Тени в темноте

Уилсон очень пристально разглядывал теневых двойников. — И… что они могут? — наконец спросил он. Максвелл почесал в затылке. — Ну, они похожи на… марионеток, что ли. По крайней мере, в таком виде. Если сидишь на троне, они могут путешествовать по мирам, иногда полностью, иногда частично. И… гм. Ну, ты знаешь, они могут выглядеть, как их хозяин, а сидящий на троне увидит мир через них. Это они были моими глазами. Максвелл опять почесал в затылке. Он не знал в подробностях, как они устроены, поэтому и не старался объяснить понятнее. — Я не мог таких сделать. — Ты не так долго сидел на троне, — хмыкнул Максвелл. Уилсон не возражал: — Пожалуй, я и не пытался. Так что эти двое из себя представляют? Они — твоя точная копия? Их можно потрогать? Они материальные? Максвелл несколько удивился такому наплыву вопросов. Он сам никогда не задумывался над этим, но, с другой стороны, Уилсон же был по натуре своей исследователем. — Эти могут рубить деревья. Или выполнять другую несложную работу, — раздумчиво заговорил он. — Но для другой задачи их нужно иначе создать. — Это как? Максвелл сам не знал, как это, и вопросы Уилсона, пожалуй, стали задевать его. — Полагаю, я не могу ими управлять напрямую, — раздражённо пояснил он. — Раньше они делали то, что делал я, но в последнее время изменились. Я не знаю, как оно происходит. Сейчас они делают то, какими их создать. Если я хочу, чтобы они рубили деревья, я использую обычный топор и топливо ужаса. Если хочу, чтобы камень кололи, то кирку и топливо. Но раньше… — Покажи. Максвелл уже чувствовал, что зря всё это затеял, но почему-то встал со своего места и послушно подошёл к небольшому деревцу, росшему тут же. Теневые двойники двинулись за ним. Едва Максвелл оказался достаточно близко к дереву, двойники подбежали к стволу и принялись рубить. Скоро деревце упало, и они разрубили его на брёвна. Максвелл подобрал их, вернулся и снова сел к костру. Бросил одно бревно в огонь. — Они не дотрагивались друг до друга, — подытожил пристально следивший за процессом Уилсон. Максвелл пожал плечами. — И что это значит? — Я подумал, что если бы они были нематериальные, они могли бы, во-первых, проходить друг через друга или наложиться друг на друга, во-вторых, в принципе не смогли бы воздействовать на такой материальный объект, как дерево. Значит, они материальные. Или становятся материальными, как ночные кошмары, в определённых условиях. Я так и не понял, как устроены твои ночные кошмары… — Они не мои, — сухо перебил Максвелл. — Теперь — не мои, — поколебавшись, поправился он. Уилсон не слушал. — …но я полагаю, что эти самые условия отличаются для двойников и для кошмаров. Точнее, это ты управляешь материальностью своих двойников. У Максвелла заболела голова. — Мне больше нравится, когда ты думаешь молча, — буркнул он. — Видишь! — воскликнул Уилсон, не обращая никакого внимания на его слова. — Всё потому, что ты расходуешь запас своих… «ментальных сил» на поддержание материальности этих двойников. Это заметно невооружённым глазом. Я имею в виду те самые силы, что отвечают за хорошее самочувствие, за общее позитивное отношение к происходящему… ну, ты понял, я не психолог, терминологии не знаю. Могу лишь в общих чертах обрисовать логику процесса. Максвелл хмыкнул. Сейчас ему было трудно сосредоточиться на объяснениях Уилсона, но что-то до него всё-таки дошло. Выходило у Уилсона складно, однако Максвелл не понимал, для чего они нужны, эти объяснения. Никакой сиюминутной практической пользы он в них не видел. — …значит, они сейчас вполне материальны, — продолжал Уилсон, игнорируя недоверчивый, почти саркастичный взгляд Максвелла. — Ты можешь их потрогать? Максвелл так удивился этому вопросу, что у него даже голова прошла. — Зачем мне их… — он задумался. — Вообще-то прежде не мог, они никогда не приближались достаточно близко. Отходили, если