The End Of The Summer

5 и 7 лет. — Не догонишь, не догонишь! — звонкий голос разносился по всей улице, сейчас, в восемь утра почти пустующей. Несмотря на всю живность Лондона в такое время, всё-таки их район слишком далёк от центра, чтобы здесь было особенно шумно. Маленький Тревор это понимал, и почти каждое утро позволял себе бегать почти везде, кроме дороги, уже наученный, что машины могут быть опасными, если вовремя их не заметить, — Мэтт, ну пошли! — Тревор обиженно подбегает к брату, идущего рядом с их няней, мягко улыбающейся, когда младший снова хочет втянуть своего брата в игру. — Я могу побегать с ним, няня? — Мэтт поднимает карие глаза вверх, чтобы увидеть лёгкий кивок и с лёгкой улыбкой пуститься вслед за младшим братом, тут же засмеявшимся в ответ. Рюкзак на спине Мэтта, полный учебников и тетрадей, постоянно легко бился о его поясницу, но мальчик уже не обращал внимания на такие мелочи. Не первый день он ходит в школу, бегая за младшим братом. Мэтт делает последний рывок и касается пальцами плеча брата, тут же тормозя и убегая в другую сторону, оборачиваясь с улыбкой на топнувшего ногой по земле от обиды Тревора. Сухие листья, тёплым разноцветным ковром покрывающие собой почти всё вокруг шуршат под их ботинками, отчего маленький Тревор приходит в восторг больше всего. Он вставал так рано утром только чтобы провести время со старшим братом, пока он не ушёл в школу и чтобы похрустеть тонкими листьям, которых точно очень много, чтобы этого хватило младшему на всю жизнь. Они уже подходили к школе, они были рядом с последним перекрёстком, когда Тревор запнулся о крупную трещину в асфальте и мигом полетел вперёд, проезжаясь левой коленкой о твёрдую землю, и чуть ли не прилетая лицом туда же, благо он успел выставить руки, ободрав ещё и обе ладошки почти до крови. Тут же навернулись слёзы и обожгли щёки две дорожки, но Тревор резко зажмурился, а в голове мысли заполнила единственная фраза «Мальчики не плачут!», хотя хотелось начать реветь от нестерпимой боли, только спустя несколько секунд начинающей жечь коленку. Он был уже почти на гране детской истерики, когда Мэтт, обеспокоенный больше няни, подбежал к младшему и помог ему сесть. Тревор громко и сбито дышал, удерживая плач и всё повторяя, уже шёпотом, что ему нельзя плакать. Няня присела на корточки и достала из своей маленькой белой сумочки странную бутылочку и, видимо, ватку, на что Тревору стало ещё хуже при виде всего этого. — Что это? — испуганно прошептал мальчик, подогнув начавшую больную ногу и тихо ойкнув из-за этого, потому что ранка начала неприятно пульсировать. Няня заверила его, что будет не больно и ему надо просто немного подождать. Мэтт потрепал его по голове. — Она пройдёт, не переживай, — он ободряюще улыбнулся и Тревор, сквозь слёзы, тоже. Своему брату он верил всегда, ведь всё, чтобы тот не говорил, всё сбывалось. На то он и старший брат, наверное. 9 и 11 лет. — Тревор, нам нельзя сюда, пошли обратно, — спокойно шепчет старший, осторожно просовывая голову в проём в потолке. Их семья только переехала в один из центральных районов Лондона и мальчишки тут же отправились изучать новое пространство. Естественно, высеченная на потолке дверца в одной из комнат, прямо под крышей, заинтересовала младшего почти моментально и лестница, запылившаяся в шкафу в этой же комнате тут же использовалась по назначению. — Мэтт, тут так круто, иди сюда! — довольный до безобразия Тревор подошёл ко второму источнику света на этом чердаке, исключая экран его телефона. Младший посветил в торчащую снизу макушку брата, неуверенно оглядывающего пространство вокруг себя, — Давай я помогу тебе, — парень аккуратно положил телефон куда-то в слой пыли на полу, протягивая обе руки и вытаскивая Мэтта, всё ещё колеблющегося. Тревор отряхивает ладошки, уже ставшие серыми и поднимает телефон, продолжая изучать чердак. Изнанку крыши было видно сразу — крепкие деревянные балки, на которые уложена домиком сама крыша, из-за