Учитель

6 сентября. Утром я проснулась, как обычно, в 6 утра, в не очень хорошем настроении, через 2 часа уже должны начаться занятия. Прихожу в школу со звонком, захожу в класс и сажусь за первую парту, где сижу всегда, в силу своего роста. Сейчас урок литературы, мой любимый. Учительница, пророботавшая в школе 40 лет, в прошлом году ушла на пенсию, теперь у нас новый учитель, мужчина, 23 года. Выхожу со школы около 3-х часов, на улице ливень, поэтому, натянув капюшон по сильнее, я направилась а сторону дома. Уже около подъезда я понимаю, что забыла ключи, мамы дома нет, и телефон сегодня, как на зло, я оставила дома. Делать мне нечего, поэтому сейчас, я быстро иду до ближайшего кафе. Пока жду свой чай, замечаю около себя мужчину, поднимаю глаза, и понимаю что это учитель литературы. — Здравствуй, Катерина. — поздаровался он со мной — Здравствуйте, Егор Николаевич. — сказала я тихо, не смотря ему в глаза. — я тебе не помешаю?— спросил он, уже сидя напротив меня — Нет, что вы, я все равно уже собиралась уходить.— все так же тихо сказала я — Ну куда ты пойдешь, дождь же еще не кончился, по сиди со мной, а я потом тебя довезу до дома, я все равно на машине, — сказал он с улыбкой на лице. — Нет, спасибо, я сама доберусь. — Сядь. — сказал он требовательным тоном, от чего я невольно вздрогнула. Я сижу в машине, за окном мелькают дома, люди, идущие под зонтами, и капли дождя.я даже не знаю сколько сейчас время, и дома ли мама, если нет, что я буду делать не знаю. Егор Николаевич,безусловно, симпатичный молодой человек, голубые глаза, блондинистые волосы приподнятые вверх, и красивая улыбка, все что нужно для того, чтобы понравиться любой девушке, и я не исключение, но мне 15, да и какое ему дело до меня, маленькой, тихой и закомплексованой девочки.  — Приехали, — бросил он, даже не поворачиваясь, в мою сторону. — Спасибо, — тихо поблагадарив его, я вышла из машины. 14 сентября. 19:43 Целую неделю я не появлялась в школе, прогулки под дождем дали о себе знать. Сейчас я сижу у себя в комнате, и делаю уроки, мама уже минут 10 назад позвала меня ужинать. Я подошла к окну, на улице уже темнеет, солнце давно спряталось за горизонт, и скоро наступит ночь, а завтра я пойду в школу, идти мне туда совсем не хочется, друзей у меня там нет, раньше у меня был стимул ходить на литературу, когда преподавала моя любимая учительница, мне всегда нравилось слушать, то как она рассказывает о произведениях и о героях. Егор Николаевич новый учитель, на его уроке я была только один раз, в тот день, перед моей болезнью. После нашей с ним встречи в кафе, я долго думала, размышляла, почему же он всё-таки предложил меня подвезти, скорее всего из-за жалости, хотя с другой стороны какое ему до меня дело, когда я выходила из машины и сказала ему спасибо, он даже не отреагировал, просто уехал. Но в окне уже третий день я вижу его машину, наверно он живет где то здесь, или его друзья, а может даже его девушка, но это не должно меня волновать, ведь он мой учитель, а я просто его ученица. 15 сентября.07:30 Выхожу из дома вместе с мамой и моей младшей сестрой, возле школы вижу его машину, значит он уже в школе, сегодня в расписании литературы нет, и я его не увижу. Отсидев все семь уроков плюс восьмой факультатив, выхожу за ограждение школы и направляюсь к дому. Рядом подъезжает машина, из нее кто-то выходит и бежит в мою сторону. — Привет, — равняясь с моим шагом, произносит он, тот кого я не хотела сегодня видеть. — Здравствуйте, Егор Николаевич, вы что-то хотели?— тихо, не смотря ему в глаза сказала я. — Ну, что ты, Катя, не нужно так официально, мы же не в школе. — Простите, Егор Николаевич, но мне некогда, я спешу. — сказала я и ускорила шаг. — Если ты спешишь, давай я тебя подвезу? — Спасибо за предложение, но не нужно, я сама справлюсь.— я и правда спешила, мама попросила забрать сестричку из садика, так как она заболела. — Ну не будь такой упрямой, Катя, я же предлагаю тебе свою дружескую помощь, — улыбнулся он и развернула меня за плечи. — Ладно, хорошо. — согласилась я и пошла к его машине. Он открывает мне дверь и ждет пока я сяду, потом обходит машину и садится за руль, в машине очень тепло и чувствуется терпкий запах его одеколона. — А ты чего не пристегнулась? Хочешь что бы меня оштрафовали? — сказал он мне, улыбаясь, и сам потянулся к ремню. — Ты чего так дрожишь? Боишься меня что ли? — этот вопрос поставил меня в тупик, и поэтому я просто молча отвернулась к окну. — Куда ехать то?  — В садик детский. Поехали, я покажу куда — Ну поехали, покажешь. Ты в садике то, чего забыла?— с усмешкой сказал он и завел машину. — Сестру забрать нужно, она заболела. Мы уже были на месте и я собиралась выходить, он потянул меня за руку и сказал, чтобы я оставила сумку в машине, что он подождет нас и довезет до дома. Я вместе с сестрой села на заднее сиденье, она была вся горячая. Когда мы уже оказались около дома, я обнаружила, что Мила спит. — Давай я тебе помогу донести ее до квартиры, и не отказывайся, я все равно это сделаю, — с теплой улыбкой сказал он мне. — Спасибо вам большое, вы мне очень помогли, — сказала я, топчась на месте и не поднимая глаз на него. — Ну ладно, увидимся на литературе, пока. — сказал он и вышел. Егор. Знаете, я всегда был таким: непосредственным, раскрепощенным, возможно, любознательным и... странным. Эта моя странность заключалась в том, что меня всегда привлекали девушки много младше. Не подумайте, я не извращенец или педофил какой, вовсе нет! Просто с ними было интересно. Юные, порой робкие женские сердца каждый раз замирали, когда я соглашался рассказать им о своей взрослой жизни, поделиться опытом будь то в литературе, науке, искусстве или, несомненно, в сексе. Вообще, я не любил серьезных и долгих отношений. Они утомляют, и девушки имеют гадкое свойство - взрослеть. Когда молодые красавицы перестают меня боготворить и внимать каждому моему слову, они перестают мне нравиться. Мои избранницы начинают качать свои права, что-то требовать, а интим с ними перестает быть для меня забавной игрой жестокого хозяина и робкой рабыни.  Еще со школы я задавался вопросом о том, почему же я такой? Почему всем моим друзьям нравятся ровесницы или даже девушки постарше? А я же нахожу особое упоение в развращении нетронутых и наивных девичьих представлений о реальной жизни за пределами школы, института и родительского дома. Таким образом, я увлекся психологией, чтобы в первую очередь понять себя. По этой причине мне пришлось поступить в педагогический вуз, после окончания которого я стал учителем литературы в средней школе. Это был мой первый учебный год, когда педагогическая практика начала приносить мне хоть какой-то грошовый заработок. Я, по обыкновению, нервничал, ведь мне предстояло познакомиться с классом, который мне буквально «подкинули» сказав, что мужчине будет легче справиться с взбалмошным девятым «В» классом.  Время от времени я начал ловить на себе странные взгляды моей лучшей ученицы - черноволосой скромницы - Кати. В последнее время она стала больше слушать меня, все проверочные она писала исключительно на пятерки, а по ее небольшим эссе я понимал, что юную особу очень заинтересовал мой предмет, что она читает не только школьный учебник. 18 ноября. Холодный, осенний школьный день. За окном от ветра, тихо, пошатывались ветки деревьев. Катя сидела за партой на своем любимом уроке литературы. Сегодня она не столь была увлечена литературой, сколько тем, кто её вел. Девушка смотрела на человека, который был ей дороже и нужнее, чем кто либо. Нет, он не был её одноклассником. Он был её учителем. Девушка влюбилась в него с первого взгляда, два месяца назад. Он был идеален. Широкие плечи, обрамленные рельефным телом, которое не скрывал даже строгий костюм учителя. Светлые волосы в, безукоризненно, прекрасном беспорядке. Мужественные черты лица. Девушка неотрывно и с восхищением, просто, пожирала его глазами. Егор давно приметил эту девушку. Она одна выделялась из толпы. Естественно-красивая, милая и с очень красивой улыбкой. Как только она вошла впервые в класс, он сразу же поймал себя на мысли, что она должна принадлежать ему. Невысокая, примерно, метр шестьдесят пять. С длинными, по пояс волосами. Большие, выразительные глаза голубого цвета. Длинные ресницы. Маленький, аккуратный носик. Пухлые губы, они особенно привлекали его. Он старался не смотреть на нее, она была слишком восхитительно невинна для него. Прозвенел звонок, класс начал потихоньку опустошаться. - Морозова. Останьтесь. Пожалуйста. - Отрывисто проговорил Егор. Катю, внезапно, пробила тихая дрожь. - Хорошо. - сказала она, прикрывая на всякий случай дверь. - У тебя незакрытая двойка по истории. - Делая вид, что это и есть причина, сказал Егор. Он был не только её учителем литературы, но и классным руководителем. - Я знаю, обязательно её исправлю. - Виновато, посмотрела на него девушка из-под опущенных ресниц. - Тогда, до завтра, Катерина - спокойно проговорил он, зачарованный её взглядом. - Егор Николаевич... - проговорила девушка почти шепотом. - Мм...что такое? - Я... я хотела вам кое-что сказать - не договаривая девушка выбежала из класса как ошпаренная. Он стоял молча, смотря ей в след. Боже, она так прекрасна. Он ненавидел эту разницу в возрасте. Ему 23, а ей всего-то 15 лет. Он сдавил руку в кулак и издав сухой вздох, сел за стол. Раскаты грома словно проходили сквозь меня: пересчитывали мои косточки внутри.  - Садись, подвезу, что ли…  Я открыла глаза - передо мной из приоткрытого окна виднелось лицо Егора Николаевича.  - Не надо, я сама дойду, - фыркнула я. - Живо, Морозова, живо садись в машину или я насильно тебя сюда затащу, - чуть ли не прошипел учитель, напрягаясь в лице.  - Откуда у вас маньяческие наклонности, а, Егор Николаевич?  - Дура, садись в машину, - он вышел из машины под холодный ливень.  Светлая джинсовая куртка сразу потемнела от капель дождя, впитавшихся в неё.  - Меня укачивает!  - Ничего, потерпишь, - Егор подошёл ко мне и закинул себе на плечо.  И тут я почувствовала себя чуточку жирнее обычного.  - Егор Николаевич, что вы себе позволяете, - я била в его спину своими маленькими кулаками, но он настойчиво посадил меня на переднее сидение своей машины, и, достав из багажника спортивную сумку, сел на водительское сидение. Он рылся в своей сумке, что-то увлечённо пытаясь в ней найти.  Я молчала, он бросил в меня какую-то серую тряпку и отвернулся:  - Переодень хотя бы верх, а то опять простудишься, - его голос хрипел, а небольшие капли воды стекали с волос по лбу.  - Не надо.  - Хоть сейчас не упрямься, а. Неужели так трудно принять чью-то помощь? Больно гордая или я настолько тебе противен? – сейчас он уже смотрел на меня своими голубыми глазами.  - Я…  - Переодевайся, я не буду смотреть – не на что, - он отвернулся к окну, за которым по-прежнему лил сильный ливень.  Я выдохнула, стягивая с себя черную мастерку, и, скинув ее на пол машины, принялась расстёгивать рубашку. Егор не поворачивался, лишь изредка проводил длинными пальцами по волосам. Бросив на колени мокрую рубашку, я осталась в одном лифчике.  - Всё?  - Нет.  - Ладно.  Он не смотрел.  «… не на что» - глубоко задело.  Натянув на себя данную мне вещь, я заметила, что это спортивная водолазка.  Остальную дорогу мы молчали. Очень громко молчали. Я нервничала, продолжая обижаться, а он просто громко дышал. Слишком громко. - Давай поедем ко мне? – он выпрямился, чуть напрягшись.  - Зачем это?  -Моя квартира находиться ближе, не бойся, я не буду к тебе приставать, - он кашлянул, почесав затылок. – Просто попьёшь горячего чая, обсохнешь, а потом подброшу до дома. - Ладно, поехали, - не знаю почему я согласилась, наверно, потому что это Егор, мужчина, в которого я влюбилась, будь на его месте кто другой, я бы, конечно, отказалась, и не была бы такой глупой. Я медленно шагнула на лестницу, оглядываясь на него - чуть мокрые плечи джинсовой куртки, изрядно промокшие и взъерошенные волосы, бегающий взгляд и бледная, почти прозрачная кожа.  Пока поднимались – старательно молчали, чувствуя ужасную неловкость: Примерно через 5 минут мы уже скидывали обувь в коридоре его квартиры. У него было тепло и уютно.  - Вам нравится минимализм? – я всё так же топталась на пороге кухни, вглядываясь в спину Егора.  - Да, - коротко и ясно.  Он поставил чайник и что-то разогреваться в духовке, а сам же, приказав мне сесть на диванчик в кухне, скрылся за дверьми. Я поднялась на ноги, когда чайник выключился, и принялась искать кружки. Как бы сильно я ни старалась – дотянуться до полки с кружками не могла - я стояла на носочках, рукой пытаясь дотянуться к полке с белыми кружками.  Егор прижал меня к тумбочкам со спины и без какого-либо труда достал кружки с полки.  - Иди в спальню, - коротко кинул он, приготавливая чай.  - Что? – прошептала я, приподняв бровь.  - На постели я оставил сухую одежду, женского у меня нет, так что там всё мужское, переодевайся и возвращайся пить чай, - голос снова грубый, властный и холодный.  Я вышла из кухни и поплелась в спальню.Эта серая водолазка так сильно облегала моё тело, что мне было неловко и неуютно, а какого было Егору, когда рядом была я? Ах, точно – «не на что». Быстро переодевшись и буквально утонув в его одежде, я скинула мокрые вещи в пакет с спортивной формой.  - Я постираю и верну водолазку, - проговорила я, заходя на кухню.  - Не заморачивайся, оставь её себе. Кстати, курицу будешь? – он повернулся ко мне.  Домашние штаны на резинке свисали на бёдрах, растянутая по моде футболка открывала ключицы, но скрывала желанную часть тела. А ещё этот розовый фартук, чтоб его побрал, вызывал у меня смех - я едва сдерживала порывы, кусая внутреннюю сторону щеки. Больно, но всё ещё смешно.  - Так будешь? – он приподнял бровь.  - Нет, чай. Только чай, - я кивнула. – Помочь?  - Ты кружки не смогла достать, так чем поможешь? – он усмехнулся, ставя передо мной белую кружку с красным чаем. – Сахар?  Я кивнула, а он молча поставил на стол такую же белую сахарницу.  - А вам сахар? – я удивлённо вскинула брови, размешивая сахар.  - А я без сахара, - он кивнул, отпивая несколько глотков из чашки с кофе.  Он только сказал, что пьёт чай без сахара, а я уже представила, как он со спокойным лицом убивает людей.  - Егор Николаевич? – я сделала глоток, посмотрев на учителя, который стоял, оперившись о подоконник.  - Ммм? – он оторвал взгляд от пола и перевёл его на меня. – Что такое?  - А сколько вам лет? – я склонила голову набок.  - 24 будет, - он пожал плечами, отставляя чашку и, приоткрыв окно, начал смотреть на город.  Я молчала, всматриваясь в его профиль. Свет на кухне выключен, из-за больших и тяжёлых туч дневной свет не попадал в окно, поэтому пришлось рассматривать его лицо в полумраке. Сейчас он казался более мягким и добрым. Мне нравилось смотреть на него, но он, будто чувствуя, вырвал меня из глубоких раздумий:  - Кать, тебе вообще-то звонят? – я что так увлеклась, что не заметила? А он заметил, что я на него пялюсь? Конечно заметил, я ж в открытую. Я вскочила на ноги и выбежала в коридор, где на тумбочке лежал мой телефон.  - Я где? Я иду, да-да. Не надо меня встречать, я скоро буду. Конечно, ставь чайник, - я усмехнулась и сбросила вызов.  -Морозова?  - Что?  - Моего чая не хватило? – его голос раздался из тёмной кухни, освещаемой только яркими вспышками молний, но я промолчала, стряхивая со своей обуви воду.  - Я верну вещи завтра, хорошо? – я посмотрела на него, а он молча подошёл ко мне.  - Заходи в гости, если что, - он улыбнулся, как-то по жёсткому.  - Да, до свидания, - я кивнула, скрываясь за дверью домофона. Последним уроком у нас была физкультура, подходя к спортивному залу, меня поймала директриса —Анна Владимировна.  － Катя, подожди, — сказала она, запыхавшись.  － Здравствуйте, Анна Владимировна, — вежливо произнесла я и приветливо улыбнулась.  － У меня будет к тебе просьба. Я совершенно ничего не успеваю. Ты не могла бы сходить к завучу и забрать кое-какие документы, она знает какие. Поможешь мне?  － Да, конечно.  － Спасибо тебе, я буду у себя. Ах да, чуть не забыла. Сергея Викторовича я уже предупредила, так что можешь потом сразу же идти домой.  － Спасибо, Анна Владимировна.  «Хоть что-то приятное за весь день», — подумала я и поспешила на третий этаж к Нине Анатольевне.  Подходя к кабинету, я услышала её громкий голос. Но была она там не одна. Я медленно подошла к закрытой двери и профукала тот момент, когда кто-то с другой стороны тоже подошёл к двери, поэтому схлопотала удар дверью.  － Ай, чёрт, смотри куда идёшь, — зарычала я, прикладывая руку к лицу.  － Извини, пожалуйста.  － Засунь себе эти извинения в… — я замолчала, когда увидел, что тот кто ударил меня оказался Егором Николаевичем  － Ну же, Морозова, куда? — он засмеялся.  Я же опять залилась краской и уставилась в пол.  － Здравствуйте, — промычала я.  － Ну, привет. Сильно больно? — спросил учитель и отнял мою руку от лица.  － Да нет, всё в порядке, спасибо, — соврала я, хотя на самом деле у меня наворачивались слёзы.  － За то, что я ударил тебя дверью? — пошутил он.  Я истерично хохотнула и посмотрела на него. Он улыбнулся мне.  － Вот так лучше, — тихо ответил он мне. — Но лёд лучше всего приложить. Тебя провести к медпункту?  На какое-то мгновение мне стало тепло от его заботы, пока я не осознала, что он просто хочет избавиться от своей вины за то, что ударил меня дверью.  － Нет, мне надо к завучу. Собственно поэтому я здесь, — сказала я немного грубовато.  － Ну, как хочешь, — сказав это, он развернулся и ушёл.  Несколько секунд я стояла и смотрела ему вслед, потом тряхнула головой, чтобы избавиться от лишних мыслей, и постучала в дверь.  － Входите. А, Катя, это ты? — сказала она, увидев меня. — Вот эти бумаги, держи.  － Спасибо.  Спустя пять минут я уже стояла возле кабинета директора, ожидая её прихода.  － Проходи,Катюша. Спасибо за помощь, — ответила Анна Владимировна с благодарностью.  － Я могу идти?  － Постой. У меня к тебе ещё одно дело. В этом году наша школа представлена сразу на нескольких олимпиадах. Мы уже задействовали пару учеников, но по литературе только у тебя высокие оценки среди девятых классов. Так что я хотела бы попросить тебя поучаствовать.  － Конечно.  － Отлично, — оживилась директриса. — Тогда я скажу Егору Николаевичу, что нашла достойного кандидата. - Егор Николаевич, здравствуйте, мне сказали нужно подойти к вам, ну насчет олимпиады, - сказала я, когда зашла в его кабинет. - Да, Катя, доброе утро, Анна Владимировна мне уже все передала, - одновременно говорил он и искал, что-то в своей сумке. - Я думаю, нам надо будет провести несколько подготовительных занятий? - А, да, хорошо. - Отлично, тогда часиков в шесть тебя устроит? – деловито осведомляется Егор Николаевич, открывая блокнот. – Я раньше не могу, есть дела.  - Ладно, - соглашаюсь, хоть уже чувствую подвох. – Но разве школа так поздно открыта?  - А кто говорил о школе? – удивляется мужчина, поднимая на меня взгляд. – Занятия у меня дома будут.  А вот на такое я явно не подписывалась… В половину шестого я стою напротив его дома. Я неловко переминаюсь с ноги на ногу, раздумывая о том, могу ли я позвонить в квартиру Булаткина сейчас или лучше ещё полчаса погуляю на улице. Дурацкая привычка приезжать раньше, делаю глубокий вдох и захожу в подъезд. Поднимаюсь на самый верхний этаж и нажимаю на кнопку звонка. Пока жду, разглядываю корявые надписи, прочерченные в краске на стене. Тут и нецензурные выражения, и признания в любви, и рисунки разные. Прям не стена, а летопись подъезда.  Спустя пару минут ожиданий дверь мне открывает Егор Николаевич, собственной персоной. В первые секунды я замираю с открытым ртом. Мужчина встречает меня в одних свободных штанах, оставив на обозрение накачанный торс с татуировками. Я невольно засматриваюсь на рельефные мышцы и тут же краснею, заметив усмешку на его лице. Он ведь мой учитель!  - Ты рано, Катя, - замечает мужчина, отступая в сторону, чтобы пропустить меня в квартиру.  - Боялась опоздать, - бормочу, быстро снимая кеды.  - Проходи в гостиную, позанимаемся там, - прерывает мои размышления голос Егора. Мужчина кивает на дверь в конце небольшого коридорчика, а сам исчезает в одной из комнат.  Егор Николаевич заходит в комнату через несколько минут со стопкой учебников в руках. Теперь помимо штанов на нём чёрная футболка без рисунка, которая, однако, не скрывает красоты его тела, выгодно подчёркивая торс и руки. Мужчина усаживается напротив меня и спокойно раскладывает учебники, сдвигая в сторону журналы.  - С чего начнём? - спрашивает Булаткин, поворачиваясь ко мне.  - Всё равно, - пожимаю плечами, мельком взглянув на его наручные часы. В девять я должна быть дома. - Думаю, я одинаково хорошо знаю все произведения, которые мне понадобятся  - Посмотрим, - хитро улыбается мужчина, потянувшись за верхним учебником.  Следующие сорок минут он спрашивает меня по всем темам, и я почти без запинки отвечаю на вопросы. В моих интересах доказать свою осведомлённость и поскорее избавиться от необходимости посещать внеурочные занятия. Нам даже удаётся поспорить, но Егор почти без труда одерживает победу.  - Что ж, зато ты хороша собой, - с ухмылкой произносит мужчина, когда я, скрипя зубами, признаю своё поражение. - А умной быть девушке совершенно не обязательно.  - Эй, - возмущаюсь я, обиженно скрещивая руки на груди. - Я всего на один вопрос не ответила!  - Шучу, - смеётся Егор Николаевич, откладывая учебник в сторону. - Ты не только ангельски прекрасна, а ещё и чертовски умна, - произносит он, что заставляет меня покраснеть от смущения. И давно вы завели собаку? – мы сидели на кухне и пили чай, попутно разговаривая.  – Всегда хотел кого-то большого, мягкого и с длинной шерстью, – смеялся он, – чтобы еще выгуливать его по два часа с утра и вечером. А вообще я нашел его рядом с подъездом. Он сидел, скулил и смотрел на меня своими щенячьими глазами. Вот я и взял его к себе. Правда, солнце? – учитель ласково потрепал собаку по голове.  – А мне мама никого не разрешала заводить, только кактусы стояли на подоконнике.  – А ты их хоть поливаешь?  – А разве нужно? – я притворно удивилась.  Егор Николаевич рассмеялся и откусил большой кусок от бутерброда.  –Морозова.  – Да? – я продолжала хихикать, даже не замечая, что на протяжении всего вечера Егор очень внимательно смотрел мне в глаза.  И сейчас он вдруг замолчал.  – Егор Николаевич?  Меня даже не настораживало наше затянувшееся молчание. И даже тогда, когда он медленно приблизился к моему лицу – даже тогда меня это не насторожило. Я только закрыла глаза, понимая что сейчас может случится непоправимое.  И мое сердце замерло.  Его губы аккуратно прижались к моим. Очень медленно и осторожно.  В нос сразу ударил мягкий запах мяты. Такой свежий, но и в это время пугающий.  Это прикосновение, практически невесомое, затянулось на вечность. Тихое тиканье часов, не дававшее тишине завладеть помещением, раздавалось в голове гулкими ударами.  Все мысли исчезли из головы, словно их и не было. Сердце молчало. Я слышала только часы.  Он отстранился, а я позволила себе открыть глаза. Прежде голубые глаза стали практически черными.  – Эй, Морозова?  Я вздрогнула.  Стоп.  Где я?  Подождите... а что только что произошло?  Почему мое сердце так колотится и трудно дышать?  – Катя, –Егор Николаевич позвал меня во второй раз, – ты в облаках что ли витаешь?  – А-а...  Это единственно, что я могла произнести.  Мне показалось.  Поцелуя не было.  Это все мои фантазии.  Дожили.  – Катя, очнись, ты меня начинаешь пугать.  Я дернулась и посмотрела на учителя. Тот, нахмурившись, внимательно изучал мое лицо на предмет болезни или чего-то подобного. Никакого волшебства не было. Чистый интерес и беспокойство как преподавателя. Я сглотнула.  – Простите, Егор Николаевич... – мне было страшно смотреть ему в глаза, я вообще не могла смотреть на него.  Учитель тяжело вздохнул и покачал головой.  – Тяжело с тобой, Катерина, – произнес он, подперев рукой щеку, заглядывая мне в глаза, – никак не поймешь, чего ты хочешь, что у тебя на уме.  – Я тоже не знаю, что у меня на уме...  Хотелось и смеяться, и задуматься, что же это было? Настолько явное видение, настолько обостренные чувства, неужели я схожу с ума? Егора Николаевича слишком много в моей жизни. За несколько месецев он занял практически все мои мысли. Я не могу есть, спать, дышать. Он преследует меня везде.  А мы все продолжали общаться, смеяться, рассказывая о своих приключениях, но что-то было не так. Как-то напряженно мы разговаривали. Я медленно встаю с кровати, застилаю ее и иду на кухню. Чай остается стынуть на столе, а я иду умываться и в комнату. Надо найти платье. Открываю шкаф и передо мной аккуратно висят вещи на вешалках. Пахнет все стиральным порошком. Вкусно. Я беру платье немного выше колен, приталенное, чёрное с белым воротником. Рукава чуть выше локтя. Самое то. Я надеваю его и бегу к зеркалу. Улыбаясь, разумеется.  Красиво. Ему бы, надеюсь, понравилось.  Ах да… Ему, уверена, все равно. Вот это будет вернее. Да, Катя, реальность она вот такая вот, совсем не розовая и, к глубокому сожалению, не синяя. И даже не в клеточку. Она горбатая, острая, тяжелая и суровая. Она мне не нравится.  Я возвращаюсь к шкафу уже пешком. Открываю один из ящиков комода, который стоит рядом, и достаю оттуда черные чулки. Очень даже ничего. Надеваю. Снова возвращаюсь к зеркалу и вижу уже не себя, а девушку, которая красивая. Только с моим лицом. Самоуничтожение тоже не катит. Прекрати. Я вспоминаю о чае, он, наверное, уже остыл. Быстренько иду на кухню, делаю пару глотков и мне хватает. Больше не хочу. Хочу поскорее выбежать из дома на улицу.  Пятый урок настал быстрее, чем я ожидала. Мы зашли в кабинет, я села на свое место и непонятно от чего сидела странно прямо, ровно и аккуратно. Будто бы хотела произвести на него впечатление великолепия с моей стороны. И все же, наверное, это было смешно.  Он дал нам контрольную. По примеру моей олимпиады и, видимо, восхитительно помнил, что я не знала тогда ответ на один вопрос. Тем не менее, я написала быстрее всех и тут же сдала.  — Морозова, не выпендривайся, забери и проверь, — заключил он, но я сурово посмотрела на него и вставила свои пять копеек.  Пятый урок заканчивается и на перемене к нам приходит директор. Очень круто.  — Девятый класс! Внимание! Ваш класс ответственный за приготовление актового зала для праздника. Был. Поскольку с олимпиадой я совсем забыл вам об этом сказать, одиннадцатый класс похлопотал и все сделал. Однако маленькие неурядицы в виде нехватки шариков они не могут исправить в связи с экзаменами. Поэтому сейчас большинство идет в актовый зал и помогает с исправлениями, — в эту секунду подходит Егор Николаевич и директор с улыбкой и почти радостью продолжает: — а вот и классный руководитель, один или пять человек остаются помочь Егору Николаевичу со школьной кладовкой, — сейчас он обращается к Булаткину, — Вам сколько человек нужно? — тот, не задумываясь, произносит:  — Одного человека вполне достаточно. Катерина Морозова. Там нет ничего сложного, поэтому, я думаю, девушка с этим справится. — Ну и отлично. Считайте это отдыхом на шестой урок и моим подарком.  Пошевеливайтесь, — звенит звонок, и она подгоняет всех к центральной лестнице, а я просто не двигаюсь с места и остаюсь рядом с ним, провожая учеников взглядом.  — Эй, Катя, не тормози, — грубо произносит он и размеренно шагает к кладовке. К слову, она находится на этом же этаже, через помещение от его кабинета. Я хмурюсь и обгоняю его и подхожу к двери.  — И кто тут тормозит? — спрашиваю я категорично.  Он усмехается, открывает кладовку и, наиграно кланяясь, пропускает меня вперед.  — Дурак, — шепотом произношу я и как можно быстрее прохожу внутрь.  Кладовка представляет из себя заполненное вещами помещение. Маленькая и тесная комнатка. Тут поместились бы весьма свободно лишь три человека. Но это при условии, что она была бы совершенно чистой. А так тут едва хватает места для стремянки, которую ставит сейчас Булаткин, и для нас двоих.  — Ты полезешь наверх и будешь передавать мне оттуда банки, которые позже пойдут… — начал он объяснять, но я его перебила. — В платье? — он осмотрел меня, усмехнулся — Какие банки? Их тут нет, — он подходит еще ближе ко мне и, касаясь икры, очень медленно, как можно невесомее и ближе, поднимается рукой вверх, водит пальцами узоры по капрону и останавливается там же, где заканчиваются чулки.  Я вдыхаю, чтобы что-то сказать, но он прерывает меня тихим: «Ш- ш- ш» — и я послушно замолкаю. И правильно, сердце начинает биться через раз, пропуская самые большие и главные удары. Я задыхаюсь, но мне нравится. Только бы не упасть. Его рука вертится волчком вокруг резинки чулка, не решаясь подняться выше, не желая опускаться ниже, — он не знает, что делать дальше. Боже, он не такой наглый. И это хорошо.  Дверь, бывшая закрытой, неожиданно распахивается, его рука так же мгновенно удаляется из-под моей юбки, и он отходит от меня. Хотя выглядит это едва ли правдоподобно. В дверях стоит Авдеев, запыхавшийся.  — Анна Владимировна просила передать, что седьмым уроком нам поставили геометрию. А мы стоим и не знаем, что нам делать. Я не знаю. Я просто растеряна, он делает странные вещи. — Ты че туда залезла? Слезай. Еще и в юбке, — я послушно слезла, а потом он засмеялся. Я просто не сдерживаю улыбки и таким же образом смеюсь тоже. Авдеев усмехнулся и, закрыв дверь, ушел. Егор Николаевич успокаивается, я тоже. А теперь из его уст, я слышу слова, от которых по всему телу проходит табун мурашек  —Поступим неправильно вместе? Морозова, вернись на землю! Ты чего зависла? — учитель нагнулся ближе, рассматривая мое бледное лицо.  Нужно было срочно вспомнить о чем он говорил. Поступить неправильно? Что он имел ввиду? Неужели...? Вмиг мои щеки порозовели и Егор Николаевич естественно обратил на это внимание.  — Что Катя? В тихом омуте черти водятся? — с таким приторным голосом проговорил Булаткин, отчего мои глаза распахнулись. А он улыбнулся так, исподлобья, что мне стало не по себе.  — Это не то, что Вы подумали! — попыталась оправдаться, а учитель от моих слов прыснул заразительным смехом.  — А что я подумал? Я твой учитель. Как я могу предложить своей ученице что-то непристойное? Нужно срочно на воздух, а то твоя голова снова заполнится дурными мыслями. Нужно было незаметно покинуть территорию школы, пришлось идти окольными путями и постоянно оборачиваться. Егор Николаевич шел впереди меня, показывая свободной рукой знаки "стопа" или "вперед", и когда мы уже свернули за школьные ворота он наконец-то отошел от меня на приличное расстояние. Отходя от школы я сама не зная на то причины заревела, иногда прерывая это все приступами идиотского смеха и странных воплей. Егор резко обернулся, приподнял от удивления одну бровь и немного перекосил мордашку.  — Чего? Первый раз сбегаешь? — поинтересовался учитель и как-то по-доброму улыбнулся. Я же все еще плача закивала, шмыгая носом и вытирая дурацкие слезы. Он вздохнул и произнес это, после чего его улыбка уже мало напоминала доброту: — Да, вне школы, дядя Егор не станет учить тебя хорошему, скорее, наоборот.  