Трусость? А кто из нас не трус? Мы созданы для того, чтобы бояться, но страх говорит нам, что нам есть, чего страшиться. Страх говорит нам, что мы живы, что мы ещё можем бояться. Слабость? Слабость не определяет нас, она лишь говорит о том, что нам есть, куда стремиться. Слабость открывает все двери и показывает все дороги. И это значит, что только мне выбирать, куда мне идти и что называть своей Силой. Немощность? Тогда я сам выберу, защищать мне или защищаться ещё кем-то. Гоним? Знаешь, говорят, что: «Дорогу осилит идущий». И я пройду её. От начала до конца. С самых низов и до той вершины, что теряется в облаках. Я пробурю небеса и найду тебя. Вобью эти слова тебе в глотку так глубоко, что ты никогда не сможешь более и слова сказать. — На лице парня появилась удовлетворенная улыбка, а боль от импульсивного удара о стену попросту исчезла, сменившись приятным покалыванием. Посмотрев на свою руку, он увидел, как сбитые от удара в кровь костяшки на глазах покрываются новой кожей. Вдруг со стороны входа в подвал послышался какой-то звук. Ещё через несколько секунд дверь в подвал отворилась, и в полутёмное помещение вошла девушка, так, во всяком случае, оценил её силуэт мальчик. А затем она заговорила, и голос её был чарующ. — Гаспер, дорогой, ты здесь? Это я, Валерия…***
Сам пишешь свою судьбу, смертный? Да будет так. Это твой выбор и твоя ответственность. К тому же… я посмотрю, как ты сломаешь шею, пытаясь выбраться из этой петли бесконечных страданий.