Незримое око.

«В этом мире есть разные виды невезения — преднамеренное, тупое, случайное, предначертанное, и откровенно гадское, когда даже сама вселенная не хочет показать тебе лицо, ограничившись пятой точкой. И будешь ли ты отворачиваться, кривя лицо, и проклиная все на свете, или щипать её за это место в надежде на иные знаки внимания, не имеет особого значения. В любом случае изменить что-то, тебе совершенно не под силу, лучше в любом случае не станет…» — Злобно подумал генеральный констебль Восс, и с шумом отяжелевшего от воды рукава, отер лицо от ледяных дождевых капель. Те ручьем посыпались на потрескавшийся асфальт, издавая громкий плеск и дополняя собой, и без того глубокие лужи. Грустно пронаблюдав за их кратким полетом, Восс достал из кармана небольшую прометиевую зажигалку, с гравировкой имперского орла на левом боку и принялся задумчиво вертеть её в пальцах, словно пытаясь найти в ней ответы на все свои вопросы. Пальцы изрядно озябли от ночной прохлады, и потому сильно подрагивали, а мышцу между большим и указательным пальцем, уже несколько раз свело… Обычно он не курил, во всяком случае так много, и так остервенело, но после всего что произошло за эти два месяца, тело требовало какой-то разрядки, и амасек давно перестал ею являться. Работа генерального констебля была в сущности несложна: контролировать свою часть улья, да следить чтобы большая часть дел действительно расследовалась, а не исчезала на пыльных полках администратума, или отделения Арбитрес. Чаще всего это были мелкие преступления — грабежи, разбой, хулиганство и немного промышленного шпионажа, который за годы существования улья, уже перестал считаться чем-то необычным, от части это даже становилось традицией. В общем, ничего сложного, знай себе, сиди, читай дела, гоняй младших констеблей по поручениям, да пей амасек, наслаждаясь осознанием приближающейся пенсии. Однако подобная безмятежность наказуема, и судьба легко доказала это Воссу, подкинув дельце, которое ему было явно не по зубам… Все началось три месяца назад, с исчезновения владельца одной из южных мануфакторий — старик попросту не пришел домой. Ожидалось что он как обычно упился вусмерть и уснул где-то в канаве в окружении бедноты. Так и было. Он спал. Вечным сном. А потом все понеслось словно мусорная лавина, валящаяся с крыш средних уровней города. Один хладный труп за другим, а-то и больше, порой целые группы людей — рабочие заводов, мелкие торговцы, целые семьи, дети и даже несколько довольно важных лиц — их находили в разных частях округа, в самых казалось бы обычных местах. Два тела прямо на мостовой, несколько в своих домах (при-чем двери были закрыты изнутри), на рабочих местах, или даже в синематоруме, после сеанса. Ещё один был найден в исповедальне главного собора, и тогда министорум поднял крик, обвинив во всем одного из поставщиков благовоний. Но их арест ничего не дал… И что характерно, ни следов убийства, ни улик, ни даже самого убийцы, найти не удалось. Просто трупы непонятно от чего умерших людей… Все экспертизы ничего не показали, специалисты разводили руками, чаще всего указывая что это случайность, или совпадение; секретная служба губернатора тоже проигнорировала призыв о помощи, открыто заявив, что «их совершенно не интересует происходящее с гражданами, лишь бы бунта не затевали», а люди, между тем, продолжали гибнуть. Оставалось лишь обратиться к Арбитрес, но к тому моменту когда они, разбирая кучу документов доберутся до его обращения, половину улья уже успеют отпеть и похоронить. Обращаться выше не имело смысла, это могло привлечь внимание одной организации, куда более страшной чем убийца, и тогда расследование скорее всего превратиться в полномасштабную чистку с серией казней, и расстрелов. Это уже начинало действовать на нервы, как-будто вся планета была в заговоре, игнорируя нарастающую проблему, а ведь люди уже начинают роптать, распуская слухи о таинственном убийце-призраке… Втоhым раздражающим фактором, было то, что скрыть убийства не давалось. Едва специальная группа приезжала на место, как все подробности убийства оказывались в газетах, будто убийца сам был проклятым репортером. Эта теория была хорошей, но тщательные проверки в офисах новостных компаний, не дали ровным счетом ничего, кроме пары нелицеприятных характеристик, касательно полиции, и генерального констебля. Но, факт, оставался фактом, кто-то очень ловкий, раз за разом проникал к трупу, и делал на удивление точные выводы, оставляя полицию с носом… …Констебль невольно вздрогнул, ощутив как ледяные капли затекают ему за шиворот, и вставил в зубы заранее заготовленную сигарету. Его продрогшие, подрагивающие пальцы в черной кожаной перчатке немного повозились с посеребренным замочком крышки зажигалки, несколько раз попытавшись ухватить скользкий металл, но на конец, все же смогли откинуть её, и нажать на колесико. С тихим шипением, во мраке ночи, зажегся синеватый прометивевый огонек, подрагивающий на холодном, зловонном ветру средних уровней улья. Он осветил и лицо констебля, оттеняя его морщины и вычерчивая линии шрамов, сделав его похожим на призрака. Впрочем, в последнее время ему приходилось очень мало спать и есть, в то время как работы становилось все больше — так-что он мало чем отличался от бестелесного духа, разве-что в глубине его черных, затуманенных глаз, все ещё теплилась жизнь. Восс был не молод — почти всю жизнь он посветил служению благу улья, и к своим годам достиг достаточно высокого и даже почетного звания, командуя целым отделом, по делам восточного округа улья Багдамаг — а потому его лицо усыпали мелкие морщинки и складки кожи, в которых собиралась дождевая вода. Мутные, почти серые капли, словно разбрызгиваемые из аэрозоля, медленно скапливались, и стекали по вытянутым скулам, изукрашенным мелкими шрамами, и острой черной щетиной, и перетекали на острый иссушенный подбородок, на котором красовались два старых ожога, и след от совсем недавнего удара ножом. Он рассекал правую щеку констебля, и спускался к горлу, где до сих пор его скрепляли небольшие медные скобки — работа генерального констебля не предусматривала бой, являясь чисто административной, однако конфузы бывают всегда, и Восс этого не отрицал, о чем свидетельствовал массивный стаб-пистолет «Фокс М-39» оттягивающий его ремень. Ещё несколько капель задерживались на длинном, узком носу, падая с его кончика прямиком на грязную мокрую мостовую. Лоб также украшал глубокий, розовый шрам, дно которого касалось металлической пластины, заменяющей Воссу часть черепа — из-за этого недостатка, он не мог быстро повернуть голову влево, а глаз видел хуже чем правый. Сами же глаза сидели глубоко, и были окружены складками, из-за чего даже сейчас, их скрывала неглубокая тень, а на густых, черных бровях скапливалась вода. Констебль тихо вздохнул с надеждой глядя на трепещущий огонек, и прикрыв его ладонью, поднес поближе, подпаляя сигарету, торчащую из его бледных, сухих губ. Желтоватая, волокнистая бумага — с длинной надписью «произведено концерном Гробс и Сын» — промокла, и занималась очень неохотно, издавая противное шипение, а потом огонь добрался до начинки, и та на секунду полыхнув ярко-красными угольками, на конец-то наполнила легкие констебля блаженным дымом. Констебль сделал несколько глубоких затяжек, вглядываясь в то как раскаленный пепел сносит промозглым мокрым ветром и на конец ощущая как совсем недавно утерянное самообладание возвращается к нему. Он мог бы сейчас