don't let his smile fool

no, no, don’t let his smile fool don’t let his eyes confuse red lips always lie *

— Чонгук? — повторяет Хосок, прекратив наконец-то вертеть долбаный спиннер, что подобрал несколько часов назад в комнате младшего брата. — Чон Чонгук? Третий раз — это уже перебор, и Чимин раздражённо закатывает глаза, прогоняя по горлу остатки растворимого кофе из автомата.  — Тот самый, что перетрахал половину кампуса за первый год обучения? — продолжает охеревать приятель, следуя по пятам младшего в сторону библиотеки.  — Фу, — кривится Чимин, — он по-твоему животное? Половину кампуса, серьезно? Тот выставляет вперёд обе ладони, задевав куда-то тупую игрушку, оправдываясь:  — Не мои слова.  — И да. И еще раз да-да-да, тот самый Чон Чонгук. Доволен? Мальчишка подтягивает повыше лямку рюкзака, здороваясь немым кивком белобрысой головы с проходящим мимо студентом. Хосок его догоняет, едва притрагиваясь к мелкому запястью, выдавая строго:  — Нет! Абсолютно нет! Чим, он та еще сволочь. Зачем тебе это надо? Если потянуло на плохих мальчиков, я звякну Намджуну-хёну. У него и коэффициент интеллекта повыше, и член покру…  — Ты в этом уверен? Хосокову смелую речь прерывает встрявший третьим колесом мягкий голос, гортанным нервом пробивающийся через кожу, поднимая светлые волоски на предплечьях дыбом. Чон Чонгук перекрыл собой мелкий проход между лестницами, находясь на одной ступеньке ниже друзей, но даже в текущем положении равняясь с узкоплечим Чимином ростом. У сволочи, что, возможно, не так уж несправедливо обозвал Хосок, тёмные-тёмные губы и кожица на них тонкая, влажная, как будто их кусали долгие часы без отдыха. Почти красные. А улыбка — наглая, до дрожи чувственная. Устоять трудно. И Чимин вот не смог.  — Всё в силе? — заглядывает мальчишке прямо в глаза, едва не сталкивая их носами. Чимина чуть потряхивает от сумасшедшего контраста низкой температуры воздуха в обшарпанных стенах университета и жара чонгуковой смуглой кожи, что выглядывает с выпирающими ключицами из-за слишком свободно надетой рубашки с тремя расстёгнутыми верхними пуговицами. Натуральная кожаная куртка висит на одном плече, и юноша придерживает её левой рукой, отчего сухожилия выше локтя набухают, протяжённостью до широкой кисти, почти в два раза больше чиминовой.  — В силе, — отвечает, прекрасно слыша, как позади порыкивает один из лучших друзей бессмысленное «нет», как невыносимая заезженная пластинка. Хосок хочет Чимина как следует обругать, а еще, куда сильнее, обругать Чон Чонгука своими кулаками, заставив эти красные губы трещать, как скорлупа. Мимо всё проносятся жужжащие рои студентов с трехуровневыми задачками по высшей математике и листками формата А4, что никак не помещаются в сумках. Никому и дела нет до того, какая ярая смесь различных эмоций копится и играет искрами между двух чёртовых стоптанных ступенек. Чимин опускается к Чонгуку, но минует его стороной, лишь заигрывающе задевая плечом. В эту короткую секунду происходит такая бешеная химия, которой ни в одной школе не смогут научить. Хосока почти бьёт током, когда он так же пролетает мимо, уже ощутимее задев Чонгука собственным предплечьем. Тот лишь мимолётно ухмыляется, облизывая свои до безумия волнующие тёмные губы.

***

— Чонгук? Тот самый Чонгук? Это уже ни в какие ворота, и мальчик замахивается в Тэхёна нераспакованной пачкой риса, от которой, если подумать, 100% останутся синяки. — Вы заколебали! — всё-таки опускает руку вниз Чимин, чтобы положить крупу на обеденный стол. — Да что в этом такого? — Ничего, — крякает еще один лучший друг, ловя со стороны одобрительный взгляд Хосока, — кроме того, что он переспал с… — … с половиной кампуса за свой первый год обучения, — заканчивает мальчишка, и каждое слово слетает с языка так легко, ведь ничего для него не значит. — Видимо у вас с хёном один и тот же источник сплетен. Скажу я вам, у этого источника явные проблемы с оригинальностью. — Подтверждение этим сплетням ты без проблем найдёшь в инстаграме каждой симпатичной мордашки в нашем универе, — важно заявляет Тэхён, — а помнишь Сохи, что училась с нами на первом курсе? Он её «того» в туалете на Дне рождения студенческого братства два года назад. Кто-то даже говорил, что выложили короткое видео на ютуб, но его сразу же заблокировали. Чимин внимательно отмеряет высоту воды в кастрюле, игнорируя большую часть речи приятеля, но негромко смеясь от её незначительной половины. — Он её «того»? — даже Хосок не сдерживает усмешки, отвернувшись к приоткрытому окну, чтобы закурить четвертую сигарету за утро. — Сколько тебе? Двенадцать? — Это всё, что ты услышал? — обижается юноша, — хён, помоги! Старший ездит попой по подоконнику, отсаживаясь подальше от края и пожимает голыми плечами, что слишком быстро грубеют за гусиной кожей от сухого воздуха с улицы. — Я всё сказал, — говорит, и сигарета врезается в самодельную пепельницу из коробки из-под спичек, крошась пеплом по бумаге. — Это всё из-за Джебома? У Чимина скачет адамово яблоко, а щепотка соли из пальцев щелкает мимо кастрюли с кипящей водой. — Тэ, не надо… — пытается Хосок, но того уже не остановить. — Это твой способ отомстить ему? Переспать с ебучим Чон Чонгуком? — Даже если и так, что в этом плохого? — опускает плечи мальчишка, обжигая пальцы о железные ручки посудины, — ты сам сказал, что он спал даже с Сохи. Чем я хуже? — В том-то и дело, что ты не хуже, а лучше в тысячу раз! Он тебя не стоит. Чимин оставляет рис вариться, впервые за весь этот бессмысленный разговор разворачиваясь к другу лицом. Отвечает: — Он и не должен меня стоить. Он должен помочь мне забыть.