чего чердак оказался немного странным по форме. Тревор медленно осветил убранство нового места. Всё в пыли, некоторые вещи покрыты белой тканью, напоминая безмолвных призраков. Мэтт не так оживлённо осматривался, тоже достав свой телефон. -Хэй, Мэтт! — старший посветил в сторону брата, — давай сделаем тут штаб и будем прятаться тут от родителей? — он тихо засмеялся, — я думаю, мама в жизни не полезет сюда. — Мы всё равно потом слезем и она нас накажет, — пожал плечами старший. Он немного боялся темноты, но почему-то именно здесь и сейчас он был спокоен, как никогда. Может быть, потому что у него был в руках маленький осколок света. Может быть, потому что этот страх был у него в детстве, а сейчас он уже не так сильно это ощущает. А может быть, потому что рядом Тревор, восхищённо охающий на все свои находки. — Давай выпросим у мамы тот старый телевизор сюда! — Тревор поворачивается в сторону брата, и Мэтту кажется, что он даже в темноте может видеть как он светится, — было бы круто смотреть тут мультики. Старший улыбается. — Можно попросить папу сделать тут какой-нибудь свет, — в их прошлом доме тоже можно было подыскать интересные места. У них на кухне был погреб, куда братья постоянно лазали, представляя себя захватчиками, за что получали иногда от папы, но не очень сильно. Они же дети, что с них взять. Но подобного приключения у них ещё не было. За городом, куда они иногда ездили с мамой, в доме была такая же дверца, но мальчишки не смогли её открыть. Поэтому сейчас Тревор был счастливее всех на свете, по крайней мере, так ему казалось. Что может быть лучше, когда ты находишь новое самое интересное место во всем их городе, наверное, а рядом с тобой твой старший брат, с которым вы ещё и лучшие друзья?! — Да, здесь темновато, — Тревор посмеивается и звонко чихает. 12 и 14 лет. — Я не хочу в школу, — это, наверное, первый раз, когда Мэтт слышит такие слова от своего брата и это заставляет его растеряться на несколько секунд. Тревор сидит у стены в их штабе, прижав ободранные коленки к груди, почти в углу и даже не на одной из подушек, парочку которых они стащили из гостиной, как только они там оказались. Мальчик смотрит прямо перед собой и его голос очень странно звучит, потому что только недавно начал ломаться. Одна из ярких лампочек, висящих неровной гирляндой по всему чердаку на ленточках, небрежно завязанных в крепкие узлы, освещает его лицо, показывая почти все его эмоции. — Тревор… Что случилось? — старший не садится, а лишь встаёт на колени рядом, пытаясь заглянуть в глаза младшему, но тот лишь отворачивается. Он мелко дёргает плечами. — Там ребята злые, они вчера чуть не побили меня, — тихо говорит Тревор, давя снова начинающие подступать слёзы. «Чуть не побили», это мягко сказано. Тревор почему-то не хотел говорить брату, что у него два огромных синяка на спине и что у него очень сильно болит шея, потому что вчера та шайка старшеклассников снова выбивала из него несуществующую дурь. Мэтт выдохнул, в шоке. Он не знал, что сказать. В голове лишь стояла мысль, что надо рассказать маме. Но потом он понимал, что это не улучшит ситуацию, — я их боюсь, — его голос опустился до шёпота и солёные капли всё-таки стали накапливаться в начавших щипать глазах. Тревор со всей силы зажмурился и уткнулся лицом в колени. — Давай я с тобой схожу к ним сегодня? Или мы расскажем учителю, и он что-нибудь сделает, или можно… — Мэтт в растерянности стал придумывать какие-то рандомные, порой даже странные идеи, он настолько увлёкся, гуляя глазами по всем вещам вокруг, что не заметил, как Тревор начал смотреть на него с лёгкой смешной улыбкой. — Мэтт, — старший поднял взгляд, вздыхая и все-таки садясь рядом, — я думаю, мы можем подлить им немного джема одному из них в сумку. Роберт играет в баскетбольной команде и раздевалка обычно открыта. Но мне нужна будет твоя помощь, — Тревор заговорчески улыбнулся и посмотрел на ещё менее повеселевшего брата. Он снова вздохнул. — Так будет только хуже, — почему-то у старшего здравый рассудок работал гораздо обширнее, чем у его брата, хотя он всего на два года старше. — Зато они будут знать, что я не из простых, — Тревор пожал плечами, не заметив немного жалобного взгляда своего брата, кинутого всего на секунду после этой реплики. Мэтт думает, что, кажется, с этого момента характер его брата начал обретать свою форму. Наверное. 