Послевкусие

      Противный, настолько сладкий, что отдающий горечью на языке запах казалось пропитал всё: старые кресла, печально скрипящие пружинами при каждом движении, что дабы не смущать окружающих постоянным и назойливым звуком, так навевающим тоску, приходилось сидеть подобно йогу на битом стекле, слегка мятую одежду и двух людей. Этот запах, казалось закрадывался куда-то между рёбрами и оседал там тяжёлым клубком. Он тёрся о ноги, льнул к рукам, ронял волоски несуществующей шерсти в чай подобно коту, но не получив должного внимания обиженно удалялся сквозь приоткрытую форточку, смешиваясь с вечерней прохладой. Всё в помещении, да что там в жизни в целом в последнее время отдавало горечью, словно дешёвый чай, чей откровенно противный вкус не может заглушить и пятая ложка сахара, словно кровь, поступающая через бинты, словно противные воспоминания, всплывающие в памяти и кислотой выжигающие в душе кружево дыр.       Противно.       Безумно противно, но что-то держит, обвив канатом лодыжки, ложась на плечи тяжёлым питоном.       Говорить ни о чём не хотелось, и до мозга, одурманенного, въедающимся, казалось в каждую его клеточку запахом долетали лишь обрывки фраз.       Собеседник тонул в полумраке, а голос его был похож и на слегка хриплый женский, и на неестественно высокий мужской, но приятным его назвать было сложно, таким голосом лишь в тёмные переулки заманивать, и как ни странно он тоже не смотря на всю свою слащавость отдавал этой горечью.       Малоприятный тип. Противный.       Внутреннее «Я» терялось, будто плавилось. Только сейчас стало понятно насколько здесь душно. Казалось, утром одолеет похмелье. Воздух был похож на крепкий и дорогой виски, когда его много, он теряет свою цену.       От осознания себя воротило. Воротило от воздуха. От скрипучих кресел. От чая. Противно.       Невероятно захотелось упорхнуть, взмахнув крыльями, которые уже давно потеряны, и падать. Или просто свежести. Воздуха, а не этого вязкого вещества, оседающего в лёгких.       Противно. Слишком противно. Жизнь стала такой мерзкой и манящей одновременно. Интересно, это чувствует свинья перед прыжком в грязь?       — К чему имена? И Вы, и я их забудем, люди и так слишком часто дают всему имена, к чему эти условности? — снова этот голос, скрипящий словно старая дверь и всем своим существом похожий на дешёвый, безмерно сладкий и противно отдающий спиртом одеколон.       Память начинает подводить. Вся нужная информация до боли напоминает жирную назойливо жужжащую муху. В голове гудит. Оказывается, сосредоточиться не так то просто. Реальность петляет горным серпантином, а водитель, кажется, безумно пьян. Это всё запах.       Мысль вспыхивает подобно спичке. Внезапно и слишком быстро, но этого достаточно, чтобы немного развеять дым, окруживший сознание.       Очередной шарлатан. Опять будет пытаться пророчить судьбу. А смысл?       Кошелёк худеет. Всё это превращается в манию. Мистика подобна омуту. Выбраться кажется уже невозможно. Она положит длинные пальцы на плечи и будет крепко держать. Это началось слишком давно. Просто однажды эта леди показалась слишком обаятельной. Втянуло. Но за мистикой ходит Страх. Если Мистика только погладит по голове и приобнимет за плечи, загадочно смеясь, то страх схватит за самое больное, безумно хохоча.       Противно быть ввязанным в это. Глупость. Но жалость к себе, к своей ограниченности побеждает. Но всё равно противно.       —Всё дело в том, что ваша душа скованна, в этом ваша проблема, — человек всё говорит и говорит. Его слова сплетаются в никогда не существовавший язык. Собственные ответы тоже превращаются во что-то длинное, спутанное, будто лапша в супе, словно клубок червей.       Отвращение к собственной персоне крепнет. Коты-запахи щекочут нос пушистыми хвостами. А воздух как будто кончается. Хочется биться подобно выброшенной на берег рыбе. Противно.       Нарастало желание встать и уйти и забыть об этом, прыгнуть в машину и умчаться ко всем чертям, сбросить эту жизнь как змея кожу. Но воля, бунтарский дух, подобно мотыльку, пойманному в сачок каким-то карапузом, бьёт ручками-ножками перед лицом смерти. Смерть уже давно перестала казаться выходом. Подобно углям тлела в душе надежда хоть умереть красиво.       Для этого нужна воля, а воля мертва. Противно. Хочется, чтобы собеседник кинулся с ножом, оборвав теряющуюся в серости мира жизнь.       Воздуха катастрофически мало. Он растворяется в едком дурмане. Начал поступать страх. Хотелось бежать. Просто бежать, но тело растекалось подобно желе. От собственной беспомощности хотелось плакать.       —Вслушайтесь, всмотритесь, почувствуйте вкус, запах, прочувствуйте наконец этот треклятый мир! А теперь, понимаете о чём я? Послевкусие, горечь на языке, всё в этом мире оставляет послевкусие, всегда, рано или поздно, но и Вы его почувствуете, хотя, кого я обманываю, уже почувствовали.       Почему-то именно эти слова сняли стопор, предохранитель, скинули тряпку с лампы. Послевкусие. Чёртово послевкусие! Осознание ударило подобно молнии. Это была не жизнь, а проклятое послевкусие! Пружинка была заведена. Игрушка, изготовленная умелым кукольником, и чуть отремонтированная не менее умелым мастером, наконец зашагала.       Чашка оказалась мигом опустошённой. Частично на стол. Поспешные похвалы, ответом на которые была лишь улыбка из темноты. Бег по лестнице, перед машинами. А потом вдруг всё обрывается. Резко. Как лопнувшая нитка.       В свежий воздух спальни, снова забрался горьковато-сладкий кот, как в той комнате, снова пришли те же ощущения, но слабее. В разы. На языке стала ощущаться горечь. Послевкусие. Теперь нужно только подобно гурману его смаковать. В голове набатом звучала последняя фраза, того человека. Жизнь вдруг показалась чуточку проще, чуточку лучше. Коты не щекотали нос, не засыпали шерстью как снегом, а запах не душил. Взгляд в потолок уже не был таким пустым. И в кои то веки было не противно.