***

— Чёртово ходячее клише, — Тэхён плюёт за поручни балкона на восьмом этаже, выскочив на него в половине двенадцатого ночи только для того, чтобы понаблюдать за тем, как Чонгук подъезжает к их подъезду на своём железном Харли-Дэвидсоне. За опущенной на глаза кепкой с серебряными кольцами в козырьке не видно лица. Только широкие плечи, обтянутые спортивной курткой современного оттенка хаки и оранжевые тимберлэнды, соскочившие только что с педали газа. — И почему бы не выйти сразу без одежды? — предлагает парень, возвращаясь в гостиную, где Чимин заправляет шнурки кед вовнутрь. — Сохранишь вам обоим время, и не нужно будет сбегать из его постели, как только он снимет презерватив. — Доброй ночи, Тэ, — без обид тянет слегка простуженным голосом мальчишка, и последний раз глядит на себя в зеркало, поправляя глянцевый ремень на брюках. — Ага, — скрещивает руки поперёк груди, опираясь о дверной косяк у порога, — надеюсь у него не встанет. Смех лучшего друга еще несколько секунд гуляет эхом по коридору до тех пор, пока не заглушается спешными шагами вниз по лестнице и звоном колец о металлические рукояти. Тэхён закрывает дверь на замок, и на балкон больше не возвращается, прекрасно и из своей спальни слыша, как орёт мощный двигатель байка, на котором его лучший друг уезжает совершать большую ошибку. — Чей это дом? Чимин не без труда забирает себя с заднего сидения железного Дэвидсона, спотыкаясь о рычаги и механизмы. Чонгук подставляет руку, придерживая его за локоть. — Моего знакомого, — отвечает, вдруг поднимая ладонь к нежнейшей красоты лицу напротив, накрывая большим пальцем уголок восхитительных светло-розовых губ. — Как его зовут? Мальчик отводит взгляд в сторону частного двухэтажного дома, откуда играет электронная музыка и в каждом окне горит жёлтый свет. У крыльца раскиданы бумажные стаканчики и бычки сигарет. Кажется, что вечеринка в самом разгаре. — Мин… — Чонгук прикусывает собственную нижнюю губу, задевая верхними зубами робко запрятанную под ней тёмную родинку, — как-то там, Юнги, кажется. — Знакомого значит? Чимин коротко смеётся, поднимая и опуская напряжённые плечи, а палец младшего тем временем нажимает сильнее, вдавливая чувственную плоть подушечкой. В уголке рта блестит гигиеническая помада. Мальчишка этой осенью простудил не только голос.  — Пойдём? — после долгой паузы спрашивает он, запрокидывая голову чуть назад, чтобы отыскать чонгуковы тёмные глаза, а тот вдруг преступно близко и дыхание обоих смешивается в коктейле зубной пасты и не самых крепких ментоловых сигарет. Чонгук совсем не церемонится, уже на второй секунде толкаясь горячим языком между чиминовых зубов, постанывая тому в рот, и даже густые ресницы дрожат от удовольствия. Мальчишка немного теряет равновесие, шагая одной пяткой назад, когда сильная ладонь подхватывает за пояс, возвращая на прежнее место. И совет Тэхёна о том, чтобы встретить Чонгука ранее без одежды, больше не кажется таким глупым. Юноша не даёт Чимину передышки. Он не желает делиться даже одной крупицей контроля, а напирает, как грохочущий поезд без тормозов, даже через отглаженную ткань рубашки оставляя за пальцами следы-показания, мол, я здесь был раньше вас всех. Чимин проскальзывает юркой и мелкой ладошкой наверх к чонгуковой шее, чтобы не специально надавить на кадык, хотя изначально собирался достать лишь до плеча, и тот тянет укушенную мальчиковую губу на себя, отпуская лишь потому, что Чимин ойкает от боли. — Я думал, мы успеем хотя бы потанцевать, — сбито дышит старший, скорее зализывая свежие, крошечные царапинки. А у абсолютно трезвого Чонгука взгляд нездоровый, затуманенный. Он неотрывно следит за тем, как Чимин мнёт свои губы, и, наверное, жалеет только о том, что не успел разорвать нежно-розовое до густой, солёной крови. — Успеем, — отвечает, заботливо поправляя раскиданные по круглому лицу напротив светлые волосы, и от этого жеста кроет куда больше, чем от злых попыток зацеловать до мяса. — У нас впереди вся ночь. Чимин смотрит куда угодно, но не на Чонгука. Очень вовремя отвлекается на орущую парочку футболистов, что прямо сейчас покатились с лестницы и кувырками тащатся по искусственно-зелёной лужайке с пинками и руганью. Одного из них мальчик даже узнаёт. Его бывший парень с ним ходил на лекции по философии еще до того, как они некрасиво расстались. Ему вдруг становится не по себе от мысли, что Джебом тоже окажется этой ночью здесь, а не знающий таких пикантных подробностей Чонгук всё видит и понимает по-своему: — Ты ведь не передумал? — хватает за уголок подбородка, заставляя глядеть на себя, а не на мелькающие вокруг нетрезвые тени. У него цепкие и сильно горячие пальцы, почти что оставляют ожоги, а за ним и стойкий румянец, что красит щёки в топлёную молоком спелую вишню. Мальчишка качает головой, думая, что передумывать теперь поздно. Не после того, как ему стало известно, каковы на вкус эти знаменитые красные поцелуи с прославленным Чон Чонгуком. — Тогда пошли танцевать? — спрашивает юноша, сгибаясь в поясе, чтобы предложить партнёру на этот вечер свою открытую ладонь. Недлинные пальцы, что в неё ложатся, ловят в замке куда более изящные и худые, сжимая костяшки до мелкого хруста, и Чимина впервые так захватывает чья-то чужая сила, готовая доминировать и подчинять до тех пор, пока не поставит на колени. Только лишь Бог знает, сколько таких коленей были разбиты в желании удовлетворить красивого молодого человека, и сколько ещё упадут на землю, пока ему не покажется, что с него наконец хватит. На полипропиленовом ковре гостиной первого этажа больше алкоголя, чем в крови весёлых ребят, что провожают рабочую неделю головной болью и бордовыми засосами на ключицах. Уже через двадцать минут Чимина начинает бесить музыка и чужие неаккуратные прикосновения каких-то обдолбавшихся панков, что разворотили пакет травки прямо на кофейном столике. Чонгук совсем недавно отстал где-то на кухне, чтобы поздороваться с огромным количеством своих знакомых, и мальчишка пользуется моментом, чтобы выбраться на террасу, выпячивая грудь вперёд, вбирая в свои легкие отчасти свежий воздух. — Закончилось пиво? — слышит из одного угла балкона, различая в полутьме раскиданных по небу созвездий мятный пробор недлинных волос, торчащих из-под бейсболки, — сигареты, наркотики? Чимин застывает у прикрытой двери, не зная точно, что с собой поделать. Вернуться обратно к Чонгуку или поддержать весьма необычную беседу? — Нет, — говорит он, звуча не слишком уверенно, и мигом добавляет, — я не знаю. — Зачем тогда ушел? Мальчик оглядывается через плечо на людей, которые в какой-то из моментов вечера забыли, что каждая ошибка, допущенная по пьяни, всенепременно возымеет серьёзные последствия. Оттуда воняет глупостью и сумасшествием. Чимину не хочется возвращаться назад. — Подышать, — вместо всего просто выдаёт, пожимая плечами. И Чимин этого не знает, потому что слишком плохо видно, но после этого незатейливого ответа на него глядят куда с большей доброжелательностью. Правда всё еще с упрямым скептицизмом. Предлагают: — Садись. Чимин делает именно это, неуклюже ёрзая по ледяной скамейке, пряча руки в той самой спортивной куртке, в которой сюда приехал Чонгук. Он отдал её еще у чиминового подъезда, зачем-то озаботившись его свежей сентябрьской простудой. — Мин Юнги, — представляется еще секунду назад незнакомец, выставляя вперёд субтильную кисть, ожидая незамедлительного ответа на рукопожатие. Пальцы у него такие же худые и костлявые, как и он сам. Но всё равно какие-то по-своему офигенные. Наверное, здорово смотрятся на контрасте чьей-нибудь карамельной кожи. — Это твой дом, — тем временем догадывается мальчишка. Юнги усерднее всматривается в непозволительно детское лицо, уточняя: — Я тебя знаю? — Нет. Мне об этом рассказал тот, с кем я сюда приехал. — И как его зовут? Чимин собирается честно назвать единственный правильный ответ, когда по очевидной причине спотыкается собственным языком на начальных слогах. Ему становится невероятно тяжело проговорить такое легкопроизносимое: «Чон Чонгук». Неужели стыдно? — … и? — спрашивает Юнги еще раз, выбрасывая через прорезь забора окурок сигареты, которой, как оказывается, он всё это время затягивался. Дверь террасы распахивается в полную силу, выпуская затхлый аромат чесночного соуса к пицце и недорогого светлого пива. Чонгук договаривает неразборчивое предложение кому-то за своей спиной, а затем разворачивается лицом к расположившейся на скамейке парочке незнакомых друг другу парней. — Ты чего здесь спрятался? — спрашивает у Чимина, немедленно подходя максимально близко. Мальчишка автоматически пододвигается в сторону к Юнги, не успев задуматься о причине. У Чонгука за короткими рукавами футболки виднеются цветные татуировки и уже кем-то нарисованный жирным фломастером номер мобильного телефона с подведённым особенно ярко сердечком за именем то ли «Молли» то ли «Полли» на английском. За ухом под чёрными волосками размазанный отпечаток, как кажется Чимину, дешёвой красной помады. Забавно, что прошло даже меньше тридцати минут с тех пор, как они оставили байк на лужайке у дома, и всего каких-то пятьдесят с той секунды, когда Чонгук заботливо поделился с Чимином своей курткой. Одеколон от её ворота больше не кажется ему головокружительным, потому что нравится. Его вдруг начинает нещадно подташнивать от того, как тот закупоривает все его внутренние клапаны, не давая проходу смертельно необходимому кислороду. И сам Чонгук больше не кажется таким же желанным, как за порогом этой плохой вечеринки. Скорее уж ходившим по рукам. Неинтересным. — Твой спутник — Чон Чонгук? — сильно удивляется Юнги, устраиваясь на углу скамейки поудобнее. Последняя сигарета достаётся тонкими пальцами из больше не нужной пачки, мигом просунутая меж сухих, потрескавшихся губ. — А ты малой с сюрпризами. Чонгук не сразу узнаёт хёна, пытаясь еще раз достать до Чимина. — Я не хочу возвращаться, — признается мальчишка, не спеша поднять на Чонгука стыдливый взгляд. — Мы можем уйти, — тогда говорит юноша, отчего-то грубея с каждым новым словом. Злится ли он из-за того, что его безусловный вариант на ночь собирается вот-вот слиться? А может, из-за того, как Мин Юнги над ним насмехается из своего острого, тёмного угла, не стесняясь присутствия третьих лиц? Так или иначе, но Чонгук закипает, и даже это у него выходит как-то особенно красиво. — Или ты можешь вернуться один, — снова встревает болтливый хён, показательно жестикулируя в сторону двери, — кажется, с компанией проблем не возникнет, — указывает на тот самый номер телефона, коряво выведенный по ширине предплечья. Чонгук зло натягивает рукав футболки, но тот не прикрывает даже верхушки чисел. Наклоняется вниз, чтобы схватить Чимина за локоть, почти рыча в ту секунду, когда Юнги ответно берёт мальчишку сбоку за другой. — Оставь его в покое, — предупреждает старший, выронивший сигарету себе под ноги из-за лишних телодвижений. Странно то, что в сравнении с Чонгуком, у Юнги нет ни единого шанса надрать тому задницу в случае, если вдруг дело дойдет до мордобоя, но Чимину безопаснее почему-то именно с ним. Именно поблизости с его дурацкими мятными волосами, разбитой нижней губой и глубокими фиолетовыми синяками под глазами. — Возвращайся, — отзывается не своим голосом Чимин, отрывая цепкие пальцы, поперёк толстой курточной ткани, — я подойду через три минуты. Юноша, стоящий перед ним высоченной тенью выпрямляется, демонстративно играя мышцами на груди. Сдержанно кивает и покидает террасу, ни разу не взглянув на Юнги. Чимин прекрасно понимает, что тот вернётся, если три минуты спустя он сам не поднимет свою трусливую задницу со скамейки, и больше не незнакомец всё-таки получит парочку тумаков от ревнивого взрослого подростка. — Ты можешь остаться здесь, — говорят ему чуть более участливым тоном, чем до чонгукового вторжения. — Я его не боюсь, — Чимину кажется важным донести это до собеседника, даже несмотря на то, как глупо звучит фраза целиком. — Разве я упомянул что-то о страхе? — тянет скрипучим голосом старший, продолжая долгое время мять бумажную пачку сигарет в ладони, — вроде нет. Но я слышал, с Чон Чонгуком не приходят куда-либо просто для интересной компании. — Это я тоже знаю. Чимин опускает взгляд на мобильник, снимая блокировку, чтобы проверить время на подсвеченном голубым экране. У него остаётся всего минута. — Тогда желаю хорошего вечера, — Юнги почти ложится вдоль скамьи, укладывая обе руки под голову, чтобы наблюдать холодное, почти что черное небо. Такое одинокое и защищённое, что даже ни один самолёт не желает тревожить эту идиллию. Мальчишка смотрит на него последние десять секунд, решаясь всё-таки спросить: — Ты не замерзнешь? — и сам знает ответ на свой тупой вопрос, ведь температура на улице падает с каждым новым вдохом, болезненными колючками соскребая с горла иммунитет. Юнги расклеивает слепленные сухостью и болезнью губы, прорезая воздух клубами белого дыма из легких. — Завтра узнаем, — отвечает, больше не желая тратить нутряное тепло на бессмысленные разговоры с тем, кто этого не стоит. Прежде, чем Чимин делает шаг навстречу противному жёлтому свету из гостиной, слышит позади в последнюю секунду пришедшее на ум: — Как тебя зовут? Юнги так же, как и прежде смотрит на небо, и, кажется, чуть расслабляется, когда слышит в ответ вполне различимое сквозь биты электронного дерьма из дома: «Пак Чимин». Дверь закрывается с внутренней стороны, и на террасе как-то сразу становится в разы холоднее. Ночь смыкает на белом горле свои костлявые пальцы, до хруста стискивая позвонки. И небо вдруг без причины начинает плакать, опускаясь на ресницы мелким, безвкусным дождем.

***

— Я не имею ничего против Юнги-хёна, — пьяно объясняет Чонгук, подхватывая Чимина за пояс прямо на лестнице, что ведёт на второй этаж. — Но сегодня ты со мной, — лижет ухо, ударяясь зубами о серьги в хряще. Басит в самую раковину, наводя белый шум в светлой мальчиковой голове, — и я не люблю делиться. Они запираются в одной из спален, и скулящий, бьющийся влажным комочком из нервов Чонгуку в шею мальчишка только надеется, что это комната гостевая, а не хозяев дома. Еще он надеется на то, что его грудная клетка прекратит ныть от тяжести мотыльковых крыльев, что заполонили все желудочки разом, но с этим можно разобраться позже. Когда Чонгук закончит вдалбливать его в бетонную стену, срывая с собственной куртки на узких плечах дорогие, брендовые накладки. В паре метров стоит заправленная квадратиками постель с нежнейшей розовой простынёй, на которой Чимин бы шикарно смотрелся на четвереньках, оттопырив упругую задницу вверх. Но Чонгук не даёт им времени и шанса совершить ошибку в более комфортных условиях. Чимина растягивают длинными пальцами, вжимая в рисованные блестками обои, а шорох разорванной зубами пачки презервативов — это максимум романтики, что ему светит этой ночью, потому что занимаются они не любовью, а сексом. И сколько бы опыта у Чонгука в таких делах не было, он никогда не догадается, что Чимин давится слезами от удовольствия лишь в незначительной мере, а по большей части от того, что как бы много чужой кожи на нём не было, она не заставит его забыть о той, что когда-то будила по утрам в кровавых отметинах губ после вспоротых язвами с языка, нескончаемыми «я тебя люблю». — Какой же ты охеренный, — льстит Чонгук, сгибая в колене одну ногу мальчишки, чтобы сменить угол и атаковать чувствительную простату тяжёлым концом плоти. Чимин принимает боль, почти как родную, с непривычки отдавая её часть любовнику, выцарапывая поверх лопаток полумесяцы от ногтей. Дрожащими пальцами другой руки хватает за спутанные волосы на затылке, стискивая с такой силой, что у фаланги остаются вырванные с корнем клочья. Чонгук рычит, кусая того за плечи, слюнявя родимые пятна и парочку шрамов за подбородком. Оставляет темнеющие озёра со следами передних зубов тому на долгую память, и чтобы обязательно на неделю-другую заставили одеваться немного приличнее. — Малыш, посмотри на меня, — просит, шлёпая по ягодице, которая давно покрылась синяками от неудобного соседства со стеной. Чимин минует влажные губы, пытающиеся его поцеловать, отворачивая лицо в сторону входной двери. Слава Богу, она заперта на замок, потому что прямо сейчас ручку дёргают с наружной стороны, пытаясь попасть внутрь. — Посмотри на меня, — повторяет Чонгук, замедляясь, и почти вытаскивая тёмно-красный, налитый кровью член из растянутого кольца мышц, что мгновенно сжимается от болезненного ощущения пустоты внутри. Мальчишка закрывает глаза, сжимая веки до такой степени, что под ними пляшут какие-то сумасшедшие фейерверки, пока перед самым носом клацают зубами, угрожая. Но вместо того, чтобы сделать по-плохому, Чонгук наоборот неожиданно целует в одну щёку, затем в другую, зализывая розоватые дорожки от слёз, заканчивающиеся только там, где начинается стройная шея. — Фак, малыш, открой глаза, — шепчет, дразнясь с ними обоими легкими играми, задевая головкой члена лишь блестящие от смазки морщинки кожицы у отверстия. Презерватив сжимает плоть, готовую сейчас проникнуть в любую предложенную дырку, но Чонгуку не нужна любая, ему блять нужно, чтобы Чимин открыл свои слишком скоро покрасневшие глаза. — Не называй… меня… так, — наконец разлепляет тяжёлые веки мальчик, быстрее хватаясь за чонгуковы плечи, когда тот толкается обратно, раздвигая ягодицы в стороны. Любовникам не дают милых прозвищ. Им дают парочку оргазмов и просят не звонить чёрно-белым утром с глупой просьбой выпить вместе чашку кофе. — А как мне тебя называть? — зачем-то спрашивает Чонгук, подтягивая мальчишку повыше, заставляя практически прыгать на себе и отбивать позвоночником бетонные перекрытия стен. — Куколка? — трётся мокрым носом о кусочек шеи, как домашний зверёк, принюхиваясь к плотному аромату иссопа, эфирным маслом которого Чимин моет тело, — у тебя походящее личико, — целует в губы с языком, думая, что не сможет продержаться еще дольше, но всё равно хочет, чтобы Чимин кончил первым. — Или, может, принцесса? — смеётся тому в разукрашенный слюной и укусами рот, освобождая одну свою руку, чтобы обратить наконец свое внимание на то, что встало между их животами давным-давно колом и причиняет огромное неудобство. — Но всё равно, — дрочит ему сильными пальцами, по частоте дыхания понимая, насколько тот близок, — «малыш» мне нравится куда больше. Чимин кончает ему на руку, запрокинув голову назад от излишней чувствительности, и конечно же бьётся затылком о стену, игнорируя эту боль, чтобы сконцентрироваться на той, которую причиняет безостановочное проникновение внутрь, не собирающееся заканчиваться ни в эту, ни в следующие три с лишним минуты. — Чонгук… — зовёт мальчишка, скорее всего оставляя тому под кожей кусочки своих ногтей. У него больше нет ни на что сил, а у любовника как будто бы только прибавилось с тех пор, как Чимин стал в разы мягче и слабее. — Чонгук, мне больно… — Шш-ш… малыш, потерпи еще немного, — успокаивает парень, упираясь в отбитую простату на секунд десять, и отпуская только за тем, чтобы сделать еще несколько резких толчков и кончить в резинку. Он опускает мальчишку на пол, подхватывая до того, как он свалится обессиленно вниз. Массажирует скользкие от смазки ягодицы, вытаскивая обмякший член и оттопыренный лишним содержимым презерватив, который очень скоро отправляется в мусор. — В следующий раз доберёмся сначала до постели, ладно? — целует не глядя туда, где поближе, и Чимин морщится от того, как щекотно от мокрого поцелуя в левое ухо. — У меня руки сейчас отвалятся. Признания младшего звенят для него каким-то посторонним шумом, когда это вот «в следующий раз» воет в башке похлеще мигрени. — В следующий раз? — толкает вспотевшую грудь Чонгука назад, стыдливо отводя взгляд от кучи царапин и подтёков, оставленных им же самим совсем недавно. — Ну да, — легко отвечает тот, поднимая из-под ног свою куртку, чтобы прикрыть ею голые плечи мальчишки. — Как я и думал, ты слишком хорош для одного раза. Мне хочется попробовать больше, — от очередной попытки проникнуть языком в рот, Чимин уворачивается и выбирается через небольшое расстояние под чонгуковым предплечьем, подбирая с пола бельё и джинсы. — Постой, эй, — его пытаются задержать, перехватив за пояс, но Чонгук слишком слаб, чтобы напирать, как в начале вечера, а Чимин больше всего на свете теперь хочет убраться отсюда как можно дальше. — Малыш, не зли меня. Вернись. — Меня зовут Чимин, — для чего-то говорит тот, в последний раз осматриваясь вокруг, чтобы ничего не забыть, кроме задавленной в эту проклятую стену гордости. — И я твой хён. Чонгук слишком пьян и не готов к такого вида разговорам, так что раздражённо закатывает глаза и направляется к нетронутой кровати, собираясь проспать в ней до самого утра. Но ему не хочется делить её, такую симпатичную, но холодную, в одиночестве. — Ложись со мной, малыш-хён, — не видит, как Чимин сердится еще больше, уже доставая пальцами до круглой ручки, которую не так давно дёргали с другой стороны чьи-то нетерпеливые ладони. — Я расскажу тебе, какой же ты ахуенный, и ты оставишь все эти колючки тому, кто никогда не смог бы тебя так же трахнуть. Но вместо продавленного матраса и тёплого тела, зажатого между одеялом и крепкой грудью, Чонгук получает щелчок замка и со скрипом захлопнувшуюся дверь. За Чимином он не гонится, и всё равно слишком скоро засыпает. В конце концов то, на что был расчет он получил, а всё остальное так же неважно, как и тот факт, что Чимин забрал с собой его отнюдь не дешевую и по правде самую любимую куртку.