я подходил. — Но когда ты послал их рубить дерево, они прошли буквально в сантиметре от тебя. В общем, если их можно потрогать, значит, и изучить можно. В отличие от кошмаров, я имею в виду. Максвелл вдруг вспомнил, что локтем однажды отпихнул двойника, когда тот неудобно подлез ему под руку. Не сейчас, это было ещё до того, как он нашёл Уилсона, но тогда двойник казался вполне материальным. Даже один. А сейчас их было двое, они вели себя не так, как раньше, а у Максвелла вдобавок складывалось впечатление, что чем их больше, тем они делаются более осязаемыми. Хотя у Максвелла прежде имелась мысль, что на манер ночных кошмаров, делаются они более осязаемыми только для него самого, однако если Уилсон говорит, что тоже их видит… В любом случае, это не объясняло, зачем вообще им во всём этом разбираться. Максвелл так и сказал. — Но это же так интересно! — искренне удивился прагматизму Максвелла Уилсон. — Какая у них физиология, у существ, состоящих из тени? А этих ты создал сам, по своему образу и подобию, так сказать. Они ещё интереснее. Хотя, строго говоря, остальных тоже ты создал. — Я думаю, этих создаёт, скорее, книга, а не я. Кроме того, на их создание тратится кошмарное топливо и — теперь — инструмент, — устало вздохнул Максвелл. — Я не стану их препарировать, чтобы удовлетворить твоё любопытство. Уж извини. Но полагаю, что состоят они из топора и топлива. — Нет-нет, — замотал головой Уилсон. — Я думаю, они — как ты. Они привязаны к тебе, ходят за тобой. Они изменили свою сущность под тебя. Хм… Они едят, когда ты ешь? — Да ничего они не едят, — окончательно рассердился Максвелл. — И нужду вместе со мной не справляют, если твой следующий вопрос будет об этом! Уилсон растерянно помолчал, затем поднялся со своего места, подошёл к одному из двойников и потрогал его. Двойник не возражал. Он не отходил и вообще никак не реагировал. — Странно, — сказал Уилсон. — По ощущениям будто ткань трогаешь, но в то же время похоже на очень мягкую кожу, как обычная ладонь или щека. И мои пальцы будто немного вязнут, словно я против шерсти котонота глажу, но шерсть очень короткая, будто плюшевая и очень густая. Я хочу сказать, я никогда не трогал ночные кошмары, только убивал. Они не даются, знаешь ли. Максвелл, будто загипнотизированный, смотрел, как Уилсон спокойно гладит по плечу его двойника. Любопытными широкими движениями ощупывает бока и спину, потом ногу, по колену, по бедру. — Эй, хватит лапать моего двойника, — нахмурился почему-то Максвелл. — Тебе что, больно, если я его трогаю? — Не больно. Но… Максвелл задумался. Нет, ему не было больно. И он не чувствовал прикосновений Уилсона, как если бы он ощущал всё, что ощущает двойник. Ничего такого не было, было другое. Эмоции стали, скорее, нематериальными и опосредованными. Уилсон гладил теневого двойника Максвелла — и на настоящего это производило определённое впечатление. — Что? Тебе неинтересно узнать, как он устроен? Какая у него физиология? Если тебе в руки они не даются, так мне даются, я мог бы… — Что — мог бы? — хрипло, как-то вызывающе и одновременно с издёвкой спросил Максвелл. Прозвучал его вопрос довольно пошло. Уилсон замер на секунду, потом хихикнул, словно только сейчас тон этого вопроса навёл его на соответствующие мысли, но вдруг осёкся и неловко попытался разрядить обстановку шуткой — или чем-то, что более или менее казалось ему похожим на шутку в данных обстоятельствах. — Что? Ты никогда не думал о том, чтобы поразвлечься со своими двойниками? Прозвучало это ещё более пошло, и Уилсон под конец фразы замолчал слишком резко, задумавшись над тем, а не перегибает ли он палку. — Даже если бы я и думал об этом, они мне не давались, — сухо ответил словно приросший к месту, как изваяние, Максвелл. — Резать я их тебе не дам. Но если хочешь с ними… поразвлечься, ради изучения их… физиологии, — пожалуйста, ни в чём себе