Его личный свет

Он хотел касаться ее везде. Он хотел ее, как никого другого, полностью и без остатка — и его не смущало ничего. Он привык выполнять поставленные цели и идти наперекор всему. Простое прикосновение обернулось чем-то большим. Куда более жарким, практически обжигающим. Он хотел, чтобы это не прекращалось. Чтобы она была все так же близко, чтобы он продолжал вжимать ее в себя, чувствуя тепло и мягкость тела. Чувствуя ее запах. Он пьянил его. Он дышал ею и не мог надышаться, он касался ее и не мог перестать прикасаться к ее гладкой и бархатной коже. Хотел проводить руками по ее спине, зарываясь пальцами в пряди коротких волос. Он был очарован ей, одурманен, сведен с ума. И ему это нравилось. Ему было хорошо… но мало. Слишком мало. Когда внутри так жарко, просто прикосновений не хватает. Он повел губами по ее коже. Сначала просто губами, а потом — языком. Слегка прикусил, вбирая в себя вкус ее кожи. Он казался самому себе безумцем, потому что не мог перестать целовать ее шею. Сладкая, бархатная, нежная… Как большой кот, он повел носом от ключицы до мочки уха, слушая, как сбивается ритм ее дыхания. И тогда он прикусил ее ухо. Легко и непринужденно. Коснулся языком, слегка втянул в себя — и отпустил. Чтобы накрыть в поцелуе ее губы. Сладкие. Он терпеть не мог сладкое, но ее губ он мог бы касаться вечно. Целовать ее, легко покусывая, крепко прижиматься… Он прикусил ее губу и тут же провел по ней языком. А затем коснулся им второй, прося и одновременно требуя раскрыть рот. Она послушалась — и вот уже его язык касается ее зубов, языка, трогает ее нёбо, исследуя каждый уголок. Сладкая. Снова сладкая, но это ему даже нравилось. Нравилось яро целовать ее, разделяя одно дыхание на двоих. Нравилось, как неслось вскачь его сердце и как отвечало тем же ее. А когда она обхватила руками его шею и с той же страстью ответила, ему показалось, что он обезумел. Что он слетел с катушек. Что он… Она была хороша. Не в своем умении, нет. Она неловко мялась, краснела и смущалась. Но она отвечала не менее жарко. Она была настолько милой, что внутри все трепетало. А еще в нем поднималось два неистовых желания. Защищать ее, чтобы не случилось. Умереть, если придется, но не дать кому-либо возможности и пальцем ее коснуться. О да, он был тем еще собственником, оказывается. И второе желание, рожденное темными глубинами его души, было куда менее безобидным. Он хотел ее. Хотел ее всю. Хотел сделать ее своей, хотел видеть, как она краснеет, хотел слышать, как она стонет от удовольствия, жадно глотая воздух. Хотел, чтобы его имя стало молитвой на ее устах. И он не будет отказывать себе в удовольствии. Она его. Вся его. А он не имеет привычки разбрасываться своими вещами. Было жарко. Между ними, в груди, в паху… Этот жар снедал, будоражил мысли. На его лице выступил румянец, в то время как она и вовсе была готова сравниться цветом со спелым яблоком. Но это было не важно. Она была слишком прекрасна, чтобы сейчас вспомнить о совести. Это было слишком. Все слишком. Особенно — слишком мало сил и желания, чтобы остановиться. Его руки скользнули по ее бокам, длинными пальцами пробежались по теплой ткани униформы, пока не достигли застежки. Долой эту жаркую одежку, долой то, что скрывает от него бархат ее кожи. Долой! Пиджак улетел в темноту комнаты, открывая вид на безрукавку под ним. Почти такую же, как у него. Надо же, так мило, что она носит подобное. Эта одежда так соблазнительно смотрится на ее груди, повторяя контуры тела… Но сейчас одежда явно лишняя. Совсем. Ему пришлось на мгновение оторваться от поцелуев, чтобы побороть неуверенное сопротивление ее рук и стянуть с нее безрукавку. Секундное дело, но как же она забавно смутилась, пытаясь прикрыться руками. Он не смог удержаться, чтобы не отпустить короткий смешок и развести ее руки, рассматривая. На ней был простой лиф — по его мнению, деталь тоже лишняя… но если бы он сейчас потянулся к нему, она бы запротестовала. А он этого не хотел — нет, совсем не хотел. Он хотел обладать нею. А для этого придется чуть-чуть потерпеть. Несмотря на собственное возбуждение. Он снова прикоснулся к ее губам, успокаивая и