***

Проснуться раньше будильника — это сделать себе одолжение и не срываться раньше времени на незначительные окружающие мелочи, но что если ты не проснулся раньше, а не ложился совсем? В этом случае можно начать истерику с кофе? Или лучше сначала хотя бы почистить зубы? Чимин встречает на кухне не особенно бодрого соседа, любезно занятого приготовлением общего завтрака, и догадывается, что тот также не выспался по той же причине, что и он сам. Эти самые причины теперь бессовестно выглядывают из-за ворота футболки, без лишних вопросов пересказывая все успехи, проделанные прошедшей ночью. Чимин помнит, как столкнулся с Мин Юнги, выбегая из его дома, тонущий короткими руками в ужасно огромном бомбере и пытающийся бегающими пальцами заказать себе такси. Он помнит, как его колотило в салоне, а под рубашкой на животе засыхала сперма. Помнит, что по радио в той машине играли бессмертные «The Cranberries», а он, когда-то так яростно подпевающий солистке, только кусал губы и жевал с ними вместе сухие слёзы, опустошившие все глазные железы. Чонгук воспользовался им не потому, что захотел, а потому, что Чимин ему позволил, и от этого выворачивало похлеще, чем от вони человеческой мочи на лестничной клетке его подъезда. Но самое грустное — ему чёрта с два стало легче. Ведь Джебом где-то всё также, как и во время их нездоровых отношений, трахает своего репетитора по английскому, и ему плевать с высокой колокольни на то, что какой-то там жалкий, проходящий через адскую смесь ощущений Пак Чимин пытается ему доказать, что (снова) только лишь пытается двигаться дальше. Чон Чонгук не помог ему осознать свою скрытую сексуальность или собственную значимость. Он лишь помог кончить и назвал ахуенным, и этого хватит, чтобы рассказать друзьям, но совсем недостаточно для того, чтобы проснуться с утра и наконец-то почувствовать себя лучше. А на улице 1-е октября. Никому не хочется знакомиться с чужими бедами. Хочется свои закопать в чернозёме с запиской для будущего себя: «не откапывать ни в коем случае». И надеяться, что мы — те, что через несколько лет, окажемся куда умнее и сообразительнее нас теперешних. Хотя бы додумаемся развернуть ебучий листок и прочитать оставленное там не просто так послание. — Поздравляю, — парень мельком оборачивается на вошедшего соседа, поджимая аккуратные губы. Чимину достаточно выдержать паузу, чтобы тот закончил начатую фразу: — С тем, что ты получил то, на что рассчитывал, — показательно машет лопаткой над разбитыми куриными яйцами на сковороде, что шипят в масле почти музыкально. У мальчишки, застывшего на пороге яростно ругается желудок, и он быстрее подходит к крану, приготавливая себе самый простой и незамысловатый завтрак. — Тэ, не надо, — предупреждает, опустошая стакан воды почти целиком. — Окей, — бросает лучший друг, чуть перебарщивая с солью, — чёрт! — Помнишь… — Чимин садится за стол, продолжая скользить подушечками пальцев по горлышку стакана, — ты рассказывал мне про какого-то крутого хёна, занимающегося музыкой? Тот, что еще дружит с Намджуном? Тэхён пожимает плечами, больше не желая отвлекаться от готовки. — Может быть. Минуты две ждёт, что Чимин продолжит начатый самим же собой диалог, но когда оказывается, что этого не случится в ближайшем будущем, сердито поворачивается к нему лицом, спрашивая: — И зачем ты спрашиваешь сейчас? — Ты всё ещё хочешь меня с ним познакомить? Тэхён удивлённо хлопает пушистыми ресницами, и не желая обидеть, просто для уточнения, говорит: — Он не тот типаж, которого можно использовать вместо салфетки, чтобы спустить пар на своего бывшего. Чимин понимающе кивает, убирая стеклянный стакан на стол. — Почему ты передумал? — спрашивают у него, потому что это действительно важно для того, чтобы выполнить его просьбу. — Я понял, что мне это не подходит, — говорит, имея в виду Чонгука и быстрый секс по пьяни между стеной из бетона и другой — из плоти и крови. — Я хочу двигаться дальше. Я хочу хотя бы попытаться. Заметно, как расслабляются лицевые мышцы и разглаживаются морщинки от усердия у тэхёнового рта. Лучший друг достаёт с верхней полки кухонного шкафчика две кофейные парные кружки и коричневые зёрна в пакете, заполняющие комнату пряной арабикой. — Я напишу ему сразу после того, как избавим тебя от похмелья, — обещает юноша, с явной улыбкой в голосе, по которой Чимин так сильно истосковался, — и ради Бога, чувак, прими душ!

***

Чимин целый день не проверял соц. сети. У него не было времени даже отписаться Хансолю по результатам подготовки к общему проекту. Так что покупая позже вечером в излюбленном студентами Старбакс 250 мл. капучино с жирной пенкой, мальчишка едва не опрокидывает стакан следующему в очереди клиенту на лицо, когда Хосок хватает его за руку и слишком близко разглядывает ногти на пальцах. — Как часто ты их стрижешь? Чимин от заданного вопроса крутит освободившимся указательным у виска, проталкиваясь обратно на улицу, откуда завывает влажный октябрьский ветер. Благо он додумался достать из закромов старых шмоток шапку и теперь не приходится без конца поправлять вставшие против пробора волосы, как тот же самый Хосок, поведение которого сегодня начинает выходить за все адекватные рамки. — Что ты… — младший ворочается по сторонам, пытаясь скинуть с себя приятельские клешни, что прямо сейчас разворачивают ворот рубашки под его свитером, пропуская внутрь мокрый сквозняк — что ты творишь?! — Вы с Чонгуком дрались или трахались? — прямо спрашивает он, доставая из кармана пальто мобильный телефон. — Что? Выставляет перед чиминовым лицом широкий экран со страницей в инстраграме профиля «Golden Bunny», а затем щелкает по последнему загруженному файлу, на котором красуется очень мужественная и тренированная, но также еще и абсолютно обнажённая спина её владельца, располосованная снизу доверху кровавыми, рваными царапинами. — Он загрузил это в интернет?! — Чимин вручает Хосоку бумажный стаканчик с кофе, а сам отбирает его телефон, листая вниз сорок с лишним комментариев. Ни в одном не фигурирует его имя, и только за это Чон, грёбанный мудила, Чонгук, тебе низкий поклон. — Так это правда ты сделал? — пробует чужой напиток приятель, кривясь от недостатка сахара. — И как это было? Чимину не верится, что у него об этом спрашивают на полном серьёзе, а Хосок только глупо моргает, оправдываясь: — Ну, а что? О его навыках такие легенды слагают, тебе бы тоже было интересно на моем месте! — Нет, не было бы. Это отвратительно. Хосок подходит ближе и наклоняется, чтобы прошептать успокаивающе: — Всё было настолько плохо? Чимин несильно толкает его в щёку, отталкивая и забирая свой кофе. — Отвратительно то, что люди считают нужным об этом говорить между собой, и то, что этот придурок загрузил это фото в свой профиль. — А сам секс? Мальчишка невнятно ругается себе под нос и отворачивается, почти убегая в сторону автобусной остановки, слыша в спину догоняющее: — Ну ладно тебе, Чим! Это исключительно спортивный интерес!

***

— Ты заказал? Чиминово похмелье притупилось где-то пару часов назад, и теперь он мечтал о пышной пицце с таким высоким слоем сыра, чтобы доедать его неделями. Работа над ошибками почти готового проекта лишь только больше разыгрывала это необъятное чувство голода, и Тэхён, не занимающийся никакими срочными делами в его спальне и залипающий на рандомные видео в телефоне никак не облегчал ему его положение. — Ага, — отвечает сосед, пускающий очередной смешок от увиденного на дисплее, — сказали, что курьер будет через минут двадцать. С этим уже можно справиться — думает Чимин, возвращаясь к неотложным делам в офисной программе. — Оу, Чим. У Тэхёна голос человека, которого заставили отвлечься от безумно важной деятельности. Он сворачивает просматриваемое окно, объявляя: — Тебе пришло сообщение от незнакомого номера. Мальчик, сгорбившийся дугой над своим столом, слышит его лишь вполуха, бурча в ответ не слишком заинтересованное: — И что там? Тэхён открывает рот, пробегась глазами быстро по тексту, а после долго кашляет в сторону, охеревая от увиденного и желая развидеть это на всю оставшуюся жизнь. — Что? — Чимин поворачивается со стулом на колёсиках, чтобы упереться взглядом в покрасневшего лучшего друга, что продолжает выхаркивать из себя легкие. — Что там? И когда Тэхён не отвечает после третьего раза, как он задал тот же самый вопрос, мальчишка поднимается с кресла, вытягивая руку вперёд за собственным гаджетом. — «Мои друзья решили, что на меня напало дикое животное. Только им неизвестно, насколько аппетитная задница у этого котёнка, и что дикий он только наедине со мной». Тэхён успевает прочитать полностью, подтянув ноги на кровать и пододвинувшись к самой стенке, не позволяя Чимину отобрать телефон. — Это… — мальчишка запутывается в своих же ногах, с трудом удерживая равновесие, пока андроид не пищит об еще одном входящем. — Это же Чонгук, да? — перебивает его приятель, озвучивая следующее, — «я не шутил про следующий раз. Хочу тебя теперь еще сильнее».  — Отдай! — Чимин запрыгивает на постель коленками, нависая над соседом сверху. — Я не шучу! Отдай телефон! Тэхён проигрывает намеренно, выставляя руки перед грудью в знак примирения. — Бля, у тебя она что, волшебная? — указывая одним пальцем на его пятую точку, выдыхает, — он ведь, кажется, серьёзно настроен. — Он озабоченный и избалованный кретин, который привык думать только своим членом, — Чимин скорее закрывает всю почту, отлично понимая, что отправитель уже скорее всего заметил, что он прочитал все сообщения. — Не спорю, но… — Тэ, еще слово и я выкину тебя из комнаты. Юноша щелкает зубами, но больше ничего не говорит. Только тянется на другую половину кровати за собственным телефоном, чтобы как-то развлечь себя до доставки ужина. Чимин же возвращается в кресло, опускает руки на клавиатуру, но не печатает ни одного нового символа. Иногда поглядывает на заблокированный экран мобильника и переживает странную смесь страха и предвкушения от малой вероятности того, что тот снова оповестит о входящем.