не отказывай. Я только прослежу, чтобы ты их случайно не… сломал. Уилсон почему-то одёрнул руки и отступил от теневого двойника на шаг. — Не думаю, что такого можно сломать, — шумно сглатывая, сообщил он. Максвелл с интересом смотрел, как Уилсон стремительно заливается краской. Даже в неровном свете костра такое нельзя было не заметить. Впрочем, следовало отдать аристократической бледности Уилсона должное: её даже жаркое летнее солнце попортить не могло. Максвеллу это нравилось. Он вдруг подумал о том, как красиво будут смотреться тёмные длинные пальцы его двойников на коже Уилсона. Однажды он уже видел что-то похожее, когда теневые руки обвили Уилсона и утащили его в эти проклятые земли. Это было давно. Максвелл вздохнул. Он считал, что уже слишком стар, чтобы заниматься всякими глупостями, как, например, отрицать, что испытывает к Уилсону влечение. По-хорошему, он испытывал влечение к каждой своей жертве, в противном случае попросту выбирал бы себе другую жертву. Кроме того, он не видел в этом ничего необычного. Это не смущало его. И даже более. Он находил сходство между стремлением к удовольствию, даже сексуальному удовлетворению, и сценическим перевоплощением. А после длительного ментального общения с хозяевами трона и вовсе стал по-особенному смотреть на вещи. Многие категории, которыми оперирует человек, утратили для него значимость. Другие — утратили табуированность. В каком-то смысле то же самое должно было случиться и с Уилсоном. Не в таких масштабах, но всё же. Иными словами, Максвеллу очень захотелось, чтобы теневые двойники зажали Уилсона, как в тиски, — и, может, почти наверняка, то есть, хорошенько его отымели. По крайней мере, Максвелл с огромным интересом бы на это посмотрел. Ему, правда, при этом ещё хотелось, чтобы Уилсон не сопротивлялся, да и вообще получал удовольствие от процесса, даже если двойники окажутся чересчур грубы с нежным человеческим созданием. Силы своих двойников Максвелл не знал, просто проводил параллели с грубостью ночных кошмаров, клыкастых, когтистых, не слишком церемонящихся со своей добычей. Проблема заключалась лишь в том, что Максвелл не был уверен, будто двойникам есть, чем «отыметь», — кого бы то ни было. Поэтому дальше удержания Уилсона на месте и неких расплывчатых образов его мысль не развивалась. Как ни странно, этого оказалось достаточно. Уилсон, неловко улыбаясь одним уголком рта, всё продолжал пятиться от того самого двойника, которого он только что с таким интересом лапал — и прямёхонько угодил в объятия второго, державшегося недалеко от первого. Тот поднял свободную руку и крепко ухватил Уилсона повыше локтя. И пока Уилсон соображал, что произошло, первый двойник также подошёл — и тоже ухватил Уилсона, уже за другую руку. Первым порывом Уилсона было то ли завизжать, то ли упасть, потому что у него моментально подкосились колени, но он не сделал ни того, ни другого, просто потому что двойники не дали ему упасть, а голос как-то предательски обломился, словно тростинка, которую надрезали у самого корня. — Чёрт, — выругался Максвелл, всё так же не двигаясь с места. Его двойники послушно держали Уилсона. Держали крепко, не давая ему упасть, но Максвелл даже такого развития событий не прогнозировал, что уж говорить о продолжении. Звук его голоса вернул Уилсону способность говорить, и тот сдавленно пискнул: — Максвелл, не надо. — Что — не надо? — буркнул Максвелл. — Не надо меня насиловать, — попросил Уилсон. — Да никто тебя не насилует, — вздохнул Максвелл. — Сомневаюсь, что они в принципе наделены подобным… функционалом. Но раз уж ты говорил с ними о всякого рода развлечениях, а они всё это слышали, то кто их знает, что они там для себя решили. Успокоившийся было Уилсон снова ударился в панику: — Ты их не контролируешь?! — Не знаю, — признался Максвелл. — Но я хотел посмотреть, как ты… извиваешься в их объятьях. Хм… Уилсон