Король умер, да здравствует Король!

— Опять руки режешь? — Виктор задрал толстовку, сжимая руку Юры, чтобы тот не вырвался. — Юра, что тебе это даёт? — Ничего. Отвали, не делай вид, что тебе есть до меня дело. — Плисецкий резко дёрнул руку, опустил длинный рукав, чувствуя жжение в потревоженных порезах. Виктор раздраженно цыкнул, провожая взглядом тощую, даже в огромной чёрной толстовке, фигурку. Он замечал порезы даже, когда они были вместе с Юрой. Пока Юрий не стал затмевать его своим молодым, ярким светом, а Вите этого не надо, это он — король, Юра — максимум принц, так должно было быть. Никифорову была невыносима сама мысль о том, что подрастающий гений превзойдет его, уже превзошел, он не думал о том, что ему, Виктору, все позволяют лишь по той причине, что он стал не нужен, не интересен, надоел со своими замашками. Новые порезы у Юрия появлялись каждый день, каждый раз, когда Виктор просил — приказывал «Сидеть на попе смирно». А ведь раньше Юра так много смеялся, радовался ему. Никто больше не видел его искренней улыбки. Он вообще не улыбался, ещё не умея менять сотни масок за секунды. Юра был чище, добрее, несмотря на показную злобу и грубость, он был словно не из этого мира, но скрывал это, притворяясь бесчувственным и пустым, потому что так надо, так правильно, так его, хрупкого, женоподобного подростка, не обидят. Он никогда не был полностью открыт, создавал иллюзию, делал вид, что он открытая книга, но Виктор, как никто другой знал, грош цена этой простоте. Никто, даже Никифоров, не знал и не знает даже половины его мыслей, его страхов. Даже не догадывался о том, что творится в его голове, когда он режет тонкую кожу, а потом наблюдает за тем, как кровь растекается тонкой, алой паутинкой. Юрий предпочитает наносить порезы, вместо того, чтобы плакать, глушит моральную боль физической, растягивает тонкие губы в широкой улыбке, а сам сжимает в руке лезвие. Юра многое знает, многое понимает, даже Виктору далеко до него, в искусстве «чтения» людей. Вот только в отличие от Виктора, Юра на полную использует своё умение, ограничивая круг общения. — Юра! — Никифоров поймал его за капюшон, Юрий издал короткий звук, словно давил кашель. — Не режь себя, пожалуйста… Ты так прекрасен, — серьёзный голос, встревоженно смотрит в глаза. Ложь. Виктор поднял руку, чтобы убрать пряди волос с лица, Юрий не позволил, схватив за руку, едва почувствовал кончики пальцев. Сдержался, чтобы не вытереть щеку, где Виктор коснулся его. Сбросил, специально царапнув ногтями. Глядя прямо в глаза достал из кармана пачку сигарет и зажигалку, закурил. — Это моё тело, делаю с ним, что хочу, — первая затяжка. — Я не пишу тебе, не звоню, я пытаюсь не связываться с тобой, — оставил ожог на запястье, лишь слегка напрягшись. — Все, чтобы не перебивать Ваше сияние, Король! — ещё один чуть выше, задрал рукав. — Я слышал все твои разговоры, я знаю кто вы, Ваше Величество… — Виктор ударил его по щеке, от чего Юра сделал шаг назад. Наклонился, поднял глаза. — Что Ваше Величество, я не прав? — резко выпрямился, шагнул вперёд, отвесил пощечину. — Тронете меня ещё хоть раз — закричу. Подумайте, Ваше Величество, что будет с Вашей репутацией, если я скажу, что вот до этого, — он снял толствовку, оставшись в одной майке, моментально покрываясь мурашками, показал руки испещреные порезами, синяками ожогами. — Довели меня Вы. Вам ведь так не нравилось, что на моём фоне Вы меркните… — он рассмеялся, поднял руки, словно представляя себя кому-то, облизнул сухие губы. — Король умер! Да здравствует Король! Виктор, ты уже никто, ты не приносишь даже серебра, ты уже давно никто, это поняли все, кроме тебя, — Никифоров стоял, сжимая кулаки затянутые в кожаные перчатки, но не двигался. — Виктор Никифоров мёртв. Теперь я Король. — он ушёл, снова закуривая и распуская, растрепавшуюся косу. Кому, если не ему знать, кто теперь Король?