Their End May Know

1. Стекло душевой кабины холодит спину. Глаза тяжелеют, и я даю им закрыться. Со лба капает пот, и я подумываю о том, что надо бы стянуть штаны и залезть в душ. Но это требует невозможных усилий. Доктор сказал, что от лекарств меня будет тошнить, что я буду блевать. Словно меня уже недостаточно тошнит от самого факта, что у меня ебучий рак. Не думал, что может стать еще хуже, что такое вообще возможно. Мечтаю о бутылке воды из холодильника, но он слишком далеко. Вроде близко, и все же так далеко. Если только… нет, в ту степь нельзя. Он… нет. Не думай об этом. Помню, как сказал доктору, что буду в порядке, что радиация и любая другая хуйня не затронет меня, как всех остальных людей. Брайан Кинни не блюет. Рвота – это самое недостойное из всего присущего человеку, а ведь у этого звания много конкурентов. Я могу перепить всех за столом, и при этом никогда не буду обнимать белого друга. Это Майки всегда заканчивает попойки высунувшейся в окно головой, словно собака. Призрачная улыбка трогает мои губы от воспоминания о бедном Майки, блюющем во все стороны в новеньком автомобиле моего отца. Я не собирался ничего убирать за ним, но Майки конечно настоял. Я-то считал, что старина Джек заслужил новый вид своей драгоценной тачки. Ублюдок. Интересно, он себя так же чувствовал, когда умирал. Интересно, было ли ему страшно. Меня прошивает дрожь, и я подтягиваю колени к груди, но руки не в состоянии даже обхватить их. Мне стоит быть мужиком, открыть глаза и подняться нахуй с пола в ванной, но похоже эта задача невыполнима. И вдруг неожиданно что-то влажное и прохладное ложится мне на лоб. Запоздало соображаю, что пару секунд назад слышал звук включенного крана. - Брайан, выпей немного воды. Сердце пропускает удар и все тело охватывает трепет от одного лишь звука его голоса. Открываю глаза, а Джастин стоит передо мной на коленях, протирая лицо мокрой тряпкой с открытой бутылкой воды в руке. Я этого не заслуживаю. - Вот. Я подержу, ты просто пей, - он поднимает бутылку, и я делаю, что велено. Когда вода стекает по горлу, то создается ощущение, что это самый прекрасный на свете виски. - По чуть-чуть, а то тебя может снова стошнить, - Джастин ставит бутылку рядом со мной. – Отдохни минутку. Он поднимается, а все чего мне хочется – это притянуть его ближе, но сил на это нет. *** Брайан Кинни не влюбляется. Это прерогатива витающих в облаках натуралов, лесбух и жалких педиков. Не моя. Что вообще дает эта любовь? Твердил я себе годами. И все оказалось хуйней. Да? Джастин стоит на карачках и оттирает мою рвоту. Я довольно эффектно промазал мимо толчка. Отвратительно. Куски сэндвича с жареным мясом и картошкой фри, которые я самонадеянно заглотил в обед, несмотря на предостережения доктора, что мне можно только суп. Джастин даже не морщится. Он просто методично трет бумажными полотенцами. Его не передергивает, не корежит, даже нос его не морщится от отвращения. Он просто расправляется с мерзостью, что я сотворил, как ни в чем ни бывало. Он оборачивается и смотрит на меня. - Хочешь еще попить? – я не свожу с него глаз. – Подожди секунду. Бросает он и снова возвращается к рвоте. Словно ничего не случилось. Как он может находиться здесь? Как смог вернуться после всего, что я наговорил? Неужели он до сих пор меня любит? Он находит чистящее средство под раковиной, где его хранит домработница. И заканчивает убирать мою блевотину, словно это просто разлитое молоко. *** Брайан Кинни не плачет. Мозг тут же услужливо подкидывает предательские воспоминания, чтобы доказать, что я не прав. Престарелого мудака и его кулаки. Исчезающий в темноте шар для боулинга. Стекающую по бетону кровь. Джастин заканчивает и моет руки. Поворачивается ко мне и замирает. Он явно собирается что-то сказать, но лишь медленно сжимает челюсть. Делает несколько шагов, опускается на колени и откидывается на пятки. Тянется ко мне и смахивает с щеки слезу. Я хватаю его запястье, пытаясь заговорить, но в горле саднит. Он мягко высвобождает руку и поднимает бутылку воды. Делаю несколько глотков. Голос все еще хриплый, но слова наконец-то находят выход: - Прости. Он силится улыбнуться, и я знаю, что он хочет сказать. Абсолютно точно знаю. Голос его срывается: - Извинения это -… - прижимаю палец к его губам, обрывая фразу, которую сам произносил тысячу раз. Пришло время для новых слов. - Я люблю тебя. Глаза его широко распахиваются, и кажется, что он молча смотрит на меня чертову вечность. А затем глубоко вдыхает, наклоняется и целует. Медленно, мягко, нежно касаясь пальцами лица. А когда он отстраняется, то глаза его буквально светятся. Беру его за руку и слабо переплетаю наши пальцы. Он уверенно сжимает их в ответ и снова целует. Знаю, что от меня несет рвотой – кислотой и затхлостью. И знаю, что его это не волнует. И знаю, что я поступил бы с ним так же. Во всем. Потому что это та самая ебучая любовь. 