сидеть в своем теплом, хорошо освещенном офисе, среди коллег и преспокойно потягивать переслащенный рекаф из любимой кружки с надписью «счастливчик»… Ключевое слово тут «мог», поскольку очередной труп внес свои коррективы, и теперь Восс стоял в темном, загаженном переулке на самой окраине своего округа. Буквально сорок шагов вперед, и дело упало бы в руки, этого жирного лентяя — генерального констебля Бриггса — оставив Восса в офисе, но… …Переулок представлял из себя очень узкую улицу, вымощенную грубыми, неровными камнями с вкраплениями гранита со слюдой, и осколками рокрита, скрепленными серым цементом. Из-за своей неровности и множества ям, выбитых колесами товарных фур, дорога выглядела как сплошное болото — куча громадных луж, и потоков, стекающих куда-то вниз, сквозь узкие водозаборные решетки. Местами течения были столь сильны, что мешали идти против потока, несущего гниющие листья и различный хозяйственный мусор, подхваченный в окрестных дворах или на внешней автостраде, чьи огни мерцали где-то там, за серой дождевой пеленой, и тусклым светом пригорода, расстилающегося на сколько хватало глаз. Вдоль невысоких, сбитых ногами и колесами бордюров, стояли дешевые гражданские и грузовые машины, по которым стекали шумные потоки воды, мыла и масла, оставляющего черные пятна на рокрите. Сквозь сталь и стекло корпусов сложно было разглядеть противоположную сторону переулка, но Восс точно знал, там нет ничего необычного, лишь до отказа переполненные мусорные баки, и ржавеющие коробки трансформаторов, гроздьями повисшие на торцах зданий. Сами здания были довольно высокими, но не дотягивали до высот верхних уровней улья, редко достигая двадцати этажей. По большей части это было дешевое жилье и офисные здания местных торговых гильдий, полюбивших этот округ за близость к космопорту. На их стенах красовались хитросплетения труб облепленных нитями утеплителя, кабелей и редких неоновых вывесок, едва различимых на фоне дождя, а с покатых, укрытых медной черепицей крыш катились настоящие водопады грязной воды. Они с грохотом и ревом которому позавидовали бы и космические челноки, разбивались об жестяные подоконники редких окон, и обрушались прямо на бордюр, разбрызгивая вокруг себя вееры грязных капель. Изредка в центре пешеходной зоны, ограниченной невысоким, покосившимся заборчиком, торчало старое дерево или раскидистый куст. Неизвестно как, но даже в столь загрязненном городе, почти начисто лишенным чистой земли, растения умудрялись жить, и процветать, сохраняя листья зелеными, а кроны пышными. Они отбрасывали глубокие, черные тени, в которых виднелись сгорбленные силуэты уличных фонарей. Те были выключены по требованию констебля, а потому в переулке была кромешная тьма. Ему было совершенно не нужно, чтобы кто-нибудь увидел как вдоль улицы несут очередное тело, а темнота, как-ничто другое отпугивает любопытных… Впрочем, предосторожность была бесполезной — в ближнем конце переулка, у стен заднего входа небольшой местной булочной, во всю сияли мигалки пары приземистых служебных машин. Они отсвечивали от стен и луж, окрашивая их то в синий, то в красный, и уже успели приманить небольшую толпу зевак. Сонные, скучающие или откровенно пьяные люди столпились перед переулком, видимо ожидая какого-нибудь зрелища. Несколько особенно ретивых ночных зевак, поднимались на цыпочки, или пытались прошмыгнуть вперед, чтобы взглянуть на место преступления — вполне нормальная реакция, для людей очень плохо знакомых с насилием, а от-того очень жаждущих его узреть. Как-бы не так, Восс принял меры — три машины перегородили улицу создав непреодолимый барьер, и теперь вокруг бегали рядовые констебли, огораживающие место преступления желтой предупредительной лентой. Она мерцала и переливалась, то принимаясь раскачиваться на ветру, то прилипая к бортам машин, оставляя на них разводы. чуть поодаль от них приземлились два спидера и гравикар медицинской службы, и стоял зловещий, черный фургон криминалистического отдела. И все это безобразие шумело, гремело, орало и отчаянно демаскировало произошедшее, приманивая праздных зевак со всех окружающих улиц. Удивительно, но не смотря на поздний час, людей становилось все больше… Восс стоял под прикрытием козырька заднего входа одного из домов, и слегка неприязненно наблюдал за происходящим — у него не было ни малейшего желания приближаться к месту преступления, а разговаривать с людьми и подавно. Глубоко в себе он ненавидел и весь город, и его население, зажравшееся, и изнежившееся в относительном комфорте жилья 6 класса. Понятия не имеющие что такое ужас, боль и смерть, которые царили всего десятком уровней ниже, где жилье перестает разделяться на классы вовсе…  — Господин генеральный констебль! — Из стены дождя появился темный, и слегка размазанный силуэт младшего детектива Фоскера. Его гладкий, брезентовый плащ, под которым скрывался строгий коричневый костюм, был насквозь мокрый и громко хлопал на ветру, делая Фоскера похожим на огромную летучую мышь, а инфопланшет отсвечивал на молодом, ещё даже не покрытом щетиной лице. Следом за ним семенил представитель администратума, пытающийся что-то сказать, но все-время оскальзывающийся на лужах. — Фоскер. — Восс, уважительно приподнял шляпу, стряхивая с неё пенящуюся воду. Младший детектив был невероятно молод, но заслужил уважение, хотя-бы за свою безрассудную отвагу. Бросаться с голыми руками на разъяренного бугая с нижних уровней было вполне в его духе… — Что-нибудь узнали? — Никак нет. Все как в прошлые разы, ни следов, ни улик, ни даже состава преступления, теперь ждем заключения медика мортис. — Фоскер поднялся к констеблю и по-кошачьи отряхнув плащ тоже закурил. — Единственное что удалось узнать, это личность мертвеца. Я подал запрос в администратум, и мистер Туплис составил досье. — Это не совсем досье… — Представитель администратума, завернутый в свою тунику, впихнулся между полицейскими и мягким, почти детским движением отняв инфопланшет у Фоскера, передал его Воссу. — Это скорее собрание документов удостоверяющих личность. Даты, пол, место прописки и проживания, кредиты, личные данные. Все что можно предоставить протоколом 67/66-ДКЛ"бета». Но если подробное понадобится досье, то я подам запрос в местные отделы Арбитрес, администратума и полиции, и… — Нет, спасибо, этого хватит. — Прервал Туплиса констебль. Его пальцы сложились в какой-то неопределенный знак, и вытащив папиросу изо рта, ловким движением сбросили скопившийся пепел. — Пойдем, взглянем на тело… …Телом оказалась молодая девушка, с длинными рыжими волосами — которые подобно огненному ореолу обрамляли маленькую головку — и невероятно белой, почти прозрачной кожей. Она лежа на спине, у самых ступенек черного хода булочной и пялилась в ночное небо остекленелыми голубыми глазами. Слегка покрасневшие белки, покрытые тонким слоем дождевой воды, отражали черное ночное небо, затянутое плотными дождевыми тучами. Когда среди них вспыхивали разряды далеких молний, зрачки девушки вспыхивали будто она ещё жива, или одержима демонами. Левый её глаз смотрел чуть в сторону, скосившись в сторону покрасневшего уголка века. Рот несчастной был слегка приоткрыт, демонстрируя белые, почти жемчужного оттенка зубы, а руки лежали на подоле длинного синего пальто, в которое она была облачена. Одежда окружала тело подобно пятну краски, ярко выделяющемуся на фоне общей серости окружения. Синее… Необычный цвет для места преступления, обычно голову мертвеца окружает ярко-красный кровавый нимб, полный гильз и свернувшихся частичек… Под пальто было простое, сдержанное платье из серого сатина, и белый фартук с вышитым названием булочной — девушка работала здесь, на ночной смене, но так и не явилась на неё. Вокруг лежали растекшиеся очертания нескольких буханок хлеба, выпавших из пакета убитой. Один из них ещё сохранил товарный вид, поскольку отлетел прямо на ступеньки. Левая ладонь убитой сжимала связку ключей, один из которых был зажат между пальцев, словно она только-что нашла его среди кучи ненужных. Она сжала их столь сильно, что порезала указательный палец, и двоим констеблям не удалось вытащить находку из мертвой хватки. Сомнений не было, она погибла мгновенно, возможно даже испугаться не успела — таинственный убийца попросту лишил её жизни.  — Знакомьтесь. — Фоскер жестом отогнал троих рядовых констеблей от тела и присел на корточки, протягивая Воссу фонарик. — Миэлла Ван Анфлахт. Родилась на Сардоникс Бета. 26 стандартных лет, не замужем, проживает на соседней улице в доме 23/19А, квартира 450. Работала в булочной уже 9 лет, без каких-либо нареканий. Специального образования нет, в общественно-опасной деятельности замечена не была, во всяком случае подобных записей в полиции нет. Семьи нет, кредитов нет, домашних животных нет, обожает фикусы… Соседи говорят что очень тихая и спокойная, редко выходит из дома в свободное время, врагов и недоброжелателей не имеет. — Одним словом, ничего что могло-бы нам помочь. — Вздохнул Восс, светя на девушку фонариком. Его ярко-белый луч отсвечивал от воды, покрывающей тело, и оно начало сиять, словно нимб святого. — Ты отправил команду на обыск её дома? — Сразу, ничего не нашли, кроме антикварной иконы Императору и какого-то ненормального количества кулинарных справочников со всех окрестных систем. — Давай угадаю, следов насилия нет? — Восс выключил фонарик и сплюнув сигарету, потянулся за новой. Его руки начинали дрожать все сильнее. Он уже представлял как в очередной раз будет докладывать маршалу полиции улья об очередном убийстве. Радовало лишь одно, жертва была тихой и незаметной, вряд-ли её смерть вызовет много волнений… — Только ушибы от падения на спину, да и те, не очень явные. Пальто смягчило удар, да и весу в ней не очень много, разбиться не могла, даже затылок цел. Возможность того что она поскользнулась, исключена, дождя на момент смерти ещё не было, да и угол странный. Есть ещё пара следов от уколов, но они все задокументированный — посещала врача вчера, и сегодня утром, делала прививки от столбняка, после получения укола об ржавый кусок железа. Ясно одно, нападали со спины, и при-чем очень быстро, она не закричала, и не сопротивлялась. В общем, привычный нам почерк. Теперь нужно ждать результатов вскрытия… — Надеюсь хоть она приблизит нас к концу. — Восс в очередной раз стер с лица воду и приказал. — Занесите её в здание, негоже телу лежать посреди улицы, и ждите экспертов. — Что делать с булочником? — Фоскер встал и отряхнул плащ от капель. Теперь большая часть работы обрушится на его плечи. — Арестуй, допроси, булочную обыщи, и посоветуй найти нового пекаря… Констебли кивнули и схватив носилки, принялись грузить мертвую на них. За это время труп успел окоченеть, и стал неподатливым словно камень. Двое пытались поднять её за руки, но рукава дождевых плащей, активно мешали им, постоянно попадая под ладони. Помучившись несколько минут, и уронив тело три раза, они на конец, смогли погрузить его, и траурной походкой направились к заднему ходу булочной. При этом они напоминали стаю падальщиков, пытающихся украсть тело. В этот самый момент, сквозь оцепление рывком прорвался какой-то странный человек в бледно-золотых одеждах, он отпихнул констеблей, ругаясь на высоком готике и направился прямо к Воссу. Оказалось что он представитель министорума, и категорически против того чтобы тело убирали до необходимых процедур. Генеральный констебль застонал и приготовился к спору — похоже ночь будет очень длинной… …На фоне разразившейся перебранки и всепроникающего грохота грома, никто не заметил как с другого конца переулка вкатилась приземистая коричневая машина. Она бесшумно миновала угол, и забравшись колесами на тротуар, словно хищник замерла в непроницаемой тени дерева. Мощный движок затих, окончательно умолкая. Большие круглые фары по бокам решетки радиатора были погашены, изредка отражая молнии, диски колес имели приятный грифельный оттенок, почти сливаясь с цветом шин, а скошенное лобовое стекло имело почти непроницаемую тонировку. «Дворники» с тихим скрипом протирали его от дождя, но лишь больше размазывали капли по стеклу. Длинный капот украшали две белых полосы, оканчивающиеся на решетках воздухозаборников, из которых врывались едва заметные струйки пара теряющиеся в стене воды. Ночь была холодна, а движок разогрелся… В общем машина была максимально неприметной, и даже обычной для столь развитого улья, необычным было место из которого она приехала. Полицейские не стали перекрывать тот конец переулка, поскольку тот вел в наполовину заселенные пригороды — бедные районы, с процветающим бандитизмом и большим количеством абсолютно пустых жилых блоков — люди от-туда слишком сильно боялись полиции, чтобы любопытствовать. Встретить там такую машину было редкостью, а иметь её скорее опасностью, чем преимуществом, но её хозяин не слишком опасался за машину, на самом деле ему было глубоко плевать на материальные ценности, такой уж он был человек. Машина постояла несколько минут, словно принюхиваясь к происходящей ситуации. Священник и констебль продолжали активно спорить, приправляя перебранку жестами, и руганью, отзвуки которой были слышны даже внутри темного, оббитого кожей салона. Похоже ближайшие минут десять, все окружающие будут заняты угомонением нерадивого святоши. Дверь машины тихо приоткрылась, выпуская в ночной воздух облако табачного дыма, и запахи дешевого одеколона после бритья. Наружу вылез рослый, плечистый человек, в длинном плаще из коричневой кожи и фетровой шляпе того же оттенка. Поля шляпы закрывали лицо человека глубокой тенью, а тулью перехватывала черная ленточка, с небольшой серебристой пряжкой. Плащ был украшен наполовину стершейся золотой расшивкой, струящейся от поднятого воротника, до самого подола, который для красоты покрывало мелкое красивое тиснение. На рукавах были небольшие ремешки, не дающие им неряшливо болтаться, а воротник дополнительно поддерживали невидимые спицы из китового уса. На самом деле плащ был ещё и пулестойкий, о чем свидетельствовало его тихо позвякивание и то что ветер был не в силах поколебать его, бессильно трепля лишь клапаны карманов. Из-под плаща выглядывали лаковые ботинки на толстых шнурках, и довольно высокой, непромокаемой подошве. Неизвестный что-то хмыкнул себе под нос и закрыв машину, медленно побрел в сторону полицейского заграждения. Он двигался медленно и бесшумно, придерживаясь теней от деревьев и припаркованных машин. Со стороны больше походя на бестелесную тень, он исчезал в стенах дождя, и скрывался под прикрытием козырьков, проныривая под перилами ведущих к ним лестниц. В несколько приемов он приблизился к месту преступления, на котором уже работала небольшая группа криминалистов — они пытались собрать хоть какие-то пробы, но дождь смыл даже те мелочи что остались после убийства. Неизвестный, незамеченным промелькнул между двумя постовыми — которые лениво прогуливались поперек улицы, якобы патрулируя её — и поднырнув под оградительную