Совсем иначе

— Ты представить себе не можешь, как меня это заколебало, — раздраженно почти рычит Арсений, и Антон, отрываясь от своего джойстика, переводит на него взгляд, лениво растягивая губы в легкой ухмылке. — Я серьезно, у меня весь директ завален вопросами о тебе, мифических «нас» и нашей, мать ее, химии. — Забей, — многозначительно изрекает Антон и вновь упорно впивается взглядом в телевизор, продолжая управлять виртуальным персонажем, собирающим по движениям его пальцев монетки. — Прими это как часть двадцать первого века. Ну, и как часть славы. Все через это сейчас проходят. Арсений заблокировал телефон и отбросил его на диван, словно не желая лишний раз к нему прикасаться. Матвиенко, который не изменял своим привычкам и не прикасался к алкоголю, уснул еще сорок минут назад, развалившись на кресле в самой неподходящей для сна позе, и теперь только тихо похрапывал, иногда смешно дергаясь. Позов, хорошо подвыпив, уехал на продолжение вечера к каким-то друзьям, а Шастуну было предложено переночевать в комнате Сережи, раз уж тот избрал своим лежбищем гостиную. Хотя, конечно, сначала ему было язвительно предложено заказать такси прямиком до Воронежа, с очередным намеком на то, что пора бы уже найти себе какое-то стабильное жилье в Москве. Антон, впрочем, не растерялся и напомнил Арсению, что тот и сам не более, чем нахлебник в однокомнатной квартире Матвиенко. На том шутка и была закрыта совместным смехом. — Нет, серьезно заколебало, — снова подает голос Арсений, и Антон, вздохнув, фыркает. Поставив игру на паузу, он откладывает джойстик и разворачивается корпусом к сидящему рядом другу, чтобы все же его выслушать. Оказывается, его действенного совета «забей» недостаточно. — Ты хоть раз заходил в эти группы, посвященные нам с тобой? — Ну, было дело. И не один раз, — Антон пожимает плечами, широко усмехаясь. — Там, конечно, много откровенного бреда, но иногда прикольно почитать, что дети пишут и видят. Это, знаешь ли, самые преданные фанаты, они каждый выпуск до дыр засмотрят, но точно будут знать, в какой момент я на тебя посмотрел дольше обычного. Арсений задумчиво кивает, соглашаясь с этим аргументом, и внезапно смотрит на Антона так пристально, что тот чувствует себя неудобно. Матвиенко в этот момент особенно громко всхрапывает, словно напоминая о своем присутствии, и они оба вздрагивают, оборачиваясь на него. — Я просто не могу понять, — Арсений продолжает уже шепотом, — зачем они продолжают писать всем нам об этих своих нездоровых фантазиях? Чего пытаются добиться? Устал чистить свои сообщения, честно. Да и ты вон Иру ото всех прячешь, сам говорил, что не хочешь хейта от сумасшедших фанатов. — Ира и сама не спешит обо мне рассказывать, — отмахивается Антон, надеясь, что в полумраке освещенной только экраном телевизора комнате не видно, как загораются его щеки. Однажды Ира разорвет его на части за то, что именно ее он выбрал в качестве своего прикрытия, таская за собой как щит. Но она на то и лучшая подруга, чтобы прикрывать его задницу, пока он ищет настоящую любовь, не боясь своих юных фанаток. — Она скрытная, знаешь. Арсений недоверчиво вскидывает бровь — оно и неудивительно, Ира не очень похожа на скрытного человека, и он ее уже не один раз встречал, так что конечно понимает, что Антон несет какую-то чушь. — Короче, — Шастуну совершенно неинтересно говорить о собственной личной жизни, — я тебе искренне советую не обращать на них внимания и просто вести себя как обычно. Пусть ищут доказательства того, что мы с тобой встречаемся, пусть пересматривают выпуски, пусть поднимают шоу рейтинги и обеспечивают нас работой. Чего тебя это вообще так волнует? Ты же вроде бы не гомофоб, которым так стараешься казаться. — Не гомофоб, — соглашается Арсений, пожимая плечами. — Просто это все так навязчиво. И отовсюду. Все, начиная от Паши и заканчивая моей семьей, посмеиваются над этим, и пусть по-доброму, но я не могу от этого избавиться. Ты мне уже сниться начал! — восклицает он, намеренно театрально вскидывая руки к потолку, и Антон в голос смеется, потянувшись за своей бутылкой с пивом. — Что, серьезно? — уточняет он, делая глоток, и предлагая бутылку Арсению. Тот морщится и мотает головой. — Ну и ладно, мне же больше. Так что, серьезно снюсь тебе? — Угу, — признается Попов, вздыхая так обреченно, словно признался в колдовстве во времена инквизиции. — Наверное, мой мозг просто перегружен информацией о тебе. — И как? Детально? Ой, погоди, а сны, — Антон насмешливо двигает бровями и старается звучать как можно менее сексуально, произнося следующее слово, чтобы не доканывать Арсения окончательно: — эротические? Арсений смотрит на него как на идиота, а потом фыркает, закатывает глаза и несильно пихает в плечо, пока Шастун пытается успокоить рвущийся наружу смех. Он рад, что они наконец могут посмеяться обо всем этом, а не пассивно-агрессивно держать это в себе, иногда обыгрывая это во время съёмок или трансляций. — Вот только дождись, пока у нас будут совместные шокеры или мышеловки, я тебе