О том, чем чревата тяга к прекрасному

      — Какой еще, к демонам, театр?       Руд, сейчас здорово походивший на большого нахохлившегося воробья, пригвоздил Мастера полным негодования взглядом к столу, на котором в беспорядке лежали так и не разобранные до конца документы. Негодование плавно переходило в раздражительность, которая вскоре обещала превратиться в бешенство. А все благодаря неуемному желанию мисс Рэн приобщить братьев Криши к прекрасному. Никак иначе. Только так. И никакие возражения не принимаются.       Думаю, при таком раскладе стоит заметить, что ни Руд, ни Мастер от идеи приобщиться к миру высокого искусства, в общем, в восторге не были. Учитывая печальный опыт, да. В прошлый раз это была выставка современного искусства, на которой посетители три часа кряду разглядывали на белом полотне обыкновенный черный квадрат. Потом — выставка скульптур, вспоминать которую, не краснея до кончиков ушей, было просто невозможно. Презентация авангардной поэзии стала последней каплей, и Руд решил, твердо и бесповоротно, что на подобные сомнительные мероприятия он больше ни ногой. Именно так и сказал Мастеру, подведя итог несколькими цветастыми выражениями, и был уверен, что на этом все. Господи боже ж ты мой как он заблуждался…       — Руд, разве ты бросишь своего любимого Мастера на произвол судьбы? На растерзание этим…       — Кому это, интересно узнать?       Мастер неловко замялся, про себя думая, что Руду еще рано знать такие слова.       — Это неважно. Важно другое. Руд, неужели ты настолько бессердечен, что откажешь Рэн в такой незначительной просьбе? И откуда в тебе столько непонимания? Это всего лишь поход в театр. Театр! Тебе даже твое пробуждение не потребуется!       — В прошлый раз ты говорил то же самое. Тебе напомнить, чем все закончилось? Киэль передернул плечами, вспомнив постыдный для любого уважающего себя мага момент, но быстро взяв себя в руки, продолжил:       — Ты принимаешь все слишком близко к сердцу. Как я и сказал, это обычный поход в театр. Спектакль, кстати, о любви. Женщины такое любят, так что ради Рэн можно и потерпеть.       — Боже… — Руд спрятал лицо в ладонях и зажмурился, приложив прямо-таки нечеловеческие усилия, чтобы согласно кивнуть. Ох, зря он тогда не послушал вопящую благим матом интуицию…       В общем, вот так и получилось, что ровно в 20:00 следующего дня Руд и Мастер, одетые как на прием к королю, с кислыми рожами взирали на толпу желающих как можно скорее попасть в храм высокого искусства, именующийся в простонародье театром.       Итак, театр.       Помпезность, непомерная роскошь и зеркала везде, где только можно. Или по последнему пункту у кого-то пунктик, уж простите за тавтологию, или Руд решительно ничего не понимал в этой жизни. Дамы, хочется заметить, сие зеркальное великолепие оценили в числе первых и с особым восторгом. Странные…       Спектакль под названием «Дикая любовь» должен был начаться через полчаса, потому далее по списку были всевозможные расшаркивания перед представителями высшей знати, во время которых Руд изображал табуретку. Или тумбочку, кому как удобнее. Потому что от него только и требовалось, что его бесценное присутствие.       Лица-лица-лица сменялись новыми лицами, от блеска украшений и дорогих одежд рябило в глазах, и Руд, устав от постоянного разглядывания, словно он картина какая со спрятанным в ней глубоким смыслом, устало вздохнул, когда очередной аристократишка окинул их с Мастером и Рэн фривольно-оценивающим взглядом.       — За такие взгляды стоит вырвать этому ничтожеству глаза, — вдруг как гром среди ясного неба прозвучал чересчур знакомый голос, и Руд обернулся.       — Не рад меня видеть, Черныш? — усмехнулся Шик, откровенно наслаждаясь чужим замешательством и настороженностью. Подошел к Руду, нависая над ним, отчего тот почувствовал себя маленьким-маленьким, и, конечно же, собирался не выпускать его из виду весь этот вечер.       — Шик, какого черта тут делаешь [ты]?       Шик не ответил, точнее, за него это сделали другие.       — О, мы, как и вы, не смогли упустить редкий случай оценить исключительное мастерство актерской труппы и режиссуры данного спектакля, — проворковал господин Ланосте, прямо светясь от радости. Чему именно он радовался — их судьбоносной встрече или возможности прилучить бренное тело к прекрасному — было непонятно.       — Прозвучало так, словно вы не ожидаете от представления ничего хорошего, — проворчал Мастер, делая кислое лицо.       — Отчего же? — благодушно улыбнулся Ланосте. — Наоборот, спектакль обещает быть просто незабываемым. По крайней мере, вы его забыть точно не сможете.       Мастер хотел было выяснить, что именно Ланосте имел в виду, уж очень многозначительно это прозвучало, но раздалась трель звонка, обозначающая готовность актерского состава королевского театра поражать воображение зрителей своей игрой следующие полтора часа. Так что ему, прожигая затылок председателя подозрительными, пристальными, сверлящими и просто нехорошими взглядами, пришлось проследовать на балкон, где, собственно, и располагались их места.       