Так закончилось лето

Люди в форме. С оружием. Вот они ходят по моей квартире, изучая каждый угол, выдергивая с корнем выдвижные полки шкафов и тумб, заглядывая под кровать, диван и прочую мебель, пошлёпывая по стене блекло-желтых обоев ладонями в поисках тайников, снимая картины провинциальных художников и уничтожая весь тот привычный и любимый мною облик моего скромного жилища. Звенят наручники на ремнях, грязная обувь оставляет следы на ламинате, похожие на огромные плевки больных раком людей. Наконец из-под одной из фуражек раздался зычный голос, от которого затрепетали густые усы говорящего: — Что это? В руках у усатого был конверт. Заклеенный. Без марки. — Это письмо. — Кому? — Близкому человеку. Толстые пальцы, поросшие противными волосками, вскрывают конверт. На часах пол-третьего. За окном вид на холмы, облачное плачущее небо. Я не вижу своих рук. Тик-так. Бумага шуршит. Они достали само письмо. Усы читают вслух: — «Привет. Я скучаю. Мы, наверное, уже не встретимся с тобою за чашечкой чая в блинной. Я всё ещё люблю тебя, но ты можешь забыть об этом — что это вообще, в конечном итоге, значит? Поменьше ешь всякой фастфудной дряни, я знаю, каково искушение, но тебе нужно следить за своим здоровьем. Впрочем, наверное, ты и без меня это знаешь. Надеюсь, тебя там никто не обижает. Надеюсь, у тебя там появились настоящие друзья, по сравнению с которыми я вообще ничего не стою. Я надеюсь, ты не страдаешь там от одиночества, как я здесь. Я верю. Ты можешь не отвечать, да ты и не ответишь, я же знаю. Но я всё равно буду любить тебя. Всегда.» Очень близкие вы, как я погляжу. Усы смеются. — Не ваше дело. — Не моё, это точно. В синем лифте стоял мужчина средних лет и думал. Цифры на табло медленно сменяли друг друга, что-то скрипело сверху. Тяжелые пакеты налипли на ладонях. Он смотрит на двери, которые вот-вот должны разъехаться, как члены гостевой семьи. Лифт грязный и заплёванный. Руки болят, мысли невесёлые. «Сколько не беги из этого города, а он всегда догонит. Найдёт,» — думает он. Лестничная площадка. Тусклый свет из окна на этаже, шёпот ног, касающихся бетона. Мимо с шумом проходят люди в фуражках, держа в руках такие же массивные мешки. Это не к добру. Фуражки скрылись в лифте. Мужчина медленно подходит к двери и стучится. Я поворачиваю замок. — Привет. Это не от тебя полицейские вышли? — спрашивает он меня, — отвечаю я. Пакеты встали у шкафа. Мы сели в кресла. У него были усталые карие глаза и он не любил свою внешность. Волосы на его голове сгрудились от засохшего пота. Костюм, галстук — всё в складках. Мы смотрим друг на друга. — Что теперь? — спрашивает он. — Не знаю. Часы заговорили отчётливее. Солнце из-за окна режет глаза, подобно мяснику на бойне. — Письмо. Они забрали письмо. — Ох. — Это, конечно, неважно, но… — Да, да, я понимаю. — Совсем не важно. Я смотрю на пакеты в коридоре. — Пельмени будешь? — спрашивает он. — Можно. Не сейчас. — Конечно. — Я устал. Я устал. Я устал. — Понимаю. Ты не виноват. Я действительно ни в чём не виноват. Они лишь хотят выбить меня из колеи, лишить сил. Я им мешаю, меня нужно устранить. — Ты лучше. — Нет, — отвечаю я. — Ты не такой, как они, ты мог бы… — Нет! — Просто опустишь руки? — Знаешь, я пойду поставлю воду на пельмени. Он удивлён. Я иду на кухню и он провожает меня взглядом. Вода журчит и ударяется о дно раковины. Я плачу. «Почему? Чем я это заслужил? Я ведь не злодей…» Я слышу его шаги и оттираю слёзы. Кастрюля в шкафчике. — Эй. — Да? — Не сдавайся. Он сидит за столом и смотрит мне в спину. Я его не вижу, но чувствую взгляд. Лучше бы он ушёл. Это не его проблемы, а мои. — Я стараюсь. — Это тяжело, но ты всегда можешь… — Я стараюсь! — Я всегда буду рядом. Я оборачиваюсь с кастрюлей в руках. — Все так говорят. Он