О самом главном не всегда стоит говорить вслух

Из открытого окна доносился приглушённый смех последних субботних гуляк, нескладное пение и шум проезжающих машин. В воздухе стоял крепкий, ни с чем не сравнимый аромат пота, секса и табака. Гинтоки наморщил нос и громко чихнул. – Не кури на меня. Это сейчас всё хорошо тебе и весело, а если я заболею раком лёгких, будешь обо мне заботиться и терпеть все мои выходки, а? – Я и так… терплю все твои выходки, – Хиджиката стряхнул пепел в пустую бутылку и затянулся. Огонёк сигареты осветил его уставшее лицо. На улице кто-то громко и фальшиво рассмеялся, повеяло ночным холодом. – Тогда мог бы и сбегать в бар за ещё одной, пока они открыты. Я тебе говорю, хороший человек никогда не бывает достаточно пьян, – Гинтоки тянул каждое слово, зная, как это раздражает. Видя, что его речь не произвела должного эффекта, он растянулся на спине, лёжа головой на коленях Хиджикаты, и посмотрел ему в лицо. Молча встретившись взглядами, они впервые за много недель не захотели тут же поссориться. Хиджиката подвинулся, устраиваясь поудобнее, и потянулся было за пепельницей, чтобы потом не пришлось вставать. До неё было рукой подать, но Гинтоки лежал на его ногах, тёплый и тяжёлый, и уже, кажется, задрёмывал. Пепельница осталась на месте. Хиджиката посмотрел вниз, собираясь поворчать на тему неудобной позы и-вообще-тебе-что-больше-негде-лежать, но слова замерли у него в горле. Он знал этот взгляд, хотя и встречал его всего пару раз в жизни. И всей душой ненавидел. Маска тщательно сдерживаемой боли отразилась на лице Гинтоки и сразу исчезла, остались только сжатые губы и пустые стеклянные глаза. Он был прямо здесь, горячий, знакомый – и в то же время находился где-то ещё, очень далеко, в чёрной тьме страниц своей памяти. Хиджиката уже видел это выражение лица – это не боль, но те самые воспоминания, о которых он так талантливо притворялся, но не мог забыть. Время словно замерло, посторонние звуки притихли. Хиджиката чувствовал отголоски этой боли, которую хоть и не мог уничтожить, но отлично знал, как отодвинуть на второй-третий-последний план. Он был таким же, кривым зеркальным отражением этого восхитительного монстра в лице ленивого пьяницы, и только он понимал, как действовать в подобной ситуации. Хиджиката бросил сигарету и прокашлялся, собираясь заговорить, но тут Гинтоки будто очнулся и взглянул на него светлым, присутствующим взглядом. Он снова был здесь. На какое-то время тень прошлого отступила. Хиджиката зажал ему пальцами нос, не сдерживая улыбки. Гинтоки помотал головой, освобождаясь, и мягко куснул его за пальцы. Тёплый вечер вернулся на круги своя, прохожие снова кричали и пели за окном, ладони были тёплыми, а от губ Хиджикаты пахло сигаретами. Они рядом, и этого никогда не бывает достаточно. Гинтоки улыбнулся, небрежным плавным жестом закинул руку за голову и закрыл глаза. Ещё раз наморщился, но не смог чихнуть и очень расстроился, судя по выражению лица. Забыв, что собрался до последнего строить из себя цундере, Хиджиката лёг рядом и начал перебирать пальцами его серебристые локоны. Он уже знал, что сегодня не сможет уснуть – слишком устал. Слишком хорошо было, чтобы засыпать. Иногда отсутствие Гинтоки он чувствовал сильнее, чем его физическую близость. Как неуловимое воспоминание, как фантомная боль в несуществующей части тела, как желание найти в толпе знакомое лицо – Хиджиката ощущал, что они не вместе, и чувствовал, что это неправильно. Бесился от своей зависимости и никогда не давал себе в ней отчёта, но с облегчением выдыхал каждый раз, едва завидев кудрявый затылок. И сейчас он курил, до последнего стараясь не уснуть, и улыбался, наблюдая, как от запаха табака фыркает во сне лежащий на его руках Гинтоки.