Кицуне

Управлять Вонголой оказалось непросто. Внимание требовалось везде, порой даже в самых неожиданных вещах, например, в запоминании всех, кто служит в поместье. К тому же Реборн по старой памяти время от времени подкидывал ей испытания: то проведет шпиона в штат уборщиков, то пригласит на кухню Бьянки. Начали пригождаться школьные предметы: без математики в подсчетах оказалось не обойтись. Ежедневные тренировки лишали всех сил, а вечером приходилось сиять свежестью и проницательностью, встречаясь с союзниками и врагами семьи. И даже делать вид, что совсем не страшно отдавать приказы Занзасу. Девчонка оказалась стойкой. Занзас думал, что она сдастся и заноет сразу же, как попадет в неприветливые стены мафии. Но нет: тренировалась, улыбалась почти так же, как проклятый старик, управлялась с многочисленными подчиненными. Вертелась между давным-давно устаревших морально и физически донов Альянса, научилась слушать советы, принимая решения собственным умом, и вообще выглядела умницей. И Занзас решил дать девчонке шанс: приехал в особняк, попал на очередной бал для мафиозных боссов, чтобы сказать девчонке, что Вария, возможно, будет подчиняться не только Девятому Вонголе, но и ей. Голова болела, губы ломило от притянутой вымученной улыбки. Пальцы ломило после недавней тренировки. Красивый костюм неласково обнимал тело, неудобно сжимая в самых неуместных местах и почти не давая свободы передвижения. Хотелось глотнуть свежего воздуха, хотелось остаться в одиночестве, хотелось сбежать домой, к маме, в Намимори, но за спиной уже раздавались очередные тяжелые шаги и приходилось оборачиваться, уже зная, кто там. — Приветствую тебя, Десятая, — мда… голосом боги Занзаса явно не обделили. Низкий, бархатистый, он мягкой лапкой приглаживал сердце, заставляя голову кружиться, а ноги подкашиваться. И как она только умудрилась сражаться во время Конфликта Колец? — Приветствую тебя, Занзас! — в тон ответила Десятая, с достоинством оборачиваясь. Хороша, чертовка! Мелкая сопливая девчонка выросла, нарастила приятные округлости в положенных местах, движения приобрели грацию, во взгляде появилась заманчивая глубина. Занзас поймал себя на том, что откровенно любуется девушкой. В зале заиграла музыка, и он не придумал ничего лучше, кроме как протянуть ей руку, приглашая на танец. Она же легко обхватила его пальцы, принимая приглашение и подчиняясь первым, еще неуверенным движениям. Тсунаеши не понимала, какой танец следует танцевать под звучащую музыку. Она просто двигалась вместе с Занзасом, ловко перебирая ногами. Они угадывали друг друга с полуслова, полувздоха. В окна заглядывала полная луна, отделяя двоих танцующих от всего мира. Они словно бы оказались в сказке, в иной реальности, где нужно было только танцевать. Тсунаеши отпустила Занзаса, отошла недалеко, с удовольствием покачивая бедрами, поманила его к себе, чувствуя себя — не человеком, демонической лисицей из древних легенд своей родины. Занзас и сам не думал, что сможет так увлечься. Девчонка играла с ним, а он велся, как влюбленный щенок, разве что хвостом не вилял. Впрочем, она оставалась послушной каждому его движению. Наверное, так и создаются самые сильные союзы: сейчас Занзас не разделял себя и Саваду, словно они были одним целым. Одни мысли, одни мечты, одно существо — на двоих. Словно бы Занзас вдруг оказался не одинок, и это пьянило его, заставляло лукаво улыбаться Тсунаеши, чувствовать легкость и восторг, кружиться в танце. Эх, надо же было так влипнуть… Запыхавшаяся парочка выскочила на балкончик, окунувшись с головою в лунный свет. Весь мир лежал у них под ногами в тот миг, но они не замечали ничего и никого, кроме друг друга. Рванули навстречу, едва не рассмеялись, столкнувшись носами, сбивая торжественность момента. Целовались жадно, трепетно, словно могли больше никогда не встретиться. Страсть, вспыхнувшая неожиданно, разгоралась в их сердцах все сильнее, и, не обращая внимания на понимающие перешептывания, они покинули зал. Холодная луна мрачно взирала с небес на землю. Еще одна пара под ее мерцающим светом соединилась, пылая страстью и только-только проглядывающей любовью, а бездушное светило все никак не могло понять: что творится с людьми в ее лучах, и почему она сама никак не может почувствовать их счастье.