2. *** Хватаю апельсиновый сок и со всей дури хлопаю дверцей холодильника. - Господи, Брайан, сколько раз тебе повторять – я не хочу никуда идти! Он падает на диван, упираясь ступнями в журнальный столик, и откидывает голову назад. Сегодня у него был трудный день. Хотя теперь каждый день – трудный. Он пытается придерживаться привычного рабочего графика, несмотря на всеобщие протесты. Брайан временами чертовски упрям. - Ты всю неделю никуда не ходил. - И не хочу идти, - я делаю большой глоток сока, прямо из коробки, зная, как это бесит его. Он кривит рот и отводит взгляд. Ставлю сок на место и возвращаюсь к компьютеру, в котором открыты сайты, посвященные раку и альтернативным методам лечения. - Тебе нужно потрахаться. Отрываю глаза от экрана: - Прошу прощения? Он смотрит на меня с таким серьезным выражением, в котором и намека на сарказм нет. - Я сказал, что тебе нужно потрахаться. - Брайан… - Тебе нужен большой, симпатичный член в заднице. Так что иди и найди его. Громко вздыхаю и откатываюсь на кресле от стола. - Хорошо. Ты хочешь, чтобы я пошел и нашел большого, сексуального парня, который натянул бы меня и заставил верещать, как свинья? - Да,- и ни один мускул на его серьезном лице не дергается. - Ладно, будь по твоему, - я встаю, но не забываю очистить историю поиска в компьютере, а потом закрываю браузер. Сердито пихаю ноги в ботинки.- Если ты после этого заткнешься, то я готов трахнуться с десятью парнями. - Прекрасно, - тихо отзывается он. Хватаю куртку и хлопаю дверью за собой. *** Вавилон переполнен. Очередное бесконечное множество потных, полуобнаженных, обдолбанных парней, трахающихся, сосущих и танцующих под неоновыми огнями. Стою на платформе, не в состоянии присоединиться к ним. Не хочется. Он думает, что знает, в чем я нуждаюсь, хотя иногда мне кажется, что он совсем не сечет в этом. А иногда сечет великолепно. Я привык фантазировать, как же это случится. Когда он, наконец, произнесет три заветных слова. Я всегда представлял себе эпичную музыку и при этом уютную, обволакивающую тишину, восхитительные солнечные лучи и сверкающие звезды – и все это одновременно. И счастье, льющееся сквозь меня тягучей патокой. И когда это все же случилось, то на меня накрыло таким глубоким ощущением горя, которого прежде я не испытывал. Потому что в тот момент я точно знал – Брайан умрет. И не в очевидном смысле – что все мы когда-нибудь умрем. А конкретно в тот момент, стоя на полу ванной, окруженный запахом рвоты, я точно знал, что никакого «когда-нибудь» нет. Это случится скоро. Это случится. И Брайан тоже знал. И он был напуган. Я застыл, по ощущениям, на целую вечность, глядя на его заплаканное лицо. А внутри меня при этом все вопило, я был готов вцепиться в глотку этой ебучей болезни и разорвать ее на части голыми руками. А потом меня отпустило, и я поцеловал его, обнял, и да, почувствовал то самое счастье, которое всегда себе представлял. И я знал, что никогда в жизни никого не буду любить так сильно. И знал, что буду любить его до своего последнего вздоха. И знал, что он тоже любит меня. Я не лгал, когда говорил Майклу, что Брайан признавался мне в любви сотней разных способов, я же просто не слушал. И это был еще один способ. И значил он куда больше, чем слышанные от Итана тысячи раз «люблю тебя». Больше чем серенады и ужины при свечах, и все красные розы мира. Потому что я знаю, что Брайан именно это и имеет в виду. После того, как его снова вырвало, я дал ему еще воды и умыл. Мне буквально пришлось взвалить на себя его тело, пока он брел короткое расстояние до постели и пытался схватиться хоть за что-нибудь по дороге, чтобы не так сильно опираться на меня. Я же только усилил хватку и сказал, что не дам ему упасть. После чего он перестал тянуться к стенам. Мы лежали в темноте, на одной подушке, переплетясь телами. Он быстро заснул, и я крепко-крепко прижимал его к себе, пока за окном не забрезжил рассвет. И не заплакал до тех пор, пока не оказался в душе. *** Когда я возвращаюсь домой, в лофте темно. Но я знаю – он не спит – воздух пропитан ожиданием. Он лежит в кровати на спине с закрытыми глазами. Сбрасываю одежду и заползаю к нему. Не дотрагиваюсь, просто лежу рядом, пялясь в потолок. - Ну и? Повеселился? Краем глаза кошусь на него, и его глаза распахиваются, глядя наверх. - Ага. - Нашел симпатичный член, который трахнул тебя? - Ага. - Врешь, - голос у него смиренный. - Ага. Какое-то время мы храним тишину, а потом его рука находит мою. - Джастин, я не хочу, чтобы ты обходился без… я не могу… не могу сейчас дать то, что тебе нужно. - Брайан, мне иногда кажется, что ты врал насчет своего среднего балла в колледже, потому что ты довольно-таки медленно соображаешь. У него вырывается смешок, хотя это больше похоже на вздох. И спустя секунду он поворачивается и накрывает меня собой, и его губы находят мои. Я могу целоваться с ним ночь напролет, но чувствую его усталость и осторожно отстраняюсь. Он опускается на меня всем телом, уткнувшись лицом в шею, и прижимает ладонь к моей груди. Я накрываю ее своей, и через минуту он засыпает. Во времена, когда я был маленьким, глупым педиком, я думал, что в тот момент, когда он произнесет это, то тут же чудесным образом изменится. Неожиданно посвятит мне любовные стихи, где в мельчайших деталях поведает о том, что я его солнце, его самое сокровенное желание, его все. Мне не удается подавить громкий смешок, но Брайан и даже не шевелится. Он крепко спит, и его влажное дыхание оседает на моей шее. Нежно глажу его спину, и пальцы порхают по его коже. Брайан никогда не напишет мне стихов, и не станет звать «милым» или «дорогим» или «сладеньким». Ну и прекрасно, это не то, что мне нужно. Думаю, мы оба медленно соображаем.