смывая поцелуями неуверенность и робость. А потом с губ соскользнул к шее. Пробежался быстрыми поцелуями, коснулся языком ключицы, вдыхая аромат кожи. Боже, как же она была хороша… Его руки скользили по ее коже, гладя и лаская. Он не мог заставить себя остановиться. Он водил руками по ее бокам и восхищался — по-настоящему восхищался — изгибом между бедрами и грудью. Он мог бы провести так вечность. Гладя плоский живот, спину, осыпая поцелуями плечи. Слушая ее сиплые выдохи. Пока руки не натолкнулись в очередной раз на ткань лифа. Прочь! Не мешай мне, дрянная тряпка. И он потянулся к застежке, но был остановлен. — Нечестно. Он удивленно поднял голову, отрываясь от своего занятия. — Так нечестно, — выдохнула она, мило дуя губы. Он был слишком одурманен, чтобы понять, о чем она. По крайней мере, до того момента, когда девушка потянулась к застежкам на его плаще. Он тихо хмыкнул, но не стал мешать. Только глядел с хищной и все более нахальной ухмылочкой, как дрожат ее пальцы, когда она расстегивала сначала застежку на аксельбанте, а потом и пуговицы на его плаще. С поясом возникла заминка, но он не мог больше терпеть и помог ей. Чертова форменная зараза полетела туда, куда до этого — ее пиджак. Безрукавку снял он сам. Волосы ореолом взметнулись в воздух и тут же, словно хлыст, ударили по спине. Она глянула на него, а следом резко отвела глаза. Черт побери, она его… смущалась? Она видела его так великое множество раз. Она сама стояла в нижнем белье перед ним, но она боялась — стеснялась — смотреть на него? Это заводило. Это дико заводило. Он не мог устоять перед таким соблазном. Он провел рукой по ее волосам, заправляя за ухо прядь коротких волос. — Смотри на меня, — он взял ее за подбородок и развернул к себе, ловя глазами ее взгляд. — Смотри только на меня. Да, он был собственником. Тем еще собственником. И он не мог упиваться тем, как зеленые омуты ее глаз глядели на него со смущением, восхищением и… страхом? Нет, бояться сегодня он ей точно не даст. Совсем не даст, потому что бояться станет некогда. Потому что по ее телу будут блуждать только жар и желание. И его руки, губы, язык… Он снова целовал ее. Снова прижимался, всем телом ощущая ее кожу. И в этот раз путь к гребаной застежке лифа прошел без препятствий. А когда ткань опала к их ногам, он смог беспрепятственно касаться ее груди. Он мог чувствовать, как ее набухшие от возбуждения соски касаются его кожи. Чувствовать ее жар. А когда он коснулся, а потом и легко сжал ее грудь в ладони, он смог услышать ее стон. Первый на сегодня, но не последний. Черт, кто бы мог подумать, что она такая чувствительная? Эта маленькая решительная девушка… И кто бы мог подумать, что он отдаст все на свете, лишь бы еще раз услышать этот хриплый выдох. Его рука еще раз скользнула по ее груди, задевая сосок, а потом и вовсе ловля его и слегка прижимая. Боже, она была восхитительна. Невероятно восхитительна. Его губы уже скользнули вниз, чтобы сомкнуться на возбужденном соске. Как раз для того, чтобы заставить ее простонать еще раз. Черт! Черт побери! Это было слишком волнующе. Слишком слишком, чтобы терпеть дальше. Прости, милая моя, но я не стану медлить. Он потянулся руками к ее поясу. Хитрецы научники! Он вмиг полюбил неправильную, левостороннюю застежку на штанах. Она попыталась запротестовать, но он заткнул ее поцелуем. В то время как его пальцы забрались под ее нижнее белье и коснулись…. Господи. Он… Он не ожидал, нет, конечно, надеялся, думал, но… Она тоже хотела этого. Причем не меньше него самого. Это заставило его усмехнуться в поцелуй и слегка двинуть пальцами, размазывая смазку и касаясь ее пальцами. Девушка резко выдохнула и замерла, оцепенев. Он еще раз повел пальцами, и в этот раз она слабо застонала. От ее голоса собственный жар в паху стал невероятен. На грани возможности. И точно на грани терпимости. Он ласкал ее и сам уже мечтал избавить ее от остатков одежды. А впрочем, что ему мешает? Подхватить ее на руки было легко, куда тяжелее было заставить себя перестать ее целовать и добраться до кровати — слишком маленькой для них двоих и слишком большой для него одного. Он усадил ее на кровать, а