Улыбка

      Ты часто спрашиваешь, почему я не улыбаюсь. Я зря пытаюсь оправдаться, говоря, что лицо у меня такое, будто из дерева выпиленное, с острыми срубами и сеткой царапин-жилок, с грубой, словно кора, кожей. Оно плачущее, оно не может улыбаться.       Оно не твоё. Твоё слеплено из глины, оно тёплое, гладкое и прекрасно пластично. Мне иногда страшно узнавать, какие ещё эмоции твоё лицо может изобразить, как высоко взметнуться могут твои брови, как изогнуться могут твои губы и какое выражение плещется в твоих глазах.       Ты не понимаешь. Говоришь, что я просто боюсь, не привыкла и не доверяю. Пускай. Говори, что думаешь, но не проси меня произнести хоть слово.       Наши отношения… Странно все это для меня, да, конечно, странно, и совсем не перехватывает дыхание от страха, и совсем паника не сковывает все тело, и не чувствую я себя героиней ужастика. Я виновата, что ты в меня влюбился бесповоротно, с безупречной улыбкой роняешь ты эти слова, как семена, что обязательно произрастут в страхи, сомнения и комплексы. Я знаю, я не настолько глупая, да и книжки по психологии читывала давно, будто в прошлой жизни, до тебя. Но могу лишь беспомощно, с ужасом в сердце ощущать, как ломаются кости, как твои слова начинают действовать. Может, это и в самом деле я виновата?       Иногда, когда у тебя выдаётся свободное время, мы греемся друг о друга на старом диванчике. Я обычно почти успеваю расслабиться, но ты обращаешь внимание на моё лицо снова. Тянешь холодные руки к моим щекам и растягиваешь уголки губ в широкой улыбке. Мне больно, и улыбка, сотворённая тобой, выходит вымученной и грустной. Я замираю и зажмуриваюсь: тебе это не нравится? Но нет, ты усмехаешься и отпускаешь меня. Щеки побаливают. Кажется, это и я чувствовала, когда улыбалась подолгу. Давным-давно.       Ты обнимаешь меня за шею, а я со страхом, схожим с тем, что чувствует игрок в русскую рулетку, жду, когда захрустит мой позвоночник в твоих тисках и пойдёт обратный отсчёт моей жизни. Ты говоришь, что этими объятиями ты показываешь, как сильно меня любишь.       Ты шутишь, что стал идеальным парнем для меня. Ты даёшь мне одеяла, чтобы я не сидела на холодном полу, ты с моими волосами возишься (чаще практичности ради собирая их детскими разноцветными заколками), спрашиваешь перед походом в магазин, нужны ли мои любимые печенья. Ты вводишь мне под кожу лекарства, чтобы лучше спалось, не отпускаешь от себя ни на секунду и терпеливо ждёшь моей улыбки. Ты корпишь над нашими отношениями, не хочешь, чтобы им наступил конец, ты… любишь меня?..       И я уже почти не боюсь, когда ты осматриваешься и, найдя в углу банку с краской, щёлкаешь звучно пальцами.       Зачем? — не успеваю подумать, а ты уже сжимаешь моё лицо в тисках. Твои прикосновения настолько неласковые, что мне иногда кажется, будто прикасаться ко мне противно. Ты же ничего на этот счёт не говоришь, болтаешь попусту только. Но я не могу жаловаться.       Я давно перестала себя жалеть, потому что, жалея, сравнивают, а я… А я уже давно мыслю себя отдельно от всего мира. Удивляюсь, какой толстокожей я стала, хотя раньше мы с мамой на Рождество занимались благотворительностью, а новости по телевизору я смотрела с замиранием сердца от сострадания. Куда все это делось? Почему я уподобилась тебе, почему не случилось наоборот?       Может, тогда бы я не сидела сейчас, сдерживая крики и зря стараясь прикрыть рот. Ты выводишь на моем лице улыбку. Краской ведешь по губам, рисуя безумную, от уха до уха гримасу. Но и она не делает из грустного клоуна весёлого.       И сижу я снова в одиночестве. Ты, разочарованный мной, уходишь, громко хлопнув дверью, а я даже не трясусь и не плачу. Лишь подмечаю детали. Краска засохла, липкой коркой сковав губы. На зубах маленькие белые песчинки противно скрипят. Краска на моих губах та же, какой здесь красили стены. Только на стенах она уже поблёкшая, серая. Моя искусственная улыбка тоже посереет. Первое время ты будешь представлять её белозубой и яркой, такой, какой ты хотел бы видеть и меня, но потом придётся либо рисунок обновить, либо признать свой провал. Но ты же хорош во всём, как ты мог провалиться хоть в чём-то из-за какой-то девчонки, из-за меня?       И мысль о том, что я ставлю тебе палки в колеса, что я мешаю, что я могу сломать что-то в превосходном ходе твоей жизни, делает меня счастливой, но без улыбок, мрачно счастливой.       Кого ты из меня сотворил?..

***

      Наконец я делаю это сама, улыбаюсь несмело, а ты подбадриваешь: давай же, прямо по контуру, по шаблону, я же нарисовал. Моя улыбка искренна. Не обращай внимания на то, что она — боль, что с неё, как старая краска, облетают воспоминания. Пускай осыпаются, я напишу себе новую судьбу с чистого листа. И первым символом здесь будет эта улыбка.       Ты же мне поможешь?       В следующую секунду чувствую удушающие объятия. Ты притягиваешь меня к себе резко, и звенит, впиваясь в раздразненную щиколотку, железный браслет. Я морщусь, но не смею и на миллиметр опустить уголки губ, гротескные, резкие, острые.       — Наконец-то, — и счастье искреннее пробивается в твой голос. — А я уж испугался, что ты меня не любишь.