Свобода — здесь, она во мне! Нет места предрассудкам. Найду спасение в тебе, Когда мне будет трудно.
Осень — это не только пора уныния и серости. Это особенное время года, наполненное красотой, неподдельными чувствами и невероятной атмосферой. Когда я была ребенком, я не любила осеннее время — холодно и зябко, вечные дожди и лужи. Не любила, потому что осень поглощала солнце и всё тепло. Эта пора порождала во мне страх, она не оставляла после себя надежды. Но я повзрослела и перестала бояться её, какую же фатальную ошибку я допустила. Более того, я полюбила осень, доверилась ей. Я подпустила её слишком близко, позволив ей занять определенный уголок в моей душе, но она сломала меня в одно мгновенье. Осень поглотила солнце, что горело внутри меня, освещая нутро. И теперь во мне так же холодно и зябко. Если вы полюбите осень так же, как и я, будьте готовы, что она может уничтожить вас в любую секунду. Глубокая ночь. Невыносимая трель телефона пробудила меня, порезав слух. На телефоне высветился знакомый номер — это была Габриэль, и я поспешила поднять трубку. Скорее всего, она хотела, чтоб я открыла ей дверь, так как Габи предупредила, что идет гулять и вернется поздно. — Да, — мой сонный голос был тихим и слегка хрипловатым. — Извините за беспокойство, мисс. Вы — Анна Грейс Джонсон? — мужской голос раздался по ту сторону трубки, приводя меня в смятение. — Да, это я. Что-то случилось? — ко мне стало подкрадываться волнение, было уже понятно, что с Габи не всё в порядке. — Вас беспокоят из полиции. Габриэль Элизабет Стоун была найдена убитой, — внутри всё оборвалось и, казалось, словно вокруг моей шеи затягивалась удавка. Её больше нет в живых. — Мисс, вы меня слышите? — полицейский раз за разом твердил в трубку. — Да-да, где она сейчас находится? — я говорила так отчужденно, что по собственной коже бежали мурашки. Этого не может быть! Она жива. Жива! — Приезжайте в центральный отдел полиции, нужно, чтоб вы опознали тело и дали показания. — Я буду через полчаса… Знаете то чувство, когда ты словно не в себе. Собиралась на автомате, вызвав такси. Тогда до меня ещё не доходило осознание того, что она мертва, что скоро я её не увижу никогда и не услышу её голос, не смогу обнять… Чем ближе я была к полицейскому участку, тем страшнее мне становилось. Шок проходил, а на смену ему приходило ужасное осознание. Нет ничего ужаснее осознания того, как легко управлять человеческой жизнью и насколько легко потерять самых близких тебе людей. Становится страшно, когда понимаешь, что жизнь всего лишь разменная монета. Я почти не держалась на ногах и кое-как нашла нужный кабинет. Мой мозг будто отключился, прекратил свою деятельность. — Это вы, мисс Джонсон? — молодой мужчина в форме обратился ко мне. — Да, — знаете, лучше б этой девушкой была не я, кто угодно, но не я, черт возьми. — Пройдемте. Истерика подкрадывалась ко мне с каждой секундой, и мне всё труднее становилось дышать. Я не верила в то, что её нет. Попросту не верила, пока не увидела этого. Она лежала на кушетке, вся окровавлена и изувечена. Её глаза были закрыты, а кожа была бледной и холодной. Я помню, как упала на колени перед ней, больно ударяясь о кафель, и как схватила её ледяную руку. Я помню, как мои слезы обжигали щеки и как меня оттягивали от её бездыханного тела. Именно тогда я исчезла вместе с ней. Именно тогда осень уничтожила меня. Именно тогда миру удалось меня сломать окончательно. Я подрываюсь с кровати, чувствуя холод, что пробирает меня до кончиков пальцев. Я дрожу, ощущая, как по моим щекам текут горячие слезы. Это преследует меня последний год. Этот сон снится изо дня в день, добивая меня. Спасите меня… Я умираю! Мне кажется, даже если я крикну это в толпе, никто не обратит своего внимание. Я смотрю на часы, стоящие на прикроватной тумбочке, которые показывают лишь четыре часа. Обращаю внимание на вазу, в которой стоит одинокая роза, и в моей голове, словно красной бегущей строкой проносится его имя. Мне страшно, Джастин… Мне страшно от того, что со мной происходит. Я подбегаю к шкафу, надевая на себя первые попавшие на глаза вещи, покидая свою комнату. Я бегом миную этажи, зная, что