***

Забавное замечание: чем больше друзья нахваливают незнакомого нам человека, тем сильнее мы отталкиваемся от того, что в реальности всё окажется в точности наоборот. И все те достоинства, что так легко слетали с языка и залетали в уши, по итогу так и останутся пустыми словами, а мы останемся с большими ожиданиями и их такими же крупными осколками под ногами. Чимин знает о предположительном кандидате на длительную прописку в своё сердце несколько фактов: он музыкальный продюсер, решивший бросить университет на третьем курсе для того, чтобы начать карьеру в паре с лучшим и единственным другом; у него были всего одни отношения еще в старших классах школы и закончились только потому, что у школьника с большими амбициями не хватало времени на глупую и не стоящую этого любовь; он курит по пачке в день и пьёт шотландский виски по дождливым четвергам. И вместе с вот этим всем, Чимин до сих пор не имеет понятия о том, как же его зовут, потому что по словам загадочного Тэхёна: «это испортит всё впечатление». Что, если совсем уж честно, маловероятно. Чимин не строит большие надежды на это знакомство. Он вообще никаких надежд не строит.  — Он видел тебя однажды на отчётном концерте в универе, — рассказывает Тэхён, заезжая на стоянку жилого комплекса, в одном из домов которого живёт Намджун. — Ты выступал тогда с Хоби-хёном. Чимин избавляется от тесного ремня безопасности, не слишком радуясь тому, что тот его прежде видел, когда он сам даже имени не знает. — В общем-то только поэтому он и согласился на эту встречу, — добавляет друг, улыбаясь, — чему я не удивлён. — Заткнись, — мальчишка выходит на улицу, преувеличенно громко хлопая дверцей тэхёновой развалюхи на колёсах. Они поднимаются на тринадцатый этаж, минуя выбеленные щёточками коридоры, и это колоссальная разница с теми условиями, в которых приходится жить самим друзьям. Что логично, ведь у них нет звукозаписывающей студии и парочки контрактов на тысячи долларов. Квартира Намджуна отличается уже тем, что входная дверь насчитывает в два раза больше замков, чем все остальные на этаже. Чимин поправляет загнувшийся уголок коврика у порога, пока Тэхён вжимает палец в звонок, и как глупый школьник прикрывает глазок. Из-за чего сам Чимин несдержанно закатывает глаза, ведь под потолком прикреплена как минимум одна камера. По ту сторону, к их большому удивлению, встречает не кто иной, как Чон Хосок с прилипшей ко рту худой бутылкой чешского пива. Его рубашка расстегнута на все пуговицы, а на бледном животе виднеются остатки соли, которую, не трудно догадаться, совсем недавно слизывали чьим-то языком с его пупка. — Ты сказал, что будет скромная встреча близких друзей, — рычит Чимин, щипая лучшего друга за локоть. Тэхён шипит от боли, поскорее запрыгивая внутрь и цепляет носками подошвы кед, не заморачиваясь о том, чтобы порвать их к чёртовой матери. Чимин терпит громкие высказывания в матах Хосока о степени крутости вечеринки, держась за вешалку с чужими куртками, чтобы не упасть мордой в гору грязных ботинок. — Все наши ребята в кабинете с Намджуном, — как будто пытается вспомнить старший, постоянно отвлекаясь на шум из зала. — Тебя провести? — Справлюсь, — огрызается мальчишка, замечая в коридоре парочку знакомых. Хоби уходит, волоча за собой повеселевшего Тэхёна, и Чимин всё-таки остаётся в одиночестве, думая о том, что Хансоль с него три шкуры спустит за его незаконченную половину проекта. — И снова привет, — оборачивается на где-то ранее услышанный голос, съедающий в музыке согласные. Мин Юнги протягивает ему бокал с пузырьковой жидкостью оранжевого цвета, когда сам держит для себя пиво той же самой марки, что была у Хосока. — Фанта, — объясняет, замечая, как подозрительно Чимин разглядывает предложенный стакан. — Клянусь. Не самый любимый напиток, но из всех содовых, пожалуй, самый терпимый. Интересно, что именно он оказался в руке старшего. — Спасибо, — забирает бокал, немножко морщась от крепости газов в одном глотке. — Сегодня тоже со знакомым? — Юнги опирается одним плечом об угол, приподнимая бровь. Они с Чимином почти одного роста, но старший всё равно умудряется выглядеть гораздо круче и увереннее. Даже в этой его нелепой шелковой рубашке и с мятными волосами. Мальчик понимает о ком идет речь. Оттого отводит взгляд ему за спину, мотая головой: — С бывшим лучшим другом, — резюмирует, представляя, как будет набивать Тэхёну его смазливую физиономию позже вечером. Юнги очевидно собирается еще что-то сказать, когда его останавливает разрисованная чёрными крестиками у большого пальца ладонь, принадлежащая хозяину квартиры и ответственному за бессонную ночь соседей. — Вы наконец познакомились, — радуется хён, салютуя Чимину модным жестом руки, и привычно оценивая взглядом. Намджун всегда нравился мальчику. Он умел красиво излагать свои мысли и убеждать в них даже самого скептически настроенного оппонента. Отлично зарабатывал и не кичился этим, как другие, добившиеся чего-то в столь же раннем возрасте сверстники. Но, что еще важнее: даже забравшись так высоко, он не забывал о тех, кто не мог двигаться за ним также быстро. И не стеснялся жертвовать тем, на что можно когда-нибудь еще не один раз заработать. Чимин вероятнее всего мог бы легко влюбиться в такого, как Намджун, и вот именно поэтому никогда не давал шанс этому произойти, сталкиваясь только в общих компаниях и без намёков на личные встречи. — Наконец? — переспрашивает Чимин, не зная куда деть стакан с недопитой фантой, ставшей у него в горле острыми пузырями. Намджун отнимает руку с приятельского плеча, интересуясь: — Тэхён же рассказывал тебе о моем лучшем друге, с которым мы ведём бизнес? — О нет, — только проговаривает Чимин, возвращаясь к ожидающей представления мордашке Юнги. Разве подобную дрянь не перестали снимать даже в примитивных дорамах, так какого хрена она до сих пор происходит в его жизни? Но больше всего бесит то, что, если верить Тэхёну, Юнги прежде видел его на концерте, а тот самый концерт был задолго до того, как Чимин опозорился на вечеринке с Чонгуком в прошедшие выходные, а по сему следует, что он уже тогда знал, кто он такой. И тем не менее ничего не сказал, решив, наверное, как же будет прикольно — выставить его перед всеми кретином. — Я знаю, о чём ты думаешь… — начинает, не спеша Юнги, ожидая, что у него полно времени, но Чимин вдруг разворачивается и вылетает из квартиры, спотыкаясь о ряды чужой обуви, специально наступив на белоснежные тэхёновы конверсы. Не будет он его слушать. И с Тэхёном разговаривать тоже. Как минимум неделю. На улице гудят легковые автомобили и мелькают неоном вывески рекламы нового аромата от Dior c отфотошопленным лицом знаменитой актрисы на баннере вдоль проспекта. Задохнуться можно лишь от того, каким острым и крепким выходит углекислый газ из человека. А еще носы мерзнут так же быстро, как и мысли в голове, забитые отходами о всяких там Чонгуках, а теперь еще и Мин Юнги. Чимин сначала двигает на стоянку, а после вспоминает, что Тэхён с ключами и правами остался на тринадцатом этаже, и хорошо, если вспомнит о нём через каких-нибудь пару часов, когда закончится выпивка, а Хосок отключится на чужом, раскладном диване. — Я подвезу, — басят в стороне подъезда, звеня ключами от премиум-родстера Ягуара выделяющегося среди ряда иномарок своим жемчужным корпусом. — Садись. До автобусной остановки идти минут десять, так что мальчишка собирается выдвинуться прямо сейчас, дабы не терять времени. Юнги догоняет у тротуара, но не хватает за предмет одежды, как любят это делать некоторые его другие знакомые. А вообще просто идёт сбоку, успев спрятать ключи в передний карман брюк. На нём до сих пор одна шелковая рубашка, от которой у Чимина немного рябит в глазах. — Я не собираюсь извиняться, — как бы между прочим говорит тот, пока никак не реагируя на холод улиц, что самого Чимина уже пробрал до самых костей. Мальчишка сдерживает ухмылку, продолжая упрямо молчать. — Тогда в доме, — вспоминает Юнги, — я не сразу тебя узнал. А затем заявился тот малолетка в татуировках и с хвалёной репутацией, и я решил, что это уже не имеет значения. — От того, что Чимин начинает идти быстрее, тот выдерживает паузу, чтобы выстрелить в спину, — к слову, вы трахались в спальне моей старшей сестры. Чимин резко тормозит, и Юнги оставляет между ними два с половиной метра асфальта. Так, на всякий случай. — Я, конечно, не видел сам процесс, но этот Казанова закинул использованный презерватив в её ночник и проспал в постели до обеда. Мне пришлось ей кое-что объяснить. Спустя целую минуту шума из канализации и ругани пьяной парочки в подворотне, Чимин возобновляет шаг, пристыженно вжав голову в плечи. — Хотя бы теперь мы можем считать счёт обид друг на друга ничьей? — Никаких обид, — подаёт голос мальчишка, завидя впереди долгожданную остановку, — мы с тобой не друзья, чтобы я на тебя обижался. И я бы хотел, чтобы всё оставалось именно так. Забегает в подъехавший автобус, который должен довезти его в соседний с его домом район. Пробивает проездной и садится на одно из пустующих сидений в самом хвосте, замечая в окне, что Юнги пока не уходит, пиная грязь под ногами и отмораживая себе так много чистой, меловой кожи. Ему становится самую малость стыдно, но это ощущение приходится в себе победить. В последнее время он его испытывает огромное количество. Пора начать с этим что-то делать.