рефлекторно дёрнулся, и двойникам пришлось обступить его плотнее, чтобы не вырвался. — Не дёргайся, — с совершенно искренней заботой попросил его Максвелл, — я не хотел делать тебе больно. — Не хотел делать больно?! — заверещал вдруг Уилсон. — А как ты тогда объяснишь всё вот это — вокруг?! Максвелл помолчал: — С тех пор много времени прошло, — повинился он. — А ещё на троне ты — это не совсем ты. Понимаешь? Теперь помолчал Уилсон. Это было очень смешное объяснение всему, но он почему-то понял. — Ладно, — пожав плечами, вдруг признался он, — я тоже подумал о чём-то таком, когда ты сказал, что разрешаешь с ними поразвлечься. И захотел чего-то такого. Извини. Я не хотел. Снова повисло молчание. — И, что, ты думаешь, я тебя теперь просто отпущу после такого признания? — ошалело спросил Максвелл, внезапно почувствовавший стояк. — Хотел он. Не хотел он. К гадалке не ходи. Побледневший за время этого их разговора Уилсон вдруг снова принялся краснеть, да так скоро, что Максвелл испугался, как бы он в обморок не шлёпнулся от прилившей к голове крови. Впрочем, отпускать его всё ещё не хотелось. Во-первых, потому что Максвелл был уверен, что тогда Уилсон точно упадёт, а, во-вторых, потому что Максвелл уже и думать не думал о том, способен ли что-то чувствовать этой своей мужской частью тела. Да вдруг почувствовал — и как ни в чём не бывало. Словно не было никогда трона, словно он всё тот же Уильям Картер. Конечно, джентльмен уже седеющий, но всё ещё полный сил и энергии. Он попросту не мог теперь отпустить Уилсона. Он желал продолжения. Видимо, так сильно желал, что один из двойников вдруг наклонился к лицу Уилсона и лизнул его. Вдоль скулы, своим каким-то ужасно длинным извивающимся, как у змеи, языком. У Максвелла от этой картины аж дыхание перехватило. Язык был красивого чёрного цвета, такого же, как и сами двойники, может, даже чуть-чуть темнее. И — да — он красиво оттенил румянец на бледном лице. Взгляд Уилсона как-то странно расфокусировался от этого прикосновения. Он был не то ошеломлён, не то напуган, не то, напротив, воодушевлён. Он отстранился от языка, чтобы внимательно посмотреть в лицо двойника, может, найти на этом лице глаза, но у него не получилось. Второй двойник зарылся носом ему в волосы. Или тем, что заменяло ему нос. По крайней мере, тем, что было носом Максвелла у самого Максвелла. — Он не дышит, — зажмурившись, громким шёпотом сообщил Уилсон, — но странно пульсирует. — Если честно, я вообще не уверен, что они живые, — ответил Максвелл, с трудом отрываясь от созерцания и делая усилие, чтобы ответить со смыслом. — Они тёплые. И я всё ещё думаю, что они — это ты, — всё так же с закрытыми глазами и громким шёпотом выдал Уилсон. Максвелл тихо сглотнул комок в горле. Он — всё ещё — сомневался, потому что не чувствовал того, что делали эти двойники, не видел их глазами так, как привык видеть, сидя на троне. Он вообще не ощущал с ними практически никакой связи, кроме той, что ему постоянно, фоном, приходилось о них думать, даже во сне. Но то, что говорил Уилсон, было до странного приятно. Значит, он не против, чтобы Максвелл… облизал его? Мысль была слишком дурацкой, и Максвелл отбросил её, не желая отвлекаться. — Мне продолжить? — спросил он, формулировкой максимально дистанцируя эту фразу от сказанной Уилсоном, хотя определённая взаимосвязь между ними всё равно угадывалась. Уилсон кивнул. По правде говоря, перестав сопротивляться, он откровенно нежился в тёплых объятиях мягких двойников. А Максвелл несколько растерялся. Он не понимал, что конкретно станут делать его двойники и как ими управлять. Лицезрение размякшего Уилсона сосредоточиться не помогало. Точнее, сосредотачивался Максвелл несколько не на том. Какое-то время мысли его прыгали туда-сюда, он почти медитировал на чёрный язык, умудрившийся едва ли не обвить шею запрокинувшего голову Уилсона, но