※ ※※※ ※
― Молоток, Сена! ― Монта приземлился на газон рядом с обессилевшим раннингбэком. ― Такими темпами и победа на Канто у нас в кармане! Гиперактивный Раймон заразительно лыбился и вовсе не был похож на уставшего труженика. Краем глаза Сена заметил, как на него вдруг настойчиво уставились. Словно у него на лице появилось нечто непристойное. ― Ты сегодня какой-то… не такой. ― наконец Монта объяснился, выдержав неловкую паузу, ― просто Сена не нашел в себе сил повернуться к парню лицом, а на шевеление языком ушло бы энергии, сверх имеющейся. Что сегодня в нем не так, Кобаякава не понял, но изнурение вырвало пальму первенства у оставшихся внутренних потуг Сены полюбопытствовать или же просто не засыпать, поэтому он продолжил созерцать замысловатые облака небосвода. Раздевалка была обыденно полупустой, но это все равно не снижало температуры внутри нее. ― Че за запах везде стоит? Куда ни нагрянешь, блин, ― Дзюмондзи привычно брюзжал. Видимо, ему настолько претил этот запах, что он начал рыскать в поиске него по всему помещению. Завис он за спиной у мирно переодевающегося Кобаякавы. ― Сена, это ты духами облился? ― Ага, мамориными. Раздались разухабистые, гнойные смешки. ― Чего ты к нему пристал? Отвали, ты не в жилу. Он больше нас всех взятых выкладывается, чего не скажешь про вас троих! ― А? ― Че? ― Че-о-о? ― Я разговариваю не с тобой, мартышка, а с Сеной. Ну-ка, повернись! ― И он одним мощным рывком развернул покрывшегося потом парня на все сто восемьдесят, продолжая с силой тянуть на себя. Таро же вцепился Сене пониже подмышек, удерживая на месте что есть мочи. Начался ор и неразбериха: кто пытается помочь одной из сторон, кто подбадривает, кто открыто осуждает, кто старается расцепить обезумевших игроков ― Курита всегда остается самым здравомыслящим. Раннингбэк зажмурился от боли — его с безумной мощью дергали в две абсолютно противоположные стороны, и зажмуриться было единственной опцией. Здесь же послышались звуки автоматной очереди и стука корпусов пуль о паркет; еще никогда Сена не был так рад этому громкому звучанию, вмиг превратившемуся в сладостную мелодию. ― Что тут за беспредел, хреновы ублюдки? ― Хирума смерил всех своим коронным взглядом, ― Чего к коротышке пристали, как чертовы банные листы? ― и достиг его длиннющей рукой, выуживая из плена Монты и захвата Кадзуки и вынося его аж за свою спину, пряча. Хирума, естественно, знал, на какой риск идет, выбирая омегу в команду по американскому футболу, и был уверен в своих силах по защите единственного омежки, если вдруг нагрянет на бедного гон. Как-никак, а забота о членах собственной команды ― приоритетна. А еще он был уверен в себе и своей железнейшей выдержке, но, надо полагать, Айшилд, нет, Сена, чем-то выделялся из всеобщей подавляющей массы людей. Ведь у Йоичи, особо никогда не интересовавшегося течными и вообще любыми омегами, сейчас рвало крышу. ― Найди себе защиту. Срочно. ― он хрипло выдавил перед тем, как пинком отправить его на улицу. «Святые сосиски». ― Подумал так Сена. Какая защита? Хирума-сан мог изъясняться еще более иноязычно, чтоб Кобаякава вник в суть его слов только часа через два? Его секунду назад облапали и едва ли не разорвали на нескольких маленьких Кобаякав, а затем еще и вышвырнули из раздевалки, как нашалившего ― подгадившего ― щенка. Ну что за дурдом. Смятенный и удрученный, Сене ничего не оставалось, как в гордом — почти — одиночестве направиться домой. Но сегодня он решил пойти не своим обычным путем, а тем, что поизвилистее. Как говорится, нутро подсказывало ему. К тому времени улицы уже медленно, нерасторопно заливались закатными лучами; гулял легкий теплый ветерок, тормоша траву и стриженные кусты. Со всей этой суматохой — учебой, амефуто, неожиданно появившимися друзьями, соперниками, а ранее еще и недругами, которым лишь бы на глаза не попасть, — Сена не успевал задумываться о том, что его непосредственно окружает; о том, кто он сам. Никто не учил его гордости. Как же, нет! Был