смотрит на меня удивлённо. — Я не все. — Извини, я не это имел… Я ставлю кастрюлю на плиту. Включаю газ. Сажусь напротив него за столом. Сзади меня окно. Надо попросить его уйти. — Останься, — говорю я. — Хорошо. Улица дышала холодом. Где-то сверкала серьга, где-то сумка известной марки. Красный галстук горделиво прошёл мимо старого дерева. Открытый рот пекарни истекал слюной. Повсюду носились электромобили, напевая какие-то песни. Жёлтые листья метались в агонии по грязному асфальту. Рюкзаки и наушники, капюшоны и надетые утром солнечные очки, бургеры в салфетках, нейрофоны, вывески и неоновые огни, так слабо заметные в это время суток и непонятно зачем вообще горящие, мусорные баки и экотрамваи, туфли и модные причёски смешивались в один бесконечный болтливый караван, разнося рекламу и сплетни. Конец времён нёсся на этот город. — Что бы ты делал, если бы тебе осталось жить чуть больше недели? — спросил я. Он молчит некоторое время, после чего отвечает: — Ничего, наверное. Ничего. Может быть, признался бы в чувствах. Не более. — Они говорят, что это опасно. — Ты и правда в это веришь? — Я знаю. Мы все знаем. Но нам не дают сказать. — Я доверяю тебе. Но мне не кажется, что это что-либо изменит. — Люди должны знать. — Я понимаю. — Те, кто говорил, перестали говорить. — Да. — Теперь понятно. — Да. Часы продолжают считать. Разговоры не ладятся. Наконец, он всё-таки ушёл, взяв с меня обещание никуда не выходить, чтобы не создавать ему проблем. Его приставили ко мне, чтобы следить за моим передвижением и общением. Он поселился в соседней квартире. Мы успели с ним подружиться — он тайно понимал меня и поддерживал, но ничего не мог сделать. Вечер. Я стою на балконе и гляжу на мелькающие внизу головы. Руки идущих радостно вздрагивают на каждый шаг. Рыжие, тёмные, бледные и лысые головы говорят друг с другом обо всяких маловажных и суетных вещах. Мне хочется спуститься к ним, прервать их пошлые беседы и рассказать о действительно важном. Но мне нельзя. Я не могу. Я курю, держа в левой руке жестяную банку с газировкой. Она холодная, покрытая испариной и очень красивая. Красная, с крупной надписью. Такая простая, но выверенная до мелочей конструкция. Сигарета выдыхает ручеёк дыма, сливающегося с толстым воздухом. Скоро пойдёт дождь. Возможно ночью. Я бросаю банку вниз. Она пролетает три этажа и издаёт последний предсмертный жестяной всхлип. Делаю пару дымящихся вздохов, после чего окурок летит составить банке компанию. Я возвращаюсь в комнату. Часы всё ещё что-то говорят, прищёлкивая. Дни сочтены. Жёсткая кровать. «Что же мне делать?». Чёрная стена смотрит на меня своими бесчувственными глазами. Часы на стене продолжают клацанье. «Даже письмо. Они забрали даже письмо.» Я ворочаюсь в постели. С боку на бок, с боку на бок. Письмо… Как бы я хотел забыть, кому я его писал. Но… Голубые глаза, роскошные, густые волосы, тонкие губы, гладкая кожа… Я понимаю, что всё ещё глубоко влюблён. «Где же она сейчас?» — думаю я с тоской. Рука дрогнула. Несколько движений пальцев, шуршащий звук, звон ременной пряжки, и вот уже чёткий контур на фоне окна. Мне грустно. Кулак. Неторопливые движения, нехорошие мысли. Мне так не хватает простой человеческой любви. Мне нужно расслабиться — слишком многое свалилось. Всё быстрее движения, всё прерывистее дыхание… Изящная игра света и тени в кошки-мышки. Лучше не становится. Одиночество напоминает о себе каждым неловким движением моей руки, каждым слабым бликом на ритмично звенящей пряжке ремня. Немного быстрее, но всё так же плохо. Я одинок, я узник. Томный вздох. И ничего не изменилось. Следующее утро я начал с составления списка покупок. За окном было так же облачно, как вчера. Похоже, моросил мелкий дождь. Письменный стол всё ещё находился