когда тот издал на выдохе тихий стон, Максвелл сумел, наконец, сформулировать для себя цель. Теперь ему очень хотелось раздеть Уилсона. Как и в предыдущий раз, когда Максвелл пожелал увидеть, как двойники удерживают Уилсона на месте, это сработало. Однако теперь все они столкнулись с определённой сложностью: двойники не желали выпускать из рук свои топоры. Ни в какую. Судя по всему, они могли держать свои инструменты либо одной рукой, либо двумя, но совсем бросить способны не были. Пока они удерживали Уилсона каждый одной рукой и ласкали языками, проблем не возникало, но попытка одного из двойников использовать вторую руку и подлезть ею Уилсону под рубашку позорно провалилась. Второй двойник так же неловко хлопал Уилсона топорищем по ноге. И хотя лезвие было повёрнуто в сторону от него, Уилсон явно почувствовал себя некомфортно. — Зарезать меня хочешь? — выдавил он кислую улыбку, делая вид, что держит себя в руках. Улыбка получилась грустная, и Максвелл рефлекторно потянулся, чтобы вытереть капельку пота, сформировавшуюся у него на виске. — Нет, — с ненатуральным спокойствием сообщил он и пристально посмотрел на двойников. — Но ты подал мне идею. Постарайся не двигаться. Уилсон послушно замер, даже дыхание задержал, и лезвие топора одного из двойников аккуратно поддело пояс его брюк. Ткань под лезвием расходилась почти беззвучно. В какой-то момент Уилсон вдруг зашипел и напрягся всем телом, и Максвелл заметил это даже со своего места. На оголившейся ноге налилась кровью ровная царапина. Обрывки ткани упали на землю. Максвелл стиснул зубы, жадно пожирая глазами царапину и мысленно утихомиривая самого себя. Внутри него боролись и вожделение, и здравый смысл — и он ждал, пока ситуация прояснится, чтобы не совершать поспешных действий. Царапина набухла кровью, но оказалась недостаточно глубокой, чтобы та потекла по ноге. Максвелл неслышно выдохнул и для свету бросил ещё одно полено в огонь. На всякий случай. Уилсон, напротив, выдохнул шумно, почти со стоном. Вслед за брюками на землю упали ошмётки нижнего белья. С жилетом, с рубашкой двойники поступили проще. Достаточно было срезать пуговицы — они и полетели на землю туда же, где валялись обрывки ткани. — Хорошие были брюки, — обвиняющим тоном проинформировал Уилсон, делая вид, будто не он только что стонал лишь оттого, что двойники высвободили его эрекцию. — Чарли подарит тебе новые, — оскалился Максвелл. Ни один из них не был до конца уверен, что это проделки именно Чарли. Но свёртки с одеждой, хорошей дорогой одеждой, словно прямиком из бутика, из реального мира, попадались обоим здесь и там. Максвелл просто считал, что никто иной таким образом развлекаться не станет. Уилсон, в последних трёх найденных свёртках обнаруживший исключительно юбки, смерил Максвелла уничтожающим взглядом. Юбки были ему как раз. Заметив этот взгляд, Максвелл решил, что лучше не давать Уилсону возможности развивать диалог, и уставился на его член. Нагло, открыто, так что Уилсон подавился ответной фразой. И совсем она вылетела у него из головы, когда Максвелл, не отводя взгляда, нащупал застёжку своих брюк, расстегнул их и высвободил свой собственный орган. Один из двойников осторожно коснулся члена Уилсона. Той самой рукой, в которой был одновременно зажат топор. Ничего другого он сделать не мог, просто коснулся. Уилсон от неожиданности охнул, отводя взгляд от Максвелла. Второй двойник тоже коснулся члена, на секунду прижал его топорищем к животу Уилсона и отпустил. Уилсон издал недовольный полустон. Двойники как будто остались довольны этим звуком и снова приникли к Уилсону со своими длинными языками. Теперь они могли забираться и под рубашку, чтобы дотрагиваться не только до шеи, но и до ключиц, до груди, сосков, даже, наклоняя головы ниже, чтобы пройтись по животу. Уилсон громко выдохнул, попытался расслабиться в объятиях двойников, как