ведь до поры до времени единственный человек, истинно желавший сделать из него, слабака бесхребетного, настоящего мужчину. Да вот только Сена не умеет учиться на ошибках других, ему нужно прийти к осознанию, к осмыслению самому, путем собственных и лишь его ошибок. Пока не попробуешь — не поймешь? А небо, вообще не загруженное мелкими проблемами мелких людей, высокое и недостижимое, улыбалось созвездиями облаков и пестрило горящим солнцем. Как голову поднимешь, так и забываешь о тяготах жизни, любуясь вечным, бесконечным и колоссальным. Раннингбэк так и засмотрелся на заход жаркого светила за горизонт, встав посреди улицы, пока один из зевак, наконец, не впечатался в него: — Чего встал на пу—у-у, Сена, здорово! — парень повернулся на удар и увидел закашлявшегося Рику, — Идите вперед, я задержусь. — он махнул стоящим спереди Киду и Тецуме, но прежде Сена, оттаяв, поздоровался. — Стоять на дороге и смотреть в небо — как на тебя похоже. — Кайтани засмеялся, но не без тени иронии. Кобаякава в ответ шумно выдохнул через нос, но комментировать не стал. Юноши продолжили путь, пока не добрели до набережной, а там решили усесться на траве прямиком напротив заходящего солнца. С очередным сильным порывом ветра Рику снова закашливается и зажимает пальцами нос. ― Рику, ты не заболел? ― за непродолжительное время, пока они прогуливались, блондин заходился в кашле раз семь, и это очень беспокоило Сену. Может, у него, не приведи Господь, бронхит или пневмония. Рику, отойдя от неожиданного приступа кашля, посмотрел на брюнета исподлобья, с поднятой бровью, как будто желая узнать, не косит ли Сена под дурачка. А напротив — искренне непонимающие глаза Сены без тени лукавства. ― Серьезно? ― сдается со вздохом Кайтани, ― Я кашляю, ну… потому что от тебя, ― он поднимает брови и строит мину, многозначительно оборвав фразу на полуслове, но Сена не понимает этого шоу. ― Ну… пахнет. У Кайтани краснеют кончики ушей. ― Пахнет? ― Сена не врубается. ― Чем от меня пахнет? Рику сквозь зубы грязно сквернословит и закатывает глаза, а брюнет вжимает голову в плечи, понимая, какой же он тугой. ― Да я про течку твою! И в эту же секунду Кобаякава уставился на него. Просто вылупил глаза. ― Ты чего? Это было слишком грубо? Извини. ― смутился блондин. ― Да нет, не в этом дело. ― раннингбэк Деймона выглядел потерянным или шокированным, он глядел в одну точку. ― Просто я не понимаю. Я-я думал, что я бета. ― Что?! ― Что? ― В смысле, это что, …твоя первая течка? Ты ведешь себя, как будто не замечаешь, как у альф в округе глаза соловеют, потому что, ну… ― не может же Рику сказать ему, что запах у него прекрасный. Он не парфюмер, поэтому просто сказал бы, что в нем смешаны мед, сирень, и, наверное, душистая слива. А что самое главное — запах такой чистый, не омраченный ни одним альфой, свежий и такой… такой тягучий, влекущий, прямо-таки сетями, стальными цепями притягивающий к себе… Рику кладет ногу на ногу, а то, вроде, ширинка вздыбилась. Он просто решает не проверять тот факт, что у него встает на его друга детства. Какой позор. Когда Рику отошел от размышлений о пресловутом запахе и повернул голову к собеседнику, тот все так же пытал взглядом горизонт. Теперь он выглядел понурым. С этими его опущенными плечами, уголками губ, его хотелось утешить, но Кайтани не мог себе позволить прикасаться к парню. Последнее, что ему хочется ― это уничтожить Сену своей неосторожностью, своей похотью. ― Ты не понял даже, что у тебя течка, так? Значит, ты не чувствуешь влечения… к другим, да? «Давай, Рику! Ты его единственная поддержка, ты должен!». Сена молча помотал головой. Рику вздохнул. ― Понимаю, то есть, нет, не понимаю, как вам, омегам, тяжело, но раз уж твой организм так себя ведет, то, наверное, он посчитал, что уже время? ― белобрыс почувствовал, как наливается кровью его лицо, и какую чушь он несет. Брюнет просто молчал. Еще более неловко, чем сейчас, Кайтани себя не чувствовал. ― Мне страшно, ― после длительной паузы