в жутком беспорядке после вчерашнего обыска. Потом щёлкнул замок. Дверь медленно и со скрипом открылась. — Доброе утро! Я не ответил. Вошедший негромко снимает обувь и подходит ко мне. — Список покупок? — Именно. Он наклоняется над столом, глядя на написанное мною. — Царь сказал, что всё, что говорят о конце света — это выдумки иностранных агентов, которые хотят устроить в стране хаос. — Неужели? — спрашиваю я, пытаясь скрыть горечь в голосе. — Ты держись. По крайней мере, тебе сейчас ничего не угрожает. — Угу. Список закончен. Я молча отдаю его в руки своему гостю, после чего он уходит, пообещав скоро вернуться. Сегодня я добавил в список газеты. Полицейские вынесли из моего дома все гаджеты и средства связи, поэтому я оказался в полном информационном вакууме. Теперь газеты — мой единственный способ узнать о происходящем в стране. «Наверное, надо бежать.» Эта мысль пугала и притягивала. Домашний арест утомлял меня, почти полное отсутствие общения — тем более. «Бежать». Это было бы нереально. Не стоит даже и думать об этом. Но опыт сотен прочитанных мною книг говорит о том, что если у героя появляются в голове подобные мысли, то рано или поздно он воплотит их в реальность. Хорошо, что я не герой книги, и в моих силах избежать этого жуткого клише. Хотя, возможно, я просто ищу оправдание своей трусости. Лучше просто ждать, как подобает взрослому мудрому человеку. Ждать. Но чего мне тут ждать? Смерти? Неминуемой, как мне уже известно, смерти в один из ближайших дней? Не самая радужная перспектива. Замок снова щёлкнул. В квартиру заходит человек с пакетами. — Всё взял? — спрашиваю я. — Да. Только газеты «Красное знамя» не было. — Странно. Они вроде всегда бывают по средам. — Не было. Он садится на кресло в углу комнаты, не снимая пальто. Его лицо выражает усталость. — Получается, мне предстоит умереть под домашним арестом? — спрашиваю я, — встретить конец света тут? — Может, это всё-таки ошибка? — Мы сто раз это обсуждали! — Понял, понял, не ори. Повисла неловкая пауза. Я бросаю взгляд на пакеты, окно, клацающие на стене часы. Я двигаю к себе пачку сигарет, лежащую на столе и беру одну штуку. Он сидит на кресле безо всякого движения, подобно мертвецу, и наблюдает, как я хожу по комнате в поисках зажигалки. Найдя её, я выхожу на балкон и закуриваю. — Послушай, — вдруг говорит он, — может, всё не так плохо? — В смысле? Пепел падает на мою босую ногу и больно обжигает палец, но я терплю, чтобы не делать резких движений — разговор этот слишком важен, чтобы отвлекать внимание на всякие глупости. — В том смысле… Может, людям вовсе и не надо… — Надо! — Нет, нет, задумайся на секунду! Может, им будет спокойнее жить в неведении? — Нет. Не будет. — Почему? — Я уверен, что многие люди хотели бы провести свои последние дни со своей семьёй, например. Или осуществить мечту перед смертью. С парашюта прыгнуть, записать рок-альбом. Люди должны знать. — К тебе завтра придут. Я вздрагиваю. Недокуренная сигарета выпадает из моих пальцев и падает вниз с балкона. — Что? — Придёт куратор. Из Думы. Поговорить об «угрозе». Он убедительно излагает. — Плевать я хотел на убедительность, когда они… — Не наговори лишнего. — Я… — Заткнись ты на секунду! — с несвойственной ему жёсткостью говорит он. Я разворачиваюсь и смотрю с балкона прямо на него, — это не какой-то лоботряс с Городского Вече. Он из Думы! Серьёзный человек! Одно неправильное слово — и у тебя есть реальный шанс умереть несколько раньше конца света! — Я не… — Мне пора. Он резко встаёт с кресла и напраляется к выходу. Я всё ещё стою на балконе, опешив. Дверь захлопывается, прощально щёлкает замок. Я вижу своё отражение в окне между комнатой и балконом. Интересно, почему у меня совершенно женские пропорции тела? «Завтра ко мне придёт