мог, снова запрокинул голову. Двойники почти не уделяли внимания его члену, изредка касались словно бы костяшками сжатых пальцев или проводили вдоль ствола чёрными топорищами, неотличимыми на вид от их собственной плоти, словно топоры были продолжениями их тел. Это и пугало, и возбуждало, потому что Уилсон всё ещё мог скосить глаз и увидеть обрывки своих брюк, вспомнить, как лезвие, такое же чёрное, как и топорища, оставило на его коже длинную ровную царапину, которой сейчас он почти не чувствовал. А когда лезвие только-только коснулось ноги, в первый же момент почувствовал ещё как. Словно льдом обожгло, словно жидким азотом плеснули под кожу, хотя лезвия этих чёрных топоров не казались ни холодными, ни металлическими. Напротив, они будто бы были сотканы из той же мягкой и упругой, почти шерстяной и тёплой тьмы. Уилсон не мог этого объяснить, не мог и не думать об этом, и мысли, все вместе, вкупе с прикосновениями, кружили ему голову. Он жмурился и подавался на ласки, каждый раз вздрагивая всё сильнее, когда двойники решали снова дотронуться до его члена. Максвелл внимательно наблюдал какое-то время, прежде чем быстро лизнуть ладонь и накрыть ею свой собственный член. Вообще-то ему очень хотелось бы посмотреть, как двойники своими длинными чёрными языками слизывают кровь с ноги Уилсона, но он упорно гнал от себя эту мысль, потому что в некотором смысле боялся «кормить» их кровью. Тем более, не своей. Поэтому он просто смотрел, теперь медленно сжимая рукой свой член, неторопливо проводя порой пальцем по головке и размазывая предсемя. Он откровенно не знал, что ещё его двойники могут сделать с Уилсоном такого, чтобы это походило на настоящие ласки. Уложить его на землю? Но Максвеллу нравилось, как Уилсон балансирует, то находя точку опоры, то снова ослабевая и сползая, едва ли не ложась в объятия крепко удерживающих его в вертикальном положении двойников. По правде говоря, Максвеллу довольно было и этого. Он с удовольствием медитировал бы на разворачивающуюся перед ним картину, постепенно доводя себя до разрядки под приглушённые стоны Уилсона, однако быстро понял, что долго Уилсон не выдержит такой пытки. Его стоны становились и громче, и менее сдержанными. Максвелл заметил, как под одним только напором чёрных языков в движениях, в размеренном дыхании Уилсона пропала истома. Красиво балансировал он теперь меньше, больше хватал воздух одними губами, будто каждый раз на вдохе выныривал из глубины на поверхность и не мог вспомнить, как дышать правильно. Неритмичные, то сильные, то совсем слабые прикосновения двойников к его члену мало-помалу превращали глухие стоны в отчётливые вскрики. Сейчас Уилсон запрокидывал голову не для того, чтобы понежиться, а едва ли не в попытке отключиться. Когда же двойники снова дотрагивались до его члена, он невольно совершал движение навстречу, всем телом тянулся к более или менее чёткому контакту, но находил лишь нечто расплывчатое и неоднозначное взамен. Максвелл даже не обратил внимания, что, наблюдая за этим, сжимает свой член сильнее, невольно двигает рукой резче, хоть и пытается подстроиться под неритмичный темп двойников. Он закусил губу, жадно впитывая глазами и ушами образы и звуки. Он почти желал, чтобы двойники довели в конце концов Уилсона до обморока, но тот оказался строптивее. В какой-то момент он вернул голову в прямое положение и усилием воли сфокусировал взгляд на Максвелле. — Чёрт, Максвелл, пожалуйста, сделай уже что-нибудь, — взмолился он, хрипло, едва выталкивая слова, но тщательно договаривая фразу. — Что? — почти издевательски хмыкнул Максвелл, раздосадованный, что Уилсон всегда был много выносливее, чем казался. — Что тебе опять не нравится? — Они только дразнят, — попытался как можно более кратко объяснить Уилсон. — Я так с ума сойду. Вот это последнее предложение, вольно или невольно, оказалось слишком удачным и