выдал Сена. ― и противно. ― Страшно будет завтра. Пока еще сдерживаться можно, а вот завтра… Обоссы меня Господь, я не знаю, что тебе делать, прости, Сена. Это не то, чего ты заслуживаешь. ― как же стремно все это получается. Никто не рассказал этому бедолаге азов физиологии подросткового тела, и, как назло, подавляющее количество его знакомых, ― игроки амефуто, ― альфы. Лучший исход ― закрыть дверь на лопату и переждать гон дома, но жажда будет настолько яростной и оглушающей, что он вряд ли выдержит. ― Знаешь, свою пару ощущаешь сразу же. Если тебе до сих пор не хочется кинуться ни на кого из окружающих тебя альф, значит, они все левые. Где-то тебя ждет твой. Это «где-то», конечно, может быть за пятьсот километров отсюда, но не отчаивайся. ― Рику легонько хлопнул Сену рукой по спине, и зашипел от того, как ее обожгло жаром. Секундой позже сердце Кобаякавы аритмично забилось, сильно, неугомонно, во рту пересохло, он хотел было сглотнуть, но его и вовсе окатило теплом, нужным и обволакивающим. Сена подорвался над травой, вертя головой направо и налево ― источник тепла, как будто родного, был где-то рядом, но не близко, его взгляд метался, и сам он метался, пока Кайтани не схватил его за запястья. Ему пришлось обхватить его лицо ладонями, чтобы тот перестал ворочаться. ― Успокойся. Что случилось? ― Я, я, наверное, пойду, Рику. И Сена испарился, оставив лишь шлейф за собой. И пустое разочарование в груди.※ ※※※ ※
Утром стало хуже. Появилась температура и озноб, но, в целом, ощущал он себя не так уж и хреново. В школу он решил не соваться, дабы не испытывать судьбу, Мамори написал, что тренировку пропустит. Все шло довольно неплохо. Но его со вчерашнего вечера не отпускало чувство, что мимо набережной проходил кто-то… нужный ему. Его тянуло туда с дьявольской силой, до белых мушек перед глазами и красных пятен под зажмуренными веками. Когда его дом опустел, он все же решил прогуляться, иначе вскоре ему понадобится врач. Психиатр. Погода стояла превосходная — чистейшее небо, свежесть и небеспокоящее солнце, да вот только юноша не имел возможности насладиться дивом. Снующих прохожих в это время было маловато, но он кожей ощущал пытливые и липкие взгляды тех немногих, кого встречал на пути. Некоторые останавливались или оборачивались. Еще никогда парень не чувствовал себя настолько неудобно, как будто он идет полностью обнаженный, или же он таки одет, но все хотят залезть к нему в штаны, и на ходу в красках представляют, каково было бы иметь его в своей постели. Сена сжимается и опускает голову максимально низко, достаточно, чтобы видеть дорогу и не видеть противных извращенцев. Он не может стерпеть и мысли о чужих прикосновениях. Неужели даже его омежья природа против него? Раннингбэк машинально поднимает голову, осматривая просторы склона на набережную, замечая то, что искал. Ноги сами несут его, пока юноша не достигает понурившей плечи фигуры и не садится рядом осторожно. ― Тоже пропускаешь школу, Шин-сан? ― просто интересуется Сена. И даже не ждет ответа, ведь буря прошла. В тот миг, как он увидел Шина, дышать стало в тысячу раз легче. Им даже не нужно говорить сейчас. ― Я ждал тебя. Он знает. Но все равно лишний раз услышать такое приятно. ― Ты вчера не проходил здесь? ― только чтобы убедиться. ― Я видел тебя с тем белобрысым раннингбэком из Диких Стрелков Сейбу. Это звучит, неизвестно почему, но как претензия. Или… ревность? От осознания этого Сена закипает ярко-алым. Когда их — до невозможности смущенный и стремительно решительный — взгляды встречаются, Шин утыкается губами в местечко под ухом Сены, заключая его, пискнувшего, в объятия. Брюнет дрожит от стеснения, но, поборов себя, все же в ответ обнимает Сейджуро за спину. Раз уж это то, чего он желает, то зачем противиться себе и лгать? На светлом небосводе появляются первые звезды; они все так же в объятиях друг друга. Сейчас Кобаякава исполнился чувством защищенности, которое ведал впервые за прожитую жизнь. Родители не