сам опустился перед ней на колени и принялся стягивать ее обувь. Сначала обувь, а потом потянулся к ее штанам. Она вздрогнула, осознавая, что сейчас произойдёт. Но, к ее чести, не сбежала. — Я сама, — высоким и взволнованным голосом произнесла девушка, поднимаясь. Он так и остался сидеть перед ней, глядя снизу вверх на незапланированный стриптиз. Она смущалась, путалась и ругалась сквозь зубы. Узкие брюки не хотели покидать ее стройных ножек. Пару раз она едва не упала и ему пришлось придерживать ее. Но это того стоило. Потому что когда она осталась только в кружевном — ну надо же, у такой скромницы! — белье, ему больше не нужно было себя сдерживать. Последнюю деталь ее одежды он стащил сам. Медленно, целуя при этом каждый сантиметр открывшейся кожи. А когда трусики упали на пол — он подхватил ее под колени и поднял, заставляя сжать ногами свою поясницу. Да, ее лицо пылало, она цеплялась за его плечи, смотрела сверху вниз, но она смотрела на него. Да, она смотрела на него. Еще один длинный поцелуй. Теперь, когда он знает, что она согласна, что она хочет тоже, стало казаться, что торопиться не стоит. Что у них есть миллион и еще немного секунд, минут, часов… Но ставший колом член, упершийся в плотную ткань штанов, был решительно против такого. А потому он аккуратно отпустил ее на лопатки, нависая сверху. Его руки бродили по ее коже, он прикасался к ее бархату, тонул в ее нежности и не мог прекратить насладиться этим. Он словно стал маньяком. Он был одержим ею. Он поводил руками по ее груди, вырывая новые стоны, пробегал по бокам, касался бедра, добрался до колен и обратно, уже по внутренней стороне бедра. — Прекрасна, — он хрипло выдохнул и тут же удивился самому себе и такой нежности. Его губы опустились к ее груди, в то время как пальцы вновь опустились к ее лобку — и дальше вниз. Он снова ласкал ее, теребил, поглаживал, прохаживаясь по складкам вниз и вверх, туда, где высился небольшой бугорок, от прикосновения, к которому девушка хрипло и рвано выдохнула. Это заставило его сосредоточить все свое внимание на нем, из раза в раз выбивая из нее новые и новые стоны. Его губы, а порой и зубы, терзали ее грудь, в то время, как его пальцы скользили и надавливали там, где она была горячее всего. Было жарко. Боже, как же было жарко, а еще — очень неуютно в одежде. Но он не хотел переставать слышать ее выдохи и рваные стоны. А когда она простонала его имя… Кажется, именно в этот момент у него и испарились остатки самообладания. Он рыкнул и усилил ритм, заставляя ее извиваться под ним, стонать, шептать и молить. Цепляться за его плечи, безсвязно звать его и умолять не останавливаться, выдыхать рваное «Да-а-а-а!» и угрожать карами, если он прекратит. Это было слишком соблазнительно. Он никогда не любил действовать так, как ему указывают. И он слишком сильно хотел заставить ее стонать еще больше. Кто бы мог подумать, что эта стеснительная малышка окажется такой страстной? Он остановился. Она едва не плакала, задыхаясь от эмоций и чувств. Она невольно потянулась к его руке, словно хотела заставить продолжить, но он отстранился и сам скользнул вниз, щекоча ее живот и бедра своими волосами. Пока не расположился между ее колен и не коснулся языком там, где еще недавно буйствовали его пальцы. Сладкая. Она была сладкая и здесь. Она вся пропахла сладостью, и это была единственная сладость, которую он мог употреблять. Очень скоро она снова начала стонать, а потом и вовсе елозить, подстраиваясь так, чтобы было более приятно. Когда он скользнул в нее пальцами, она вдруг резко выдохнула, замерла, а по ее телу пробежала дрожь. А потом она задышала так тяжело и рвано, словно пробежала не один километр. Он улыбался. Нагло оскалился и показательно провел языком по губам, приподнимаясь и глядя в ее затуманенные глаза. Все было ясно без слов. Все было понятнее и проще, чем казалось. Но это было только начало. Мало, слишком мало. Он не стал менять положения, только подтянулся выше к ней, находя ее губы своими. Они опять сцепились языками. Очень кстати, чтобы отвлечь ее. Чтобы она не испугалась, когда он потянулся к собственному ремню, щелкая застежкой. Он провел