припомню, — обещает Арсений, но Антона это не останавливает. Он только кивает, зная, что Арсению даже стараться не придется — Антон всегда сам нарывается на удар током, даже если Попов пытается ему помочь. Последнее, впрочем, обычно только хуже делает. — И нет, не эротические. Но и не слишком бытового характера. — Чего? — Антон вылупливается на него, так и не поняв, в какой границе находятся сны Арсения и о чем он вообще говорит. — Это что вообще значит? «Не слишком бытового характера», надо же. Ты че выделываешься, не на съемках вроде, нормально скажи. — Ну, наш секс мне не снился, но пару раз целовались, — выдает Арсений, пожав плечами. И хотя он старается держать лицо, чем-то нормальным и обычным такая фраза с его стороны не кажется. Вот если бы Антон это так спокойно сказал, никто бы не удивился. Но чтобы Арсений… — Что, прям с языком еще, может? — интересуется Антон, уже забыв о заброшенной игре. Он забирается на диван с ногами, усаживаясь поудобнее и сверлит Арсения взглядом. — Слишком много энтузиазма, — комментирует Арсений, скосив глаза в бок, чтобы убедиться, что Матвиенко спит. Видимо, он не был готов говорить об этом сразу с двумя людьми одновременно. — Может, и с языком. Откуда мне знать, я вообще не так хорошо все это помню. — Трындишь, — заявляет Антон, не собирающийся сдаваться на малом. — Запомнил же сам факт, что мы целовались. Я в этом хорош? — Мой мозг сам придумывает это, так что я понятия не имею, — бурчит Арсений, а после пихает к нему отброшенный джойстик. — И зачем только сказал тебе? Теперь ведь не отстанешь, да? — Антон мотает головой, широко улыбаясь, и едва не смеется в голос от всей ситуации, но совсем не хочет разбудить Сергея. — Во сне ты был ничего. — А ты хоть раз с парнями целовался? — по-деловому спрашивает Шастун. Арсений фыркает и отрицательно качает головой. — Ну, тогда по сути во сне ты видишь как целуешься со мной, а ощущаешь как будто с девушкой. У тебя же других воспоминаний о поцелуях нет. Думаю, это так работает. Короче, ты не гей, не парься. — Я и не думал, что гей, — удивляется Арсений. — Просто ты мне снишься иногда, и мы во сне целуемся. Что в этом вообще гейского? Антон смеется и разводит руками, соглашаясь. Нет, действительно, что такого гейского? — А ты целовался с парнями? — помедлив, спрашивает Арс, прищуриваясь и рассматривая Антона так, словно впервые видит. — Прямо думаешь, есть разница? — Целовался. Так что знаю, что разница есть. Арсений не находится с ответом, просто молчит и переводит взгляд с Антона на спящего Матвиенко и обратно, словно лихорадочно о чем-то думая. — И понравилось? — Да я пьяный был, — Шастун пожимает плечами, пытаясь припомнить свой первый и единственный гомосексуальный опыт с парнем. У того была борода, так что, вероятно, это было единственной причиной, по которой поцелуй с ним отличался от поцелуя с любой девушкой, но все же отличался ведь. — Но прикольно вроде. — А еще раз хочешь? — внезапно предлагает Арсений, и Антон может видеть в синеватом свечении телевизора, как загораются его глаза. — Просто… мне, блять, теперь интересно. Антон смотрит на него, долго и пристально. Смотрит и, признаться, охуевает, не ожидав чего-то подобного и не зная, как правильно среагировать. Может, это вообще проверка, и сейчас в любой момент с кресла вскочит Матвиенко с громким «Я так и знал, что вы — геюги!». Особенно забавно будет, если он будет в онлайн-трансляции. С другой стороны, Антону-то что, это у Арсения какой-то пунктик на том, что он не гей. Ему просто снятся поцелуи с другими мужиками, а еще он предлагает другим мужикам поцеловаться. Потому что ему интересно. Это точно не вариация нормы. Но Антону-то, в принципе, все равно. Он кладет ладонь на щеку Арсения, чуть колючую от свежей щетины, и, наверняка, обжигает теплую кожу лица ледяными кольцами, потому что тот вздрагивает. Хотя, может, дело просто в прикосновении. Антон прижимается к его губам осторожно и медленно, и ему для этого приходится приложить много усилий — он ведь чертовски высокий, и все его конечности просто неуклюжи от природы, поэтому быть осторожным тяжело. Арсений отвечает не сразу, медлит, ждет, пока распробует вкус его губ, отдающих пивом и крабовыми чипсами. Но все же отвечает, судорожно цепляясь пальцами за горловину его футболки и подтягивая чуть ближе, чтобы было удобнее. Антон почти перестает дышать, чувствуя, как скользят по шее его пальцы. Матвиенко шумно ворчит, переворачиваясь на бок и едва не падая с кресла, и они отскакивают друг от друга, в одно мгновение оказываясь по разным бокам дивана. Тяжело дышащие и немного встрепанные они похожи на застуканных школьников, и это смешно и грустно одновременно. Они уже слишком взрослые, чтобы стесняться своих желаний, но все еще их стесняются, даже если это и всего лишь маленький эксперимент для удовлетворения любопытства. — Это действительно совсем иначе, — шепчет Арсений, прежде чем подняться с дивана и исчезнуть в направлении ванной. Антон кивает и облизывает губы, глядя ему в след. Они это никогда не обсуждают.