были в силах обеспечить защиту по своим причинам, Анезаки своей сестринской любовью лишь подтверждала его слабохарактерность. Сейчас Сена вполне смог бы собственноручно обеспечить себе какую-то защиту, он стал сильнее, но это, ― «я в его руках, за каменной стеной, в стальных объятиях, защищен и нужен, нужен…», ― совершенно другое. И ничего иного не нужно, только бы сидеть тут, с Шин-саном, и в конец разомлеть до остатка. ― Предлагаю прогуляться. Потом я провожу тебя до дома. — вечно спокойным баритоном произнес лайнбэкер в почти самую ушную раковинку; Сена покрылся мурашками. За неспешно сменяющейся дорогой он не следил. Сейджуро поддерживал его за талию — парень начал клевать носом и был совершенно не против поддержки. Когда юноши, наконец, прибыли к месту назначения, Кобаякава бессильно опустил веки и задремал на мощных руках Шина. Сквозь беспокойную дремоту ему слышались голоса членов команды Дэймон Дэвил Бэтс, едкие смешки Хирумы, вопли, хохот, трещание цикад и сверчков, скрип половиц и шуршание простыней.※ ※※※ ※
Беспокойно пробуждается юноша из-за накалившегося тела, собственного тела, как будто чужеродного. Под кожей строчат мелкие иголочки, как когда часть тела немеет, только здесь «поражено» все. Сена хочет открыть рот и дышать им, потому что ему сли-ишком жарко. Сознание почти плавится от высоты температур. Ему мокро лежать; влага между ногами и влажно на груди. Теперь он, кажется, осознал, что есть такое настоящая течка. Парень приподнимает веки и почти задыхается от удивления — это из-за Шин-сана ему так влажно и прохладно. — Шин-сан! … — Сена пытается увернуться ужом, но он же понимает, с кем пытается состязаться. — Шин. — безапелляционно поправляет Сейджуро, продолжая вылизывать сенову грудь. В следующий миг раннингбэк выстанывает сладострастное «Шин», и прячется за подушкой. Невинная подушка оказывается отброшена в дальний угол неизвестной комнаты, а Шин приближает своё лицо. Его скулы, гладкая кожа пока без пробивающейся щетины, раскрасневшиеся щеки, блестящие-блестящие, карие глаза, тонкие брови — до жути хочется гладить, без остановки и перерывов. Хочется сжать стройное тело со всей силой, максимально близко и тесно, но он ни под каким предлогом не причинит ему боли; хочется скрыть этого мальчишку за своей спиной от всех и всякого. Но одно напоминание о том, что они с Сеной — по разные стороны баррикад в специфическом мире под названием амефуто, мигом спускает его с небес на землю. Они соперники, они противники. Но это не является ограничением в личной жизни, и, даже если бы и было, Шин бы наплевал на это неуклюжее ущемление. Смежая их губы, Шин с нажимом проскальзывает по ним языком и чувствует руками и туловищем, как Сену пробирает дрожь. Целует неспешно, разбирает по частям, следует по кромке зубов, щекочет нёбо и следит взглядом за трепещущими ресницами на зажмуренных веках. Он весомо кладет ладонь на сеновы боксеры аккурат между ног того, от чего последний чуть ли не подпрыгивает и мычит в поцелуй. Теперь Шин шире раскрывает рот и преображает простое ласкание языков в поцелуй страстнее и горячее, не теряя былой чистоты. Именно в этот момент, пока Кобаякава тужиться успеть за движениями Сейджуро и еще и ответить, лайнбэкер одним движением сдергивает с его бедер трусы. Дело сделано, но брюнет все равно от неожиданности разрывает поцелуй, взамен Шин полуцелует-полукусает его в шею. Он прослеживает линию языком от местечка за ухом, груди, кружит вокруг пупка и едва ощутимо прикусывает кожу на тазовой косточке, следя исподлобья за краснющим лицом Сены, за несходящим румянцем. — Не закрывай глаза. — у него опять какой-то угрожающий тон, но Сена, раскрывая веки, уже понимает, что это скорее мягкая просьба, спрятанная за неизменной серьезностью лайнбэкера. — Гха-ахх… — несмотря на то, что юноша «замуровывает» рот ладонями, стоны вырываются приглушенным потоком; Шин заглатывает полностью, стараясь и усердствуя, может, не всегда успевая убрать зубы или еще