***

От Чонгука не слышно ничего почти две недели, и Чимин позволяет себе наконец-то начать о нём забывать, когда они непреднамеренно сталкиваются в университетской библиотеке, где младший по закону жанра не должен появляться в свое свободное время. Чимин тянется за томом по философии, застрявшим между книгами на предпоследней полке стеллажа, радуясь тому, что сегодня слишком мало таких же зануд, как и он, и он может попросить стремянку у заведующей. Только вот не успевает, ведь учебник ему доставляют прямо в руки, не спеша отпустить корешок из собственных пальцев. — Ты не умеешь печатать, потерял телефон или так занят, перекапывая это Богом забытое место, что нет времени заглянуть в почту? — задают ему сразу несколько вопросов, блестяще давая понять, что вручат книгу только после чёткого ответа на них все. Чимин открывает рот, только для того, чтобы его снова перебили: — Если я пишу кому-то, то ожидаю, что мне ответят. Так какое же твоё оправдание? — Я не хотел отвечать, — говорит мальчишка и забирает учебник, прижимая поскорее к груди. Чонгук залипает на заполонённые пыльной литературой полки, пропуская ту секунду, когда Чимин уходит от него оформлять предмет чтения. — Но ты прочитал, — догоняет, специально сталкиваясь плечами, говоря шёпотом, чтобы их не отчитали за нарушение правил. Почему-то он уверен, что это разозлит Чимина еще сильнее. — Знаешь, это обычная вежливость, отвечать на чьи-то сообщения? — Знаешь, это офигенная тупость, публиковать в интернете фотографию, которую даже близким друзьям не факт, что можно показывать? Чимин вручает книгу женщине за столом, перебирающей сборник корейской лирической поэзии, опуская одну ладонь вниз только для того, чтобы тут же поднять её обратно, когда Чонгук пытается взять его за руку. — Так в этом дело? — наклоняется над его ухом, беспокоя светлые волосы свежим дыханием. Библиотекарь поднимает из-под толстых стёкол очков на них любопытный взгляд, и Чимин незаметно отталкивает парня назад, чтобы оставить такое необходимое между ними расстояние.  — Малыш, тебе нужно было всего лишь попросить, и я бы сразу же удалил фотографию. Чонгук кряхтит от резкой боли внизу живота, куда мальчишка достаёт сильным кулаком. Пока наблюдательница занята оформлением документов, он поворачивается к Чонгуку, предупреждая: — Я тебе говорил меня так не называть. От его серьезного выражения лица Чонгуку становится только веселее, но рассмеяться ему в лицо — это дать ему лишний повод себя избегать, так что юноша поступает умнее. — Как скажешь, — видно, как ему хочется добавить в конце предложения запретное слово, но Чонгук держится и помалкивает, пока Чимин снова отдаёт всё своё внимание библиотекарю и готовой к передаче книге. Чонгук с интересом наблюдает за восхитительным видом сзади, закусывая нижнюю губу, когда взгляд упирается в подкачанную попу, обтянутую тёмно-синими джинсами. Ему так и не довелось попробовать её на вкус. — Мне нужна помощь с задачками по логике, — не отстаёт Чонгук и после того, как они выходят из библиотеки в коридор. — Обратись к репетиторам, — советует Чимин, делая вид, что они с Чонгуком не вместе, а просто случайно идут нога к ноге. — У меня нет на это времени. Экзамен уже в понедельник. — Сходи в церковь, — предлагает первое, что приходит на ум, — поставь свечку. — Я не верующий. — Сделай себе еще одну татуировку с ответами. — Это идея еще глупее, чем с церковью. — Тогда расскажи это тому, у кого будут идеи получше. Они останавливаются, и Чонгук замечает, что они вышли из здания корпуса. — Помоги мне, — просит юноша, зная, что если не сейчас, то Чимин просто уйдёт. — Зачем мне это делать? Чонгук бы пошутил в очередной раз на тему секса, но совершенно очевидно, что данная аудитория этого не оценит. Приходится как-то выкручиваться.  — Затем, что еще один провал, и меня отчислят из универа, а ты слишком милый и озабоченный чужими проблемами, чтобы проигнорировать мою просьбу. Чимин смотрит на парня, всё также трогательно вжимая в свитер тяжелый учебник, не понимая, когда это Чон Чонгук распознал в нём такие неприметные качества? Он бездумно облизывает пересохшие губы, нервничая, потому что уже знает, что тот прав. Он не может отказать в помощи, когда она по правде кому-то необходима. — Завтра после пар, — опускается на ступеньку ниже, желая поскорее ретироваться, — жди меня здесь. Перед тем, как окончательно убежать на встречу с Тэхёном, он запоминает улыбку, что появляется в ту секунду на чонгуковом лице. И почти уверен, что тот не улыбается так же всем своим бывшим любовникам. Следующим днём Чимин подходит к условному месту встречи, где-то на самой поверхности надеясь на то, что Чонгук не объявится, но вот он здесь, сидит на ступеньках с одним наушником в ухе, играясь судя по всему в какую-то новую популярную игрушку в телефоне. Мальчишку он не замечает до тех пор, пока тот не становится перед ним, как-то особенно неуклюже держась за лямки портфеля. — Опаздываешь, — беззлобно говорит младший, стряхивая с коленей складки, чтобы подняться во весь рост и уверенно глядеть на знакомого сверху вниз. — Я пришел сразу, как закончилась последняя лекция, — на всякий случай проверяет наручные часы Чимин, отвечая, — а ты вообще был на занятиях? — А ты что же, меня отчитаешь, если не был? — у Чонгука за щекой мятный леденец, который слишком хорошо распознаётся по запаху, когда тот склоняется совсем близко. Чимин отступает в сторону, пропуская проходящих мимо студентов, и тем самым убирая себя подальше от провокатора. — Идём, — командует, удивлённо оборачиваясь, когда Чонгук уверенно направляется подальше от корпуса в противоположную от нужной им стороны. — Ты куда? — На стоянку, — как ни в чем не бывало говорит тот, — на моем байке будет гораздо быстрее, чем на автобусе. Я думал, что из нас двоих именно ты сообразительнее. — Боюсь нас не впустят в библиотеку на твоем байке, — передразнивает его Чимин, направляясь обратно ко входу. — В библиотеку? — А ты думал, мы где будем заниматься? Очевидный ответ не стоит того, чтобы его дожидаться. Мальчишка улыбается, когда Чонгук от досады разламывает коренными зубами твердый леденец, причиняя им лёгкий дискомфорт. Но всё равно следует за Чимином, пиная ступеньки, жалея только, что недооценил этого божьего одуванчика в очередных ненормально обтягивающих джинсах. Чимин не предупредил друзей, чем будет заниматься после пар, и, конечно же, те завалили их общий чат одинаковыми вопросами, жалуясь на то, что тот нарушает традицию пятничного марафона «Ходячих Мертвецов». Они с Чонгуком заняли самый ближайший к дежурному стол, хотя младший и собирался изначально запрятаться в самом углу. Но Чимину нужна была гарантия, что Чонгук не станет вытворять глупости, и присутствие строгого библиотекаря в шести метрах эту самую гарантию предоставляло без вопросов. На очередное сообщение, высветившееся на чиминовом мобильном телефоне оповещением, Чонгук реагирует с приглушенным матом и возмущением: — Он мешает мне собраться, — говорит, на что Чимин поджимает нижнюю губу, не веря ни единому слову. — С тех пор, как мы сюда пришли, ты оформил только дату и пририсовал карикатуру на профессора Кима, — делает замечание мальчишка, но всё равно убирает телефон в портфель и выключает звук. — Его сообщения, видимо, гораздо важнее тех, что я тебе отправил полмесяца назад. — Любые сообщения важнее тех, что отправил мне ты, — со всей честностью отвечает Чимин, подталкивая учебник ближе к Чонгуку, чтобы прекратить этот разговор. — Ты на меня за что-то злишься? — юноша ездит локтями по столу, пододвигаясь с обратного конца поближе к своему личному репетитору. Ему хочется Чимина разговорить, заставить не только отдавать ему сухие, безвкусные ответы, но и наладить контакт. Но пока что выходит только выиграть взгляд исподлобья и упрямое желание научить хоть чему-то из книги. — Нет. — Нет? — Нет! — И за фотографию? — И за неё. — За сообщения тоже? — Да. — Значит в теории ты не против повторить? — Да, — Чимин делает орфографическую ошибку, забегая грифом карандаша за поля. Поднимает лицо, переспрашивая еще раз, — чего? Младший улыбается, полностью довольный собой, откидываясь обратно на спинку стула. Картинно подтягивает сухожилия, играя мышцами на груди, которые заметно просвечиваются через белую футболку. И экзамен по логике уже не беспокоит так же сильно, как всего тридцать минут назад. — Тебе ведь не грозит исключение? — догадывается мальчишка, от злости швыряя карандашом тому в лицо, но тот к огромному сожалению падает ему на колени, не долетев двадцати сантиметров. — Меня не за красивые глаза называют золотым макнэ, хён, — окончание фразы тот особенно медленно проговаривает, и Чимину не нравится, как у него так выходит, что даже уважительное обращение звучит без всякого уважения. Он встает из-за стола, начиная в спешке собирать вещи в портфель. Чонгук поднимается следом, понимая, что перешёл черту, к которой и близко подступать не стоило. — И мы снова вернулись к тому, с чего начинали, — вздыхает с таким очевидным сожалением, как будто именно его обманом затащили в пятничный вечер в библиотеку, — ты снова собираешься меня игнорировать? — Оставь меня в покое, — цедит сквозь зубы мальчишка, нервно поглядывая на библиотекаря, занятого тайным увлечением электронной сигаретой, запах которой пропитал книги ужасающе приторными персиками. — То, что случилось в тот раз — моя ошибка. И я жалею о ней каждый день, так что прекрати мне о ней напоминать. — Ошибка? У Чонгука на лице появляется небольшая эмоция, похожая на злость, но тот поскорее ей давится внутрь, ведь золотому макнэ далеко до первобытных человеческих эмоций. А Чимину лишь на мгновение захотелось, чтобы он взаправду разозлился. Быть может, тогда их разговор закончился бы по-другому. — А знаешь, да пошёл ты! — юноша почти смеётся, снимая куртку со спинки стула, и не обращает никакого внимания на то, как шикает в его сторону взрослая женщина с вонючей сигаретой. — В тебе нет ничего особенного, а я бегаю за тобой, как обосравшийся, который день подряд. Мне рассказывали, что ты прямо какой-то святой, а по итогу — обычная, породистая шалава. Чимин дергается на месте в ту секунду, когда Чонгук сталкивается с ним грудной клеткой, опускаясь к самому уху, чтобы больше никто не расслышал: — И заканчивай жалеть себя за то, от чего получил удовольствие. Он уходит, оставив после себя на чиминовой щеке свежий аромат всё того же леденца, а еще огромную тягу в рёбрах и ощущение того, как крупно проебался.

***

«Говоря об ошибке, я не имел в виду тебя…» «Я жалею не о том, что случилось между нами. Я жалею о том, что между нами никогда не случится…» «Мне жаль, что я тебя обидел…» «Прости, если я тебя обидел» — именно этот текст, после, кажется, пятнадцатой поправки, Чимин нажимает «отправить» на номер телефона, который так и не добавил в список своих контактов. Он всё равно не думает, что им с Чонгуком еще когда-либо придётся общаться. Не напрягая себя мыслями о возможном ответе младшего, Чимин откладывает телефон к самой стенке, а после даже накрывает мелкой подушкой, временами бросая взгляд на рисунки героев из «Ледникового Периода», что криво вышиты на ткани. Из прострации его выводит Тэхён, успешно закончивший матч в овервотч и теперь готовый подоставать лучшего друга. — От Юнги что-нибудь слышно? — он привычно укладывает голову на мальчиковые коленки, пока тот делает вид, что сильно занят какой-то тонкой книжонкой с ужасающе скучным названием. — Почему я должен был о нём что-то слышать? — Чимин пытается сосредоточиться на конкретной строке, перечитывая её уже раз в седьмой, но смысл какой-то неуловимый, и тот только злится, складывая пальцами желтые страницы. — Он спрашивал у меня твой номер телефона недавно. — И ты его ему не дал? — с надеждой спрашивает мальчик, убирая книгу под бедро, иначе сейчас же огреет приятеля ей по голове. — Конечно, — запинаясь, слишком быстро отвечает Тэхён и пытается подняться, но его придерживают за плечи, оставляя лежать на месте. Заканчивает, — дал, — пытаясь задобрить Чимина очаровательной улыбкой. — Тэ… Обычно именно с этого начинаются долгие лекции, которые не идут на пользу ни одному, ни второму, и Тэхён садится перед другом на колени, пытаясь объяснить такую простую истину: — Он не такой, как Джебом. У него есть работа, квартира, собака и совесть. У него нет времени на какие-то гадкие интрижки. Никто не давал гарантии на то, что тебя разочарует каждый новый партнёр только потому, что первый оказался последней сволочью. Так не получится. А получится стать счастливым, если ты дашь себе разрешение на это самое счастье. Тэхён заканчивает очень вовремя, ведь под подушкой начинает играть мобильник соседа, принимая свежий входящий. — Это Юнги? Юноша тянется туловищем повыше, пытаясь разглядеть на экране текст сообщения, но Чимин даже своей маленькой ладошкой умело скрывает, качая белобрысой головой. — Нет. «Для того, чтобы меня обидеть, нужно постараться намного сильнее» — Чего ты улыбаешься? — не успокаивается лучший друг, пытаясь выхватить гаджет, но Чимин оказывается немного быстрее. «Удачи на экзамене, умник» Мальчик не знает, зачем это отправляет. Тем более, когда Чонгук так сильно уверен в собственных знаниях, но ему становится чуть теплее от осознания, что ему не удалось окончательно испортить то непонятное и безымянное, что однажды возникло между ними одной холодной, беззвёздной ночью.