ленту, двинулся к булочной. В отличии от криминалистов он четко знал, тут искать нечего, ведь главной уликой было само тело, и добраться до него надо непременно раньше медика мортис, и прочих любителей поизучать трупы… …Он осторожно миновал ещё двоих полицейских и Фоскера, который активно общался с кем-то по воксу, требуя чтобы ему прислали пару специалистов по экзотическому оружию. Человек-невидимка тихо ухмыльнулся, уворачиваясь от очередного нежелательного столкновения — тут точно не было и следа экзотического оружия. Прикончи жертву что-то изобретенное ксеносами, или сектантами, тут точно-не было-бы полиции, были-бы более серьезные люди. Неизвестный двигался сквозь полицию словно в каком-то ловком танце, уклоняясь от усталых и подозрительных взглядов, ловко проскальзывая меж людей и машин, или молниеносно скрываясь в тени. Он двигался синхронно, промелькивал на грани обнаружения, порой настолько близко, что констебли могли почуять запах терпкого одеколона, несколько раз даже присел, чтобы пройти под локтем очередного раззявы. Даже сам Восс, был ловко обманут — человек прошел прямо за его спиной почти задев генерального констебля плечом. Это была такая наглость, что неизвестный усмехнулся сам себе, и пройдя ещё несколько шагов, одним скачком взобрался на лестницу, как вдруг дверь распахнулась и ему на встречу вышли констебли относившие тело. На миг между ними появилась странная, напряженная пауза. Констебли озадаченно глядели прямо в глаза неизвестного, но прежде чем кто-нибудь из них успел что-то сказать, мужчина вытащил руку из кармана.  — С дороги. Мне нужно осмотреть тело. — Произнес он, мягким, но достаточно настойчивым голосом, демонстрируя констеблям темно-синюю корочку представителя Секретной службы губернатора… Полицейские поспешно очистили проход, неуклюже отдавая ему честь, и бормоча какие-то приветствия, и неуверенные извинения. Это было неудачное столкновение, которое могло повлечь за собой последствия, и неизвестный решил не осматривать тело детально… …Человек вошел в булочную и закрыв за констеблями дверь, отрезал тишину помещения от хаотичного грохота темной улицы. Рука потянулась к щеколде, но потом ушла в сторону — в любом случае, он исчезнет от-сюда быстрее чем кому-нибудь понадобится сюда войти. Человек отряхнул плащ и непритязательно осмотрелся. Он оказался в небольшом служебном помещении, где обычно переодевались и хранили свои личные вещи, работники булочной. Стены, пол и невероятно низкий, грязный потолок комнаты не блистали изысками, состоя из неокрашенного рокрита, и больше напоминали о тюремной камере. По углам красовались небольшие клочья паутины и пыли, а пол покрывали кучки засохших крошек, и пожелтевшей, свалявшейся муки. Под потолком — в самом центре комнаты — висела единственная лампочка без абажура, она давала тусклый белый свет, которого едва хватало чтобы развеять холодный полумрак и разглядеть мебель. Вдоль стен стояли металлические шкафчики для личных вещей — на каждом небольшая полустертая бирка с именем сотрудника, и замочек. Судя по всему, булочная переживала не лучшие дни, и сотрудников за последнее время изрядно поубавилось. За эту ночь уж точно. Два шкафчика были раскрашены красивыми рисунками, другие же оставались серыми как стены окружающего города. Сквозь небольшие решетки в их дверцах проглядывались висящие на вешалках комбинезоны и фартуки, а поверх шкафчиков лежали навалы из спортивных сумок, коробок, и дамских клатчей. У входа висела покосившаяся доска с расписанием смен, и небольшими записками сотрудников, сделанных на самоклеящихся стикерах. К краю доски был прикреплен наполовину сточенный карандаш — он болтался и тихо постукивал, на сквозняке тянущем из больших вентиляционных отверстий. Неизвестный принюхался — воздух был теплый и очень вкусно пах свежей выпечкой. В самом центре комнаты, расположились широкие скамейки без спинок, обычно на них сидели чтобы застегнуть обувь, сейчас же поперек них лежал истекающий дождевой водой труп… …Неизвестный не стал обыскивать комнату, как это бы сделал любой сотрудник из секретной службы, но он в ней и не работал, показав констеблям очень тщательно сфабрикованную подделку. Он подошел к телу и сняв с головы шляпу, уложил её рядом. Мужчина был довольно молод по меркам Империума — едва достигал середины третьего десятка, не понеся никаких следов возраста, и разве-что едва заметные седые волоски в бровях, могли что-то сказать. Его лицо было гладко выбрито, и ухожено, однако даже дорогие средства не могли скрыть природную бледность, близкую по оттенку к гипсу. Из-за неё, человек казался довольно зловещим и немного неестественным, особенно его мимика — кривая, и чисто механическая, будто лицо воспроизводило эмоции через силу. В остальное время, оно казалось мертвой маской, надетой на каркас и лишь глаза, прикрытые затемненными очками с прямоугольными стеклами, сияли почти нездоровым энтузиазмом. Короткие черные волосы были зачесаны назад и дополнительно уложены лаком, от чего блестели не хуже туфель. Из-за сырости несколько прядей пересилил лак, и теперь торчали в разные стороны как рога. Большой, прямой лоб был гладок и не имел ни малейшего намека на морщины, скулы широкие, но довольно гармоничные относительно совершенно квадратного подбородка и обрубленного, носа, на котором красовался тщательно скрываемый ожог. Он тянулся от левой ноздри, до глаза, где плавно превращался в тонкий шрам. С первого взгляда становилось видно, что над ним работал очень опытный хирург, поскольку при слабом освещении, шрам был невидим… Он внимательно осмотрел тело, обойдя его со всех сторон, и особенно задержавшись у её волос.  — 25. 09. М40. Год 994. Восточный округ улья Багдамаг. Два часа, сорок четыре минуты. Дом номер 442/19Б. Улица имени лорда-милитанта Абеляра Ван Гризмо. Убийство номер 28. Жертва — девушка, 26 лет, рыжая, кожа тонкая, глаза голубые. Дополнительные данные будут в приложении №2. Начинаю стандартный осмотр в соответствии с личными процедурами. — Тихо сказал он, активировав небольшой диктофон, зафиксированный на воротнике. — Волосы жертвы не окрашены. Пользуется духами «Сады понтифика» седьмой марки. (Тихо в сторону — отвратительный запах) Внешних повреждений на теле не наблюдается, одежда стандартная для жителей среднего класса улья. Данные анализа будут в дополнении №3. Человек извлек из кармана небольшие пробирки и принялся отщипывать по кусочку от каждой части одежды. Закончив с этим, он извлек карманную лампу сканера, и принялся водить ею над телом. На ней не проявлялось ничего, кроме капель воды и разводов, оставленных уличной грязью, которая полнилась различной химией, смываемой с проходных мануфакторумов.  — Следов крови и особых веществ не обнаружено. Только слюни и вода. — Лампа доползла до лица убитой и высветила небольшое пятнышко в уголке рта. — Небольшой след от гноя. Предположительно раздавленный жировик, или прыщ. Мужчина разочарованно поджал губы, для себя признавая что опять почти ничего не найдет. Он перевел лампу в другой режим работы, и начал просвечивать прямо сквозь одежду. На небольшом мутном экранчике высвечивалось тело, во всех его анатомических подробностях. Крутя небольшой тумблер, человек изменял мощность излучения, глядя поочередно, то на гладкие жгуты человеческих мышц, то на навеки замершие внутренние органы, и на последок, на кости. Желтоватое свечение тут же подметило небольшие синячки, на коленях жертвы, и прочие ранки. Правая нога несла след от старого перелома, а гланды несчасчастной (судя по зловещему зеленому свечению) были заражены тонзиллитом. В целом все было в полном порядке, никаких следов насилия или смертельных недугов, обладая подобным здоровьем, девушка могла спокойно служить в СПО, или даже гвардии, вопросов у военкомата бы не возникло.  — Следов насилия не обнаружено, кроме пары синяков и ссадин на коленях. — Прокомментировал неизвестный, поправив микрофон. — На правой руке большой след от ожога. Предположительно от печи, требуется проверка. Перелом ноги — зарегистрированный, много синяков и следов от неудобной одежды. Левая рука. Оторванный заусенец. Порез, но не глубокий. Шесть следов от уколов… Стоп. Зарегистрировано пять следов от уколов. (человек задышал глубже, предчувствуя что на конец-то нашел зацепку) Шестой укол сделан прямо между пятым и четвертым, заметить почти невозможно, однако лампа выявляет его… Он осторожно присел рядом с рукой, продолжая светить лампой на место укола. Это была крохотная розовая дырочка, спрятанная среди пяти таких же, однако на дисплее она сияла как фонарь. Вокруг неё, образовалась небольшая припухлость, из которой сочился прозрачный гной, напоминающий лимфу. Большая часть медиков мортис вели дело очень невнимательно, поскольку в день обслуживали по три, а-то и четыре десятка мертвецов, а значит могли и не заметить такую мелочь.Однако этот человек был не из таких, годы работы, отточили его внимание к деталям до каких-то невероятных пределов. Он собирал любую информацию выуживая из неё крупицы истины, а главное, умел её использовать в свою пользу. Не медля, неизвестный сфотографировал улику и уже собрался уходить, как вдруг дверь позади распахнулась.  — Сукин сын! Ты кто такой и как сюда попал?! — Сердитый голос Восса, утонул в громе, но мужчина отлично расслышал звук взводимого курка. — Отвечай, быстро…  — Спокойно господин констебль… — Человек, поднял руки, и ультрафиолетовая лампа скользнула ему в рукав, беззвучно зафиксировавшись на магнитном браслете. — Мы же не хотим тут ещё пары трупов? Мужчина медленно развернулся, освещая зал бледной, слегка злорадной улыбкой, которую он вопреки всему считал добродушной. Это было единственное в чем он не разбирался — люди… Гельмут Сцинс плохо понимал их и совершенно не умел общаться вне официального диалога. Любое общение было для него игрой в «наперстки», где выигрышем является правильное поведение с его стороны.  — Восс… Ты же знаешь, если ты выстрелишь в меня, то все будет очень плохо… — Сказал Гельмут, окончательно поворачиваясь к констеблю лицом. Тот стоял прямо в проходе, нацелив пистолет на него, а позади стояли ещё шесть констеблей с лазганами. — Я работаю на самого губернатора.  — Я работаю на губернатора! — Взревел Восс, отходя от двери и впуская остальных бойцов. Констебли очень быстро рассредоточились по помещению, взяв подозреваемого на мушку. — И я понятия не имею кто ты! С каких пор агенты губернатора прокрадываются словно воры?!  — Просто выполняю свою работу… — Бессовестно соврал Гельмут. По его спине начал катиться пот, ведь дело принимало очень неприятный оборот. — Агенты его благородия не обязаны отчитываться перед констеблями. Если на то пошло, то это я должен спрашивать кто ты такой…  — Если я тебя убью, то все скажут что это случайность! Темно, молнии, кто его знает… — Прорычал констебль, делая пару шагов вперед и останавливаясь перед самым лицом Сцинса. Ствол пистолета почти вперился тому в нос. Констебль омерзительно прищурился, демонстрируя все свои железные приращения. — Ты подозрительный ублюдок, как по мне, подобное оправдание чушь собачья. Может ты и есть этот таинственный маньяк?! — Ты тоже не выходишь из-под подозрения, господин констебль. — Гельмут опустил руки и отошел от тела. — С другой стороны, я действительно могу помочь. — Единственное чем ты можешь помочь, это заложить руки за голову и проследовать за мной. — Восс слегка кивнул одному из констеблей и тот достал из-за пояса наручники. Однако прежде чем он успел сделать хоть шаг вперед, Гельмут запустил руку за пазуху и вытащил на свет лист измятой гербовой бумаги. — Значит мои документы фальшивка? — Спросил он, впихивая лист в лицо дернувшегося от неожиданности Восса. — Читай… Если конечно умеешь! — Так. — Генеральный констебль с усмешкой оглянулся. — Почитаем что там выдумал наш проходимец. Он взял в руки лист и повернувшись к свету, начал медленно читать, бесшумно шевеля губами. От строчки к строчке машинного текста, глаза и брови Восса скривлялись все больше, а когда дело дошло до подписи, то он вздохнул. И в этом вздохе читалась непреодолимая, бессильная ярость, с которой он был не в праве что-либо поделать. Подпись принадлежала самому Лорду-Губернатору, Натаниэлю Ван Филлере, и заверена двумя печатями — администратума, и Арбитрес…  — Ну ты и крыса. — Восс засипел, комкая пальцами край бумаги. — Это наверняка подделка…  — Нет, можете проверить губернаторскую печать. — Злорадно ответил Сцинс, прекрасно зная, что никто из констеблей не обладает нужным оборудованием, а забирать его с собой они не станут. — Убедились? — Зловредно улыбнулся Гельмут, увидев как Восс надувается ещё больше. На его душе резко стало легче, от осознания что он только-что избежал длительного, и крайне неприятного общения с полицией. — Я не хотел прибегать к своим полномочиям, но вы не оставили мне выбора… Восс молча отошел в сторону все-ещё сжимая документ в своей мокрой, трясущейся от гнева руке. Констебли, ещё секунду посомневались, а потом также сдвинулись в стороны, опустив лазганы в пол. По их лицам было непонятно, рассмеются они над своим начальником, или же тоже сгорают от сожаления что не удастся пострелять. Гельмут двумя пальцами забрал бумагу обратно, и надев на голову шляпу, нарочито медленно пошел к выходу. Когда он миновал Восса, тот зашипел ему на ухо: Запомни. Ещё хоть раз увижу на месте расследования, арестую и повешу все убийства на тебя. Понял? — Конечно… Теперь вы послушайте меня. Не верьте медикам мортис, присмотритесь к руке убитой — Гельмут отцепил руку Восса и медленно пошел к машине. Пока он шел, на него никто не смотрел, кроме двоих медиков, стоящих около своего фургона. Они переглянулись, и один из них куда-то ушел… …Гельмут завалился в свою машину и громко хлопнув дверью, расслабленно откинулся на спинку сидения. Тепло салона было невероятно приятным, после промозглой сырости улицы. Оно проникало сквозь мокрую одежду, заставляя его «растечься» по мягкому сидению. Он прикрыл глаза, слушая как двигатель опять набирает обороты и раз за разом прогонял перед глазами произошедшее только-что. Из всего сказанного Воссу, правдой было лишь то что он может ему помочь, все остальное было ложью, причем невероятно наглой, и опасной. Он и правда не работал на секретную службу, вместо этого он трудился на «агентство», собирающее новости со всего сектора и этого улья в частности. Убийства, естественно интересовали работодателей в первую очередь… Поэтому, Сцинс любил называть себя «Журналистом» хотя, имел образование криминального аналитика, при-чем далеко не маленькой квалификации. «Нельзя было попадаться» — Подумал Гельмут открывая глаза и приникая к рулю. — «Прав старый пердун, прав, я оборзел. Забыл о предосторожности, хренов идиот. Возомнив себя богом, нетрудно попасть за решетку… Теперь надо скорей домой, составить отчет…» …За годы оперативной работы и то время что пришлось потратить на побегушках «агентства», Гельмут очень хорошо понял, что