Согреться

В их королевстве всегда холодно и темно, но вот какая часть тела решит замёрзнуть до оцепенения первой – всегда лотерея. В этот раз – почему-то руки. Меркурий критично осматривает их, бледные, с нотками серости от бесчисленных, накладывающихся друг на друга шрамов, прежде чем зарыть поглубже в длинные рукава балахона, хоть как-то согревающего там, где и знать не знают про температуру выше абсолютного нуля. В коридорах замка особенно зябко, и каменеющие от холода пальцы бездумно мнут грубую ткань. Хочется надеяться, что движение заставит их хоть немного оттаять. Конечно, грядёт аудиенция с Императрицей… Императрица… Когда мёрзнешь, сложно сосредоточиться на чём-то, помимо этого. Меркурий кусает губы – одного упоминания этого титула да слабой тактильной памяти о тепле хватает, чтобы мысли застучали по голове изнутри, как метеориты по щиту, рикошетя в разные стороны. Но ещё не время. Ещё рано. Так просто до Солнца не добраться – несколько часов придётся мерить шагами (так теплее) пустынный коридор, сотканный из камня и света далёких звёзд, ожидая, пока позовут. Такова уж доля Рыцаря – не нарываться на награду. Защищать границы и терпеливо ждать, когда пригодишься для чего-то большего или ненароком снищешь славу - вдруг позовут ко двору. Но есть ли милость большая, чем близость Императрицы? Её взгляды? Её касания? Ледяные ладони Меркурий скользят чуть ниже, обхватывают рукоять верного меча. Но мысли – не стремительные и твёрдые чудовища, которых хотя бы можно попытаться убить. Мысли ещё быстрее и, что хуже, бесплотны. Не проткнёшь насквозь. Не расколешь на кусочки. Рыцари умеют быть терпеливыми, и с чудовищами у Меркурий иногда получается. Но мысли – враги совсем другого рода. На самом деле, она ближе ко двору, чем многие значительные личности. Императрица часто призывает её к себе для охраны во время важных поездок. Чистая формальность, разумеется, - Солнце могущественнее их всех и чудовищ, с которыми Рыцарь борется долго и упорно, могла бы обратить во влагу и прах за секунды. Она – всесильное божество и главная разрушающая и творящая сила их земель, хотя, говорят, за границами есть такие звёзды, рядом с которыми всё её волшебство и вся сила – не более чем игры в песочнице. Меркурий не знает. Она никогда не видела. Она никогда не верила. Императрица – всё для неё в этом мире. Для неё – шрамы, испещряющие бледное от недосыпа и вечного холода тело. Для неё – бесконечные битвы с бесконечными монстрами. Для неё – вся отвага и смелость, которые только есть. А в ответ Рыцарю даётся драгоценное право – быть тенью за левым плечом, незаметным спутником. Смотреть, слышать и – изредка – касаться. Большего и не надо. Меркурий никогда не просила большего. Ходьба по коридору почти не согревает, зато выматывает изрядно. Сил не так много – после затяжных-то битв. Опираясь изрубленными ладонями о сверкающие камни стен, Рыцарь сдавленно выдыхает и косится на тяжёлую дверь, за которую её всё никак не впустят. Из-под неё, кажется, сочится еле видимое сияние, тёплое и едва уловимое. Как миражи. Как мысли. Хочется упасть на колени и погрузить в него онемевшие ладони. Но есть гордость, и есть достоинство, и есть выучка верного пса – не подбегать и не мешаться под ногами, пока не позовут. Наконец, после веков ожидания, дверь приотворяется с тихим скрипом. Голос – почти шёпот, мягкий, но властный, железо в шелестящей обёртке. Императрица – кто смел бы спорить? - Войди. С затаённым трепетом, со стянутым холодом и вечным стеснением горлом Меркурий шагает в роскошные апартаменты, в которых всё – шёлк и пламень, и ни единой капельки темноты, и огненные протуберанцы вьются по потолку. Солнце сидит за столом, но вряд ли она занималась здесь чем-то важным – её