настораживало. К тому же, Максвелл помнил, что Уилсон сейчас на весь лес пахнет кровью. Опасностей в округе не было, иначе они бы о них знали, — и всё же. И, если уж совсем откровенно, ещё одной причиной был сам Уилсон, не угроза нападения, даже не тревога за его рассудок. Максвелл отпустил свой член и встал. Вышагнул из послушно упавших к лодыжкам брюк и белья и вплотную подошёл к Уилсону, глаза в глаза. — Может, ты хочешь, чтобы это делал я? — спросил он. — Лично? И положил ту самую ладонь, которой он дрочил себе, на член Уилсона. Тот вздрогнул, но от испуга — или возбуждения — промолчал, не в силах отвести взгляд. Этого испуга и прямого зрительного контакта хватило, однако, ненадолго. А может, как раз благодаря им Уилсон быстро решил сдаться, закрыл глаза и с чувством толкнулся в сомкнутую на его члене ладонь. Максвелл пару раз разжимал её и отводил в сторону, заставляя Уилсона скулить, но долго развлекаться так не стал. Сам совершил финальное возвратно-поступательное движение — и позволил Уилсону кончить ему в руку, не удержавшись при этом, осторожно проведя пальцем по его щеке, любуясь прикрытыми с дрожащими ресницами глазами. После оргазма Уилсон совсем обмяк, дышал тяжело и слепо моргал на Максвелла, пока двойники поддерживали его и под руки, и под спину. Максвелл тоже сделал несколько тяжёлых сиплых вдохов и выдохов, всё не в силах оторваться от созерцания, но затем оглянулся на костёр, оставшийся позади, и непонимающе посмотрел на двойников. Те и не думали отходить от него, как делали прежде. Они так же спокойно стояли на месте и держали Уилсона. Один из них вдруг открыл рот и показал Максвеллу длинный змееобразный язык. Язык потянулся и безапелляционно лизнул Максвелла в щёку, а затем спрятался обратно. Максвелл растерянно дотронулся до своей щеки чистой рукой, протянул её и ткнул этого двойника пальцем. Уилсон был прав, двойник казался мягким и тёплым, и Максвеллу почудилось, будто он довольно улыбается, хитро и хищно, хотя вообще-то на тёмном невнятном лице невозможно было различить ни глаз, ни рта. — Так и будем стоять? — тихо со смешком сказал вдруг Уилсон. Максвелл хмыкнул, усилием воли спуская себя на землю. Поманил двойников и пошёл к костру, где велел опустить Уилсона на сплетённую из травы подстилку. Сам присел рядом. Уилсон повернулся на бок и лениво, не особенно стараясь, попытался принять позу зародыша. Свет костра услужливо бросил тени на его оголённые ягодицы, и Максвелл прикипел к ним взглядом. — Ты кое-что забыл, — сообщил Уилсон, снова выводя Максвелла из созерцательного транса, и выразительно поглядел на его член. — Или хочешь, чтобы это сделал я, лично? Максвелл проигнорировал сарказм и тоже поглядел на свой член. Стояк у него всё не проходил, и он вдруг ощутил ясное желание разрядки. — Хочу, чтобы ты смотрел, — вдруг неожиданно даже для самого себя ответил он на вопрос. Уилсон сглотнул и послушно уставился на Максвелла. Тот внимательно изучил свои руки. Правая ладонь была в семени Уилсона, и он неторопливо отёр её пучком травы, но, помедлив, положил на свой член левую. Он хотел растянуть удовольствие, пока ещё мог. Сбивчивое участившееся дыхание Уилсона, наблюдавшего за процессом, и без того возбуждало слишком сильно. К тому же были ещё двойники, вставшие истуканами по левую сторону от Максвелла. Он сомневался, что они живые, но никак не мог отделаться от ощущения, будто и они тоже смотрят, и что один из них незаметно тычет локтем другого, подмигивает ему, и оба облизываются на представление. Этих мыслей оказалось достаточно, чтобы спустя три-четыре минуты на шумном выдохе через нос Максвелл кончил и поймал краем уха тихое ругательство со стороны Уилсона, воспринявшееся как дополнительная награда. Остаток ночи они, протерев царапину Уилсона, отдыхали молча, но тишина, как и темнота, воспринимались уютно и не нарушали воцарившегося умиротворения.