От такого заявления у меня не только перестали идти слезы, но и появился в глазах неимоверный ужас.  Чего? Ненормальный!  Егор Николаевич ослабил хватку галстука и расстегнул верхнюю пуговицу, я в этот момент лишь сглотнула. Потом он пробубнил что-то вроде слова "шучу", обошел меня сзади и, положив руки на мои плечи подтолкнул вперед.  Сначала он потащил меня прогуляться по аллее, потом накормил мороженым, и сочтя, что этого мало поволок в ближайшее кафе. Заказал пирожные и начал их уничтожать. Я же пила через трубочку натуральный сок и удивлялась тому, сколько же в него столько влезает. От такого количества сладкого можно с легкостью отрастить немалую задницу. Как ему удается поддерживать фигуру?  — А вы не боитесь потолстеть? — слежу за тем, как Егор Николаевич уплетает заказанное.  — Если есть сладкое, и при этом шевелить мозгами, то не потолстеешь, — Булаткин довольно поглотил половину пирожного и, подмигнув, принялся за шоколадный коктейль. Вот обжора. Проще прибить, чем прокормить.  — Не подавитесь только, — я отвернулась от учителя и, достав из сумки литературу, начала перечитывать домашнее задание.  Егор Николаевич, не отрываясь от коктейля, лишь поднял на меня свой взгляд. И если можно было бы плавить или испепелять одним лишь взглядом, то от меня осталась бы маленькая кучка пепла. Совершенно было невозможно читать, эти звуки от высасываемой трубочки ужасно раздражали и не позволяли сосредоточиться. И по мерзким звукам казалось, что он делает это специально, так как звуки становились все чаще, отчего на нас начали коситься другие люди. Через несколько минут это стало невыносимо и я с грохотом опустила книгу на стол. Егор Николаевич поперхнулся и слегка постучал себе по груди, чтобы немного прокашляться. Закатив глаза, снова подняла книгу и продолжила смотреть на буквы, делая вид, что очень сильно занята.  — Морозова, — услышав свою фамилию, немного приспустила учебник, открывая только глаза. Учитель сидит со скучающим видом, держит в зубах это самую трубочку, слегка пожевывая ее, и смотрит на меня. — Сжалься над мозгами, дай им немного отдохнуть. Учись расслабляться.  — По-вашему жевать трубочку от коктейля это "расслабляться"? — опустила глаза в литературу.  — А почему нет? Всяко лучше, чем тупо пялиться в книгу и при этом видеть фигу, но не видеть смысла от прочитанного, — продолжая жевать трубочку, Егор Николаевич повернулся в сторону сидящих в одиночестве двух девушек, и помахал им свободной рукой. Только я шагнула в класс, как меня резко прижали к стене. Я рвано выдохнула.  Егор Николаевич смотрел на меня немигающим взглядом, разрушающим все надежды на спокойный разговор по делу, потому что вряд ли нормальные беседы начинаются с подобной сцены: лично я об этом ничего не знаю, только предполагаю. Его голубые глаза гипнотизировали меня своим магическим цветом, а почти неслышное дыхание, касаясь кожи, заставляло меня замирать. Я была зажата между стенкой и учителем, лицо которого находилось непозволительно близко. И мне было по-настоящему страшно.  – Морозова, – он тихо произнес, не отводя взгляд. Я сглотнула.  – Ты понимаешь, чем может закончится эта история, если до директора дойдет, что ты сбежала со школы вместе с учителем? И ладно, до директора, что мама твоя скажет, Морозова?  Ну почему он такой правильный? Такой прям идеальный. Не кричит, спокойно разговаривает, только вот к стенке прижимает, но даже этот странный непристойный жест меня уже не удивляет, мне уже практически удобно.  – А вы им не говорите, Егор Николаевич, - уж не знаю, откуда у меня такая наглость появилась, но учитель улыбнулся.  – Не скажу, Морозова, но буду следить за тобой. Чтобы ты еще чего-нибудь не натворила.  – Да пожалуйста, – я фыркнула, - делайте, что хотите, Егор Николаевич.  Учитель продолжал смотреть на меня и еле-еле видно улыбаться, я же смотрела под ноги, не могла встречаться с ним взглядами.  Молчание затянулось.  Я уже собиралась попросить, чтобы он отпустил меня, а то мало ли зайдет кто-нибудь опять, а мы тут... кхм...  Но он меня опередил.  – Знаешь, Катя, странная ты. Никогда не встречал подобных девушек.  Я фыркнула еще раз и попыталась освободиться из плена учительских рук.  – Ну простите, что такая ненормальная...  – Да я не это имел ввиду, – перебил он меня, – то ты разговорчивая, не заткнешь, то молчишь, сидишь одна, в окно смотришь... или скромная ходишь, посмотрит кто-нибудь на тебя – ты глаза в пол, а потом посылаешь всех направо и налево... не пойму я тебя никак.  Я прекратила свои попытки выбраться и отвернулась. А ведь он прав. Сколько раз за день у меня меняется настроение? Не сосчитать...  – Ну простите, что у меня психика неустойч...  – Морозова, – тонкими пальцами он аккуратно взял мой подбородок и повернул лицо к себе, заставляя посмотреть на него, я снова почувствовала себя совсем неуютно, словно на осмотре у врача, – перестань нести ересь, – меня мгновенно заколотило, и я не смогла сдержаться, я посмотрела ему в глаза.  – Морозова, я не знаю, чувствуешь ли ты это... – я как будто слышала его голос там, у себя внутри...  – Не надо, – я прохрипела, еле-еле держась, чтобы не упасть, медленно закрыла глаза.  В то же мгновение я почувствовала, что меня отпустили, ощущение свободного пространства немного отрезвило меня, но открывать глаза я не решалась.  – Уходи.  Не говоря ни слова, я подняла брошенную ранее сумку с пола, вышла из класса и тихо прикрыла за собой дверь. Мне надо было уйти.  Я поступила правильно.  Но…  Уходи.  Сердце сжалось, и, стоя у стены, я чувствовала, что у человека за дверью точно такие же ощущения.  Мне надо уйти, срочно.  За дверью что-то упало.  Собрав последние силы, я резко распахнула дверь и увидела, как Егор Николаевич сидит на корточках и собирает с пола учебники. Его взгляд был пропитан болью, прежняя радость и какое-то спокойствие... они исчезли.  – Морозова, уходи.  Его голос, красивый глубокий голос, сейчас был хриплым, как будто он говорил через силу. Костяшки пальцев побелели. Синяя венка на шее пульсировала. Губы плотно сжаты.  За эти недолгие несколько месяцев я все время представляла себе Егора Николаевича, я постоянно думала о нем. Всего за несколько месяцев он занял все мысли в моей голове, и изменил мое мировоззрение. И почему-то даже это не остановило меня. Эта жесткая реальность. Я сделала первый шаг к нему. Егор Николаевич напрягся еще сильнее.  – Катя, уходи, я серьезно.  Сердце пропустило удар. Меня тянуло к нему и отталкивало в той же мере. Я шагнула еще раз.  – Морозова, не будь дурой. Уходи.  Меня всю трясло. Я не хотела этого делать. Но почему я не могла остановиться? Еще один шаг. Я стояла практически вплотную к нему. Он молчал.  Я не смотрела на него, мое внимание привлек дуб, стоящий во дворе школы. Красивый и могучий дуб. Я никогда не обращала внимание, насколько он высок. Длинные раскидистые ветки, как руки, вызывали чувство наполненности и восхищения, а солнечные лучи так падали на дерево, что казалось, что это дуб светится. –Морозова...  Я посмотрела на Егора Николаевича. Он уже поднялся и стоял практически вплотную. А меня уже не трясло. Кажется, я начинала понимать, что я тут делаю.  – Морозова, если ты не хочешь, чтобы я сделал тебе больно – уйди.  Я не знала Егора Николаевича.  Он не знал меня.  Но я почему-то стояла, прижатая к стене, и смотрела ему в глаза. В любом другом случае, если бы я это вспомнила, то постучала бы себе сковородкой по голове или хорошенько бы врезала себе в живот, чтобы прийти в себя, но именно сейчас это выглядело так, как надо было - правильно.  – Катя, я последний раз прошу тебя – уходи.  Его хриплый голос звенел у меня в ушах, я чувствовала, что начинаю терять сознание, начинаю падать, а сильные руки меня держат, не давая поцеловаться с полом.  Я оказалась беспомощной, загнанной собой в свою же ловушку. Я и правда боялась всей этой мути, происходившей со мной и учителем уже несколько месяцев.  Я не понимала ничего, что происходило в последнее время, и продолжала играть в "настоящую жизнь".  А сейчас я и вправду с ней столкнулась и испугалась.  Не знаю, было ли правильным мое решение, хорошенько обдуманное за несколько мгновений, но ровно через пару секунд я покинула аудиторию, оставив Егора Николаевича одного. После инцидента в классе Егор Николаевич со мной не разговаривал, на уроке поднятую мною руку не замечал, собственно, игнорировал мое существование в принципе. Но что-то изменилось, раз он вчера сам позвонил и предложил встретиться у него на квартире и порешать олимпиадные задания. Что же именно заставило его собраться и позвонить? Что изменилось?  Без пяти пять я стояла у квартиры Егора Николаевича. Ноги предательски подкашивались, ощущение, что что-то произойдет и необязательно хорошее, не оставляло меня на протяжении всей поездки домой к учителю.  Немного осмелев, я все-таки решилась нажать на кнопку звонка.  За дверью залаял пес, кто-то что-то уронил на пол с диким грохотом, последовала длинная цензурная тирада о навесных шкафчиках, хруст разбитого стекла на полу, еще одна тирада про порезанный палец. Наконец слышится звук ключа в замочной скважине, и дверь распахивается, открывая мне обзор на бардак в коридоре.  На стенке, где предположительно находились два навесных шкафчика, теперь одиноко торчали железные гвозди, на полу валялись два деревянных ящичка (бывшие шкафчики), а вокруг них действительно было разбросано разбитое стекло. Ровненькая кровавая дорожка шла от двери до середины бардака, где стоял хозяин квартиры, смущенно улыбаясь.  –Здравствуйте, Егор Николаевич – только и смогла сказать я.  – И тебе не хворать, Морозова.  Я еще раз оценила взглядом масштабы катастрофы и прикинула приблизительное время уборки.  Поняв, что Егор Николаевич сам справится совсем не скоро, я ляпнула то, что и должна была.  – Хотите, я Вам помогу? – Он хмыкнул, с таким же оценивающим взглядом прошелся по мне.  – Только куртку сними, испачкаешь.  За каких-то десять минут мы все убрали, вымыли и вычистили. Оставалось самое сложное. Раненая нога.  Дело в том, что я не особо любитель открытых ран, из которых течет алая жидкость. Более того, я еле-еле удержалась на ногах при виде окровавленного коридора.  Поэтому я, для начала заставив промыть рану водой, потребовала у незадачливого хозяина аптечку. Тот, попрыгав на одной ноге до холодильника, на котором стоял белый чемоданчик с красным крестом, умудрился поскользнуться на маленькой лужице, образовавшейся при Великой уборке. На лбу сразу появился большой-большой синяк. Под мои хихиканья он подставил сначала лоб с синяком, а потом уже показал свой порезанный палец.  Вот тут-то и началось веселье.  – Эй, Морозова, ты куда падаешь? Ты почему бледнеешь? Ну и что, что кровь течет? Ты что, крови боишься? Эй, Морозова, ты мне еще нужна, не умирай.  Пока я, меняя цвет лица на сине-зеленый, сползала со стула, Егор Николаевич стал искать нашатырный спирт в аптечке, чтобы вернуть меня к жизни.  –Морозова, только попробуй мне тут в обморок грохнуться, я тебя заставлю "Войну и Мир" читать, все четыре тома. Я сразу повеселела, порозовела, перестала бледнеть-зеленеть-синеть и просипела:  – Не надо.  – Ну что не надо то сразу? Это тебе полезно будет. Думать, может быть, будешь, как в обмороки падать.  – Я же не виновата.  – Но испугался же я больше твоего, это мне нужен нашатырный спирт, а не тебе.  Придя к общему согласию, мы решили, что нашатырный спирт никому не нужен, а вот ромашковый чай не помешает.  И вот, мы уже сидим на кухне, пьем из красивых белых кружек чай, заедая его печеньем.  Почему-то все напряжение, тяготившее меня с самого утра, куда-то испарилось. Но вот осадок, оставшийся спустя несколько дней, до сих пор заставлял меня хмуриться и напрягаться по поводу преподавателя.  Что-то в нем изменилось. Мы не находились так близко друг к другу с того разговора в классе.  Он стал более задумчивым. Спокойным. Еще более загадочным, чем был. И совершенно не улыбался. Та полуулыбка, которой он меня одаривал через раз, не могла даже близко сравниться с той лучезарной и искренней. Он постоянно смотрел мне в глаза, как будто пытаясь в них что-то прочитать. Внимательно вслушивался в каждое мое слово, впитывая всю информацию, как губка. Наконец, не выдержав взгляда в упор и молчания, я спросила то, что меня беспокоило все последнее время. Скажите, почему Вы хотели, чтобы я ушла из класса тогда?  Егор Николаевич заметно изменился в лице и уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но промолчал, опустив взгляд на собаку под столом. Он погладил пса по золотистой макушке и тяжело вздохнул, заставляя меня самопроизвольно дернуться.  –Морозова, ты слишком маленькая еще, чтобы понять это.  Я недовольно фыркнула.  – Ничего подобного!  – Катя, – он резко перебил меня,– ты должна понять одну вещь. Ты уже девушка, но маленькая. Некоторые вопросы тебя не должны тревожить, это удел взрослых, не забивай себе голову этими...  – Подождите. Я просто хотела спросить у Вас про тот день...  – Скажи, что ты тогда поняла? Что ты почувствовала? – он быстро встал и подошел ко мне, поставив руки на стол, тем самым вжав меня в угол. Он буквально навис надо мной во всех смыслах.  Я начала дрожать. Вся та наигранная уверенность куда-то испарилась.  – Морозова, ответь мне, – он явно ждал и не хотел уступать, – чего ты ждала от меня?  Я молчала.  Даже, если бы я сказала ему правду, это бы не изменило ничего... да?  Вдруг он резко поднял меня на руки и пошел в комнату, где практически бросил на кровать и навис надо мной, блокируя меня, не давая сбежать.  И ждал.  Молча ждал.  Прошло, наверное, всего секунд двадцать, когда он немного отодвинулся, но продолжал смотреть мне в глаза, но они показались мне вечностью. Я никогда не видела его лицо настолько близко.  Его глаза оказались куда больше и выразительнее, чем казались до этого, а мятное дыхание было до ужаса обжигающим.  – Хорошо...  Он пробормотал это еле-еле слышно и уже собрался вставать с кровати...  Тут уже я поняла: будь, что будет. Я скажу ему, и пусть он выгонит меня. Я нуждалась в его общении уже несколько дней, мне нужно прервать это ожидание.  Да, я поступаю глупо, необдуманно, совершенно по-детски... но...  – Я хотела, чтобы ты поцеловал меня.  И зажмурилась.  Не хотела видеть его пронзительных глаз, хмурящихся бровей, слышать гулко стучащее сердце...  Мне хотелось исчезнуть, переиграть с самого начала этот момент. Я уже успела пожалеть о том, что сказала, наверное, раз тридцать.  И все-таки я ждала. Ждала каких-то действий, слов со стороны Егора Николаевича.  Но он молчал. Так же молча встал с кровати. Подошел к двери. И остановился.  – Я тоже этого хотел.  Я широко распахнула глаза.  – Морозова, я тоже хотел тебя поцеловать. Но ты ребенок. Поэтому уйди. Именно сейчас, пока я не сделал того, о чем пожалею. Я уже не доверяла Егору Николаевичу. Он определенно что-то скрывал. Что-то, не дававшее жить свободно в первую очередь ему. Всякий раз, когда мы виделись, он холодно здоровался, поджимал губы и всем своим видом показывал, что не настроен на беседу. Я знала, что он не хотел обсуждать инцидент в классе, но эта недосказанность будила во мне ярость, бурлящую во всем теле. Я могла запросто сорваться, наорать на любого человека. Почему-то именно сейчас меня начало напрягать это странное поведение учителя, не похожее на поведение нормального статистического преподавателя.  