он единственный, кто сможет помочь мне. Одна мысль о нем уже греет мое сердце, не говоря уже о том, что происходит со мной, когда Джастин рядом. И пусть он подумает, что я лишена здравого ума, и пусть меня поймают в коридоре в столь поздний час, одно я знаю точно — это того стоит. Я не раздумывая стучу в его дверь, ощущая, как вновь становлюсь пленницей собственной боли, которая куда более ужасная, нежели физическая. Спустя пару секунд дверь открывается, и на пороге я вижу сонного мужчину с растрепанными волосами и припухшими от сна губами. На нем лишь серые спальные штаны, и я удивляюсь тому, как много татуировок он скрывал под тканью рубашки. — Анна? — его голос такой пронзающий, что по телу бегут мурашки. — Джастин, мне так страшно, — я впервые вслух произношу его имя, не решаясь сделать и шага, мои конечности подрагивают, а слёзы медленно стекают по щекам. — Всё хорошо. Я рядом, милая, — кареглазый прижимает меня к себе, заковывая в сильные объятья, и я ощущаю, как он целует меня в макушку. Мое тело горит в его руках, а ноги подкашиваются. Еще никто не вызывал у меня таких чувств, он словно возвращает меня к жизни, будто свет, освещающий мне путь. — Джастин… — я всхлипываю, сильнее прижимаясь к его теплому телу. — Мне страшно от того, что я помню, как ныло мое сердце, и как адски болела душа. Помню, какой синей и ледяной была её кожа. Помню, каким холодным был кафель в том помещении, где лежало её тело. Помню, как кричала от боли, разрывающей меня изнутри. Помню, как выла от мыслей, поселившихся в моей голове, и как каждую ночь я рыдала из-за безвыходности. Прошу, спаси меня, потому что только ты можешь вытеснить ту пустоту, что образовалась во мне. Я доверяю тебе как никому другому. — Я буду рядом всегда, даже тогда, когда ты уже не будешь нуждаться в этом. — Обещай, что не оставишь меня, — я прошу так отчаянно, найдя в нем утешение. — Обещаю… — его сладкий шепот ласкает мои уши, заставляя сильнее прижаться к его непоколебимому телу. — Так, а ну-ка заходи, замерзнешь еще. Его сильные руки затягивают меня в его комнату, но я абсолютно не против. Мне не хочется отходить от него, мне не хочется, чтоб наши объятья когда-либо заканчивались. — Ох, сейчас только четыре часа утра, — Джастин всё ещё держит меня в своих объятьях, взглянув на настенные часы. — Прости, что разбудила тебя, — я виновато опускаю голову, а в моей голове снова восстанавливается здравый смысл, ругая за такое взбалмошное поведение. — Анна, тебе не за что извиняться. Мне как раз нужно проверить контрольные, так что ты как-никогда вовремя, — он улыбается, заставляя меня дрожать от чувств, подступивших ко мне. — А вот тебя я сейчас уложу спать. Кареглазый выпускает меня из своих объятий и берет за руку, ведя в спальню. Я ощущаю смятение, что зарождается во мне. — Не бойся меня, ладно? Я не трону тебя, Анна, — он словно чувствует мою неуверенность и абсолютно искореняет её, я верю ему. — Ты действительно уложишь меня спать в твоей постели? — я изумленно смотрю на него, пока он подводит меня к своей просторной застеленной белыми простынями кровати. — А что? — он снимает с меня кофточку, что я накинула поверх футболки, а кожа его рук касается моей так невесомо и мягко, словно шелк, от чего бегут мурашки по телу. Я хочу, чтоб он меня касался. Я хочу быть как можно ближе к нему. — Ничего, — мой голос немного подрагивает, как и тело. Почему я так реагирую на его прикосновение? Почему мне хочется быть с ним в независимости от времени суток? — Тогда ложись, — его голос словно завораживает меня, и я ложусь на мягкую кровать, в плену его карамельного, наполненного теплом взгляда. Я слежу за каждым его движением, не в силах оторваться. Светловолосый садится рядом со мной, укрывая одеялом, и целует меня в лоб. — Сладких снов, Анна… Почему с его уст мое имя звучит так совершенно? Я замираю на миг, видя, насколько он близок ко мне. Я могу разглядеть каждую его родинку, и насколько он красив. Единственное желание, которое сейчас возникает во мне — чтоб его губы, которые только что целовали мой лоб, оказались на моих губах. Но я сразу же откидываю эти мысли куда подальше и прикрываю