***

Чимин, честное слово, не пытается подкараулить Чонгука, но в понедельник они вновь сталкиваются на лестнице в университете, и мальчишка не может сдержаться, чтобы не спросить: — Как экзамен? Это случалось с ними однажды. Чонгук на одну ступеньку ниже, и его лицо на уровне с чиминовым. Уголки губ усердно тянутся повыше. Больше не красные, а бледно-розовые, как будто бы никто не кусал неделями. Чимину от этого почему-то легче складывать слова. — У меня был неплохой репетитор. Чимина случайно со спины задевают плечом, от чего он подаётся вперёд, успешно подхваченный чонгуковыми ладонями. Сам упирается подушечками тому в прорези пуговиц на рубашке, задевая мизинцем голый участок кожи. — Неплохой? — Что я могу сказать? — пожимает плечами младший, — Всё могло закончиться куда удачнее для нас обоих. Может быть, всё дело именно в этой проклятой лестнице? Ведь именно здесь Чимин впервые решился подойти к знаменитому Чон Чонгуку и предложить своё тело на один мимолётный вечер. Именно здесь и сейчас ему хочется зачем-то повторить такую сладкую на вкус ошибку. — Ты всё еще хочешь… — случайно царапает тупым ногтем полоску вздымающихся за дыханием сухожилий, от чего Чонгук не сводит с него глаз, оцепенев, — ты всё ещё хочешь меня? На него долго глядят, не моргая. Ладони, сжимающие плечи становятся тяжелее, но не для того, чтобы причинить боль, а, чтобы показать насколько безопасно в его окружении. Чимин пугается неожиданно совсем хриплого голоса и следующих слов: — Время и место, малыш. И Чимин больше не собирается бороться с плохими манерами и привычкой называть так же, как и его прошлый любовник. У Чонгука даже это избитое и неоригинальное «малыш» получается особенно интимно. Почти что восхитительно.

***

— Чимин-и, звони в полицию! — Тэхён держит дверь на балкон открытой, пытаясь докричаться до соседа, который от чего-то закрылся пять минут назад в своей спальне и периодически стучал полками комода. — Зачем? — он выходит в коридор, заправляя свитер в джинсы, недовольный тем, что еще одни хорошие штаны стали ему бессовестно велики, но ведь ему никогда не перестанет казаться, что он пока еще недостаточно высох. — Этот урод снова здесь, — приятель прыгает с дивана в кресло, прощупывая обивку шустрыми пальцами, но не находит мобильной трубки. Чимин с любопытством идет к балкону, удивляясь увиденному за окном только потому, что Чонгук приехал на десять минут раньше того времени, о котором они с ним договаривались. — Всё нормально, Тэ, — говорит, замечая круглые фары байка и знакомую бейсболку, скрывающую симпатичное лицо младшего от моросящего дождя, — он за мной. Мальчишка кусает щеку и жмурит подкрашенные веки, дождавшись ожидаемого «нетнетнетнет», протяжённостью почти в шестьдесят секунд, а за ним и топот тэхёновых босых ступней по ковру. — Ты прикалываешься?! Лучший друг преграждает путь, готовый, если понадобится, применить силу. — Мы ведь ничего плохого не делаем, — уговаривает его и себя заодно Чимин, снова пытаясь пройти узкий коридор, но Тэхён вырос таким же широкоплечим, как и его старший брат, а Чимин напротив — щуплым и несуразным. — Ты сказал, что это тебе не помогает. — Да, сказал, но я тогда перенервничал. Боялся, что люди узнают. Мне было страшно, что они могут обо мне подумать то же, что думают о Чонгуке.  — А теперь не боишься? — А теперь мне всё равно, — уверенно заявляет Чимин, топчась на одном месте, когда за окнами показательно рычит звериный мотор. — Я не собираюсь в него влюбляться, Тэ. Я не такой дурак. Обещаю. — Не был бы дураком, прекратил бы давно строить из себя оскорблённого мудака и позвонил Юнги. Чимин на удивление этому комментарию улыбается, нежно касаясь тэхёнового плеча. — Может, тебе давным-давно стоит позвонить ему самому? Пользуясь его замешательством, мальчишка сбегает из квартиры, успев схватить ключи с одной из полок и парочку чистых ботинок, собираясь надеть их уже по пути. Кто знает, что еще взбредет в голову его заботливому соседу и по совместительству лучшему другу? Чонгук терпеливо ждёт, раскуривая вторую по счёту сигарету, которая почему-то не затухает под мелким дождём. Его тимберленды избегают кляксы луж, когда юноша выпрямляется и идёт навстречу светловолосому мальчишке, что только что выбежал из подъезда. Он не даёт ему зайти за козырёк, придерживая за пояс и толкая обратно. — Подождём немного, — говорит, чуть отряхиваясь, как промокшая бродяжка, — иначе заболеем оба. — Боишься простудиться? — не верит Чимин, зачарованно наблюдая за тем, как искусно тот курит, выделывая ртом кольца дыма. И конечно же специально, чтобы лишний раз покрасоваться, но это и работает. У Чимина кружит голову от всего сразу: от сухого аромата табака, касающегося хвостиками его ресниц; от влажных дорожек воды, спадающих по чонгуковым вискам и капающим на открытые ключицы; от запаха кожи его куртки и оставленных там, вдалеке, кресел Харлея; от Чон Чонгука с его совершенной игрой на поражение. Чимин проиграл еще до того, как принял правила этой игры. — Боюсь, что простудишься ты, — наконец отвечает, ломая сигарету двумя пальцами и ловко забрасывая прямиком в мусорную корзину. Чимин поднимается на носочки и опускает его мокрое лицо на свои замерзшие губы. Целует прежде, чем понимает, что это значит и как чертовски неправильно то, что он вытворяет. Но Чонгук улыбается, толкаясь зубами ему навстречу, смешивая слюну и дыхание из легких в один большущий ком, и думать не хочется от слова «совсем». Пусть думается завтра. Пусть думается кому-нибудь другому. В поцелуе думать не нужно. В поцелуе нужно и хочется чувствовать, и вот это вот, пожалуй, в такие моменты главнее всего. Им нет никакого дела до подсвеченного фарами жемчужного Ягуара бордюра, в салоне которого скрипит светлой кожей руля молодой парень. На пассажирском кресле валяется мобильный телефон с прослушанной голосовой почтой от Ким Тэхёна, а совсем рядышком парочка билетов на балетное шоу в академический театр. Автомобиль заводит обратно двигатель, чтобы вырулить задним ходом на проезжую часть. Пока дождь лупит по вытянутому капоту, соскабливая с него слои грязи. Пока сладкая парочка обменивается жидкостями под козырьком обшарпанного подъезда, не замечая никого на свете. Пока это всё происходит и даже больше, ломаются чьи-то трепетно устраиваемые надежды, и вряд ли у кого-то хватит сил построить их заново. Чимин думает, что сразу, как прекратится непогода, Чонгук отвезёт его к себе домой для того, чтобы заняться тем, для чего собственно и было всё это придумано, но тот усаживает его на свой промокший байк и проезжает всего пару кварталов, где в ряд выстроены развлекательные точки Итэвона.  — Играешь в боулинг? Чимин не играет, но что мешает ему попробовать научиться? У Чонгука впечатляющая подача и недюжинная сила, отлично выглядывающая через очередную белую футболку с немного отличающимся от предыдущей узором. Он громко смеётся, когда мальчишка скользит неудобным ботинком по дорожке и роняет шар точно в самый краешек, ожидаемо не затрагивая ни одной кегли. У него остаётся еще попытка, и короткие пальцы пытаются втиснуться в прорези розового шара, когда над ним возникает стена из человека, улыбающегося ему милой, непохожей на все его прочие улыбкой. — Возьми этот, — он забирает розовую сферу и выдаёт на руки полегче, зелёного цвета, — тебе нужно контролировать его движение, — объясняет, разворачивая Чимина за плечи лицом к кеглям, ожидающим его в другом конце дорожки. — Положи кисти рук одна на другую. Ладонями вверх. Соедини локти и подними шар перед собой на вытянутых руках. Чувствуешь дрожь в мышцах? — мальчик качает головой, шумно сглатывая по той простой причине, что Чонгук стоит максимально близко, упираясь поясницей ему в бедро. — Если продержишься так хотя бы пять секунд, значит шар твой. Чимин ждёт, а по истечении указанного времени опускает руки по швам в ожидании какой-нибудь команды. — В нём примерно тринадцать фунтов, — рассказывает Чонгук дальше, запросто укладывая обе ладони на мальчиковую талию, — идеально тебе подходит. — Чонгук, — зовёт мальчишка, ненадолго прикрывая глаза, чтобы перевести дух.  — Мм-м? — тот уже практически трётся носом о затылок старшего, облизывая чувствительное местечко за ухом, нажимая пальцами на его бока куда сильнее. — Здесь люди. — Я знаю, — разочарованно тянет он, тем не менее не прекращая свои откровенные манипуляции. — Раздражает, правда? Представь, что бы я мог с тобой сделать, останься мы здесь только вдвоем. Чимин роняет из вспотевших ладоней сферу, а под ногами дрожит дорожка, поднимая вибрацию до самого мозга. Он даёт себе звонкий мысленный подзатыльник, отпрянув от младшего вперёд, чтобы развернуться к нему лицом и едва слышно попросить: — Поехали к тебе. Чонгук знакомо убирает с его розового личика прядь желтоватых, совсем недавно покрашенных волос, с некой гордостью проговаривая, забив на все посторонние шумы и взгляды: — Вот он, мой малыш. Дождь настигает их на полпути к жилому району, где Чонгук снимает двухкомнатную квартиру. Улицы в синей с чёрной палитре облизывают асфальтные дорожки и обклеенные объявлениями столбы. Из забегаловок слышатся песни начала 90-х годов, а это значит люди, несмотря на плохую погоду отмечают конец недели, и только попробуйте их в этом упрекнуть. Дом, у которого Чонгук паркует свой громогласный Харли-Дэвидсон ничем не отличается от прочих. Одиннадцать этажей и разбитая плитка у подъезда, а еще неумелое граффити на двери и письменная просьба от соседей доносить свой мусор до бака. Мальчишка, после небольшой практики, соскакивает с байка почти красиво, не растеряв по пути ни крупицы сильного желания подарить этой ночью себя Чон Чонгуку. Может, завтра тот будет уже с кем-нибудь другим. И тот, другой, также, как и Чимин сегодня будет учиться у него играть в боулинг. Но только в этот самый момент, под ледяной акварелью дождя, от которого так здорово освобождается место на теле, мальчик хочет взять момент за шкирку и вгрызться в него всеми зубами. И чтобы сок жадно тёк по подбородку, а послевкусие склеивало расстояние между пальцами. Прежде чем подняться на какой-то там этаж нужной им квартиры, Чимин смотрит по сторонам, а затем еще раз целует Чонгука в губы, соскальзывая своими мокрыми пальцами по его такому же мокрому лицу. На языке больше дождевой воды, чем чего-то другого, а зубы уже свело судорогой, но ведь это так чертовски романтично! И Чонгук такой большой и сильный, как должно быть. Всё, как взрослые тётки пишут в романах. Всё на своих местах. Сейчас и на еще парочку часов до тех пор, пока кто-то первым не кончит и не решит, что романтика больше не нужна. И поцелуи с дождём тоже. И они друг другу тем более. — Прости, — Чонгук вдруг отстраняется на достаточное расстояние, чтобы прикрыть нижнюю половину лица локтем и звонко в него чихнуть. Затем он снова смотрит на Чимина и происходит самая честная и трогательная ситуация из возможных — они искренне начинают смеяться. Не заботясь о том, что промокли насквозь до резинки белья, и о том, как выглядят в это самое мгновение, а смеются, потому что им просто хочется над этим посмеяться. И всего-то. — Если я заболею, — говорит Чонгук уже в лифте, становясь спиной к разъезжающимся в стороны дверям для того, чтобы встать напротив мальчишки, — ты обо мне позаботишься? Чимин знает, что это один из тех разговоров, которые ничего не значат, но они необходимы дабы скоротать время и скрасить молчание. Потому отвечает, не особо заморачиваясь: — Обязательно. Чонгука, кажется, такой ответ устраивает, и он удовлетворенно улыбается, подавшись вперёд, чтобы клюнуть любовника в верхушку лба, по которому до сих пор стекает полосками вода. Этот жест не имеет ничего общего с теми, которыми они обменивались раньше. Он не подходит людям, которые после вместе проведённой ночи удаляют номера друг друга из телефонов. Он им не подходит. И Чимин это понимает, так что обходит высокие плечи стороной, чтобы стать поближе к трясущимся дверкам лифта, почти что готовым выпустить их на затемнённую лестничную площадку. — Можно мне в душ? — спрашивает, с трудом стягивая с носков ботинки. Чонгук помогает ему, поддерживая за талию. И пусть в коридоре достаточно широко, чтобы им прекратить дышать друг дружке в лицо, но они продолжают толкаться животами и грудью, зачем-то стесняя без причины.  — Правая дверь в конце коридора, — рассказывает хозяин, вешая в бусинках влаги куртку на одну из свободных вешалок, — я принесу свежие полотенца. Чимин шагает в указанном направлении, скорее раздеваясь уже в ванной, чтобы не заставлять Чонгука ждать слишком долго. Его мышцы слабо ноют, перекатываясь под кожей от недолгой игры в боулинг, и горячий напор воды с точечным массажем поверх особенно напряжённых участков кажется невероятно притягательной идеей. Он ворочает ручки, подстраивая температуру душа под температуру собственного тела, когда слышит посторонние шаги и хлопок запертой изнутри двери. Чонгук сказал, что принесёт полотенца, так что Чимин старается не думать о том, что его обнажённого разделяет от младшего одна жалкая шторка в полоску. Он тянется к бортику за гелем, на этикетке которого указан успокаивающий экстракт бергамота, и не больно ударяется одной лопаткой о стену от того, что та самая шторка отъезжает в сторону. Чонгук стоит перед ним только в спортивном белье, а махровые зелёные полотенца успешно закинуты на стиральную машинку. Юноша не собирается присоединяться до того момента, пока Чимин ему не позволит. А тот как-то не задумываясь чуть заторможено кивает, двигаясь назад, чтобы оставить ему место. Вот только оно Чонгуку совсем не понадобится, ведь совсем скоро Чимин окажется прижат к запотевшей плитке позвоночником, усердно цепляясь ногами за чонгуковы бёдра, а его тёмные волосы вымазывая в пене от геля в вонючем аромате блядского бергамота. Им некогда думать о защите, о смазках и подготовке. Чонгук ловко растягивает пальцами-ножницами, выгрызая на открытой для голодного партнёра шее отпечатки сегодняшней ночи. Где-то почти незаметно, а где-то так уродливо-показательно, как будто с одной единственной целью — пометить территорию для всех посторонних глаз. Худенькие струйки воды обжигают плечи почти кипятком, но Чонгук зализывает каждый ожог шершавым языком, проговаривая без конца какой же Чимин ахуенный. И это проходили уже ранее. Вроде бы ничего нового, но мальчишка всё равно давится комплиментами до рвотных рефлексов, пока с плитки стряхивается кафель от диких толчков, а на чонгуковой спине образуются новые рваные раны. — Каждая секунда, что я потратил, бегая за тобой, — Чимин с большим затруднением понимает обрывистую речь Чонгука, больше концентрируясь на том, чтобы не скатиться вниз по стене, — она того стоила, малыш. И я готов потратить еще больше, если мы когда-нибудь повторим это снова. Мальчишка проводит через пальцы его слипнувшиеся мокрые волосы, открывая аккуратный лоб и огромную слабость в чёрных глазах, возникшую в них от той ласки, что блестит теперь на ресницах. Чонгук не смотрел этим же взглядом в тот раз на домашней вечеринке у Юнги, вот также трахая малознакомого Чимина в стену. Так что же изменилось в их нездоровых отношениях и в них самих? И что послужило катализатором? Чимин хочет, чтобы на все вопросы ответили за него, пока он разрешает себе побыть тем самым «малышом», к которому Чонгук как заведенный не прекращает добавлять волнующее «мой». И, наверное, у Чимина еще был шанс предотвратить надвигающуюся катастрофу там, у разбитого подъезда под грибным октябрьским дождём, но не теперь, когда Чонгук содрогается, кусая мальчишку за губы, а густая сперма ползёт вниз по внутренней стороне бедра, смешиваясь с капающей водой из душа и направляясь круговоротом в слив. Слепо целуя Чонгука до глупого невинно, как прыщавые школьники на переменке за курилкой, Чимин находит себя рыдающим не потому что больно и хорошо разъебало внутренний стержень под корень, а потому что отпустить Чонгука больше не кажется реальностью. Потому что брошенное как-то посреди лестницы в универе «я тебя хочу в своей постели» стало уродливо блестеть подделкой, просвечивая через кожу до поры до времени ненужное и всегда несвоевременное «я тебя хочу в своё сердце». У Чимина цыплячьи волосы уголками топорщатся в разные стороны, после попытки обсушить их одним полотенцем. V-образный вырез чуть растянутой, стиранной с момента покупки много-много раз чонгуковой футболки падает слишком низко, не подходя по размеру. Мальчишка ёрзает в ней почти как в куске простыни, ступая босыми ногами на балкон, где Чонгук снова курит. Только теперь уже другие сигареты и немного с другой целью. — Не боишься, что к сорока твои легкие раскрошатся у тебя внутри, как этот пепел? Чимин не привык учить кого-то, как им жить. У него на то и не было желания. Но именно сейчас хотелось упрекнуть такого идеального Чонгука хоть в чём-нибудь, чтобы прекратил всего на миг казаться таким исключительным. Вместо слов любовник только ведёт свободной рукой в воздухе, как бы прося Чимина подойти ближе. Его рот занят вытягиванием из куска бумаги никотина. Обнажённая грудь эффектно вздымается, красуясь под полумесяцем бархатными тенями, и это почти что искусство. Чимин становится сбоку, как раз под широкое предплечье, не имея ни малейшего понятия, что он до сих пор здесь делает. — Что ты пытался тогда доказать? — юноша опирается о перила, меняя их с Чимином положение, так чтобы мелкого хёна обнимать со спины и дать тому тоже поглядеть на затёртые туманом звёзды.  — Когда? — не понимает мальчишка, как-то слишком скоро замерзая, и от того проталкиваясь лопатками в Чонгука посильнее, глубже, тут же ощущая ответную реакцию его нижней части тела давлением на свою поясницу. — В тот день, когда воплотил в реальность одну из моих самых запредельных фантазий. До Чимина всё равно не доходит. Он глядит на младшего через плечо, строя брови, собирая между ними умилительные гармошки. — Да брось, — не верит Чонгук, отводя его плечи немножко вперёд, чтобы получше рассмотреть лицо, — не делай вид, что не в курсе о том, какое количество неудачников мечтает о твоей прелестной заднице. И как меня возненавидела их значительная часть после того, как ты позвал меня на свидание. Чимин шагает дальше, высвобождая себя из чужого кольца рук, спрашивая обо всём по порядку: — Свидание? Неудачники? Что? — Эй-эй, расслабься, — парень пытается снова подобрать его за спрятанный в громадной футболке пояс, но Чимин отходит совсем далеко, практически убираясь с балкона. — Ну что я сказал не так? Малыш? — Я не пытался позвать тебя на свидание, — бубнит мальчишка себе под нос, зачем-то оправдываясь теперь, когда это не имеет никакого значения. Чонгук после паузы соглашается, не оставляя бесполезных попыток вернуть себе обратно стойкий запах апельсинового масла и стирального порошка, которым так явно пропитался любовник. — Хорошо, не свидание. Будет называться, как ты захочешь. — Люди ходят на свидания, когда хотят отношений.  — Ты прав. — Я их не хотел. Оба делают вид, что не замечают, как Чимин использует прошедшее время в выброшенной фразе, продолжая перекидываться согласиями. — Ладно, — Чонгуку правда неважно, что было тогда, но почему-то безумно важно то, что Чимин продолжает от него отдаляться в эту секунду. — А хотел показать Джебому, что наконец-то стал двигаться дальше. Имя остаётся висеть над ними густой дымкой, перебивая вуали неплотного сигаретного дыма, что Чимин прекратил вдыхать с того момента, как тело соскучилось по не падающей температуре чонгукового тела. — Значит вот, что ты пытался доказать, — понимает младший, облизывая губы языком, а затем вдруг тыча им в щёку изнутри. Чимин даже и мысли не допускает, что такая явная привычка проявляется лишь в моменты разной степени раздражения. — И как? — спрашивает он, выбрасывая окурок на улицу, забывая потушить горящий хвостик. — Получилось? — Не знаю, — честно признаётся мальчишка, замерзая еще быстрее, — я так не думаю. Чонгук начинает хрипло смеяться, запрокидывая голову назад, и от этого смеха Чимину немножко противно, потому что он так никудышно сыгран, что хочется немедленно попросить перестать. — Я недостаточно сильно старался? — прекращает тот представление, чтобы задать очередной глупый вопрос. — Моих навыков не хватило? Чимин не сдерживается, нападая в ответ: — Почему ты злишься?! Это с самого начала был просто секс. У тебя таких историй, наверное, в неделю набирается на целые мемуары! — Вау, — Чонгук оценивающе играет бровями, сплевывая горькое после табака послевкусие за бортик. — Даже не знаю, должен ли я быть польщен или оскорблен? По-твоему, я трахаю в день, как минимум по восемь дырок? Это в одной из твоих разбитых книжонок написано: о том, какой я больной ублюдок? — Я не это… — Не это имел в виду? — перебивает, отталкиваясь от поручня так резко, что Чимин со своей стороны действительно больно ударяется попой о прикрытую дверцу. — Значит, это неправда, что ты выбрал меня, ткнув пальцем в небо и случайно попав на того, кто по сочинениям безмозглых куриц заебёт тебя до того, чтобы твой бывший подавился локтями, жалея, что хватило ума отпустить? Чимину нечего сказать, ведь, если подумать, Чонгук прав. Пусть в каком-то своем извращённом и слишком грубом понимании, но пересказ горчит лишь выбранными в контексте словами, а не заложенным в нём смыслом. Получается так, что Чимин Чонгука использовал. Только вот с самого начала он не сомневался в том, что обе стороны играют в эту игру, предварительно прочитав на задней стороне упаковки правила. Он и подумать не мог, что в конце окажется протагонистом, а не жертвой. И у маски злодея неожиданно самое прелестное лицо из всех, что можно было представить. — Скажи, я выполнил свою задачу?! — Чонгук нависает сверху, плюясь от злости и делая вид, что не жалеет этих ебучих карих глаз, что за мгновение становятся стеклянными. — Или тебе чего-то не хватило? Может, я был недостаточно груб? Может, ты хотел, чтобы тебя взяли сзади и ты неделю после не смог сидеть на своей узкой заднице?!  — Нет, Чонгук… — мальчишка прикусывает язык, когда запястье жжётся, взятое в тиски совсем недавно нежных пальцев, — мне больно. — Мне блять тоже! — бросает ему в лицо тот, размыкая ладонь, отбрасывая располосованную темно-розовыми подтёками кисть вниз. Отворачивается в сторону только для того, чтобы перестать видеть перед глазами сплошное красное и угомониться на секунду-другую. Дать себе шанс выдохнуть: — Пошёл вон. И ни в коем случае не смотреть на то, как Чимин взаправду уходит.