15 и 17 лет. — Давай сходим в тот скейт-парк на каникулах? — Тревор смотрит наверх, на голубе небо, с плывущими кучами облаков на нём и думает, что жизнь прекрасна, хотя бы потому что лето уже началось. Мэтт достаёт телефон и смотрит на время, вскоре снова засовывая смартфон обратно в карман. — Мы можем сходить сейчас, если хочешь. У меня ещё есть время перед занятиями, — он потягивается. — Мама все-таки отправила тебя на факультатив по истории? — Тревор смешно фыркает, позволив себе лёгкую улыбку. С годами его характер изрядно поубавил своего энтузиазма, парень стал чуть спокойнее. Но всячески мстить своим вечным врагам это не мешает, даже несмотря на то, что он понимает, что от этого ничего не меняется. Они к нему пристают, он им мстит, из-за чего они снова пристают и всё это идёт по кругу ещё с их переезда. Вроде бы тот же город, а такая разница в людях. — Да, — он с улыбкой вздыхает, — это выматывает, но я думаю, что справлюсь, — Мэтт любил историю. Не настолько сильно, чтобы посвящать свою жизнь этому, но из всех школьных предметов, именно этот задел его душу больше всего. — Я верю в тебя, бро, — Тревор оборачивается и кидает ободряющую улыбку брату, после этого лёгким прыжком ступая на поребрик и расставляя руки в стороны, чтобы удержать равновесие. Мэтт всегда был для младшего брата своеобразной опорой и частичкой адекватности, позволявшей Тревору не попасть в ещё большие передряги. Порой он даже задумывался, что было бы, если бы вдруг разделили. Увезли бы в разные города, развели бы в разные школы, или что-то подобное. Тревор тогда подумал, что он бы устроил бунт, потому что не может представить себе жизнь без брата. — Спасибо, — тихо откликается Мэтт, мягко улыбаясь своим мыслям. Погода на улице упорно звала гулять, поддувая лёгким весенним ветерком и подгоняя тёплыми солнечными лучами. Тревор снова ступил на асфальт и остановился, чтобы снять крутку и кое-как засунуть её в рюкзак, хотя изначально было ясно, что она не очень помещается туда, — мне кажется, это не её размер, — в его голосе слышится тихий смех, так свойственный ему и к которому Тревор успел привыкнуть ещё когда это маленькая тональность только появилась в его голосе. — Правда что ли? — младший глядит на брата снизу вверх с лёгкой усмешкой, продолжая руками запихивать куртку цвета хаки в маленький рюкзак. Они какое-то время переглядываются, а потом Мэтт отрывает свой взгляд и вытаскивает злосчастную куртку, вызвав тихое негодование у брата, — я только потратил на это пять минут, ты издеваешься? — Тревор переводит взгляд с лица Мэтта на руки, складывающие куртку в пухлый рулон, но в конце концов рассматривает лишь лицо брата и в голове заносится непрошенная мысль, что он симпатичный, а он раньше не особо-то и обращал на это внимание. — Вот так же явно проще, — Мэтт легко засовывает несчастную деталь одежды, смотря в глаза брату и протягивая ему рюкзак. — Спасибо, — он усмехается, закидывая обе лямки себе на плечи и оставаясь в одной цветастой футболке. 