безопасность элитных жилых блоков не более чем иллюзия — в них легко проникали как сотрудники силовых ведомств, так и прочие неприятные личности, вроде охотников за головами. Кругом пикткастеры и сервиторы, шпионящие за тобой, а любой лакей за пару звонких монет сдаст с потрохами, и тебя, и код от твоей двери. А голова журналиста порой стоит дороже головы губернатора — ведь пока уста первого не скажут, глаза второго не увидят. Именно поэтому Гельмут поселился в абсолютно заброшенном представительском центре торговой гильдии Аренхайм, покинувшей этот мир пару столетий назад. Огромное здание состоящее из пяти корпусов, образовывающих что-то вроде распускающейся розы, расположилось в самом центре нового представительского района. Все было готово к приему торговых гильдий и представителей Гвардии — широкие, озелененные проспекты, высокие мосты через несколько рек и громадных размеров магнитная дорога к самому верху улья. К сожалению, район не пользовался популярностью у торговых гильдий — они предпочитали селится в «старом» городе, среди родовых гнезд местной знати — а потому десятки квадратных километров рокрита, простаивали, ветшая и постепенно разваливаясь под давлением природы, и незваных обитателей. Все кому не было места на улицах приличных районов Улья, спускались сюда, заселяя пустые дома. И всех это от части устраивало. Бомжи, проститутки, торговцы дурью, в общем все самые «сливки» общества, варились в своем собственном соку не смущая глаз порядочных граждан. Губернатор предпочитал не замечать само существование района «Прима-месс», даже на картах он не всегда значился, полиция сюда не заезжала, дабы не словить лишнюю маслину, и лишь редкие облавы Арбитрес, могли удержать бардак в каких-то приемлемых нормах. Впрочем, стоило карательному рейду закончится как все возвращалась на круги своя. У Гельмута этот район вызывал странную смесь отвращения и романтического очарования. Как человек выросший на планете часто попадающей в ареал орочьего Ваааааагха, он привык к виду разрушенных или заброшенных зданий, а потому многое здесь напоминало о доме. Большая часть построек здесь, были построены в новомодном, излишне бравурном стиле, когда каждый дом имеет несколько соединенных между собой корпусов, или даже отдельный парк. Фасады, приятного бежевого цвета изобиловали лепниной, и фресками изображающими различных святых, и героев Империума. Это было насколько красиво, настолько же и пошло — глаза буквально кровоточили будучи не способными зацепиться за отдельную деталь. Огромное количество широких окон мерцали на любом свету, а медная черепица полыхала на солнце, будто весь район облили прометием, и подожгли… Время и отсутствие ухода, оставили свой след, и от прежнего пошлого великолепия остались лишь жалкие крохи. Дома были ободраны, и выглядели так будто вот-вот рухнут. Их покрывали трещины и громадные дыры, в местах где конструкции все же не выдерживали напора природы. Сквозь толстую внешнюю обшивку просматривался самый обычный бетон с арматурой, и трубы с проводами, которые иногда давали редкую искру. Вокруг этих дыр расползались пятна ржавчины и темно-зеленой плесени, облюбовавшей почти каждое здание. Её гроздья свисали с карнизов и балконов образовывая настоящие заросли, в которых птицы строили свои гнезда. Большая часть лепнины обвалилась, оставив от себя лишь небольшие постаментики, или была умышленно сорвана — десятки расколотых херувимов валялись на вытоптанных газонах, и захламленных балконах — окна выбиты, или разбиты. Наружу непременно выглядывали кабели, подключенные к общей системе электроснабжения, при-чем чаще всего незаконно. Ближе к окраине, их становилось столь много, что небо чернело от зарослей в черной изоляции — они воняли гарью и часто осыпали все вокруг искрами, вызывая небольшие пожары. На грязных заросших кустарниками обочинах громоздились кучи гниющего или ржавеющего мусора, наваливающегося сюда поколениями люмпенов, и маргиналов. Казалось что черные мешки и ящики, словно новый вид ксеносов, лезут буквально из-всех щелей этого Императором забытого места, а вонь, которая окутывала это великолепие, была просто неописуемой. Порой было достаточно подышать несколько минут, чтобы начала кружиться голова, а перед глазами заплясали полупрозрачные чертики. В мусоре копошились редкие люди, ищущие чем-бы поживиться — и что невероятно, находили довольно редкие вещи — здесь же ошивались дилеры. Извечно одетые в длинные черные плащи, они были окружены охраной — ублюдочного вида здоровяками в кусках гвардейской брони и вооруженными стабберами, и лазганами — они продавали самую дешевую дрянь какую только можно было найти. Рядом с ними часто стояли плотные стайки хихикающих проституток, привлекающих к себе внимание редких прохожих и водителей. Облаченные в невероятные по своему покрою и пошлости наряды, они чем-то напоминали беглую цирковую труппу — тут встречались и разноцветные юбки из полупрозрачного пластика, и пышные, совершенно не эротичные платья, и и даже костюмы-сети, которые и одеждой то назвать было сложно. Однако большинство дамочек, брезговали одеждой, кроме разве-что самого её минимума… Они всегда вызывали у Гельмута легкую неприязнь, нет, не из-за профессии, а из-а того что рядом с ними он почему-то начинал ощущать себя подростком, боящимся подойти к девушке. Пошлость и откровенная распущенность всегда смущали Гельмута, ведь не смотря на молодость преподавшую ему урок «жизни», он все же был человеком стеснительным, и местами слишком вежливым. «Журналист» не вписывался ни в одну компанию, ощущая себя лишним абсолютно везде. Сегодня на улицах было немноголюдно, а потому все пошлые жесты и прелести дамочек легкого поведения были направлены исключительно на него… В подворотнях царила извечная темнота, а двери домов отсутствовали вовсе, и любой мог зайти, и облюбовать себе жилье. Но мало было выбрать, нужно ещё и освоить, а желающих было много… Жизнь в трущобах не утихала ни на миг. Тут и там постоянно слышалась музыка или вился дымок от костров (иногда разведенных прямо в нутри домов), сияли самопальные неоновые вывески, заменяющие по ночам освещение, в темноте парков, и скверов мерцали угли в кальянах любителей обскуры. На перекрестках непременно хрипел бродячий проповедник, который как ни странно собирал большую паству — он же поддерживал храм в более-мене рабочем состоянии, и каждое утро трущобы просыпались от совершенно бессистемного звона колоколов. К ним примешивались постоянно пьяные или укуренные голоса. Если хорошенько поискать, можно было найти любые незаконные развлечения, от подпольных боев и наркотиков, до экзотических развлечений, лишь-бы хватило времени и денег. По улицам почти всегда шатались бандитского вида гуляки — они громко ржали, кричали и пели, обливаясь дешевым пойлом и разбивая бутылки об асфальт. Осколки задорно разлетались, исчезая под башмаками людей или врезаясь в редкие машины. Тут и там вспыхивали скоротечные драки, порой доводящие до смерти — толпа попросту накидывалась на какого-нибудь бедолагу, забивая его ногами — люди хаотично двигались и перемещались, игнорируя любые правила движения. Они выходили на проезжую часть (впрочем, будем справедливы, водители здесь вообще не соблюдали ПДД) Ободранные мужчины, с видом бандитов, грязные всклокоченные женщины, одетые как попало подростки и даже дети, все здесь были подвластны темному, неслышному для обычных людей зову трущоб. Их обычная жизнь была ужасна — лишенные всех