***

«Все эти люди говорили о тебе… как я мог им не поверить?» «Я должен был спросить тебя, а не слушать их. Но тогда мне было очень нужно, что всё было просто» «Это всё равно было ошибкой с самого начала» «Я больше не думаю о Джебоме» «Иногда мне кажется, что ты мне нравишься по-настоящему» «Этим утром я открыл глаза и мне показалось, что я тебя люблю»  — Чим, серьезно, тебе нужна передышка, — Хосок захлопывает чужой учебник, раскидывая вокруг тонкий слой пыли, — это всего лишь один дурацкий тест. Ты справишься с ним и без этой ненормальной зубрёжки с утра до ночи. Чимин с ним согласен. Вообще-то он запомнил всю необходимую информацию еще сутки назад, но только эта вот нудная зубрёжка и останавливала его от того, чтобы немедленно вскрыть черновики почты в телефоне и отправить все сохранённые в них сообщения одному конкретному контакту, который и знать о нем больше ничего не желает. Только Хосоку этого не расскажешь. Тот не поймет, ведь думает о Чонгуке то же, что думал все курсы университета. То же, что думают о нём все вокруг.  — Хён, ты помнишь, когда впервые пошли те слухи о Чонгуке? — стирает короткие ногти о твердую обложку книги, без особой на то причины нервничая. Хосок всерьез задумывается над этим, прикидывая в уме даты:  — Кажется они впервые появились после того случая с Сохи на первом курсе. А что? — Что… что если она всё выдумала? Учёба забыта на самом краешке стола, а Хосок не уверен, что именно этого и добивался, пытаясь отвлечь лучшего друга.  — Зачем ей было это делать? — спрашивает в ответ тот, совершенно не одобряя направление, в котором они движутся с этим разговором. Чимин моргает, неотрывно смотря в одну точку на задних стеллажах библиотеки, где виднеется корешок переведённой книги Достоевского «Преступление и наказание».  — А зачем люди делают то, что делают? — переводит на Хоби неспокойный взгляд человека, которому не удалось толком поспать три прошедших ночи. Человека, который испытывает кошмарное чувство вины. — Зачем они грабят, издеваются, насилуют и убивают?  — Чим, что ты пытаешься сказать?  — Я пытаюсь сказать, что всё это время мы могли незаслуженно упрекать его в том, чего он не совершал.  — Даже пусть так, — неохотно соглашается приятель, — тогда почему по-твоему он ничего никому не сказал? Было похоже на то, что он сам тащится от этой своей чёрной популярности половой тряпки для всех брошенок в кампусе. Чимин припоминает все связанные с Чонгуком пережитые моменты, замечая в подкорках своей памяти некоторые новые характерные черты. И понимание накрывает свежим грибным дождём, сильно перемешанным с запахом кожи и сигаретного дыма золотистых Marlboro Lights.  — Потому что в отличие от нас всех, ему плевать на их мнение.  — Тогда он сам виноват, — делает неверный вывод Хосок, хотя у самого где-то подальше, поглубже начинают ковыряться зубастые паразиты, выгрызающие напускную броню.  — В чём? В том, что люди — стадо, подхватывающее чужое вранье и передающее следующему в очереди?  — Это не наша с тобой забота. — Я его обидел, — признает наконец-то вслух мальчишка, переводя дыхание, — так что это моя забота. Он поднимается на ноги, подхватывая полупустой портфель за растянутые, великие ему по размеру лямки. Понятия не имеет, откуда начинать поиски, но начать необходимо. Еще одной бессонной ночи он просто не переживет. Слышно, как Хосок зовёт его еще примерно в пятнадцати метрах от выхода, а затем уши закладывает объявление по радио о каком-то важном, научном симпозиуме для учащихся. Чимин выбегает на улицу, возвращаясь под крышу крыла здания, потому что, конечно же, снова идёт дождь. В октябре разве бывает иначе?  — Подвезти? Мальчишка сильно удивляется, увидев перед собой Мин Юнги, неловко переступающего с одной ноги на другую в одном шаге от него самого. У него почему-то как-то по-новому блестят выразительные глаза, а еще волосы теперь аквамариновые, а не бирюзовые, и это выглядит, как какой-то август — спело, сочно и весело. Непохоже на того Юнги, с которым Чимина познакомили неделями ранее.  — Что ты здесь делаешь? — ожидаемо интересуется младший, потому что Юнги давным-давно не учится в университете. Ни в этом, ни в каком-нибудь другом. А хён поднимает одну руку, с кучей макулатуры, больно напоминающей конспекты с корявым почерком непутёвого чиминового соседа.  — Тэхён тебя эксплуатирует? — по-доброму смеётся мальчик, всё понимая без лишних слов. Юнги мимолётно улыбается в ответ и пожимает острыми плечами:  — Не то чтобы я был против.  — Где он?  — У него какой-то там симпозиум по одноклеточным тварям, не знаю, я с трудом понял, о чём он так быстро говорил прямо перед тем, как бросить меня вот с этим, — снова указывает на бумажки, возвращаясь к первоначальной теме, — так ты домой? Тебя подвезти? Чимин не собирался домой еще три минуты назад, но они с Юнги давно не говорили, а если задуматься, то толком вообще ни разу. И, кажется, у них найдётся все-таки парочка общих тем.  — Так вы с Чон Чонгуком теперь вместе? Старший заводит Ягуар, что мурлычет на зависть каждому проезжающему мимо студенту. Мелкий Чимин тонет в кресле и аромате хвойного леса, что прям таки вгрызается в кожу ярким букетом. От дождя теперь остались лишь лужи, а в лужах купается радуга. Такая, что этот момент становится в разы драгоценное.  — Я видел вас однажды у твоего подъезда, — объясняет, замечая удивление на чиминовом лице, — вы целовались, так что можешь даже не пытаться накормить меня чушью про возникшую ни с того ни с сего дружбу. Мальчишка кашляет в сторону закрытого наглухо окна, наблюдая, как радуга размазывается по небу, будто маленькой детской ладошкой. Октябрь обманчиво представляется поздним июлем, но только забывает, что это ни к чему, ведь люди уже пережили в этом году лето. Они пусть сами не признают, но им хочется хруста ломающихся листьев под ногами и кругленькой, спелой хурмы, чей сезон уже вяжет на языке сладким соком. А впереди еще так много обворожительных, золотисто-розовых закатов. — Я и не собирался, — говорит Чимин, подумав, — но мы и не вместе.  — Но тебе он нравится. Юнги не спрашивает. Он утверждает, даже не рассматривая такую возможность вдруг оказаться неправым. И правильно, потому что Чимин молчит, ведь тот попал в яблочко.  — Считаешь меня глупым? — спрашивает младший, перебирая на своей руке десять пальцев, что сам по привычке спрятал в рукава.  — С чего бы?  — Ты ведь, как и все, слышал, что о нём говорят.  — Да, но при чём тут твои к нему чувства? Я имею в виду… мы ведь влюбляемся в людей, а не в их репутацию, верно? Чимин впервые за всю поездку смотрит на Юнги, приглядываясь к тем мелочам, на которые раньше не хватало времени обратить внимание. Этот тихий хён не обладает какой-то там роковой красотой, преувеличенной силой или сверхумом, но вот он сидит совсем рядышком, протяни руку и ощутишь жар его белой, как пломбир, кожи, и с ним хочется находится здесь и сейчас. И ведь пока что они друг другу почти незнакомцы, но у Чимина нет сомнений в том, что когда-нибудь это будет крепкая, необходимая обоим дружба, основанная в первую очередь на абсолютном доверии. Почему бы не начать пробовать доверять уже в эту минуту?  — Верно, — подтверждает мальчишка, находя для себя вескую причину сохранить еще ненадолго на губах улыбку.  — И в чём тогда настоящая проблема? Они выезжают на знакомую Чимину улочку, заржавевшую в оранжевом свете посаженного вблизи парка. Легкие разжимаются от ядреного запаха мокрого асфальта, когда понимаешь, что жить очень хочется.  — Её нет, — признаёт тот, заранее подготавливая ключи от квартиры, — а те, что я уже натворил, обязательно исправлю. Спасибо, хён. Юнги не ожидает того, что этот нежный и живой до нытливой боли в сердце мальчик подастся вперёд и с прикрытыми глазами обнимет за плечи. Но такой уж он есть. И Юнги окончательно понимает, что у него с самого начала не было с ним никаких шансов. Чонгук сумел заполучить его сердце этой осенью с первыми падающими листьями, и эта надежная связь не смывается с кожи никакими дождями.

***

У Чимина нет надежд случайно наткнуться на Чонгука на домашней вечеринке у одного малознакомого четверокурсника, имя которого раньше, как и многих других, мелькало рядышком с именем самого юноши. Но Чимин точно не ожидает встретить там своего бывшего, который заявляется без привычного круга друзей и нарушает мальчиковое спокойствие сразу же, как его светлая тень появляется перед глазами.  — Слышал про тебя и небезызвестного Чон Чонгука, — начинает Джебом сразу с самого сочного куска, стреляя голодным взглядом в мальчишку, которого это больше не задевает. — Не думал, что ты пойдешь на такие крайние меры для того, чтобы самоутвердиться.  — Самоутвердиться? У Чимина больше не дрожат пальцы от волнения при взгляде на это лживое лицо, что когда-то хотелось зацеловывать ночи напролёт. У Чимина больше не ёкает в животе. Больше не ползут по хребту мурашки. И все бабочки-капустницы тоже сдохли.  — Разве это не ты без остановки самоутверждался, пока мы еще были вместе? — Чимин не кричит и даже не собирается повышать голос. В кои-то веки он его полностью контролирует в диалоге с этим человеком. — Пока спал со всеми, кто давал тебе шанс. — Эй…  — Насколько твоё эго становилось больше, когда ты приходил с тренировки ко мне, даже не потрудившись принять душ после того, как трахал того смазливого мальчишку из команды прямо в зале? Наверное, оно так раздувалось и выпадало из штанов, что именно поэтому ты не мог остановиться. Даже когда я простил тебя в первый раз.  — Ты был жалок, — отрезает парень, думая, что это надломит панцирь, поведёт за трещиной скол, но у Чимина он теперь толще стали.  — Да, — тут же соглашается, — был. Как и ты. Но значительная разница между нами в том, что я это состояние перерос, а ты всё еще нет. Джебом в значительной степени пьян. Это заметно по бегающим зрачкам и разбросанному пятнами по всей физиономии румянцу. Чимин надеется, что завтра он всё же вспомнит этот разговор, потому что сам не собирается с ним никогда больше разговаривать. И не потому что страшно, а потому что он того не стоит. — Думаешь, что о тебе немного заговорили и ты стал каким-то недосягаемым? И где вообще та самая порнозвезда, от члена которой ты стал таким важным? Бьюсь об заклад сейчас трахает какую-нибудь шлюху в одном из туалетов.  — Спешу тебя огорчить, — бывшие влюблённые разворачивают головы в одном направлении, врезаясь в ничуть не смутившегося Чон Чонгука, что стоит сложа руки перед грудью, еще более красивый, чем Чимин может его вспомнить с их последней встречи. Он отталкивается от стены, сменяя позу и тут же подтягивая освободившимися пальцами подвёрнутые рукава чёрной рубашки повыше, всё это время подходя к говорившим ближе.  — Но, если вежливо попросишь, я подкину тебе пару телефонных номеров, — небрежно поправляет вывернутый наизнанку капюшон толстовки Джебома, прихлопывая его по спине с такой силой, что тот распахивает широко глаза, наклоняясь вперёд от давления. — У тебя, очевидно, проблемы с тем, чтобы собрать их самостоятельно, раз ты достаёшь своих бывших.  — Вот именно, что моих, — парень выпрямляется, но Чонгука ему ростом не достать, и выглядит по итогу он еще смешнее, чем секунду назад. — Иди, куда шёл. — Что же делать? — Чонгук уже открыто издевается, развлекая себя и отчасти восторженного Чимина, — ведь я шёл именно сюда. А ты сам не хочешь свалить? — прежде, чем Джебом успевает выдать еще один колкий ответ, юноша наклоняется ниже, сжимая пальцы на его вороте до побелевших костяшек, шепча что-то в самое ухо, чего Чимин, к огромному сожалению, не может расслышать. Что бы это ни было, но заставляет Джебома сойти с нагретого места, сплюнув ядовито перед своим уходом парочку ругательств. Чимин не собирается провожать его скоро удаляющуюся спину взглядом. Ему куда важнее увидеть перед собой реального Чонгука и сказать те слова, что так и не поместились в сообщении на его телефоне.  — Если собираешься извиняться, не надо, — останавливает Чонгук до того, как мальчишка выдаёт из себя какие-либо звуки.  — Но…  — Потому что обычно люди извиняются, когда хотят поставить точку, — отвечает тот, — а я сам еще не готов её поставить. Чимин не понимает, но делает, как просят. В любом случае он не с одними извинениями готовился к этой встрече.  — Тогда… — протягивает вперёд ладонь, сжав пальцы вместе, как будто бы её вот-вот снесёт ветром. — Здравствуй. Меня зовут Пак Чимин. 23 года. Учусь на пятом курсе Сеульского университета. Мне нравятся твои татуировки, а еще ты чудесно пахнешь. Чонгук долго смотрит на него, пытаясь объяснить себе, шутит он или всерьез. Но руку все равно пожимает, потому что… а как не пожать? И если это очередная игра, то он в неё сыграет, ведь она даёт ему возможность говорить с этим деликатным мальчишкой чуть дольше.  — Здравствуй, — между такими разными ладонями горит кожа и кривые крестики с палочками, диктующие обоим их судьбы, которые прямо сейчас сошлись в одном перекрёстке. — Чон Чонгук. 21 год. И ты не захочешь со мной общаться.  — Нет?  — Про меня ходит много разных слухов. Рукопожатие становится тем необходимым связующим звеном, что наполняет их изнутри смелостью идти до самого конца и надеяться, что упорство в конце всего будет вознаграждено. Чимин облизывает губы, ведь те от волнения больше не хотят размыкаться. Спрашивает последнее:  — Почему? И слышит самый правильный ответ из возможных:  — Знаешь, люди любят болтать.  — Да. Они любят.  — И тебя это не волнует? Мальчишка делает тот самый шаг навстречу, который должен был сделать гораздо раньше. Переплетает их пальцы, возвращая себе ощущение покоя и порядка, которого так долго не доставало за костями и кожей. Дышит ртом, доставая теплым воздухом из легких Чонгуку до родинки на подбородке. Улыбается, и своим следующим ответом открывает для них обоих совершенно новую главу, с которой они начнут эти волнующие, пока еще незнакомые им обоим отношения:  — Больше нет.

you kiss on side walks, you fight, and you talk one night he wakes strange look on his face and you knew what it was, he is in love **