Уж слишком часто он стал отшивать учениц и учительниц нашей школы, тайно приходить за два часа до начала уроков, когда в здании, кроме ночующего там охранника, не было никого, так же тайно уходить из школы чуть ли не через чёрный ход, куда его пускал только тот самый охранник... Вообще они с охранником как-то сдружились. Один рассказывал и советовал, какую литературу почитать на ночь, а другой помогал ему с ключами от всех классов и каморок со швабрами. Почему охранник дядя Ваня с несвойственной ему любовью к литературе проникся благодарными чувствами к молодому практиканту и безотказно давал ему ключи от всех комнат школы навсегда останется загадкой. Ну, хотя бы лично для меня.  Всё же, кого он представлял из себя ? Иногда харизматичный, иногда умиротворенный... мысли путались в голове. В какой-то мере я его остерегалась, избегала, старалась с ним не общаться, но меня настолько сильно к нему тянуло, что ничего поделать я не могла. Настолько внимательный к моим словам, он практически сразу завлек меня – умение слушать всегда привлекает людей. Всякий раз, вспоминая наши чаепития, я невольно улыбалась, представляя перед собой Егора Николаевича, его внимательные волшебные глаза, красиво очерченный рот... все это сводило с ума мое воображение. Не скрою, я действительно представляла образы с участием меня и Егора Николаевича, где мы вместе гуляли, обнимались, разговаривали на личные темы... целовались. Да и не только. Он практически целиком занял все мои мысли. Я думала о нем все время. И меня это пугало.  – Да, наверное, я пойду, мне еще до дома доехать надо, и уроки там... и еще что-то...  – Я провожу.  Постаравшись максимально быстро собраться и при этом не ляпнуть какой-нибудь глупости, я уже стояла в дверях, ожидая учителя.  Он, облокотившись на шкаф, пытался натянуть кеды и не уронить куртку, висящую на вешалке на ручке. Пока что это ему плохо удавалось. Натянуть кеды, в смысле.  От таких бытовых сцен мне стало очень неуютно, не привыкла я к таким откровениям. Попыталась открыть входную дверь, но та почему-то не поддавалась.  Егор Николаевич, увидев мои потуги, потянулся к двери...  И вот эти моменты, наверное, и называются неловкими, когда твой учитель, пытающийся открыть дверь, стоит настолько близко к тебе, что сердце почему-то начинает колотиться быстрее, коленки начинают дрожать, а тебя начинает сильно трясти. И сразу ужасно неуютно, неправильно... и ты не знаешь, что делать.  И тут Егор Николаевич повернулся. Лицо к лицу. В нескольких сантиметрах от губ.  В этот момент по всем законам правильных жанров кто-то из нас должен извиниться, отвернуться, дверь откроется, мы оба выйдем и все будет отлично. Но. Но мы живем не в правильном мире. Потому что не может всё так солнечно закончиться. Потому что мы оба до сих пор стоим лицо к лицу. Практически губы в губы.  Я даже вижу, как дергается кадык Егора, как кожа покрывается мурашками, а у меня она покрыта мурашками уже давно. Я слышу стук своего сердца. Оно дико колотится. Нет, это неправильно. Все должно закончится. Как можно быстрее. Пожалуйста. Нет. Не надо.  – Катя, отойди.  Его голос, хриплый и низкий, заставил меня поднять глаза выше. Я видела его большие, невозможно глубокие голубые глаза, в которых я не тонула, а была туда затянута. Видела пышные длинные ресницы, которым бы в любой другой момент позавидовала. Чувствовала свежее ментоловое дыхание.  Но самое страшное – я чувствовала его запах.  Это была не мята, не лаванда, не сирень, как в любовных романах.  Он пах жасмином.  Настоящим, дурманящим жасмином, который напрочь выносил мне мозг.  Это был не одеколон, не чай. Это был его настоящий запах.  Я закрыла глаза, не в силах противостоять всем параметрам учителя, сводящим меня с ума. Его "Катя, отойди" было забыто и им, и мной. Я просто чувствовала, как он разглядывал меня. Самое странное – мне было не неприятно находиться под его изучающими взглядами. Наоборот. Если бы меня так разглядывал любой другой человек, я бы не задумываясь сказала бы, чтобы тот прекратил или бы ушла. Но сейчас я таяла, как свечка. Время тянулось долго, но не мучительно. По телу разливалось тепло. В районе легких я даже чувствовала жар. Запах жасмина теперь преследовал меня везде, ранее так нелюбимый, удушающий, стал захватывающе свежим и терпким. Он щекотал все мои чувства, заставлял то расслабляться, то напрягаться. Я вдыхала его, забывая обо всем.  Он очень аккуратно дотронулся пальцем до моих губ и легко провел по ним, заставляя с удвоенной силой покрываться кожу мурашками. Сумасшедший набор чувств.  Я слегка приоткрыла губы, позволяя холодному воздуха дотронуться до зубов. В следующий момент я почувствовала холодные губы на своих и забылась совсем. Первый поцелуй. С человеком, которого я не понимаю. Который мой учитель. Мне было действительно хорошо. Мысли затуманились, сердце нещадно колотилось, пытаясь выпрыгнуть из грудной клетки. Это было по-настоящему. Этот поцелуй. Это прикосновение к губам пальцем.  Все это было настоящим, дурманящим, сводящим с ума...  Я плавала в этих ощущениях, недавно заставляющих меня нервно рассмеяться и покрутить пальцем у виска.  Он так же аккуратно прервал поцелуй. Но это веяние не прервалось, я ждала еще чего-то, мне хотелось, чтобы он меня еще раз поцеловал. Может быть, он это тоже почувствовал, поэтому, оперевшись о стену, он поцеловал меня еще раз, чуть сильнее прижимая губы к моим. Я практически умирала. Это было настолько потрясающе, настолько дурманяще, как наркотик, что я не могла остановиться, хотела еще, еще и еще... Эти несколько минут – я упивалась ими. В его руках я чувствовала себя не ребенком, а девушкой. Я чувствовала нежность и одновременно напор, трепет и желание. Я чувствовала себя живой.  Не знаю, в какой момент он перестал меня целовать, просто не заметила, но когда я открыла глаза, то столкнулась с его наполненным взглядом. Он не улыбался, не хмурился, а просто внимательно смотрел, изучал. Я знала, что надо было что-то сказать, но эта эйфория, захватившая меня с головой, просто говорила: "Заткнись и получай удовольствие". Что-то должно было сейчас произойти. Что-то, чего я могла не ожидать и бояться. Но нет.  Егор Николаевич просто взял меня за руки, не опуская глаз, и еще раз поцеловал. Просто и без всяких разговоров. И кому они были нужны... Мы оба закрыли глаза, впадая в сладкую дрему. Он аккуратно мял мои губы, возможно, прося какого-то движения от меня. И я так же аккуратно, как и он, прикусила его нижнюю губу. В ответ он дернулся, явно не ожидая такого от тихони-девочки, но быстро сориентировался и оттянул мою нижнюю губу.  И мы продолжали целоваться. Как настоящие парень и девушка, наверное.  Я не хотела думать, что будет потом. Просто получала немыслимое удовольствие.  Мы целовались. Нет, не так. Слишком неправильно подобранные слова. Мы изучали друг друга. Своего рода секс.  Да, у нас был телесный контакт, но мы изучали друг друга внутренне. То есть, оставаясь в одежде, мы получали приблизительно такое же удовольствие, как, наверное, при сексе.  Мы технически занимались сексом. Он прижимал мои руки к стене над головой, а сам сильно наклонялся, так как разница в росте у нас была приличная. Но даже из-за этого я не чувствовала себя маленькой. Мне казалось, что в этот момент меня как будто ударили током. Как будто глаза действительно открылись сильнее, и я все увидела. Это непередаваемое чувство. Нереальное, немыслимое, невозможное, идеальное чувство.  И, когда он отодвинулся, я не чувствовала ничего, была опустошена, как будто из меня высосали все силы. Он отпустил мои руки, которые сразу безвольно повисли вдоль тела. Я открыла глаза. Свет от лампы сразу ослепил меня, заставив болезненно поморщиться.  Егор Николаевич смотрел на меня, не ожидая каких-то действий. Просто изучал, внимательно разглядывая, а я рассматривала его. Все такой же – задумчивый и прекрасный. Он не улыбался, взгляд был очень внимательный. Запах жасмина куда-то исчез, наваждение после поцелуя тоже постепенно испарялось. Его губы приоткрылись, а я вздрогнула.  Сейчас он скажет, чтобы я уходила.  Не готовая к жестоким словам, я постаралась максимально вжаться в стенку. Сколько раз я была отвергнута! Не только близкими людьми, но и теми, кто в прошлом откровенно пользовался мной. Да, я всегда была доверчивым человеком. Открывалась людям, тянулась к ним, но в последствии все происходило по одному сценарию – они уходили из моей жизни. Молча. И сейчас я не была уверена, что справлюсь с эмоциями. Я не хотела, чтобы он прогонял меня, не смогла бы с этим смириться.  Нет, пожалуйста, не надо.  – Ты как?  Такой простой вопрос, но такой нужный сейчас. Егор Николаевич мог сказать мне сразу, чтобы я ушла, но нет. Скорее всего, он хотел обсудить то, что произошло. А я не могла соврать. Мне надо было сказать честно.  – Не знаю.  И снова молчание, говорившее вместо нас. Это молчание стало нашей традицией. Каждый раз во время нашего общения были моменты, когда мы оба молчали, но молчание было более живым, говорящим. Мы теоретически общались, не разговаривая.  Он ласково провел рукой по моей щеке, пока я была под чарами его прекрасных глаз.  – Морозова, постарайся никому об этом не говорить, хорошо?  Меня передёрнуло.  Да, конечно, все должно было так случиться. Он меня соблазнил, а теперь убегает от своих действий. Не хочется связываться с малолеткой, да, Егор Николаевич?!  Наверное, у меня был взгляд, слишком переполненный местью, т.к Егор Николаевич нахмурился, сжав губы в единую линию. Я надеюсь, что ты не подумала, что я тебя использовал? Сейчас под его внимательным взглядом я начинала понимать, что он слишком уж серьезен для всяких "игр с несовершеннолетними". Вдруг у него кто-то есть? Получается, это измена... Стой, он не может так поступать, он слишком серьезен для таких вещей.  –Катя?  Я посмотрела ему прямо в глаза. голубые, невозможно голубые, в них прямо засасывает, я буквально вижу в них галактики, насколько они космически прекрасны.  – Я... я не знаю.  Он что-то собирался сказать, но вдруг прямо над ухом раздался резкий звонок.  Я отскочила в сторону, а Егор Николаевич шарахнулся к противоположной стене, хватаясь за сердце. Звонок повторился. За дверью раздалось громкое: "Булаткин, если ты сейчас же не откроешь дверь, мы ее сломаем, и тебе придется делиться с барышней!".  – Иди в комнату, – бросил мне он, попутно открывая входную дверь. Меня сдуло как ветром. Очень хороший шанс сбежать через окно в комнате. Прыгнув на диван, я прислушивалась к дико бьющемуся сердцу, заглушавшему все остальные звуки. Через несколько мгновений в коридоре послышался смех и одобрительные возгласы, а через некоторое время в комнату вошли четверо – два парня, девушка и Егор Николаевич.  – М-м, Булаткин, на молоденьких потянуло? – один из парней – высокий кареглазый шатен – пробежался по мне оценивающим взглядом и протянул руку, широко улыбаясь, – Артем, приятно познакомиться.  Мне нечего не оставалось сделать, как пожать протянутую руку и улыбнуться в ответ. Всего через несколько минут я узнала, что второго парня с черными-черными волосами зовут Влад, а высокую красивую девушку – Алисой.  Егор Николаевич, видимо, удалился на кухню – готовить ужин, а его друзья сразу кинулись меня расспрашивать: кто я, откуда приехала, кем мне приходится Егор Николаевич и т.д.  Все было вполне обычно. Веселые и предрасполагающие к себе друзья учителя меня сразу заинтересовали и уничтожили напрочь все волнение за предстоящий разговор. Но Влад меня насторожил. Он буквально прожигал меня взглядом, молчал и не улыбался. Было видно, что он очень зажат в себе, так же, как и я недавно. Но его настораживавший вид действительно сильно напрягал. Вскоре вернулся хозяин квартиры, оповестив всех, что ужин скоро будет готов, а пока что он погуляет с собакой.  – Морозова, сейчас уже поздно, тебе, наверное, надо домой ехать.  – Да ладно тебе, Булаткин, – сразу возник Артем, – пусть немножко с нами посидит, успеешь ее еще выпроводить. Егор Николаевич, скрипнув зубами, удалился из комнаты, позвав за собой собаку. С резким звуком оповещения пришла смс от мамы, что меня хотят видеть дома через час. Поэтому, собрав волю в кулак, я скомкано попрощалась с друзьями Егора Николаевича и побежала за ним в коридор. Возвращаясь домой после встречи с моей двоюродной сестрой, я столкнулась с Егором Николаевичем. Вид у учителя был не ахти какой. Синяки под глазами, бледная кожа, синие губы – сразу было видно, кто из нас мёрзнет сильнее. Да и одет он был не очень тепло.  – Привет, Морозова, – его голос дрожал, и чувствовалось, что довольно крепкий учитель в любой момент может околеть посреди улицы. Поэтому, смотря на то, как он отбивает зубами чечетку, я довольно поспешно сказала:  – Здрасте, Егор Николаевич.  У меня как раз возникли вопросы по поводу предстоящей контрольной. Но тот был явно не настроен говорить на улице, поэтому тактично предложил посидеть в ближайшей забегаловке. "Пусть даже еду там есть нельзя, зато тепло". Я мысленно поблагодарила его, что посидеть он предложил не у себя дома.  И вот, довольно уютное местечко, пропитанное запахом булочек с корицей и свежеприготовленным кофе, и с мягкими диванчиками, в которых сразу захотелось утонуть. Егор Николаевич даже отметил, что если бы такие диванчики поставили в класс, то скорость работы увеличилась бы, ведь лёжа на диване думается лучше. Я сразу возразила, упомянув, чем обычно занимаются люди на диванах. В ответ получила укоризненный взгляд, говорящий, что я уничтожила гениальную идею.  Сидя уже третий час в кафе, в очередной раз я убедилась, что Егор Николаевич, конечно, очень хороший учитель, находит подход к любому детенышу, но, если уж ему взбрело в голову научить человека всему, что он знает, он не успокоится, пока несчастный ученик не взорвётся от количества информации.И тут я как будто сглазила, вспомнив об учителе, потому что в следующий момент поступило предложение:  – Хорошо, у меня есть ещё несколько вариантов с заданиями, но они лежат дома. Ты сейчас не занята? Может, позанимаемся ещё?  Ну, молодец, Катя, допрыгалась.  Меня подняли с тёплого дивана, взяли практически в охапку и понесли учиться.  Шёл уже шестой час вечера. Мне через кровь и пот объяснили решение заданий, сказали, что на контрольной с меня будут спрашивать больше всех, и отправили мыть руки перед ужином. Слабые увещевания, что меня дома накормят и, наверное, уже ищут с собаками по всему городу, были пропущены мимо ушей.  – Садист, – прошипела я, стоя в ванной и щедро намыливая руки ароматным мылом, напоминающим то ли ваниль, то ли какой-то фрукт.  – Я все слышу! – раздалось веселое с кухни.  А от плиты уже вкусно пахло. Через несколько минут мы уже сидели и буквально поглощали макароны с креветками и каким-то безумно вкусным зелёным соусом из шпината.  – Эфто пофтрясающе-м-м, – промычала я, накручивая на вилку макароны, – навферное, готовить сло-ожфно.  – Ой, да ничего сложного, всего-то нужно: макароны, креветки, шпинат, можешь и замороженный брать, креветок это тоже касается...  – А я готовить не умею, мне и так все равно, какие креветки брать, – вздохнула я. Егор Николаевич закашлялся и сделал большой глоток воды. Я в это время сидела с макаронами во рту, которые даже немного торчали. Вот она, победительница конкурса "Мисс Интеллигентность".  – То есть как это, – переспросил учитель, делая ещё один глоток, – вообще не умеешь?  – Сколько тебе лет-то, Морозова?  – Не настолько много, чтобы переживать по этому поводу.  Егор Николаевич о чем-то задумался, отвернувшись к окну, я в это время доедала макароны, но вдруг загадочно улыбнулся и повернулся ко мне.  – Я все придумал, Морозова, я научу тебя готовить.  Теперь очередь кашлять перешла ко мне. То ли макароны не в то горло попали, то ли меня до глубины душевной поразили слова Егора Николаевича, но я хихикнула и с опаской отодвинулись со стулом от учителя.  – Не-не-е, спасибо.  – Давай, Морозова, бери фартук, будем учиться готовить, – встал Егор Николаевич, вытягивая меня из-за стола.  – А может не надо? А? – попытка изобразить мордашку кота из Шрека оказалась провальной, потому что ответом мне был до смешного серьёзный взгляд учителя:  – Надо, Катя, надо.  Подумав немного, Егор Николаевич выбрал для меня блюдо, коим оказалась шарлотка. На мои увещевания, что я спалю ему кухню, он ответил молчанием, попутно надевая фартук.  – Так, что надо сделать сначала?  Я решила поумничать и совершенно уверенно выдвинула вариант:  – Наверное, тесто.  – Нет, Морозова, – усмехнулся мучитель, – для начала надо вытащить продукты.  – Стой ты, чучело, куда обеими руками лезешь? Одной рукой мешай, одной... перемешивай тщательно, чтобы комочков не было... да, так... да куда ты ложкой лезешь? Руками мешай...  Процесс приготовления пирога оказалось гораздо труднее, чем предполагала я. Да что уж говорить, Егор Николаевич тоже страдал. Он метался от одного конца кухни к другому, принося мне какие-то специи, разные виды сахара, молоко, муку и другие ингредиенты, от которых уже начинало рябить в глазах. А я в это время проклинала себя за то, что согласилась на эту авантюру. Да в общем-то технически я не соглашалась, но какая разница?  И сейчас, стоя над миской с тестом и перемешивая уже венчиком странную субстанцию, – предположительно, само тесто, его зачатки, – я заклинала себя больше никогда не оставаться "на чаек" с учителем и никогда не готовить эту чёртову шарлотку.  Егор Николаевич в какой-то момент встал совсем рядом, внимательно следя за тем, как я перемешиваю тесто, и мне стало трудно дышать. И вдруг он подошёл ко мне со спины, взял мои руки и, поддерживая миску, сказал:  – Взбивай энергичнее, а не как дохлая курица. Смотри.  И показал, как надо.  Я постаралась не придавать всему этому особого значения, но сердце заколотилось сильнее. Когда с тестом было покончено, меня заставили выковыривать из вишни косточки.  – А разве шарлотка не с яблоками делается? – я в очередной раз захотела поумничать, но, поймав себя на мысли, что могу быть побита за это, поспешно добавила, – да ладно, была с яблоками, стала с вишней. Невелика разница.  Егор Николаевич очень странно посмотрел на меня, но промолчал. Выковыривание косточек оказалось делом нелегким. Вишня была очень мягкая и вся истекала соком. Я даже не успевала слизывать сладкий сок с пальцев. И даже не замечала внимательный взгляд за спиной.  Егор Николаевич взял меня за руку, заставляя удивлённо повернуться, и приблизил её ко рту, собирая губами бардовую жидкость. Уж чего я не ожидала, так этого. Для меня вообще любой телесный контакт с противоположным полом не был чем-то обыденным, простым. Я мгновенно реагировала: вспыхивали щеки, руки начинали дрожать и ноги подкашивались. И ничем это нельзя было объяснить. Просто такая реакция.  Я изо всех сил пыталась сделать вид, что я дерево и ничегошеньки меня не смущает, все совершенно отлично, но какой смысл отрицать явное? Сейчас этот способ самовнушения не сработал. И я смотрела, как мой учитель аккуратно собирает губами капельки вишневого сока и как подрагивают его полуопущенные длинные чёрные ресницы. Внезапно он прервался, приоткрывая глаза и наблюдая за моим ошалевшим видом. Отпустив мою руку и улыбнувшись уголком губ, он сказал:  – Не отвлекайся, продолжай.  Что продолжать, я так и не поняла, но решила промолчать. Хотя и не смогла бы сейчас ничего сказать, поэтому, повернувшись к миске с вишней, продолжила своё кропотливое дело, пытаясь восстановить сбившееся дыхание.  Все, вишня была готова. Я взяла форму для выпечки, предварительно обмазав её маслом, и залила туда тесто с вишней. Потом под внимательным руководством учителя включила духовку, поставила туда форму, включила нужную температуру и только наклонилась, чтобы проверить, включена ли духовка, как меня резко подняли, усадили на стол и очень пронзительно посмотрели в глаза. Я даже не успела ничего сообразить, как была зафиксирована с двух сторон руками.  Впервые за долгое время мне стало страшно. Чего можно ожидать от красивого, высокого, умного парня, который старше тебя на семь лет и который по счастливым обстоятельствам является твоим учителем? Вот именно. Никто не знает. И я тем более не знала, что делать.  Я попыталась отстранить его от себя, но была ещё сильнее вжата в стол и почувствовала навесные шкафчики спиной. И не успела я ещё подумать о вариантах действий, как Егор Николаевич рвано выдохнул и порывисто прижался своими губами к моим.  Сколько это длилось? Секунд пять, не больше. Потом он начал аккуратно сминать мои губы, заставляя вжиматься в навесные шкафчики, чтобы почувствовать опору. Сейчас мы были как раз одного роста – я, сидя на столе, и он. Я мало что соображала. И мне это нравилось. Этот туман в голове, граничащий с неким безумством. Когда он провёл языком по губе, я заёрзала. Он рвано выдохнул мне в губы и тихо прошипел:  – Не дёргайся.  Взял меня на руки и понёс в комнату, где осторожно положил на кровать, все продолжая целовать. Весь разум мигом испарился, оставляя только наслаждение и обостряя чувства. А шарлотка у нас сгорела. Мы оба лежали на кровати и тяжело дышали.  Над головой летали птички, в животе порхали бабочки, по стене полз маленький паучок. Такое количество зверей начинало немножко напрягать, появлялись первые мысли о том, что я совсем уже чокнулась.  Вообще, да. Я сошла с ума. Совершенно. Безвозвратно.  Я целовалась с учителем! ДВА РАЗА! КАК?! Все мысли в голове перемешались, образовывая своеобразный мысленный колтун. Его уж точно труднее было расчесать, чем волосяной.  Лёжа рядом с учителем, я удивлялась своей откуда не пойми взявшейся смелости и развратности. В какой момент я потеряла голову? Когда он отнёс меня в комнату? Или когда целовал в шею, опаляя жарким дыханием? Или когда чувствовала его блуждающие по всему телу руки? Я не знаю. Сам факт, что я целовалась со своим учителем, разогревал меня не хуже бутерброда в микроволновке.  Почему-то сейчас не хотелось думать о последствиях, о предстоящем разговоре, который обязательно должен был случиться, или о реакции мамы на моё позднее возвращение. Если я вообще вернусь, конечно... если меня не убьет мой учитель... или совратит... или ещё хуже...  Что может быть хуже, я не успела подумать, отгоняя неприятные и почему-то возбуждающие мысли. Странно, однако.  Егор Николаевич лежал рядом. Смотреть на него мне не хотелось, стеснялась. Точнее, как раз хотелось заглянуть в его голубые глаза и прочитать все ответы на вопросы. Но нет, не могла. Ещё больше хотелось, чтобы он сейчас продолжил свои пытки, чтобы проводил рукой по спине, чтобы покрывал шею горячими поцелуями... да с каких пор я стала такой развратной?! Сейчас я вот лежу рядом с учителем. Привлекательным учителем, черт возьми. С которым я несколько минут назад целовалась. Мамочки, я становлюсь просто неуправляемой.  – Морозова.  Вся уверенность куда-то внезапно испарилась. На место ей запоздало пришли смущение и совесть. Отлично. Совесть сейчас больно била меня сковородкой по башке, приговаривая: "Ну что, доигралась, девочка? А что я тебе говорила, а?". В любом случае, надо же что-то ответить, надо придумать, что ответить, надо...  – Что это только что было?  Гениально. Аплодисменты. Говорить, не подумав, это, конечно, моя фишка, но в экстренных ситуациях я веду себя менее безрассудно. Нет, серьёзно. Чувствую, как Егор Николаевич перестал дышать, и в следующее мгновение я оказываюсь вжата в мягкий матрас.  – М-м, значит, не поняла.  – Все я поняла, – слишком поспешно выпалила.  – Все-все? – его насмешливый голос сейчас хуже кипятка раз в двести. Приоткрываю один глаз, чтобы убедиться в наличии чертенят в его зрачках. Думаю, что бы такого умного толкнуть в народ, но оказываюсь совершенно обездвижена. Конечно, когда уж тут думать, когда тебя целует твой учитель. Тут, так сказать, не до дум. Егор. - Ты чего такой дерганный? Давно никого не было? - ухмыльнулся друг.  Зачем я вообще сюда притащился? Сидел бы дома. Но нет, у друга ведь день рождения.  - А ты статистику ведёшь? Ну тебе виднее. Посмотри там по своим записям, - хмыкнул я.  - Воздержание на тебе плохо сказывается, брат, - сказал он и хлопнул меня по плечу.  - Мих, ты бы поосторожнее. А то, как двинет, у него удар поставлен.  - Да я смотрю здесь одни клоуны собрались.  - Нет, правда. Кому ты так упорно верность хранишь? Даже в сторону танцовщиц ни разу не посмотрел.  Вопрос: чего я там не видел? Да всё видел. Не интересно. А насчёт верности… Я как-то и не задумывался об этом. Но если рассуждать здраво, то пока я с Катей, я не хочу ни одну из этих девок. И дело не в том, что я влюблён, и боюсь изменить. Нет. Просто я не хочу пачкать её этими интрижками. Она не заслуживает этого. Да и в принципе я её не заслуживаю. А если подумать, зачем я сам всё это делаю?  - У тебя, что с лицом? Впечатление, что ты решаешь глобальные мировые проблемы. Держи, выпей лучше.  На следующее утро я пожалел о том, что вчера столько пил. Надо же было так напиться. До обеда я провалялся в постели, а потом зазвонил мобильный. Уже собираясь послать звонившего куда подальше, я с удивлением увидел, что это Катя.  - Да? - надеюсь, голос вышел не чересчур загробным.  - Эм, привет. Ты в порядке?  - В какой-то степени.  - Что такое? Ты заболел? - в голосе послышались тревожные нотки.  Волнуется за меня. Я – настоящая сволочь.  - В какой-то степени. Похмелье – страшная вещь, солнышко - А ты мне между прочим обещал сегодня культурную программу. А сам…  - Приезжай. Будет тебе программа. Правда, не обещаю, что культурная.  С минуту на том конце трубки повисло молчание, прерываемое лишь тихим дыханием. А затем раздалось тихое:  - Ну, жди.  И после гудки. Кажется, я только что вырыл сам себе яму. Или наоборот, вытянул счастливый билет… После моего звонка Егору, прошло около получаса. Я уже была собрана, но никак не решалась идти. Единственное, что меня смущало – это то, что он сказал мне в конце фразы.  Не давая себе больше времени на размышления, я встала с кровати и прямиком направилась к выходу. По дороге к нему, я зашла в супермаркет и купила фруктов и сока. А вообще, откуда мне знать, что нужно при похмелье? Поэтому пускай, потом ничего не говорит мне про это. Поднявшись в лифте на его этаж, я позвонила в квартиру. Дверь мне открыл взъерошенный парень в одних джинсах.  – Привет, – сказала я, раскачиваясь с пятки на носок.  – Привет, – он отступил назад, пропуская меня в квартиру.  После того, как я зашла, послышался щелчок замка.  – Давай, помогу, – сказал он, когда я расстегнула замок на своей куртке, и стал стаскивать ее с моих плеч, параллельно задевая кожу рук под тонкой тканью рубашки.  – Ты дрожишь, – заметил он.  – На улице холодно.  – И краснеешь, – сказал он и провел пальцами по моей щеке.  – На улице…  – … холодно, - не дал договорить мне он и улыбнулся.  – Да.  – Заходи тогда, грейся.  Я прошла в зал и села на диван, на котором валялся плед. До этого Егор, видимо, спал.  – Я тебя разбудила?  – Нет, просто валялся, пока выходной.  – Завтра в школу, не напоминай, – взмолилась я, нахмурившись. – Это, кстати, тебе, – вспомнила я про пакет и отдала его парню.  Он покрутил им и вздохнул:  – Ничего не гремит, а я уже размечтался.  Он видимо понял, что я не поняла фразу, потому как пояснил:  – Людям, болеющим похмельем, принято приносить пиво.  – Думаешь, мне бы его продали? Могу сбегать за лимонадом. Ты как?  – Я и забыл, что ты еще мелкая, – усмехнулся он и потрепал меня по голове.  – Эй, я не мелкая! – я вскочила с дивана и встала на ноги. – И вообще, кто-то мне здесь программу обещал, – я уже стояла, уперев руки в бока.  – Обещал – будет, – кивнул он. – Ты бросаешь мне вызов? – с усмешкой спросил он, и резко подавшись вперед, дернул меня за руку к себе.  Таким образом, я оказалась у него на коленях. От такой близости дыхание мгновенно сбилось, а сердце забилось с бешеной скоростью.  По его лицу читалось, он думает, что я с криком брошусь от него куда подальше. Если честно, то мне и, правда, хотелось так сделать. С трудом я поборола в себе это желание и решила попробовать доказать ему, что я не маленький пугливый ребенок, каким он меня считает.  – Ты его бросил, я приняла. Все честно, – сказала я и положила руки ему на плечи.  От соприкосновения с обнаженным телом, стало покалывать кончики пальцев. Необычное, новое, но приятное ощущение. Не знаю, откуда во мне взялась эта смелость, но легкими прикосновениями пальцев я провела вдоль его руки от плеч к запястьям. Смех на его лице тут же пропал, сменившись удивлением.  Он быстро вернулся к прежнему состоянию и уже через мгновение, опустил мои руки себе на грудь. Я посмотрела ему в глаза и скорее догадалась, чем поняла, чего он хочет. Я абсолютно не знала, что делать и действовала на уровне каких-то подсознательных инстинктов. Смотря ему ровно в глаза, желая видеть, правильно я все делаю или нет, я вела ладонями вниз, опускаясь по твердому прессу на животе, чувствуя, как под моими руками мышцы становятся более напряженными. Мои руки остановились на линии джинс, прямо на ремне. Все, дальше – ступор.  Он, заметив мою заминку, перекинул мои волосы через левое плечо и поцеловал в висок, плавно переходя к скулам, затем щекам, а после к губам. Я издала разочарованный вздох, когда он оторвался от меня. Но на этом он не остановился и еле уловимыми поцелуями стал спускаться от подбородка к ключице, отчего внутри появлялось все больше волнения и ожидания чего-то большего. Я и не заметила, как оказалась лежащей на спине без рубашки, которая валялась уже где-то вне зоны видимости. Поцелуями Егор уже спустился к животу, слегка прикусывая кожу, а затем целуя. Когда он стал расстегивать пуговицу на джинсах, я занервничала. Затем послышался звук расстегиваемой молнии. Я сильно зажмурила глаза. Я только сейчас поняла, что абсолютно не готова. Мне страшно. А вдруг, ему не понравится? У него было столько девушек, а я только первый раз поцеловалась с ним. Эта и еще тысяча мыслей ворохом кружили у меня в голове.  Только тут я почувствовала, а скорее поняла, что все прекратилось. Я больше не чувствовала тяжести его тела на себе, а разгоряченной коже стало холодно. Открыв глаза, я увидела, что он сидит на диване, запустив руки в волосы. Я быстро привстала и подползла к нему. Мне хотелось обнять его и спросить что случилось. Но первое я делать побоялась, вдруг он оттолкнет? Я этого не выдержу.  – Что случилось? Я сделала что-то не так? – испуганным голосом спросила я, еле сдерживая слезы.  – Не так? Ты еще спрашиваешь? – он резко вскинул голову. – Какого черта ты закрыла глаза? У меня было ощущение, что я тебя насилую.  – Я больше так не буду. Я растерялась…  – Больше и не надо.  После этих слов я поняла, что все кончено. Он больше не захочет видеть меня: маленькую, глупую дурочку. Он найдет себе опытную девушку, которая не будет бояться каждого касания. А найдет он такую с легкостью. Я наклонила голову вниз, пытаясь отгородиться от него, чтобы напоследок он не видел моих слез. Не хочу оставаться в его памяти зареванной истеричкой.  – Я сейчас оденусь, – я с трудом попыталась выровнять свой голос.  – Правильно, – сказал он и стал застегивать мне джинсы. После, подняв с пола рубашку, надел ее на меня и стал застегивать пуговицы.  Всё. Не могу так больше. Ему уже не терпится вышвырнуть меня из квартиры.  – Я сама, – крикнула я, и уже не сдерживая эмоций, бросилась в коридор.  – И что это за истерика? – он со скучающим видом привалился к косяку и наблюдал, как я непослушными пальцами пытаюсь застегнуть оставшиеся пуговицы.  – Ухожу как ты и хотел. Прекрати надо мной издеваться.  – Когда это я интересно такое говорил?  – Что, память такая короткая? – я не могла и не хотела слушать этого. Мне хотелось лишь поскорее уйти от этой унизительной ситуации. – Ты сам сказал пять минут назад: одевайся.  – Сказал. Потому что еще пять минут и мне было бы уже все равно, хочешь ты чего-то или нет. Это тебе ясно?  Я повесила взятую куртку обратно на вешалку и подойдя к парню, сказала:  – Прости меня?  – Куда я денусь, – хмыкнул он и притянул меня к себе. Я уткнулась носом ему в шею и обняла руками за пояс.  После этого он отвел меня в зал, и, посадив на диван, ушел в другую комнату, откуда принес ноутбук.  – Включай, что нравится. Я сейчас приду, – сказал он и чмокнул меня в висок. – И не убегай, – напоследок добавил он.  Я загрузила «Дневник памяти». Не знаю, понравится ли ему, но это мой любимый фильм.  Из ванной послышался шум воды. Егора не было минут пятнадцать-двадцать, после чего он пришел. Сверху на нем была теперь черная футболка. С волос стекали капельки воды. Он сел на диван, вытянув ноги, а меня прижал к своей груди. Я расслабленно откинула голову, после чего заметила:  – Ты холодный, – я нахмурилась. И правда, заболеет еще.  – Зато теперь спокойный, – усмехнулся он. – И это ты меня прости. Я не должен был срываться на тебе, из-за того, что возбужден. И набрасываться на тебя не стоило.  – То есть? Я тебя возбудила? - я резко развернулась на живот, лицом к нему.  – Нет, у меня хобби такое. В холодное время года под холодный душ бегать, – усмехнулся он. – И чего это ты так странно улыбаешься?  – Ничего. Ты меня хочешь, – победно заявила я, при этом однозначно покраснев.  – Смотри уже фильм, хочешь, – усмехнулся он и развернул меня обратно к монитору. С того вечера Булаткин звонил мне почти каждый день, всегда практически в одно и то же время, когда я оставалась одна в своей комнате и собиралась ложиться спать. Те полчаса или больше, что мы тайно общались по телефону, всегда негласно принадлежали лишь нам. Мы говорили обо всем на свете, все так же узнавая друг друга, рассказывая о своих вкусах и увлечениях. Я подсела на эти ночные звонки, как на наркотик. Каждый раз, вечером принимая душ, я в предвкушении бежала в кровать, чтобы зарывшись поглубже в одеяло, дождаться его звонка. На самом деле, даже если бы Егор начитывал мне по телефону конституцию Российской Федерации, я бы его слушала, не отвлекаясь, и с неизменной улыбкой на губах. Просто потому что это был он, его голос и шутки, его едкие замечания и нежные комплименты, которыми он всегда стирал острые углы и невольно вспыхнувшие от его необдуманных фраз обиды. Наши разговоры становились, как это и бывает у двух молодых людей, все откровеннее и ближе. Егор провоцировал меня на интимность, а я, как и положено всякой девушке, все старалась перевести тут же в шутку, намеренно уходя от ответа. Мы могли говорить больше часа или всего пару минут, когда Егор был занят. Он звонил мне из дома и кафе, набирал, когда был за рулем или когда находился в компании других людей. Не важно, где он был около одиннадцати, теперь он уже просто не мог позволить мне уснуть, не оставив от себя хотя бы короткого "Спокойной ночи". Мне было до мурашек приятно осознавать то, что Егору действительно важно слышать мой голос. Да и заставить себя отказаться от Егора Николаевича, от общения с ним, было выше моих возможностей и силы воли, поэтому все так же каждый вечер, ложась спать, я клала рядом с собой на подушку мобильный телефон, и, пристроившись рядом, ждала его звонка. В Субботу я сидела дома, углубившись в чтение одного крайне занимательно произведения. Мама с сестрой уехали на два дня в деревню к бабушке, так что в квартире я осталась совершенно одна. Почему-то именно в этот вечер, сидя в одиночестве за книгой, я вдруг осознала, что по-настоящему счастлива. Неожиданно звонок в дверь заставил меня вздрогнуть. Я кинула книгу на кровать и направилась открыть дверь. Не удосужившись посмотреть в дверной глазок, я открыла эту самую дверь и увидела перед собой своего учителя литературы. Егор стоял, облокотившись плечом о стену, загадочно улыбаясь при этом.  - Привет, - проговорил он, прожигая меня взглядом своих красивых глаз. И в этот момент я была самым счастливым человеком. И мне было абсолютно плевать, что Егор Николаевич – мой учитель. Я была рада просто видеть этого человека перед собой, видеть его улыбку, слышать его чуть хрипловатый голос, чувствовать его запах... Поддавшись порыву, я обняла и поцеловала его в губы, он был явно удивлен моим нелепым действиям, но мне было откровенно плевать. Мы стояли так, обнимая друг друга, непозволительно долго. И этот вечер стал для меня самым потрясающим во всей моей относительно недолгой жизни. Никогда еще я не ощущала такого трепетного удовольствия от чьих-либо прикосновений. Никогда прежде я не испытывала такого влечения к какому-либо мужчине. Никогда и никого я еще не любила так, как полюбила Егора Булаткина… Егор аккуратно подхватил меня на руки, параллельно с этим, снимая с себя тяжелый пуховик и ботинки. Я обвила его бедра своими ногами и закусила его нижнюю губу. Он шел до моей кровати вместе со мной на руках, попутно собирая все углы и косяки. - Боишься? - спросил он, опуская меня на небольшую кровать и чувствуя мои дрожащие руки на себе, которыми я гладила его широкие плечи. - Не много  Он спустился к моей шее, оставляя на ней мокрую дорожку из поцелуев, иногда покусывая, а затем целуя, как бы успокаивая. Его руки, блуждая по моему телу, забрались под мою футболку, которая была больше меня на два размера, Егор гладил мой живот и я, чтобы не лежать пластом, провела руками по его, уже обнаженной груди, чувствуя как напрягаются мышцы его пресса, я дошла до ремня на его брюках, не понимая, что же делать дальше. Егор тем временем уже во всю, без стеснения, щупал под футболкой мою небольшую, округлую грудь. В низу живота приятно потянуло, образуя комбинацию ощущений, которые до этого были мне недоступны. Он первый, кто касается меня в таких откровенных местах, и первый, кому я разрешила узнать себя с другой стороны. Никогда не думала, что буду лишаться девственности в 15 лет.  В 15 лет со своим учителем литературы. Он стянул с меня футболку, и я рефлекторно прикрыла руками свою оголенную грудь, принимая при этом сидячие положение. Думаю, именно сейчас, мои щеки стали еще краснее, чем прежде, и именно сейчас, он заметил это, потому что на его лице образовалась некая ухмылка, подтверждающая все его дальнейшие намерения. Он слегка подтолкнул меня, чтобы я легла обратно на кровать, и глядел на меня, закусив губу. Посмотрев в его глаза, я увидела в них набор разных эмоций и чувств: это было наслаждение, возбуждение и, возможно, даже любовь. - Катя, не нужно закрываться от меня, ты очень красивая.- проговорил он, и убрав мои руки, начал целовать мою грудь. Проведя рукой по его штанам, которые все ещё были на нем, я почувствовала что-то твердое и большое то, что, непременно, очень пугало меня, но останавливаться ни он, и ни я, не планировали. Одной рукой он провел по внутренней стороне моего бедра, а чуть позже, теплыми пальцами спустился к промежности, которая пока, что была защищена тканью моего нижнего белья. - Ты уже чертовски мокрая, - прохрипел он, около моего ухо, отчего мое тело мгновенно среагировало, покрываясь мурашками. - Почему ты не раздеваешься? - проговорила я, хотя скорее все промычала. Егор оторвавшись от моей шеи, посмотрел на меня своими расширенными зрачками и улыбнулся, мягкой и теплой улыбкой, он всегда дарил мне такую улыбку, но сейчас, она была какая-то особенная, заботливая что-ли. - А ты куда торопишься? не терпится поскорее стать взрослой? - сказал он с усмешкой и встал с кровати, не разрывая зрительного контакта. Я смотрела на него с восхищением, он выглядел очень уверенно, нежели я, мне было немного стыдно, и я понимала к чему все идет. Это была его ошибка, и, это была моя ошибка, страшно даже думать, что случится после этого, жизнь может повернуться с любой стороны, и никто не знает, что последует за этими событиями. Даже если сейчас говорить об ошибках, то их мы начали совершать гораздо раньше. Например, тогда, когда я подарила ему свой первый поцелуй, а он с благодарность принял его, или же, тот самый случай у него дома, когда мы чуть не переспали, если бы он вовремя не остановился. О наших погрешностях можно говорить нескончаемо, это теперь были наши общие проблемы, которые решать нам тоже предстоит вдвоем. Но сейчас, в этот момент, и в эти секунды, я отбросила все негативные мысли и сосредоточилась на человеке, который оставшись в одних боксерах, потопал к противоположной стене, там где находился выключатель. В бликах, которые исходили от уличного фонаря, я могла рассмотреть некоторые черты его лица и фигуры, которые даже при тусклом свете выглядели сногшибательно. Он уже избавился от всей своей одежды, и предстал передо мной полностью обнаженный. Егор навалился на меня, коленом раздвигая мои ноги. Мне было страшно. Очень страшно, вся эта неизвестность пугала меня, но я понимала, что мы зашли слишком далеко, и пути назад больше не было. Он пальцами добрался до резинки моих трусов, намеривая избавиться от них, я резко дотронулась до его рук, придерживая от лишних движений. - Мне будет больно? - выпалила я на одном дыхании, прекрасно понимая, что будет, от этой боли не избавиться, все таки в меня будет вторгаться инородное тело, и по моим ощущениям, тело это очень внушительных размеров. - Да, будет больно, только ты не плач, постарайся расслабиться.... я буду нежен. - прошептал он, губы в губы, глаза в глаза, и после все таки избавился от слоя ткани, который стоял у нас на пути. Он облизал губы, а затем прижал их к моей ключице, начал посасывать и облизывать ее. Я сильно смутилась, когда его палец проник в мое горячее лоно, но не продвигаясь слишком глубоко, из-за мешавшей преграды. Вытащив палец, Егор облизал его и взял в свои руки член пристраивая его к входу в мое тело. Учитель наклонился ко мне, придерживаясь на локте, а другой рукой держа свой, так сказать, детородный орган, начал делать небольшие поступательные движения, как бы растягивая меня.  - Я люблю тебя. - прошептал он, хриплым от возбуждения голосом, рядом с моим ухом, и сразу, через какую-то долю или же, милю секунды, мое тело пронзила адская боль, на глазах выступили слезы, движения я больше не ощущала. Он остановился, наверно, давая мне время, чтобы я привыкла к этим новым, и непонятным для меня, ощущениям. Егор в этот момент, поцелуями собирал мои слезы, пока те скатывались на подушку. Он сказал, что любит меня, я не могла знать точно: врет он, или же говорит правду. Но я доверяла ему, я не могла не доверять Егору, я его любила. И думаю, что это единственная причина, по которой я разрешила и позволила ему быть настолько близко ко мне и к моему телу. - Все нормально? - спросил он, на что я в ответ кивнула, привыкая к этому чувству. Егор двигался во мне медленно и осторожно, движения были по типу вперед-назад, без каких-либо резких толчков и движений, его руки сплелись с моими, образуя что-то на подобии замка. Он целовал мое лицо, мою шею, грудь и губы, стараясь не упустить чего-то важного. А я старалась больше не плакать, я не чувствовала больше той боли, которая была сначала, я ощущала некий дискомфорт, и не было каких-то фейерверков, звездочек, или еще чего-то там, как обычно пишут в сопливых романах, у меня было только чувство наполненности, приятного было мало, разве, что сам Егор, который нависал надо мной и смотрел на меня влюбленными глазами, как мне казалось, который шептал разные слова утешения мне на ушко, и боялся в очередной раз сделать мне больно. Это продолжалось еще некоторое количество времени, пока Егор не ругнулся матом, быстро вытащил и положил мне на живот свой член, который в этот момент изливал из себя белую жидкость. Учитель завалился рядом со мной, тесно прижимаясь, и буквально на пару минут прикрыл глаза. Я смотрела на него, его веки подрагивали, а левая рука, по-свойски, прижимала меня к нему поближе. Рукой я дотронулась до его влажной и свисающей челки, пальцами провела по его скуле доходя до губ. Открыв глаза, он поцеловал меня в губы, и улыбнувшись, поднял на руки и пошел в направлении к ванной комнате. Он аккуратно посадил меня на стиральную машинку, и при ярком свете я осматривала его широкую спину в ссадинах, пока он настраивал воду в душевой кабине. Я направила взгляд вперед, рассматривая свое отражение в зеркале: моя грудь и шея, были усыпаны ярко-алыми засосами, взгляд был измучен, и вообще вся я была какая-то потрепанная,между ног немного саднило, и я обнаружила на бедрах засохшую кровь, что немного испугало меня, но Егор успокоил меня, сказав, что все нормально, что так и должно быть. Он поставил меня в душевую кабину, и сам тоже залез ко мне. Мочалкой, он заботливо стирал все следы, оставленные этой ночью, одновременно придерживая меня, чтобы я не упала. - Егор... я тоже люблю тебя. - несмело, произнесла я, и посмотрела в его глаза, он улыбнулся и поцеловал меня, нежно и с трепетом, при этом наматывая себе на палец, влажный от воды, локон моих волос Я была счастлива, по-настоящему счастлива, рядом со мной лежал, любимый мною, человек. И я рядом с ним тоже ощущала себя любимой.  Егор обнимал меня со спины, и наши пальцы были сплетены. Мы быстро уснули, тихо, без слов. Да, и они были не нужны нам, мне просто было достаточно того, что он лежит рядом и обнимает меня. Мой любимый учитель. Одноклассники нетерпеливо скидывают вещи в сумки и портфели, гремят стульями, смеются в голос, игнорируя уставший голос учительницы истории и толкая друг друга просто потому, что это дико весело. В голове крутится только одна мысль, от которой хочется улыбаться, как чокнутой: наконец-то предпоследний урок. Девушка отделяется от массы гогочущих одноклассников и скрывается в пролете лестницы. У нее немного дрожат колени в сладостном предвкушении долгожданной встречи. Катя идет быстро, ругается про себя на скрипучий пол и все так же счастливо улыбается. Кажется, она никогда так много не улыбается, как перед встречами с ним. Кабинет литературы, ставший любимым за последние месяцы, находится почти в конце коридора. Катя доходит до него, замирает буквально на мгновение, а затем стучит несколько раз и входит внутрь.  - Егор Николаевич?  Он сидит за рабочим столом, пишет что-то в ноутбуке и, кажется, вообще ничего не замечает вокруг себя. Только, когда Катя закрывает за собой дверь, он удивленно вскидывает голову и пристально смотрит, будто не узнавая ее. Прошло только два дня, а по ощущением словно месяц. Я соскучилась, безумно, ужасно соскучилась! Это уже на грани чего-то нездорового, чего-то нехорошего, но я ничего не могу с собой поделать… Егор Николаевич откидывается на спинку кресла и закрывает ноутбук. Он смотрит на Катю долго, внимательно, а она все так же стоит на пороге, прижимая сумку к животу и смущенно улыбаясь.  - Привет.