благ, которые давало проживание в улье, они медленно дичали, превращаясь в толпу дикарей. Они таскались выпивая и празднуя неизвестно какие праздники, и события, жгли покрышки и целые здания, устраивали совершенно дикие гуляния, и кровавые разборки. Что забавно, было совершенно неизвестно как они существовали в обычное время — где брали деньги, питались, спали. Сюда инкогнито спускались богатые граждане улья, и даже простые люди, просто чтобы побыть немного в шкуре вольного ублюдка, не ограниченного какими-то законами, или моралью. Здесь творилось что угодно, от романтических историй, до жутких расправ. Сцинс видел много трущоб, в одной из них даже вырос, и знал, что все бывает намного хуже… …Сейчас на улицах было относительно пустынно, плохая погода разогнала даже самых стойких пьяниц и бандитов, заставив их сидеть по домам. В окнах домов тускло светились керосиновые лампы и чадили костры, разожженные в старых каминах или в бочках, принесенных с улицы. Машина Гельмута медленно ползла по одной из улиц, мину один квартал за другим. Дорога была достаточно близкая, скажем спасибо разветвленной системе эстакад, ведущих из города во всех направлениях. Чтобы попасть сюда, нужно было лишь повернуть в нужном месте и спуститься до уровня земли (что было ровно на сотню метров выше чем уровень подулья), но даже с учетом этого, путь занимал больше часа. Так-что едва попав в знакомые места, Гельмут вдавил педаль газа и рев машины огласил окрестные переулки, заставляя их обитателей невольно вздрагивать. Её колеса поднимали фонтаны воды, которая тут же оседала на стеклах и норовила проникнуть внутрь. Сыро, гадко и очень холодно, но Журналисту было плевать, все его мысли были сосредоточены на вождении, и сегодняшним делом, материалы по которому мирно лежали на соседнем сидении. Как обычно мир вокруг исчезал, становясь декорацией к общему размышлению. Были лишь он, руль машины и мысли — неисчислимые, разные и все как одна требующие внимания. Сегодня в этом жужжащем рою не наблюдалось обычного разнообразия, все силы были направлены на анализ очередного трупа… Он любил думать, делая это фактически каждую свободную минуту, ведь размышления отделяли его от скучноватой, и агрессивной реальности, в которой для него было мало места. Абсолютный мизантроп и интроверт по своей натуре, он презирал человеческое общество, выделяя в нем лишь очень узкий круг индивидов с которыми можно было поговорить. Впрочем, с ним тоже никто не торопился общаться, в нем всегда было что-то отталкивающее и неприятное, Гельмут умел одним лишь движением бровей отвлекать от себя чей-то взгляд, становясь не более чем серым пятном на грани зрения. Друзей у него почти не было, кроме пары-тройки человек, которых он не видел уже пару лет. Уж больно сложно заводить друзей когда вся твоя личность не более чем очередная конспиративная маска, вся жизнь упиралась в выдуманное прошлое. Отгораживаясь новой маской, он тут же выбрасывал старую, перерождаясь в совершенно иное существо. Даже само понятие дружбы, у Журналиста сводилось в итоге к взаимному извлечению пользы… «Интересно» — Думал он, постукивая пальцем по гладкой коже руля и доставая сигарету из уже начавшего просыхать кармана. — «Жертва не имела ничего общего с остальными и совершенно чиста по документам. Это не ограбление — карманы были застегнуты, их содержимое не тронуто; не изнасилование, и конечно не ревность отвергнутого ухажера… Даже на ритуальное убийство не тянет… В этом случае все вокруг покрывали бы письмена, а тело было-бы изуродовано. Так зачем же было её убивать? Зачем вообще было убивать всех этих людей?! Случайных убийств не бывает, если конечно она не померла своей смертью. Бред, но вполне возможно. Учитывая замкнутость жертвы, это может быть моральное самоубийство. Просто взяла и перегорела, под гнетом, например, депрессии, или одиночества…» Гельмут сердито вздохнул, и потянулся за зажигалкой, попутно подмечая что въезжает в соседний с его домом район. Теория была совершенно бредовой, но пока самой возможной, во всяком случае до проведения анализа тканей. Будучи прекрасным игроком в регицид, Журналист представлял себе ход расследования как доску, заполненную фигурами. Только вместо привычных, были расставлены жертвы, детективы, гражданские и конечно сам убийца… Убийца только-что сделал ход, сожрав очередного гражданского, и дожидался ответа полиции, ехидно потирая лапки. Он точно знал все ходы полиции до этого и скорее всего, сможет вывернуться, и сейчас. Прежде чем ходить в ответ, надо просчитать тактику врага, понять его, и предвосхитить действия, обычно это было не сложно. Достаточно было поднять личные дела жертв и провести сравнение, найти нить, связующую их, и размотав её с другого конца, сожрать фигурку убийцы. «Только не в этот раз, только не в этот раз, мой дорогой Гельмут. Между жертвами ничего общего. Вот скажи мне, что может объединять бакалейщика с 302-й улицы и дочь владельца Мануфактории? Или продавца оружия из нижних уровней и нашу сегодняшнюю девушку? Вот именно. Ничего.» — Подумал Журналист, пожевывая сигарету, но так и не решаясь закурить. Мерзкое ощущение незаконченности съедало его изнутри — зная столь много, сколько знал Гельмут, можно было смело становиться генеральным детективом, но даже этих знаний было недостаточно. Казалось будто весь его опыт, заработанный кровью и потом, висит ненужным грузом, лишь иногда чванливо напоминая о своем присутствии. — «Впрочем, от меня не требуют это расследовать, «Агентству» нужны лишь данные, новости, так-сказать… А что они с ними делают, меня не касается. Во всяком случае пока.» Успокоенный подобной мыслью, он немного расслабился, и на конец поджег сигарету, наполняя салон удушливым дымом, закрывающим его от алчных взглядов очередной стайки проституток. Сделав несколько затяжек, Гельмут слегка придавил педаль газа, вслушиваясь в звук работы движка и звон всякого хлама, катающегося по багажнику. Рука невольно потянулась к радиоприемнику и попереключав радиопередачи, остановилась на частоте на которой гремел какой-то пошловатый, бравурный Имперский гимн. Гельмут уже мог видеть крышу своего пристанища, и от предвкушения скорой чашки рекафа, начал покачивать головой в такт музыке. При этом он так и не заметил таинственный белый фургон, неторопливо тащащийся за ним… …Оставив машину в соседнем дворе, под прикрытием чьего-то давно заброшенного гаража и тщательно замаскировав вход в него, Гельмут медленным шагом направился к своему пристанищу. По плечам тут же ударил дождь, который стал лишь сильнее, ручьи потекли по едва просохшему плащу, вынуждая Гельмута спрятать папку с делом за пазуху костюма. Только сейчас он понял что забыл шляпу около трупа и теперь сердито ругался, ощущая как волосы начинают намокать и наполняться ледяной водой. Каждая капля казалась тяжелой как свинец, и вскоре вся шевелюра мужчины стала напоминать губку. Он старался держаться под навесами и козырьками, умело лавируя по дворам, и улочкам, но все-равно вскоре промок до нитки. Этот район ничем не отличался от остальных — такое же скопление разрушенных новостроек и небольших скверов. Разве-что фонтаны здесь почему-то функционировали, давая вполне приличную питьевую воду. За прошедшее время, он настолько привык к нему, и столь хорошо вызубрил местную географию, что совершенно не боялся быть ограбленным, или убитым, в этих темных дворах. Он спокойно прошел через темную, полную луж и грязи улицу, обогнул покачивающуюся компанию вусмерть