куратор. Из Думы…» Мысли путаются в клубок. Я смотрю на кресло, где ещё недавно сидел мой визитёр. Обивка слегка влажная — очевидно, мой гость немного промок, пока ходил в магазин. «Ко мне придёт куратор!» Нужно срочно отвлечься. Я торопливо захожу в комнату и вытаскиваю из пакета одну из лежащих в нём газет. «Слово Патриарха». На первой странице красуется фото Патриарха Святослава и огромный заголовок: «Как вы смеете клеветать на Никитина?». Это мне не интересно. Я ищу что-нибудь, связанное с моей проблемой. «А в Европе всё хуже: вся правда об Объединённом Европейском Халифате», «О важности утренней молитвы», «Владимир Путин: „Конца света не будет!“». Так, стоп! Вот это то, что мне нужно. Я принимаюсь читать: «Царь Российский Владимир Путин прокомментировал недавние заявления некоторых учёных о приближении к земле крупнейшего в истории метеорита. „Все эти псевдоучёные — агенты западных спецслужб. Они были засланы в нашу страну, чтобы посеять здесь хаос и разруху, “ — объяснил он, — „Никакого конца света не будет, не бойтесь! Ни один настоящий наш учёный до сих пор не заявил о какой-либо угрозе из космоса. А наша страна, как вы знаете, находится на первом месте по исследованию космоса в мире. Нет поводов для беспокойства — продолжайте спокойно трудиться и молиться.“ Также Владимир Путин заметил, что подобные кампании по подрыву порядка в стране проводятся иностранными агентами с завидной регулярностью, поэтому России следует ещё сильнее усложнить порядок пересечения границы иностранными гражданами. Данные поправки в закон, вероятно, будут внесены в ближайшее время: они уже были поданы Царю Боярской Думой, и ожидают утверждения. Напомним, что история с метеоритом взяла своё начало после громких заявлений нескольких молодых российских учёных о приближении к Земле крупнейшего в истории метеорита. По их словам, он грозит неминуемой гибелью всему человечеству. Люди по всей стране стали обращать внимание на новую крупную „звезду“ на небе, которую многие приняли за тот самый метеорит. Авторитетные астрономы позже объяснили, что эта „звезда“ на небе — на самом деле вспышка от взрыва недавно столкнувшегося с космическим мусором американского спутника „Dollar“.» «Ни один настоящий учёный»… Кажется, мне предстоит стать первым. Я верю в то, что моё заявление Царь посчитает заслуживающим доверия. Не хочу умереть в заточении. Ведь я уже привык к своему кабинету, своей работе и размеренной жизни довольно уважаемого учёного. И завтра нужно попытаться объяснить всё это куратору. На стене продолжают тикать часы. Чтобы немного отстраниться от мыслей о неизбежному завтрашнем визите, я достаю из пакета журнал «Жизнь и культура». Интервью с художником HLA-12001, хроника отношений поп-дивы Св. Фёклы и танцора Даниила Лукрецкого, реклама концерта группы «НейроПисание» с презентацией их последнего альбома «Книга Левит». У этих ребят очень яркая и запоминающаяся реклама. Обещают незабываемую программу из свежих песен и легендарных хитов. Жаль, я никогда толком и не ходил на концерты. А теперь, видимо, уже и не судьба. Я плохо помню, чем я занимался до следующего утра. Меня разбудил стук в дверь. Я встаю с кровати, забрасывая в рот жвачку со стола. — Проклятье, — тихо говорю я, двигаясь в коридор. Замок щёлкает. — Привет, — звучит безэмоциональный баритон. За дверью стоит высокий мужчина с густой бородой. — Проходите, — говорю я. — «Ты», — поправляет меня гость. — Извини, у меня просто изъяли мой нейрофон. — Угу. Меня зовут Анатолий, тебе, наверное, сказали, что я приду? — Ты куратор? — Угу. Мы заходим в зал. Куратор садится на кресло напротив балкона. Я на другое, перед ним. — Ты знаешь, зачем я здесь? — Догадываюсь. Мы пристально вглядываемся в лица друг друга. Я не вижу своих рук.