Его маленькая звездочка.

Он пришел к Райнеру в грозу. Продрогший, весь вымокший до нитки и неспособный связать и пары слов. Вечно плачущий, глядящий по сторонам и кричащий звонкое детское "Мама!" на все вокруг. Райнер тогда долго успокаивал его, маленького, бледного словно мел и жутко холодного. Допрашивался, откуда он такой, смешно прилизанный, взялся, и как зовут его маму. Безрезультатно. У Райнера не было детских вещей, зато был теплый плед, пара явно больших для мальчишки вязаных носок, и теплое какао в кружке. А еще у Райнера были большие мозолистые ладошки и красивая улыбка. Она грела не хуже какао. Как оказалось, он не ел пару недель, и в добавок к мертвенно бледной и холодной коже была смертная худоба. Потому, как только Райнер поставил перед ним тарелку горячей похлебки, мальчишка жадно принялся уплетать её за обе щеки, обжигая язык и нёбо до красноты. Пройдет. Он заговорил не скоро. Через пару дней после прихода, когда Райнер обзванивал всех своих знакомых и друзей, рассказывая о найденыше. Расписал все: и рост, и смешно зачесанные к затылку волосы. Рассказал о носе кнопкой, о больших карих глазах и о том, как он забавно хмурил брови, когда Райнер называл его «найденыш». Не называл только имени. Говорил какой-то Пик о том, что мальчишка не разговаривал с ним до сих пор, и не назвал ни имени, ни адреса. Сперва выглядывая из-за угла на бегающего по комнате с мобильником Райнера, тогда он подошел к нему, легко дернул за рукав и прошептал тихое «Марсель». Браун все понял. Бросил телефон на прикроватную тумбочку, присел на корточки напротив пацаненка, и внимательно глядел в его карие глаза. Он больше не называл его «найденышем». Как оказалось, мальчишка никогда не видел сладостей. Когда Райнер принес в дом коробку шоколадных конфет, купленных специально для Марселя, тот долго разглядывал их. Крутил в ладошках, возил по одной из них пальцами, глядя на липкий коричневый след на подушечках. Случайно проткнул ногтями, выдавливая начинку на стол, и виноватым взглядом смотрел на Райнера. А когда тот спросил, знает ли он, что такое конфеты, Марсель лишь помотал головой. Браун накормил его сам. Усадил себе на колени, взял одну конфету в руку, и протянул мальчишке. Тот сжал ее в ручках, повалял между пальцев, странно разглядывая коричневый комочек. А потом запихнул шоколад за щеку, интенсивно разжевывая. Пару минут молчал, мусоля сладость под языком, а потом, обернувшись, выдал тихое: — Вкусно. Теперь Райнер покупал сладости гораздо чаще. Марсель никогда не засыпал без сказки. Каждый раз, переодеваясь в купленную Райнером пижаму, он, быстро перебирая босыми ножками по паркету, шел к нему в комнату с прижатой к груди книгой. Протягивал ее Брауну, забирался на его кровать и сам открывал на нужной странице, внимательно разглядывая цветные картинки, иногда указывая на фрагменты пальцем и бормоча что-то на своем енохианском. Райнер плохо понимал его речь, да и говорил он редко. В основном просто легонько кивал или забавно хмурил густые брови, топая по полу ножкой. Этого Марселю было вполне достаточно, да и Брауну тоже. А еще Марсель любил играть с Райнером в жмурки. Тянул тому большой красный шарф, жестами прося присесть, и аккуратно завязывал ему глаза, затягивая тугой бант на затылке и убирая со лба белесые прядки волос. А потом отбегал подальше, и громко хлопал в ладошки. Бегал он отлично, резво, Райнер почти никогда не мог догнать и поймать его. Хлопнет в одном месте, хвать, а он уже совсем в другом, и попробуй догони. Они могли долго так бегать, Марсель — от Райнера, Райнер — за ним. А когда Брауну все-таки удавалось словить мальчишку за плечи, тот подхватывал его на руки, спуская шарф на шею, и сжимал в крепких медвежьих объятиях. А Марсель заливисто смеялся, обвивая ручонками крепкую мужскую шею. Райнер часто мучился кошмарами. Просыпался ночью в холодном поту, вскакивая с кровати, и еще долго не мог привести дыхание в норму. Сердце каждый раз бешено колотилось в грудной клетке, а пульс больно бил в висках, заставляя Брауна хвататься за голову в попытке заглушить отвратный гул в ушах. Марсель каждый раз просыпался вместе с ним. Поднимался на ноги, подходил к сидящему на краю кровати Райнеру, и крепко обнимал за шею. Заботливо гладил маленькими ладошками по щекам, улыбался. А Райнер успокаивался. Брал мальчишку на руки, и возвращал в кровать, ложась рядом. И засыпали уже до утра, вместе. Однажды Райнер случайно заметил, что Марсель светится. Не в глубоком философском смысле, а на деле — сияет, словно маленькая звездочка. Браун долго приглядывался к нему в тот раз. Трепал по голове, проглядывая меж волос, разглядывал тоненькие бледные ручки, излучающие белое свечение, и никак не мог понять, почему парнишка вдруг ни с того, ни с сего засиял. Но мальчик постепенно погас, улыбаясь и лишь пожимая плечами на возгласы ошарашенного Райнера. Но такое повторилось снова. Не один или пару раз, а гораздо чаще, на удивление и без того загруженного Брауна. Марсель жался к нему, крепко обхватывал тонкими ручонками широкие плечи и ярко сиял, умиротворенно посапывая. И в правду, как звездочка. Неизвестно почему, но.. Райнер смирился. Больше не пугался внезапно пробивающегося через рукава детской пижамки света. Наверное, потому что отследил некоторую закономерность в этом неведомом ему чуде. Ведь мальчик никогда не сиял просто так. Никогда не тратил силы, излучая легкое белое свечение от не менее бледной и холодной кожи. Он жался ближе к Райнеру. Обхватывал Брауна тонкими ручками, кладя голову ему на грудь, и, мягко улыбаясь, сиял. Он мог внезапно загореться, когда Райнер, опуская мальчишку после игр на пол, заливисто смеялся, с хрипотцой, и сгребал Марселя в охапку, растрепывая смешно зализанные волосы в разные стороны. Внезапно начать поблескивать, когда воин, беря мальчика за руку, хвалил его за выполненную им работу. Сиял, когда Браун, укладывая его в кровать, легонько касался сухими и теплыми губами его лба, желая ему сладких снов. Он мог засветиться когда угодно, в любое время дня и ночи, сиять так ярко, как только мог, насколько хватало сил, но только если рядом был Райнер. Потому что только с ним он был настолько счастлив, что детское сердечко учащало ритм, а бледная кожа источала яркий, белый-белый свет. Он пришел к Райнеру в грозу. Продрогший, весь вымокший до нитки и неспособный связать и пары слов. Вечно плачущий, глядящий по сторонам и кричащий звонкое детское "Мама!" на все вокруг. Он пришел к Райнеру в грозу, и изменил всю его жизнь. С раскатом грома, с барабанящим по окнам дождем. Он пришел к Райнеру в грозу, чтобы сиять ради него. Его маленькая звездочка.