глаза, дабы не сгореть со стыда от нахлынувших чувств. Он отстраняется, я ощущаю это и погружаюсь в сладкий сон, навеянный приятным ароматом его парфюма, которым, казалось, пропитана вся постель. — Просыпайся, — я сонно открываю глаза, наблюдая за склонившимся надо мной Джастином. — Доброе утро, Анна. С тобой как никогда доброе, Джастин. — Доброе утро, — отвечаю я, улыбаясь в ответ на его притягательную улыбку. Несмотря на столь ранее время, он выглядит потрясающе. Слегка растрепанные волосы сменились небрежной укладкой, которая в сочетании с ним выглядит куда больше, чем просто идеально. Мастерски выглаженный костюм и белоснежная рубашка с золотыми запонками, что переливаются в мягких утренних лучах солнца. Джастин бодр и свеж, словно спал неделю, если не больше. Да и я чувствовала себя более, чем хорошо. Ещё никогда мне так хорошо не спалось. — Позавтракаешь со мной? — спрашивает парень, выжидающе смотря на меня. Я лишь киваю головой, понимаясь с теплой и уютной постели, накидывая на себя свой кофточку. Кареглазый идет на кухню, а я плетусь за ним, вдыхая свежий воздух, что врывается в комнату через открытое окно. Почему я раньше никогда не ощущала этот еле ощутимый запах, которым заполнена вся его комната? Здесь витает аромат его парфюма, дурманя голову. Я чувствую, как с каждым днем все больше нуждаюсь в нем, и от этого мне становится не по себе. Сажусь за стол, а Джастин ставит передо мной тарелку с молочной кашей. — Это овсянка, — уточняет он, развивая чай по чашкам. — Ты готовишь себе сам? — спрашиваю я, оттягивая время. Я просто ненавижу молочные каши, я переела их в детстве и сейчас меня просто воротит от одного их вида. Но мне не хочется его обидеть, поэтому я беру ложку, погружая в содержимое глубокой тарелки. — Мне просто не нравится меню в нашей столовой, так что готовлю сам, — хочется слушать его вечно, хочется смотреть на него, как можно дольше. Так вот почему его очень редко встретишь в школьной столовой. Он просто не ест там. Я наблюдаю за тем, с каким аппетитом он поедает кашу, и сама не замечаю, как начинаю есть вместе с ним. Приятный молочный вкус, сладкий и отдает медом, я удивляюсь тому, насколько это вкусно. Даже каша, которую я терпеть не могу, становится самым вкусным, что я пробовала за последнее время. Я редко завтракаю, да и вообще редко ем, но теперь это изменилось. Рядом с ним мир словно другой — идеальный, как и он сам. — Джастин, это так вкусно, — произношу восхищенно я, отпивая немного чая, но меня словно ударяет током, и я лихорадочно отставляю чашку подальше от себя. — Это что, мятный чай? Для меня это словно яд, который прожигает мои внутренности. Мы любили пить с Габриэль мятный чай по вечерам и рассказывать друг другу, как прошел день. С того дня, как она покинула этот мир, я больше не пью мятный чай, потому что этот вкус для меня теперь не больше, чем смерть, знаете, как запах васильков, который напоминает о гробе, в котором лежит покойник. — Я люблю его пить с утра. Это бодрит меня, — отвечает кареглазый, но я слышу всё как в тумане. Я чувствую, как начинает щемить в груди, а к горлу подкатываться ком, перекрывая дыхание. Что сделать, чтоб забыть об этом? Куда бежать от чертовой боли, которая уничтожает меня так мучительно медленно? Я подрываюсь с места и иду прочь, в попытке сдержать слезы и эту панику. Я не хочу мучить его. Я не хочу мучить себя… Бегу по лестнице, безлюдно и так пусто, как и во мне. Я захожу в свою комнату, плотно закрывая двери, и даю волю слезам, сползая по стенке. Какая же я глупая, я ведь уничтожу его вместе с собой. Джастин достоин большего, а не конченой истерички, которая не может ничего изменить. Видимо, единственное, что мне остается, это ждать. Ждать, когда эта боль поглотит меня полностью, оставив после только пепел моих же надежд. Я поднимаюсь с пола, идя в ванную. По моему телу стекают холодные струи воды. Мне не холодно, потому что внутри меня примерно такая же температура. Заворачиваюсь в полотенце и возвращаюсь в комнату, став у шкафа в поисках любимого темно-синего платья в мелкий еле заметный персиковый цветочек. Моя кожа бледная и отдает синевой, так