пьяных мужичков, распевающих что-то совершенно непотребное про губернатора, и свернув в один из темных дворов, остановился возле высоченного листового забора. Поверх него была пущена колючая проволока, поддерживаемая частыми столбиками из арматуры, а вся поверхность листа, была исписана уродливыми граффити. Но, она была лишь для красоты — в определенных местах, шипов на ней не было, лишь гладкий металл. В паре метров слева, в тени засохших деревьев, шумно отливал какой-то бандит — его взгляд прошелся по Гельмуту, но не зацепился за него, и закончив свои дела, головорез ушел куда-то в соседний двор. Сцинс усмехнулся — его ещё ни разу не грабили, хотя из оружия при нем был лишь кинжал, спрятанный за поясом. Он постоял пару минут, докуривая сигарету, а потом поплевал на ладони, и полез через забор. Не сказать чтобы это было очень удобно, особенно если ты одет в костюм, но у Журналиста был свой, разработанный путь — несколько выемок и вмятин, идеально подходил в качестве зацепок. Нужно было лишь усилие. Когда Гельмут только прибыл сюда, то в первые же дни организовал себе несколько таких лазеек, а в последствии, расчистил ещё и подземный ход, ведущий к городским каналам. Сцинс схватился за верхний край забора и найдя пальцами деревянную балку, с кряхтением подтянулся, для верности держась за колючую проволоку. Усевшись на забор верхом, он в последний раз глянул вокруг, но не обнаружив никого кроме все того же бандита, перевалился на другую сторону. Ботинки с громким хлюпаньем вошли в грязь, подняв вокруг настоящую бурю из глины и воды, а плащ неприлично задрался, заставив человека с тихой бранью скидывать его с лица. Ругаясь и пытаясь расправить непослушную одежду, Гельмут угрюмо вышел в двор, который уже начал считать своим. Впрочем двором это место назвать было сложновато — так, узенькое пространство между входом в здание, и огромной кучей строительного мусора, оставленного рабочими. Штабеля рокритовых блоков, обломков бетона и кучи мелкого хлама, образовали небольшой лабиринт, а арматура, провода, и прочие радости недостроя, наполняли его ловушками. Стоило поскользнуться и насадишься на очередной стальной штырь, а поскользнуться было очень несложно. Вокруг бетонных и рокритовых блоков уже начала расти местная трава — неприятная, желтоватая, и полня мелких игл, покрывающих края травинок. Цемент и песок смешались под напором дождя, и грязь под ногами стала ещё гуще — обувь чавкала и хлюпала, утягивая за собой мелкий мусор. Гельмут не морщась шел вперед, уже предвкушая неплохой отдых. …Само здание, как и упоминалось, было похожим на раскрывающуюся розу, или болтерную рану и по задумке строителей, с неба должно было напоминать громадную аквилу. Вышло откровенно говоря неудачно, если оно что-то и напоминало, то самую обыкновенную звезду, с кривыми краями. Многоэтажная уродливая махина, выделяющаяся на фоне привычно-Имперских, квадратных зданий, своими скошенными, многогранными стенами, покрытыми стеклом, вызывала откровенную неприязнь. Его корпуса соединялись крытыми, наполовину стеклянными галереями и туннелями, предназначенными для приема гостей, и заодно служащими выходами во внутренний двор. Изначально предполагалось разбить там сад, обустроить пруд с лебедогрифами и поставить несколько беседок для отдыха персонала, но как-только финансирование прекратилось, все было заброшено. Дворик как был просто грязной прогалиной, так ей и остался. Хотя, нет, ветром туда нанесло каких-то семян, и часть земли заросла совершенно дикими деревьями, и кустарниками, неприятно напоминающими мягкие, сочащиеся влагой кораллы. Почему-то при виде их, у Гельмута в носу поселялся неприятный трупный запах, или смрад рыбы… Из всех пяти корпусов, был достроен лишь один. Даже бездомные не поселились здесь, сочтя слишком большим, и неуютным. Сквозь многочисленные окна и панорамные стекла, виднелись темные пустые залы с потрепанной мебелью, и комнаты с высоченными потолками. Много окон было разбито непогодой или бомжами, и вниз, громко стукаясь об рокрит, свисали ниточки стекла, держащегося за пластиковую подложку. Гельмут осторожно прошел через все ловушки, пролез через салон брошенного экскаватора, задержавшись в нем лишь для того чтобы проверить датчик движения, и спрыгнув вниз, вышел на финишную прямую. По спине уже бежали мурашки, из рта шел густой пар. Даже теплое пальто не могло сдержать ночной холод, заставляя Журналиста содрогаться и мечтать об кружке рекафа. Он ступил на порог своего дома и отряхнувшись от влаги, вошел внутрь… Две минуты спустя. То же место. …По той же улице, откуда минутами назад шел Журналист, скользнули две фигуры в темно-синих комбинезонах экстренной медицинской службы. Лиц людей было не видно под медицинскими масками скрывающими все вплоть до глаз, да и те были закрыты защитными очками. В руках одного из них виднелся тупоносый лазерный пистолет, который он безуспешно прятал в широком рукаве. Второй выглядел безоружным, но рукоять небольшого кинжала, выглядывающая из медицинского саквояжа, выдавала владельца. Они миновали громадную лужу, пройдя её вброд и застыли перед забором, тупо уставившись на него. Медики растерянно вертели головами изредка переглядываясь.  — Где он?! Не мог же он испариться? — Прошептал первый, начиная нервно дышать. Его голос шипел, будто человек был змеей, а между словами были большие паузы, во время которых он невротически дергался, прижимая ладони к груди.  — Не ори… Мы и так привлекли слишком много внимания! — Осадил его второй, оглядываясь ещё интенсивнее. В каждом произнесенном звуке будто раздавался приглушенный гром, а жесты были преисполнены медлительного величия. — Он наверняка перелез через забор! — Это тебе твои «духи» нашептали? — Язвительно прошипел первый, поднимая голову вверх и пристально изучая забор. — Тут проволока! И ни следа, нет, он ушел куда-то дальше…  — Я сказал заткнись! — По телу второго пробежала полупрозрачная энергетическая волна и воздух вокруг запах озоном. — Мешаешь думать! Я чувствую, его разум, такой скользкий, такой липкий… Зеленый… Как морская капуста…  — Меня, а тем более босса, не интересует цвет его разума… — Голоса говорящего сорвался на странное чавканье, и цоканье. Он поскреб руками об собственный живот, а потом вцепился в подол куртки псайкера, требуя ответа. Но его не последовало, лишь легкий черный разряд ударил в руки, заставив вопрошающего грязно ругнуться и отпустить напарника.  — Я же говорил, не мешай… — Прошептал колдун, и отпустив сумку из-под медикаментов (та рухнула в грязь, издав громкий звон) приложил ладони к вискам, принявшись издавать странные цокающие звуки. Несколько мгновений ничего не было, а потом до ушей первого донеслось густое гудение, окружающее его со всех сторон подобно рою пчел. Это разум его напарника, рыскал вокруг, высвобождая чудовищную силу, которой был прокажен. По коже колдуна проскочили легкие разряды, они принялись бить в разные стороны, проскакивая в воздухе. Все вокруг подернулось странной черной дымкой, а капли дождя падали словно в замедленной съемке, истекая тонкими струйками дыма. Лужа под ногами псайкера начала медленно покрываться синим, почти бирюзовым льдом, от которого во все стороны исходило почти ощутимое зловоние варпа, а потом с громким треском лопнула пополам.  — Я его слышу… — Прохрипел псайкер, заходясь сдавленным хохотом. Сквозь медицинскую маску наружу проскользнуло облако сизого дыма. — Чую его кровь, его душу и разум… Он близко… Он в этом здании…