18 и 20 лет. The End Of The Summer. Тревор осторожно приоткрывает дверь и пытается вспомнить то рефлекторное движение рукой, когда он мог с первой секунды включить свет здесь. Он до сих пор помнит, что эта комната так и осталась пустовать и здесь была лишь единственная голая лампочка под потолком. Наконец, щёлкает выключатель и комната освещается ярким светом. Тревор знает, что всё интересное не здесь. Выше. И снова находит ту лестницу, старую и скрипучую, по которой они когда-то, ещё будучи мальчишками забрались наверх. Тихо хлопает тяжёлая дверца чердака, поднимая горку пыли под собой. Тревор оглядывается в темноте. Почему-то очень аккуратно и с каким-то благовонием перед этим местом. Их нелепо развешенные везде фонарики всё ещё работают, это младший Уентворт понимает, на ощупь найдя маленький выключатель, прилепленный к стене изолентой. Моментально, лишь при виде этого места в голову нахлынула огромная волна воспоминаний. Боже, сколько же здесь произошло когда-то. Тревор улыбается, несдержанно и ярко, осматривая всё как будто в первый раз. Глаза бегают по выпрошенному у мамы телевизору, с настолько маленьким экранчиком, что парням когда-то пришлось сидеть вплотную друг к другу, чтобы всё видеть, по постерам с человеком-пауком, полвина из которых уже отклеились и выцвели, по рисунку двух пересечённых кругов, который они вывели краской на полу, как знак их дружбы. Мэтт потом рассказал, что это называется круги Эйлера. Тревор видит горку комиксов, скиданных рядом со старым письменным столом, который они еле затащили сюда в полу разобранном виде. По всюду раскиданы какие-то мелочи, футбольный мяч, уже сдувшийся со временем, фигурки каких-то супергероев, старые тетрадки из школы, парочка забытых тарелок, свечки, когда они устраивали ночь ужастиков на хэллоуин без этого не обошлось, самодельные маски, обрывки бумаги, даже одежда и ещё много- много всяких вещей, уже покрытых пылью с годами. Тревор помнит, что, кажется, последний раз он залезал сюда лет в пятнадцать, когда ему стало очень плохо из-за той шайки из школы. После этого он не бывал тут вообще. Воспоминания слегка подстёрлись, но чердак до сих пор вызывал невероятную ностальгию по детству. Тревор листал один из запылившихся комиксов, с улыбкой рассматривая какие-то фломастерные пометки прямо на картинках комикса, теперь понятные только прошлым Мэтту и Тревору, когда его старший брат, тихий, словно шпион залез наверх. Он увидел свет в той комнате, в которой сам давно не бывал и сразу же подумал, что Тревор здесь. — Память восстанавливаешь? — младший дёрнулся от неожиданности и журнал чуть не полетел на пол, — давно же мы тут не были, а? — Тревор медленно обернулся, желая кинуть комикс в одного человека, только что чуть не доведящего его до инфаркта. Но он лишь покачал головой и кинул кипу уже ненужных бумажек обратно в горку, к своим. — Да, давно. Года четыре, наверное, — Тревор опёрся спиной об одну из балок, чувствуя непривычное неудобство из-за своего роста, — в детстве тут всё казалось больше, — он отошел от стену и подошёл к брату, вертящему в руках фигурку Россомахи. — Я помню, каким трудом она нам досталась, — он слегка улыбается. — Забудешь такое, — Тревор вздохнул и испытующе глянул на брата, снова слыша странные мысли у себя в голове. Лишь когда Мэтт глянул на него в ответ, Тревор отвернулся и неловко закинул руку на затылок. — Хочешь поговорить? — младший тяжело вздохнул. То, что они случайно забрались на старый чердак, где провели большинство своего времени в детстве, не сделало их детьми, к сожалению. Они. Уже. Взрослые. Они выросли. И им надо жить дальше. Тревор прикрыл на секунду глаза. Резко развернулся и почти вслепую обнял Мэтта, уткнувшись ему носом в плечо и чувствуя, как сильно защипало глаза. Как тяжёлая гиря тут же повисла где-то внутри. Мэтт обнял брата в ответ, слыша как тихо-тихо, его младший брат шмыгнул носом, — Трев, ты чего? — старший поражённо отстранил от себя брата и осторожно взял его лицо в свои руки, видя, как покраснели его глаза. — Я не мог позволить себе слёз всё своё детство, — хрипло говорит он, безнадёжно улыбаясь, пока слёзы очерчивали две дорожки по его щекам, — можно хотя бы сейчас, — он глубоко и громко вздохнул, — когда ты уезжаешь от меня, я дам свободу своим эмоциям? — он резко вздыхал и смотрел прямо в глаза своему старшему брату, сопровождающего его все эти годы. Он смотрел в глаза самому важному человеку в его жизни, который сейчас собирался покинуть его и очень надолго. Возможно, они увидятся в следующий раз только