привычно, словно так и должно быть. Сегодня я выстроила еще одну стену. Теперь уже между мной и мистером Бибером, между нами не должно быть ничего больше, чем французский. Я тяжело выдыхаю, и кровь, казалось, после таких мыслей стала еще медленнее течь по моим венам. Выйдя из комнаты, я направляюсь к шкафчикам, по дороге вспоминая расписание на сегодня. Видимо, держать дистанцию будет намного сложнее, чем я думала. Первый урок именно французский. Взяв нужный учебник, я бреду по полупустым школьным коридорам. — Привет, Анна, — рядом с собой я слышу приподнятый голос. — Привет, Шон, — я абсолютно не удивлена его появлению. — Прости меня за тот случай, — он поник, опустив голову. — Все хорошо, правда. Лучше расскажи, как ты? — я стараюсь не вспоминать ту ситуацию, полностью игнорируя. — Да вроде бы все нормально. Только вот возникли некоторые проблемы с французским. Ох, Шон, сейчас у меня тоже проблемы с французским, а точнее с учителем по французскому языку. — Я тут подумал, ты ведь как никто другой знаешь этот язык. Может быть, ты могла бы мне помочь? — я ощущаю, насколько он взвешивает каждое слово. Шон действительно хороший парень. Он был хорошо знаком с Габи, она нас и познакомила. Я признательна ему за то, что помогал мне первое время. Я не знаю, что бы могло быть со мной, если не его забота. — Конечно помогу. Я позвоню тебе и скажу, когда у меня точно получится. Ладно, я немного тороплюсь. Хорошего дня, Шон, — я мягко улыбаюсь напоследок и направляюсь к нужному кабинету. Мне не хочется столкнуться с мистером Бибером раньше, чем это положено, поэтому решаюсь просто постоять в стороне и подождать звонка, чтоб зайти вместе со всеми. Через пару минут звучит противная трель, и я вместе с толпой учеников захожу в класс. Сажусь за предпоследнюю парту, как и в прошлый раз, подмечая про себя, что кареглазого еще нет. Но спустя пару десятков секунд он заходит в кабинет. Его шаги тяжелые, а на лице нет никакой признаков той самой теплой улыбки, заставляя меня ощущать волнение и даже некий страх. Неужели я сделала его таким? Светловолосый осматривает помещение беглым взглядом и открывает журнал. — Класс, кого сегодня нет? — его голос отдает холодом металла, и мне становится до жути холодно, словно кто-то открыл окно посреди января. — Сегодня нет Стива Томаса и Стефани Клай, — поспешила ответить наша староста. И почему я не удивлена? Уверена, Клай сейчас хорошо ублажает кого-то из старшеклассников. Наверное, в любом коллективе есть такая девушка, для которой раздвинуть ноги перед парнем — словно съесть конфетку. — Хорошо. А сейчас я раздам вам задания «правда или ложь» по прошлой теме. Вам нужно всего лишь прочитать и отметить правильные утверждения галочкой, а неправильные — крестиком. Все понятно? — кареглазый стал ходить между рядами, раздавая задание, но почему-то обошел меня стороной. — Извините, мистер Бибер, но вы мне не дали задание, — я говорю так тихо, что кажется это смогу слышать только я сама. — Мисс Джонсон, а есть ли смысл давать вам это задание? Для вас оно слишком легкое, — он смотрит на меня, будто ожидая чего-то. Джастин, не смотри на меня так, потому что я теряю ощущение реальности. — Qu’est-ce qui ne va pas, Anna?(1) — я слышу, как меняется его тон на более мягкий. — Ça me fait mal, M. Bieber. Je ne peux rien y faire(2), — отвечаю я, дрожащим голосом. Не рушь мою стену, Джастин. — Angel, laisse-moi t’aider…(3) Джастин, ты чувствуешь, как я влюбляюсь в тебя? Мое тело покрывается мурашками от того, как он меня назвал, и я замолкаю ничего не отвечая. Он ставит в журнал оценку и возвращается к уроку, прося всех сдать задание. Он хоть понимает, что со мной делает? Я с нетерпением ждала окончания урока, словно на иголках. Хочется спрятаться куда-нибудь от этих глаз, которые смотрят сквозь меня. Звенит звонок, и все быстро покидают класс, пока я вожусь с последним предложением в упражнении. Складываю свои вещи и сдаю тетрадь на проверку в надежде избежать очередного разговора, пока мистер Бибер протирает доску. — Нам нужно поговорить, — его голос останавливает меня, и Джастин быстро разворачивается, направляясь ко мне. — Почему ты ушла? — Потому что прошлое всюду напоминает о себе, — отвечаю я, обтягивая рукава своего платьица. — Мы с Габриэль всегда пили мятный чай. Я закусываю губы, дабы не дать волю слезам, а мой голос сходит на нет. — Прости меня. Я не знал, — он говорит тихо, словно боится нарушить эту удручающую ситуацию. — Не стоит. Просто, думаю, нам следует быть порознь, мистер Бибер… Я ухожу, закрыв за собой дверь, кусая губу от боли и ощущая солоноватый вкус собственной крови. Попытавшись кого-то спасти, убедитесь, что не сожжете его дотла.***