Итак, спектакль.       Все жаждущие хлеба и зрелищ заняли свои места, причем места Ланосте и Шика оказались в опасной близости к местам опионских магов, точнее, те разместились со всеми удобствами позади них через три ряда. Такая, прямо скажем, опасная близость не устраивала ни Мастера, ни Руда. Первому ничего не оставалось, кроме как принять всю тяжесть положения, в котором они оказались, второй же все время передергивал плечами, чувствуя направленный прямо меж лопаток пронизывающий насквозь фирменный шикмуоновский взгляд.       И только Рэн была всем довольна, решительно вооружившись маленьким биноклем.       Свет погас, в наступившей тишине можно было услышать чужое громкое сопение. В общем, все приготовились внимать.       Темно-красная ширма поднялась, и взору зрителей открылась сцена, украшенная белым фатином.       «А на оформлении явно сэкономили», — отрешенно подумал Киэль, не совсем понимая, чего ему ожидать далее.       Руд же таким терзаниям подвержен не было. Он с самого начала задом чувствовал подвох, то есть всей своей нежной чувствительной душой, конечно. И зад, пардон, интуиция его не обманула (она его на удивление вообще редко подводила).       На сцене появилось первое действующее лицо, вид которого Руду не понравился категорически, ибо красные волосы и синяя мантия с желтыми вставками вызывала определенные ассоциации.       — Глаза того, кто не любит. — Актер тем временем взял слово. — Ты жадною рукой, устами скверны губишь мою душу! Синие, в них отражается бесконечность! Сколько еще, сколько еще, мой ангел, ты будешь упорствовать? Всепоглощающая любовь — вечное поле битвы, на котором сражаются до самой смерти. Давай же сразимся, и ты падешь поверженным к моим ногам!       Руд замер. Даже оборачиваться не стал, и так зная, что его буравят взглядом, далеким от дружелюбного.       — Мастер, как ты говоришь, называется спектакль?       — «Дикая любовь»… — прошептал Мастер, про себя молясь, чтобы все подозрения оказались лишь подозрениями. Скосил глаза на Рэн, но та была настолько поглощена происходящим на сцене, что ни на что не обращала внимания.       — Томление. Знаешь ли ты, что делаешь со мной? Сердце мое готово выпрыгнуть прямо тебе в руки! Так возьми его, возьми же этот кусок плоти! — продолжали со вкусом оттуда вещать.       — Черт возьми, что это такое? — не выдержал Мастер, вскакивая с места и тыча пальцем в сторону сцены, но его тут же схватили в две пары рук с разных сторон и усадили на место, пригвоздив к креслу.       — О, ты и знать не знаешь, сколько раз я желал коснуться тебя, — сыпались в зал все новые и новые откровения. — Твоего гибкого сильного тела. Горячей кожи, твоих волос и двух сосцов твоих!       — ***, — прокомментировал Руд последнее слово. Теперь за руки держали уже его.       Когда на сцене появилось новое действующее лицо, Руд готов был сквозь землю провалиться. Черный плащ и черные волосы — не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться, к чему все катится.       Красноволосый актер накинулся на черноволосого, несколько долгих минут они бегали по сцене туда-сюда. Парочка раз прозвучало слово «сосцы».       Эффектный гвоздь в гробовое молчание, что всецело царило в зале, был забит в тот момент, когда двое «несчастных сердец, жаждущих страстной любви», решили, что наконец- то настало время слиться воедино в пылком поцелуе. Именно тогда в черноволосую голову одного из них из зала прилетел подлокотник кресла.       Все замерли. Руд старался не дышать.       Вечер, судя по взметнувшейся к потолку огненной магии, обещал закончиться чьим-нибудь убийством. *Где-то в недрах Башни*       Первый Мастер Башни пребывал в состоянии эйфории. Руки дрожали, на красном от возбуждения лице застыло торжественное и счастливое выражение, а отсутствующий взгляд блуждал по потолку. Мердис творил. Пока что только в своем воображении, где пара мускулистых тел сплелась в жарких объятьях, даря друг другу сладкий поцелуй. Само собой, одними поцелуями тут дело не ограничится, ведь зрители требуют хлеба и зрелищ, и кому как не Мердису лучше всего знать это.       — Нужна экспрессия, чувства! — взволнованно пробормотал он, хватая чистый лист бумаги.       О, этот спектакль станет венцом его таланта! Жемчужиной, бриллиантом! И ничего страшного, что прошлая его неудавшаяся попытка показать всю глубину чувств двух влюбленных обернулась полным фиаско. На этот раз он не облажается, точно нет.       Восполненный решимостью, он всецело погрузился в создание очередного «шедевра», что должен поражать воображение и, что говорится, попадать точно в цель. И даже такой пустяк, как дрожащие стены и то и дело сыпавшаяся на голову штукатурка, не могли никоим образом заставить его бросить свое занятие и пойти полюбопытствовать, что понадобилось Шикмуону в Башне именно сегодня. Сейчас для Мердиса не существовало никого и ничего, кроме двух разгоряченных тел, пребывающих в весьма пикантной позе прямо перед его мысленным взором.       Впрочем, это уже совсем другая история…