что-то, но Сена и не думал фыркать. Он уже вообще ни о чем не думает. Когда парень в последний раз прослеживает кончиком языка вздувшиеся венки и целует уздечку, пар, исходящий от Кобаякавы, можно собирать в мешки и продавать за бесценок. — Смазки много, поэтому больно быть не должно. — он больше не может — он улыбается бережной заботе, аккуратным касаниям Шина, словно он ценная фарфоровая статуэтка. А ведь как Шин может схватить. Два пальца входят с некоторым трудом, но для девственной задницы мышцы прекрасно поддаются разрабатыванию. Шин оказывается настолько сосредоточен на обеспечении комфортного проникновения, что до последнего не замечает реакции Сены. Только когда тот сам зарывается в темные волосы на макушке, Сейджуро поднимает голову. — Давай уже, я готов, Шин. — вот прямо так и протянул медово, проскользя ладонью с макушки до подбородка, очертя пальцем контуры. С кипящим огнем в жилах, Сейджуро разделся мимолетно. Отводить глаза, хоть и с превеликим усердием, в этот раз Сена не стал — он беззастенчиво глядел и рассматривал тело лайнбэкера. Его созерцание прервал неожиданный шинов маневр — он дернул его за щиколотку так, чтобы лица их были на одном уровне, и навис над ним, словно оградив от окружающего мира, сосредоточил внимание на них одних. Сена автоматически скрестил свои ноги за спиной Шина, какой бы развратной для него эта поза ни была. Глаза в глаза, никто взгляда не отводил, хотя, как же брюнет хотел отвернуться, забыться, прикрыться тоннами подушек, пока Шин медленно и мокро притирался к его дырке. Когда чаша терпения, а также и смущения, переполнилась, Сена уперся кулаком в эту груду обнимающих его мускулов, и в тот же момент головка раздвинула мышцы. От внезапности он простонал несколько аккордов, пока к нему сквозь губы не вторглись с поцелуем. Шин сразу же вошел на всю длину, глубоко туда, где только его и ожидали. Коснувшись бедрами сеновых ягодиц, парень прекратил движение и взглянул на лицо Кобаякавы под ним. На красивейшее из существующих лиц, на приоткрытый во вздохе рот, мелькающий язычок, сдвинутые верх брови — внутри загорался пожар. Пожарище! На пробное движение бедрами послышался одобрительный стон, поэтому он постепенно начал наращивать темп и увеличивать амплитуду. — Ши-ин. — его слуха достиг соблазнительный стон из уст Сены. Еще и этот притягательный взор из полуопущенных ресниц. Шин со стоном опустился до чуткого ушка брюнета, чтобы вторить его имя, хорошенько его растрахивая. Толчки вовсе стали бесконтрольными, резкими и максимально глубокими — Сейджуро отпустил себя, и Сена ни в коим разе не был против. Оба чувствовали, как по их телам стекают струйки пота, как температура воздуха везде повысилась. Поднеси зажигалку — и заполыхают. — Сена. — и шатен излился внутрь. Одного ощущения растекающейся влаги хватило для того, чтобы Сена поспел за Шином. Внутри начал набухать узел, и брюнет уткнулся покрепче в своего партнера, ведь чувства сперва были смешанные. Пока они были связаны и не имели возможности разъединиться, Шин нашел наиболее удобную для них позу и, наконец, вздохнул. Он перебирал каштановые пряди пальцами и дышал запахом Сены: это был свежеиспеченный хлеб, теплота тела, смола голубой ели и дымные ноты фимиама; он пах первым поцелуем, домом и уютом, пах жизнью и теплым солнцем. — Ты пахнешь теплым солнцем. — и в ответ Сена просто улыбнулся, будто сейчас заплачет. — А ты пахнешь мною. — он заулыбался зубами, чтобы скрыть проскочившие по щеке слезинки.※ ※※※ ※
— Так чья это квартира? — Ваш капитан упоминал что-то про долг и шантаж, до конца я так и не понял. — А что насчет родителей? Их кто-нибудь предупредил? — а об этой-то проблеме Сена вспомнил в последнюю очередь. — Он сказал, что и об этом позаботится. Якобы у вас незапланированный тренировочный выезд. — А как же ребята из Одзё? — Об этом не волнуйся. Я найду, что сказать. У них в запасе еще была неделя совместного «отдыха», а как в глаза Хируме смотреть — он подумает, но не сейчас.