Единственное, что мне хотелось сделать по приходу в комнату это рухнуть на кровать и уснуть. Что, собственно, я благополучно осуществила. Сегодня пятница, так что я разрешила дать себе отдохнуть, как следует. Было странным лишь то, что Тейлор так и не явилась. Но зная её, я откинула дурные мысли в сторону и позволила сну затащить меня в свои сладкие объятья, не смотря на то, что я была далеко не любителем дневного сна. Проснувшись от странного грохота, которые доносится из комнаты сверху, я поднимаюсь с кровати. Ох уж этот Колин, самовлюбленный любитель включать музыку в вечер пятницы. Умывшись прохладной водой, разгоняя остаток сна, я не нахожу себе лучшего занятия, чем сесть за уроки. Сначала математика, потом конспект по истории, но моему терпению в одно мгновение приходит конец. Уже целый час я слышу лишь чертов грохот басов из его стерео-системы и решаюсь принять меры. Я покидаю свою комнату, поднимаясь на третий этаж в поисках комнаты Колина. Без особых усилий я нахожу источник надоедливого шума и настойчиво стучу в дверь. Спустя какое-то время дверь открывается, а оттуда показывается подвыпивший виновник торжества. — Какие люди? Неужели малышка-Анна решила заглянуть на наш праздник жизни? Проходи, — он говорил слегка невнятно и тянет меня руку, закрывая дверь. Я стою словно вкопанная, а в комнате поднимается огромный гул. На полу полно выпивки и воняет сигаретами. Здесь, по-моему, собралась вся «элита» нашей школы. — Какая сладенькая гостья, — произносит он, опуская свою ладонь на мое бедро, задирая платье. — Что ты творишь? — я со всей силы отталкиваю его от себя. — Если ты сейчас же не выключишь свою музыку, я напишу на тебя докладную. Мой голос заминается и становится тише, когда я вижу, как из-за дверей уборной появляется мистер Бибер, проходя в комнату. Его рубашка расстегнута на две верхних пуговицы, а рукава засучены до локтя. — Анна? — он был шокирован не меньше, чем я. — Просто сделайте музыку тише, — сказала я и вышла из помещения, пытаясь как можно быстрее исчезнуть отсюда. — Анна, — одно мгновение — и я уже прижата к стене его крепким телом. — Джастин… — шепчу я, хватаясь за его плечи. — Дай мне шанс, пожалуйста. Я хочу помочь тебе. Я хочу, чтоб ты была свободна, — я растворяюсь в его руках. — Я хочу, чтоб мятный чай стал напоминанием обо мне. Я так хочу, чтоб ты была рядом. Его голос переходит в шепот, а тело ещё ближе к моему, чем прежде. — Джастин, — шепчу в ответ, прикрывая глаза от его горячего дыхания у моего уха. Его имя слетает с моих губ словно стон, от чего мне становится дурно. Он смотрит на меня, бегая глазами по моему лицу, словно пытается найти ответ на собственные вопросы. Его ладонь касается мой щеки еле ощутимо, и он проводит большим пальцем по ранке на нижней губе, которая осталась у меня после нашего последнего разговора и моей попытки сдержать слезы. Мое сердце трепещется и бьется, словно вот-вот выскочит с груди. — Ангел, позволишь мне кое-что сделать? — тихо спрашивает кареглазый, а его рука переходит на мою шею. Я киваю, не в силах сказать и слова, прикрывая глаза от того, как разбивается его горячие дыхание о мою кожу. Я чувствую, как его губы касаются моих, едва приоткрытых, целуя ту самую запеченную ранку. Вкус его губ такой приятный, сладкий, несмотря на ощутимые нотки алкоголя. Джастин немного прижимается ко мне и отрывается от моих губ, словно ничего и не было. Его поцелуй, как мягкое перышко, остается на моих губах еле ощутимым шлейфом. Почему так приятно? Почему не хочется, чтоб это заканчивалось? Почему хочется немного больше, чем он мне дал? Так легко, будто свобода — это я.