королевство не так велико и не требует такого тщательного управления. На листе, лежащем перед ней, видны прожжённые насквозь завитки. Натренированным в бою глазом, приученным замечать лишь мелкие детали, Рыцарь выцепляет их с трепетом. Длинные, пылающие золотом и рыжиной пряди волос. Царственно вздёрнутый острый подбородок. Кожа, под которой вьётся и сверкает чистый свет, солнечные ветры, такая идеальная и безупречная, что Меркурий со стыдом ещё больше кутается в свой балахон, силясь сделаться совсем маленькой и незаметной. Она и так намного, намного ниже Императрицы и чувствует себя не очень уютно среди огромной мебели. Но покорно склоняется, встав на одно колено, становясь ещё ниже: - Ваше величество. - Встань, Рыцарь, - острая и раскалённая улыбка на тонких губах, будто лавой в глаза. Сильная и уставшая, сражавшаяся в темноте тысячи лет, под этим взглядом Меркурий чувствует себя неуклюжей, как маленькая девочка, и спотыкается о полы своего плаща. Солнце наблюдает за этим со снисхождением, заставляющим чувствовать себя ещё более унизительно. Но и взгляд, и улыбка – всё огонь и жар, всё согревает. Даже глубоко засунутые в карманы от неловкости уродливые ладони становятся едва заметно теплее. - Зачем вы вызвали меня к себе? – вечные придворные условности. Скрипят, как песок, на языке. В них не уместишь то, что стоило бы сказать. Я готова принять смерть тысячу раз за вас, моя Императрица, даже если вам это совсем не нужно. Только прикажите мне. Только согрейте меня. - Мне скучно, - признаётся Солнце, высунув кончик языка. Она старше любого из своих подданных, но для них навсегда останется маленькой девочкой, шаловливой и капризной, могущественной и разрушительной. Не выполнишь прихоть – тебе же хуже. Либо заплачет, либо разметает на атомы. Только Рыцарь знает, что все эти кривляния – напускность, маска, игра. Странная роль, взятая… ну, от скуки. От той же скуки, которая сейчас толкает Императрицу к Меркурий, заставляет скользнуть оглушающе-горячими пальцами за край капюшона и огладить чувствительную от долгого отсутствия прикосновений, серую и разбитую кожу. Интересно ведь наблюдать за тем, от твоих прикосновений невозмутимого тихого Рыцаря крупной дрожью бьёт. Любопытно провести так и этак, скользнуть чуть ниже острыми коготками, наслаждаясь симфонией рваных вдохов… Занятно, не более. Какая разница, что кто-то миллиметрах, миллионах километров от тебя задыхается от тепла. Но Меркурий всегда устраивала роль спутницы и хранительницы секретов. Подушки для слёз и для битья. Внутри у неё – холодный металл, который послушен движениям горячей руки, но никогда не расплавится полностью. Как и ледники на полюсах. Как и покорность со смирением вперемешку. Какая разница, кто именно? Ведь тепло. Горячо. Жарко. И ладони Солнца везде, везде, но там, где они ещё не коснулись, ночь и минусовая температура, и Рыцарь, стыдясь своих шрамов, всё же жмётся ближе и ближе, ловя губами огненные уста. Эта скука выгодна им обеим, а тяжёлые двери в императорские покои без разрешения не открываются всё равно. Потом – куда подальше, в тяжкий бой с монстрами всех сортов и размеров. Снова мёрзнуть, но чувствовать всё затухающее тепло где-нибудь за спиной – и не терять силы. Знать, что когда-нибудь снова позовут, и можно будет вернуться, и снова Императрица будет по-хозяйски шарить пальцами под балахоном с чисто исследовательским интересом. Пока не надоест. Но об этом думать рано. Пока ещё можно согреться. Обнажить тело и душу перед единственным источником тепла в их местности и принимать в себя не пальцы – чистый свет, и руки совать в развороченный очаг, тепла которого хватает, впрочем, на всех, и об этом не след забывать, чтобы не остаться с треснувшим от жара сердцем.