через год, или около того. Если не больше. — Трев, ты сумасшедший плакать обо мне, — тихо и сбивчиво шепчет Мэтт, бегая глазами по родному лицу и зачем-то водя подушками больших пальцев где-то чуть ниже его щёк. — Правда что ли? — его голос срывается на последнем слове, и он саркастично приподнимает брови, но с его покрасневшим лицом это ещё больше добивает Мэтта. Старший слышит в голосе брата такое отчаяние, что самому становится невыносимо больно, — спасибо. — Он на секунду смотрит вниз, но потом возвращает взгляд обратно, — спасибо за всё, — он шепчет, — я буду… — он со всей силы закусывает губу, сдерживая очередной порыв всхлипов, — я буду скучать, Мэтт, — он еле договаривает имя, чувствуя, как слёзы снова обжигают лицо, но он лишь закрывает глаза, стараясь хотя бы всхлипывать потише. Старший осторожно и неосознанно касается губами щеки брата, слабо чувствуя солоноватую кожу. Он… Он должен это сделать. Хотя бы сейчас. Они могут вообще больше не увидеться. Когда он ещё сможет сказать ему…? — Я люблю тебя, Тревор, — губы касаются виска, — перестань плакать, это ничего не изменит, — а затем лба, очень мягко и осторожно, — но просто знай, — неуловимо задевает переносицу, — что я всегда рядом, — он упирается своим лбом в его, смотря в снова открытые, покрасневшие глаза, глядящие удивлённо и робко, но с таким огромным доверием, что старший ещё раз успевает удивиться этому, — даже если нас разделяют тысячи километров, — он всё это время шепчет и отчего-то становится ещё более грустно, но Тревор, несмотря на это чувство, наоборот, слегка улыбается, сквозь слёзы, и совершенно не стесняясь смотрит на губы напротив, пару секунд, как будто понимая, к чему всё идёт. А затем сам делает маленькое движение вперёд, смыкая свои губы с губами Мэтта и прикрывая глаза, полные слёз. Отчаяние, переполняющее до краев. Так больно, будто Мэтт уезжает на войну в горячую точку, а не учиться в Америку. Тревор чувствует, что потребность чувствовать этого человека просто рядом возросла настолько сильно, что он не может держать больше ничего в себе. Ни эмоций, ни лёгкого головокружения, ни ослабевших ног, ни мыслей, гнетущих его. Всего на один крошечный момент стало настолько тяжело, что захотелось забиться в уголок прямо на этом чердаке и больше никогда не выходить наружу. Мэтт мягко подаётся вперёд. Он даже не чувствует, что раньше почти никогда не целовался. Он даже не ощущает, что он целуется со своим братом. Он вообще не думает ни о чём. Лишь аккуратно продолжает целовать родные губы, думая, почему раньше он не думал и не делал этого. Всего на один миг, весь мир вокруг будто перестал существовать. Стало так легко. И на душе и вокруг. Кто бы мог подумать, что они будут прощаться таким образом. Что их сведёт на чердаке, где оба впервые осознают, что расставание будет в разы тяжелее, и что их души связывает больше чем крепкая дружба. И ведь раньше почти ничего такого не было. Они просто были очень близки. В детстве они часто спали в одной постели, потому что Мэтт до ужаса боялся темноты. Ему приходилось с фонариком добираться до комнаты брата и тайком ложиться с ним, чтобы мама не знала. Как заканчивались уроки, они непременно шли вместе домой. Случалось всего несколько раз, когда они шли раздельно. В столовой они почти всегда сидели за одним столиком, сидели за одной партой в классе. Они и ссорились, конечно. Они же братья. Но то было примерно до того момента как Тревору стало лет четырнадцать или пятнадцать. Примерно с этих лет ссоры прекратились вообще. Кажется, будто они нашли настолько идеальное взаимопонимание, что могли общаться без слов. В школе из-за того, что они постоянно ходили вместе их прозвали сиамскими близнецами, хоть они таковыми и не являлись. Всю жизнь вместе, всю жизнь рядом. И сейчас вдруг… Стало так спокойно. Пока голос внизу не заставил обоих парей лихорадочно оторваться друг от друга и синхронно не глянуть вниз, где мама только что открыла дверь. — Мэтт, пора ехать…!