- Наконец говорит он, его взгляд мгновенно смягчается, а голос звучит так по-родному. - Один? - Спрашивает девушка одними губами, но Егор Николаевич без труда понимает ее и утвердительно кивает головой. Это будто сигнал для обоих. Он встает. На нем черная обтягивающая рубашка и такой же брючный костюм. Блондинистые волосы лежат аккуратно, но мужчина все равно взъерошивает их и пропускает через пальцы. Он взволнован не меньше Кати- это видно невооруженным глазом. Губы приоткрыты, голубые глаза хитро поблескивают, а уголки губ изгибаются в улыбку. Катя поддается к нему, бросает сумку на первую парту и секунду спустя прижимается к груди Егора Николаевича.Руки Егора лежат на спине Кати, спокойно гладят ее, ласкают волосы, пересчитывают позвонки. И вот Егор Николаевич уже целует Катю. Поначалу медленно, растянуто, будто здороваясь. Девочка накрывает руки Егора Николаевича своими ладонями, ощущая, как его ласки из медлительных и томных перетекают в более жадные, собственнические, в какой-то мере эгоистичные. Она определенно к такому не привыкла, но ей это нравится. Доверять и доверяться мужчине, а не мальчишке. Егор Николаевич наконец усмиряет свой пыл, целует Катю последний раз и отстраняется. -Ты чего такая красивая сегодня? - Спрашивает он, не скрывая улыбки. Его пиджак слегка помят, а челка взъерошена, но эти изменения почти не приметны.  - Не знаю, - Весело отвечает она, и до жути довольная его внезапным комплиментом. И вроде бы ничего особенного- на ней черная юбка, черный свитер и балетки, волосы лежат на плечах немного растрепанной копной. Однако мужчина напротив нее смотрит восхищенно будто перед ним первая красавица мира. Обхватив Катю за талию, усаживает ее на свой рабочий стол. Девушка в первое мгновение слегка отталкивает его, но, когда Егор Николаевич, раздвигая ее ноги, становится напротив, обхватывает ее лицо и снова целует, Катя почему-то успокаивается и не выказывает никакого недовольства. - Егор, - стонет Катя, напоминая своему мужчине о приличиях, но теперь в ее собственном голосе меньше уверенности, нежели прежде. Горячее тело напротив, шелестящее дыхание и тяжелые руки на бедрах выбивают из головы все разумные мысли. Ее волнует мысль, что прямо сейчас, в школьном кабинете литературы, когда где-то совсем недалеко орут младшеклассники, когда в коридорах решаются сугубо подростковые дилеммы, ее преподаватель хочет ее на грани терпения. То ли как спасение, то ли как проклятие, звенит звонок на урок. Катя порывисто отстраняется от Егора Николаевича и норовит соскочить со стола, но мужчина удерживает ее на месте железной хваткой и последующими словами:  - Ну и куда ты собралась? - мило улыбается он, развеселенный ее внезапным испугом. - У меня "окно". У тебя спорт, кажется, на который ты не ходишь.  Он чувствует, как девушка расслабляется в его руках, чуть откидывается назад и склоняет голову набок. Егор держит руки на ее талии, а Катя кладет сверху свои и, заглядывая мужчине в глаза, просит:  - Егор, прошу тебя, закрой дверь. Я так не могу.  Одного ее слова достаточно, чтобы повиноваться. Булаткин с секунду смотрит на свою ученицу, затем молча отстраняется, берет ключи со стола и направляется к двери. Катя наблюдает за ним, не слезая со стола, и облегченно выдыхает, когда ключ несколько раз поворачивается в замочной скважине. Егор Николаевич возвращается обратно к столу, садиться в кресло, положив одну руку Кате на колено, а другой подперев подбородок. Он смотрит на нее неотрывно, внимательно. Катя болтает ногами и в тот момент, когда рука Булаткина опускается на ее колено, переплетает их ладони вместе. Она сжимает его пальцы, длинные, настоящие мужские пальцы, а он пожимает ее маленькую ладошку в ответ. Она улыбается ему в знак благодарности за закрытую дверь и теперь чувствует себя по- настоящему комфортно. Катя скидывает входящий звонок уже седьмой раз.  Но только сейчас, окончательно закипев, она помимо прочего еще и яростно бросает гаджет на кровать, тот отпрыгивает от мягкой поверхности и падает на пол.  - Пошел в жопу!  Благо в квартире никого нет, и резкий выпад Кати остается без внимания. Девушка рассаживает по собственной комнате туда- сюда, тормошит волосы и еле слышно рычит себе под нос. Не проходит и двух минут, как телефон снова начинает трезвонить. Заводной бит действует на Катю самым зверским раздражителем: она пинает попавшийся под ногу тапок, ударяется пальцем об пол и, схватившись за ногу, начинает отборно ругаться. На глазах выступают слезы, девушка скачет на одном месте, пытаясь унять боль. Схватив с пола телефон, Катя, не глядя на экран, поднимает трубку.  - Я тебя слушаю, черт возьми! - Рычит она, прижимаясь плечом к дверному косяку и растирая палец. На том конце провода на несколько секунд воцаряется молчание. Затем немного сконфуженный голос одноклассницы произносит:  - Эм, Кать… С тобой все ок?  Катя замирает на месте, опускается на краешек дивана и устало потирает глаза. Она то думала, что звонит кое-кто другой.  - Извени, - Говорит она уже почти спокойно. - Я не видела, что это ты. Забей, я в норме.  - Я не очень тебе верю, но ладно, - Настя на заднем фоне чем-то гремит и стучит, и эти звуки прорываются в трубку. - Мы едем?  - Конечно едем. - Кивает Катя, но что-то в глубине ее сознания восстает против такого ответа. Девушка начинает злиться на саму себя за неуверенность и слабость.  - Окей. Тогда мы за тобой заедем в семь?  - Ага. Все, давай, я буду собираться.  Катя кладет трубку и выходит в главное меню, где приветственно светится значок входящего сообщения. Она знает от кого оно, и от этого факта по ее спине внезапно пробегает стадо колких мурашек. Оно от Егора.  «Очень по-взрослому с твоей стороны не отвечать на мои звонки. Не хочешь слушать- хорошо. Значит, придется прочитать то, что я скажу.  Если думаешь, что хлопаньем двери ты меня чем-то убедила, то ты ошибаешься. Езжай куда хочешь, Катя, и делай тоже, что хочешь. Но если тебе понадобится моя помощь, знай, что я не приеду. И не потому что я "конченный тиран“, как ты меня назвала, а потому что ты- разбалованная эгоистка.»  Когда Катя прочитывает смс в первый раз, она улавливает суть, но упускает детали. Она так заведена, что буквы на экране пляшут туда-сюда. Она перечитывает смс один раз, затем второй, и в ней загорается настолько яростное желание кого-нибудь прибить, что телефонная панель в руках тихо скрипит под давлением ее хватки. Кажется, Катя ничего не слышит и не видит из-за грохочущего внутри гнева и обиды. Пальцы машинально набирают ответное сообщение, задетое чувство собственного достоинства диктует самые грубые оскорбления, Катя, стиснув зубы, силится не расплакаться от удушающей несправедливости. У него не было права так говорить!  Девушка смотрит на напечатанное ответное сообщение, буквально испепеляет глазами каждое слово, и перечитывает предложения в своей голове, интонационно выделяя наиболее важные места. Ее палец уже готов нажать на кнопку «Отправить», когда Катя вдруг передумывает и полностью все стирает. Внезапная мысль, пришедшая ей в голову, кажется более разумной, чем игра на поводу у Егора. Катя решает, что безразличие порой может ранить похлеще слова, и выбирает именно этот метод. Пусть думает, что она слишком взрослая, чтобы снисходить до бессмысленной гневной переписки. Пусть думает, что ей все равно в то время, как все ее нутро распирает от чувства несправедливости и горькой обиды. Он был не прав - твердит она себе, тут же задаваясь взаимным вопросом: а была ли она права? Впервые в жизни, решив ощутить на себе значение слова "подросток", Катя приняла приглашение одноклассницы Насти и ее вернувшегося из-за границы старшего брата пойти с ними в клуб этим вечером. Она не решилась ни на что такое: пить- курить она не собиралась, просто развеяться, отдохнуть от гнетущей школьной атмосферы и постоянной зубрежки. Она никогда прежде не была в клубах и поэтому восприняла предложение девушки весьма воодушевленно. Хрен знает зачем, но она поделилась новостью с Егором. Как только он услышал, куда именно она собралась, да еще и с кем, его будто прорвало. Вся его манерная сдержанность и образ высокого интеллигента рухнули буквально на глазах. Такие заведения не место для тебя! - Выдал он с такой горячностью, от которой Катя тихо начала злиться. Ему, видите ли, кажется, что в клубы ходят только наркоманы, распутные девицы и остальной блатняк. Он распинался по этому поводу всю перемену, приводил доводы и пытался образумить Катю, даже не подозревая, что нарастающий внутри нее гнев заглушал все его слова. Именно в тот момент, когда его бессмысленная тирада подошла к концу, закончившись красноречивым вердиктом "Я тебе запрещаю", Катя не замедлила ответить ему всем тем, что накопилось у нее на душе. Когда она назвала его "конченным тираном", его лицо исказилось, Булаткин замер и посмотрел на нее уж слишком жестко, но девушка, которую эмоции повели по неправильной дорожке, осталась слепа к любым изменениям на его лице. Как это обычно бывает с женщинами в порыве неожиданно выплеснувшегося гнева, Катя говорила далеко не то, что думала на самом деле. Более того, большая часть упреков, сказанных ею, были необоснованны и жестоки. Она приняла слова Булаткина за пощечину, в то время, как он ее- за удар ножом в солнечное сплетение. Закончилось сие печальное представление тем, что Катя покинула его кабинет, хлопнув дверью с такой силой, что проходившая мимо завуч сначала удивленно вылупила на нее глаза, а затем щедро отругала за порывистость. Егор звонил Кате несколько раз, но она была слишком упряма и слишком задета за живое, чтобы разговаривать с ним. Той частью своего сознания, которая отвечает за ответственность, она понимает, что в его словах есть толика истины. Однако она упрямо старается ее не замечать, прячет в самый угол сознания, куда совести не добраться, и почти со спокойной душой начинает собираться. Ее коробит его недоверие, его резкие, пускай и справедливые слова. Он физически не может ей не доверять. Он же знает, что она не глупа, что она знает меру, что на нее можно положиться. Может быть, когда кровь перестанет стучать у нее в висках, Катя сможет разобраться в двух противоположных мнениях и признать правоту обоих.  Она достает из гардероба черное облегающее платье длинной чуть выше колена и в тон новые босоножки на каблуке. У нее занимает примерно час на переодевание, прическу и макияж. С ликующим злорадством она оглядывает себя в зеркале: ее двойник- высокая черноволосая кокетка, одетая во все черное. Ее губы накрашены темно розовой помадой, верхние веки легко подведены черным карандашом, а на щеках и скулах, оттененных высоким завитым хвостом, играет мягкий румянец. Катя остается довольна собственным видом, хотя такое преображение слегка удивляет ее. Она надевает сверху тонкий жакет, берет ключи и выходит из квартиры, заперев за собой дверь. 23:56. Егор сидит за столом в собственной гостиной, разбирается с накопившимися проверочными работами и старается отогнать цепкие мысли о Кате. В комнате полумрак: горят только две лампы, занавески плотно задернуты, по приглушенному телевизору идет какой-то русский сериал. На столе перед Булаткиным разбросаны всевозможные контрольные и конспекты. Егор чиркает ручкой, исправляя очередной тест по поэзии Шекспира, но ловит себя на том, что ему абсолютно плевать на правильность и прочую школьную ерунду. Сотый раз за час он протягивает руку к смартфону, лежащему под лампой, включает экран и, увидев, что ни звонков, ни новых сообщений нет, раздраженно вздыхает и прижимает ладонь ко лбу. Упрямое молчание Кати его раздражает. Булаткин пытается отвлечься, занять себя работой, но перед глазами то и дело всплывает ее разозленное лицо, сжатые губы, глаза, мечущие молнии, и гневно брошенные в его адрес слова.  "Господи, Егор, ты даже не понимаешь насколько иногда убиваешь меня! Ты ведешь себя, как конченный тиран, нахрен!" Он не витает в обманчивых иллюзиях, чтобы понимать тот факт, что сказанное Катей сорвалось у нее сгоряча. Он знает, что насчет него она думает иначе: он делает такой вывод из ее обычного поведения и преданной ласки, а не из брошенных, словно пощечина, пустых слов. Егора волнует другое. Его беспокоит внезапно пробудившаяся в Кате неконтролируемая беспечность, которую до этого сдерживало чувство ответственности и самостоятельности. Егор не принадлежит к числу тех древних учителей, считающих клубы и бары институциями грязи и похоти. Он сам не прочь развеяться в одном из удобных пабов города. Он не далек и от пробивающей до костей атмосферы ночных клубов, где, затерявшись в дрыгающейся в подобии танца толпе, можно забыться и стать просто никем. Однако понять решение пойти в клуб он просто физически не понимает. Это заведение, пропитанное пафосом и дешевыми духами, вызывает в нем приступ рвоты. Егор не против- пускай Катя гуляет, пускай танцует всю ночь до упаду, пускай пробует первый раз в жизни виски и текилу, но, Господи, пускай делает это там, где нет опасения, что какой-нибудь пантовый мальчик поведется на ее еще детское очарование и насильно не затащит в кабинку туалета. И еще этот брат чертовой Насти. Егор знает его, видел мельком пару раз. Обычный парень, вернулся на каникулы из-за границы. В виду напряженной учебы тусуется мало, но зато, когда выпадает возможность, отрывается за все пропущенные им выходные. Он шубутной и веселый, душа компании словом. Но доверить ему девушку, за которую Егор готов творить безумства, он не может. Булаткин только сейчас понимает, что уже минут пятнадцать сидит без дела- просто вертит в пальцах ручку, тупо уставившись в тетрадь. Может он зря волнуется? Может это просто нервы? Он встает и идет на кухню. Около стола, гордо восседая, сидит темно- золотистый пушистый пёс, ее любимец. Егор треплет его за густую шерсть, пёс наблюдает за Булаткиным с примесью любопытства и привязанности, но Егор знает, что это шкодливое чудо больше любит Катю, чем его.  В гостиной, разрывая квартирную тишину, звонит телефон. Егор медлит секунду- другую, потому что не сразу может сообразить, что это за звук. Когда же до него доходит, что это мелодия его смартфона. Он хватает гаджет, на экране которого вызывающе светится имя- Катя  И тут происходит нечто такое, от чего Булаткин медлит, занеся большой палец над экраном трезвонящего смартфона. Девушка на фотографии приветливо улыбается ему, а Егор стоит и не знает, ответить ему или нет. Вроде бы все просто: он ждал ее звонка целый вечер, и вот она звонит.  Отвечай, дурак.  Но чувство, напоминающее желание кольнуть за живое, сдерживает его. Ему хочется пускай так глупо, но все-таки отомстить, показать, что он не верный пес, готовый бежать по первому зову своей прихотливой хозяйки.  Наконец, пока не прервался звонок, он нажимает на зеленую трубку и прикладывает телефон к уху.  - Я слушаю тебя. - Говорит он спокойно, хотя надо признать, он немного нервничает. Две-три секунды на проводе тишина. Потом же голос Кати зовет его: - Егор… - Произносит она, и Булаткин отчетливо слышит в ее голосе слезы. - Что случилось? - Егор… - Она несколько раз всхлипывает и замолкает. На фоне не слышны звуки музыки, только чьи-то отдаленные разговоры и сигналы машин. Возможно она на улице.  - Что случилось? - Твердо спрашивает он еще раз, принявшись расхаживать по комнате взад и вперед. - Я… Мне нужно… Просто забери меня отсюда… Ты можешь меня забрать? - Он слышит, что ей не уютно. Она тушуется, теряется, может быть еще не плачет, но находится очень близко к этому. Прямо физически он чувствует ее смятение и то опасное состояние, которое приходит, когда теряешь контроль на ситуацией. Егору самому не по себе. Ему страшно за нее безумно, но его голос остается тверд и точен, он не впадает в истерику, потому что просто не может себе этого позволить.  - Где ты сейчас находишься? - Спрашивает он, на ходу натягивая куртку и переодевая обувь.  - В аллее, там рядом… Еще здесь магазин и…  - Я понял, - Он обрывает ее всхлипы одной жесткой фразой. - Буду через десять минут.  Егор кладет трубку и, захватив с полки ключи от машины, выходит из квартиры. Спускаясь по лестнице, он не бежит, сломя голову, а идет быстро, уставившись вперед сосредоточенным, холодным взглядом. Крепкая хватка самоконтроля стискивает его мозг и сердце и твердит, что главное- забрать ее и только потом уже паниковать. Он садится в машину, заводит двигатель и выезжает со двора. В двенадцать ночи дороги почти пусты, и Егор доезжает до места практически через пятнадцать минут. Он едет быстро и нагло, обгоняет одинокие машины и еле сдерживается, чтобы не проигнорировать красные сигналы светофора. Еще издалека он замечает нужную аллею, подъезжает к ней со стороны круглосуточного магазина, у которого обычно тусуется молодежь, и, завидев Катю, сгорбившуюся на одинокой скамейке, бьет по тормозам. Не захлопнув дверцу, Егор выскакивает из машины и подлетает к девушке. Она вздрагивает, услышав звук тормозов, вскидывает голову и чуть испуганно смотрит на Булаткина, первые секунды не узнавая его. Тусклый фонарь, закрытый листвой, светит на ее бледное лицо со следами подводки под глазами истертой губной помады. Весь ее облик- это эталон нездоровой хрупкости, которая, однако, по- своему прекрасна. Но Егору сейчас не до этого. Он в два шага преодолевает расстояние между ними, опускается перед ней на колени и берет ее лицо в ладони, поворачивая туда- сюда.  - Детка, Господи, - Выдыхает он, осматривая ее. Вроде все в порядке: ни синяков, ни порезов, ни других следов насилия. На сердце чуть-чуть отлегает.  - Ты в порядке? Что случилось? - Булаткин заглядывает ей в глаза и рассматривает зрачки. Не расширены. Катя накрывает его ладони своими и силится улыбнутся. Выходит лениво и слабо.  - Спасибо, что приехал.  Егор переплетает их пальцы и опускает сцепленные вместе руки на ее колени. Он видит, что она более-менее в порядке, но ощущение тревоги не покидает его.  - Что случилось, Катя, что? - Он продолжает допытываться, сжимая ее оледеневшие пальцы. Ему сейчас абсолютно, неправильно наплевать на то, что здесь, на практически открытой аллее вблизи ночного клуба, их могут увидеть вместе. Егор ожидает услышать что угодно: что ее обокрали, подсыпали что-то в выпивку, пытались совратить или ударили. Но ее ответ повергает его в некое несколько секундное оцепенение.  - Я ноги до крови натерла. - Объявляет Катя. Булаткин молча смотрит на нее несколько секунд, переваривая услышанное и стараясь понять, не ослышался ли он. В ее голубых глазах напротив он видит собственное отражение: он мотает головой, хмурится и, изогнув бровь, оторопело произносит: - Что, прости, ты сказала?  - Новые туфли стерли пятки в кровь. Я ходить не могу, Егор.  Булаткин резко поднимается и отходит от скамейки на два шага. На его лице играет холодное отчуждение. Он глядит на Катю, со всей невинностью наблюдающую за ним, и просто физически не может сдержать раздражение, накатывающее волнами. Он ожидал чего угодно, но точно не такой ерунды. Кажется, струнка, сдерживающая его терпение, звучно обрывается. Первый его позыв- это уехать. Просто сесть в машину и оставить наглую девчонку самостоятельно разбираться со своими проблемами. Пускай это глупо, но ему до жути обидно. Булаткин ожидал чего угодно, прокручивал в голове сценарии самых жутких вариантов, но уж точно не предполагал, что едет ночью в другой район по первому зову только потому, что одна самонадеянная дуреха стерла себе ноги. Егору хочется много чего высказать ей прямо сейчас, стоя на продуваемой ночным ветром аллее, но он понимает, что, если произнесет хоть слово, просто сорвется.  Поэтому он подходит к Кате и, грубо и беспринципно обхватив руками ее талию, закидывает на плечо, от чего она шумно охает, и несет к машине. Одной рукой он поддерживает ее под ягодицами, а другой открывает пассажирскую переднюю дверь и усаживает девушку на сиденье. Он не старается делать это нежно и мягко, в нем грохочет абсолютно свихнувшееся чувство злости. Ему полностью плевать, что Катя ударяется макушкой о крышу машины и теперь сидит, потирая голову и сверкая на него обвиняющим взглядом. Мужчина достает из бардачка пачку сигарет и, с размаху захлопнув дверцу машины, отходит к багажнику и прислоняется к нему спиной. Обычно Егор не курит, но в взведенном состоянии ему необходимо успокоить нервы.  Катя наблюдает за ним через зеркало заднего вида и наконец понимает то, что старалась не замечать. Егор очень зол на нее. И вроде бы она осознает, что нужно что-то сказать, как-то сгладить ситуацию и извиниться, но, во-первых, девушке немного неуютно делать это тогда, когда мужчина рядом готов метать молнии от одного произнесенного ею слова, а, во- вторых, Катя еще лелеет надежду на благополучный исход и без ее извинений. Поэтому, когда Егор, потушив сигарету, возвращается в машину и выезжает с аллеи, Катя смиренно молчит и не смотрит в его сторону. Не нужно быть ясновидящей, чтобы ощутить вибрирующее напряжение, исходящее от него. Девушка неловко смотрит в окно и косится на Булаткина на поворотах, но не решается ничего сказать до тех пор, пока не замечает, что они едут в сторону ее дома. - Мне нельзя домой, - Объявляет она, поворачиваясь в его сторону. Насколько можно судить, езда по ночному городу снимает с Егора некоторую долю напряжения. Он спокойно сжимает рулевое колесо, смотрит перед собой пускай холодным, но сосредоточенным взглядом. На слова Кати он только поводит бровью.  - Я маме сказала, что ночую у Насти. Она не поймет, если я завалюсь в час ночи в таком виде… Егор ничего не отвечает, только желваки на ее шее в один момент заостряются слишком сильно, но мужчина сглатывает, возвращает самообладание и сворачивает на дорогу, ведущую в его район. Катя благодарно кивает и наклоняется вперед, чтобы снять злосчастные туфли. Она тратит на это не меньше пяти минут, мучается с застежкой и врезавшимися в кожу ремешками, тихо шипит себе под нос от боли, но туфли все-таки снимает. На изуродованные пятки смотреть больно, поэтому она просто сжимает в руках орудия своих пыток и замирает в неподвижности до конца дороги. Когда Егор припарковывает машину у себя во дворе, выходит из нее и направляется к Кате, чтобы помочь ей, она уже оказывается на улице, ступая босыми ногами на холодный шершавый асфальт. На вопрошающий взгляд Булаткина она коротко поясняет: - Сама дойду.  Она не видит, но чувствует, как он закатывает глаза и, захлопнув за ней дверцу машины, ставит блокировку. Идти не удобно, но Катя считает такой вариант лучше, чем позорно висеть у Егора на плече кверху задницей. Егор молча идет позади. В подъезде все легче: она вызывает лифт, и они оба заходят во внутрь, все еще не разговаривая друг с другом. Пока лифт поднимается на нужный этаж, Катя смотрит куда угодно, но только не на Егора, с явным безразличием подбрасывающего ключи от машины. Когда он открывает дверь в квартиру, она юрко проскальзывает внутрь и скрывается в ванной. Отыскав там аптечку, Катя садится на крышку унитаза и кое-как обрабатывает пятки с помощью воды, перекиси и мази на основе ромашки. Она отмечает, что, если бы не Егор, то до дома она вряд ли добралась бы с целыми ногами. В этот момент в ней вновь просыпается желание поблагодарить его и попросить прощения за сегодняшнюю истерику, но, вспомнив его раздраженный вид, она решает, что еще не время. Катя выходит из ванной и направляется в спальню, чтобы переодеться в оставленную на такой случай одежду, хранящуюся в шкафу. В комнате Егор, сжимая в кольце рук одеяло, подушку и простынь, говорит ей:  - Я постелю тебе в гостиной.  Катя может только кивнуть, остановившись на пороге и грустно глядя ему в след. Грустно, потому что еще ни разу, оставаясь у него на ночевку, она не спала на диване. Девушка подходит к шкафу и принимается усердно отыскивать внутри свою одежду, заглушая подступающие слезы этими хаотичными и беспорядочными действиями. До боли обидно, до боли хочется покинуть квартиру и вернутся домой, как бы это ни выглядело в глазах мамы. Катя чувствует себя униженной и всем рассудком понимает, что сама себя до этого довела. Когда она, переодевшись, входит в гостиную, Егор быстро осушает кружку с чаем и, игнорируя ее пытливый, жалостливый взгляд, бросает ей сухое "спокойной ночи" и выходит из комнаты. Катя резко опускается на диван, упирает локти в колени и прячет в ладонях лицо. Она сидит так некоторое время, совершенно не двигаясь, после чего встает, выключает свет и забирается под одеяло. Черт знает, через сколько времени, она ловит себя за тем, что, лежа на левом боку, тупо гипнотизирует взглядом противоположную стену. В соседней комнате слышится какая-то возня, затем же все стихает. Тишина в квартире, тишина за окном и бьющий через штору уличный свет не дают заснуть. Или все же дело в грязной совести? Еще через час девушка понимает, что все-так нельзя. Она откидывает одеяло и поднимается с дивана. По дороге в его комнату, она понимает, что идет по лезвию, но знает, что результат того стоит. Приоткрыв дверь в спальню Егора и сделав шаг внутрь, Катя на секунду замирает, наблюдая за его вздымающейся спиной. Можно подумать, что он спит, но она знает, что это не так. Половица под ее босыми ногами скрипит, но это неважно, ведь Катя чувствует, что Егор обнаружил ее присутствие до того, как она открыла дверь. Она подходит к кровати, опускает на край одно колено и, приподнимая одеяло, забирается во внутрь. Затаив дыхание, Катя подползает к спине Егора, обхватывает рукой его бок и переплетает их ноги. Ей страшно быть отвергнутой, но что-то внутри твердит ей, что все будет хорошо.  - Прости меня, - Шепчет она, уткнувшись в его плечо. Родной запах и знакомое тепло ослабляют все страхи. - Я такая дура. Мне так жаль, что я наговорила тебе весь тот бред. Ты же сам знаешь, что я так не считаю…  Он молчит и не двигается.  - Егор, - Катя сжимает пальцы у него на животе и мнет футболку. Если он проигнорирует все ею сказанное, это будет несправедливо. - Не делай вид, что не слышишь меня. Я виновата, слышишь? Ну прости меня, прости, черт возьми…  Она уже готова расплакаться в тот момент, когда пальцы Егора переплетаются с ее пальцами, а он сам переворачивается к ней лицом. Он смотрит на нее долго-долго и крайне внимательно, разглядывает каждую смутно виднеющуюся в темноте частичку ее лица и хочет много чего сказать, но не говорит ничего. Он чувствует ее волнение, чувствует, что еще секунда- и она снова разрыдается, поэтому просто тянется еще ближе к ней насколько это возможно и целует ее губы. На улице уже было темно, около девяти часов вечера. Тусклый свет фонаря слегка освещал дорогу, по которой я шла. Деревья были усыпаны снегом, как впрочем и вся улица, ветер слегка поддувал в спину, подгоняя меня идти быстрее, я сильнее укуталась в свой шарф, дабы закрыться от ветра. По пути до своего дома я не встретила практически ни одной живой души, наверно это потому, что сегодня вторник и все нормальные люди уже были дома, отдыхали после тяжелого, рабочего дня. Из-за падающего снега, который так и намеревался залететь мне в рот и глаза, я мало, что могла разглядеть на своем пути, поэтому мне приходилось щуриться. Я шла с коляской, а в ней лежал и мирно сопел маленький мальчик, я наклонилась и подоткнула его одеялом, он слегка задергался, но к моему счастью не проснулся. Малыш был очень красивый, точная копия своего отца: голубые, как небо, глаза, светлые брови, и пока еще не густая копна волос пшеничного цвета.  Последний раз я видела Егора Булаткина год назад, я никому не говорила, что он был отцом моего ребенка, маме я наврала, сказав, что залетела по ошибки от какого-то несносного мальчишки на выпускном. Она ничего мне не говорила, не осуждала, просто грустно качала головой. Но все же мне кажется мама прекрасно знала, что ребенка мне помог заделать он. Мой классный руководитель. Она всегда терпимо слушала, когда я в очередной раз рассказывала различные истории, которые приключались с ним вне школы, какой он добрый, внимательный и справедливый преподаватель. Наверно, поэтому она не делала мне каких-то замечаний, предупреждений на счет того, что я очень часто находилась в компании взрослого мужчины, она просто видела счастье и любовь в моих глазах. Я тогда не понимала, что все может зайти так далеко. Я была ослеплена этой любовью, смотрела на мир сквозь розовые очки, и совершенно не думала о последствиях нашей связи с Егором. Я его любила, люблю и, наверно, буду любить всегда. Он так резко вошел в мою жизнь, раскрашивая ее в разные тона, придавая больше ярких красок. Он изменил мое мировоззрение, поменял отношение к людям, и, черт подери, полностью изменил мою жизнь к лучшему. Также резко и без предупреждения он покинул меня, просто ушел ничего не сказав, даже не оставил обратного адреса, если бы я захотела с ним связаться. Воспоминания о нем всегда отдавались в душе теплом и грели сердце, но такого больше не будет. Каждое утро я просыпаюсь в холодном поту и слезах, а даже крошечное напоминание приносит уйму страдании. Он всё время находился рядом со мной: улыбался и помогал, но был одинок, а я… С каждым днём всё больше усиливала его боль… У него было множество тайн, от которых он хотел уберечь меня маленькую дурочку, которая влюбилась в своего преподавателя, но смог ли он это сделать? Вполне. Он уберёг меня от плохого будущего, но знал ли он, что сам станет причиной ночных кошмаров и громких рыданий в одиночестве? Почему Егор так поступил? Почему бросил, почему отгородил от себя? Мне до сих пор было сложно это понять. Но теперь ничего не изменить. Он сделал так, как посчитал нужным, но для кого? Для себя? Или для меня?  Я осталась одна-одинёшенька с такой огромной проблемой, которую невозможно исправить. "Это ведь ошибка, да?" - задавалась я вопросом. Наверное, ошибка. И что делать с этой ошибкой, я не знала. Я еще молода, да что там, я еще ребенок. А уже носила под сердцем новую жизнь, которая зависела только от меня. Так чувствовала себя моя мама, когда носила меня под сердцем? Нет, не думаю. Он исчез из моей жизни, но, кажется, не совсем. Ведь кто-то клал деньги на мой счет? Я только хмыкала и переводила эти "добавочные" деньги на другую карточку. Ни он, ни его деньги мне не нужны. Мне плевать на то, кто он, где он и с кем он. Но почему-то при мыслях, что он может быть с другой, сжималось сердце. - Я чертова собственница, - каждый раз хмыкала я и клала руки на живот. - "Да я ему не нужна вообще. Главное, что это мой ребенок," - думала я, осторожно кладя ладонь на живот. Я верила в свое светлое будущее. В нем обязательно была бы большая семья, удачная работа. Он брал меня за руку и обещал счастливые годы. Я учила билеты и хотела поступить в престижный вуз… А что теперь? У меня ребенок, работа и никакого будущего. Достаточно для того, чтобы разрушить прежние мечты. Я думала он вернется, вспомнит кого когда-то любил, но нет, мы лишь убивали друг друга. Вечные ссоры и скандалы из-за пустяков не оставили бы нас. У нас могло быть все, я могла бы часами сидеть и ждать его, а потом мы вместе ночью: танцевали бы под наши любимые песни, смотрели фильмы и смеялись до упаду.  Но проблема лишь в том, что Егор никогда больше не придет, забывшись или потерявшись в других.