рукой по ее колену, разводя ее ноги сильнее. Прошелся пальцами по бедру, половым губам, клитору, заставляя ее вздрогнуть всем телом — слишком остры еще были впечатления — а потом вошел в нее. Одним рывком и сразу, не давая возможности боли растянуться на долгие и мучительные секунды. О да, он, правда, был первый. Она, в самом деле, была невинна. Он даже не знал, что ему больше нравится в этом словосочетании — «невинна» или «была»? Девушка ахнула, цепляясь за него. Царапая его плечи и даже… кусая? Хех, сам научил. Все же, хреновый из него вышел учитель… Или наоборот — хороший, потому что когда она расслабилась, и он начал двигаться, она ответила ему со всей страстью. Она вжимала его в себя, ее коготки бродили по его спине и плечам, оставляя красные полосы, что исчезнут уже через пару часов. Ее губы впивались в его шею и шептали, шептали без устали его имя — и это ему нравилось. Это было правильным. Настолько естественным, что, казалось, как он мог жить без этого раньше? Без ее губ, без ее рук, глаз, без его имени на ее устах. Как он мог раньше не касаться ее? Как он мог раньше не давать ей касаться себя? Как он раньше вообще мог медлить и выжидать непонятно чего? Она была прекрасна. Обворожительная, чарующая, милая, обволакивающая, жаркая, пылкая. Она была его. Целиком и полностью. Только его. Он никому ее не отдаст. Он никуда ее не отпустит. Он оставлял на ее шее краснеющие следы. Наверняка потом она будет страшно недовольной, но он чувствовал, что и он не останется без подобного украшения. Вот только у него засосы пропадут еще до утра, а вот девушка должна будет прятать шею за высокими воротниками и шарфиками еще долго. Ну и пусть. Пускай все знают, что она — его. Чтобы даже и близко подходить не смели. Смотреть лишний раз в ее сторону опасались. Она его. Его. Его. Его. Только его. Он неустанно шептал ей об этом, сжимая в объятьях и двигаясь, двигаясь, двигаясь. Рыча сквозь зубы и рвано дыша. Чувствуя, как по спине снуют ее руки и как жарко между их телами. Чувствуя, как мокрая от пота челка липнет к лицу, как ее руки ловят его хвост и распускают шнурок. Волосы тут же рассыпались по плечам, пологом закрывая их от остального мира. Мгновенно стало еще жарче — пока ее пальцы не коснулись его затылка и не зарылись в волосы, разрывая полог. Она всегда питала слабость к его волосам. Даже сейчас, занимаясь с ним сексом, занимаясь с ним любовью, она не упускает шанса добраться до них. И ладно. Ему чертовски приятно, когда это делает она. И ему чертовски хочется, чтобы она и дальше касалась его, целовала и отдавалась целиком и полностью. А еще ему хочется дарить ей наслаждение и слушать, как она выдыхает его имя вместе с очередным стоном. Он прижался к ней теснее и перевернулся на спину, заставляя ее сесть на него верхом. Как она была мила. И удивлена — тоже. Он провел ладонями по ее груди, бокам, бедрам и остановился на мягкой попе. — Двигайся, — слегка подтолкнул, попутно подкидывая ее бедрами, как норовистый жеребец. Он сам ухмыльнулся такому сравнению, когда поддерживал ее руками, помогая скользить вверх и вниз по члену. Это было восхитительно. Он видел, она закусывает губы и жмурится, как глубоко охает, садясь — и как с каждым разом ей все сложнее и сложнее подниматься. Особенно когда он стал наращивать темп. В какой-то миг мир для него сузился до жара внутри, тугой струны, что вот-вот лопнет, и ее глаз. А потом взорвался яркими красками. В глазах потемнело, а из-зо рта вырвался полустон-полурык… И мир и вовсе перестал существовать на безумно длинную секунду. А когда вернулся, его затопила такая волна довольства и лености, что он едва нашел в себе силы, чтобы заставить ее склониться к нему для поцелуя. Это все было похоже на сказку. Она была похожа на его личную сказку. Раскрасневшаяся, растрепанная и уставшая. Слишком милая, чтобы быть правдой, слишком жаркая, чтобы быть иллюзией. Это все было на самом деле. Они были на самом деле. И они все еще здесь, лежат, не разжимая объятий и иногда легко, почти невесомо целуя друг друга. Она была такой маленькой в его руках. Уткнулась носом ему в грудь и, кажется, уже засыпала. Пусть. Пусть отдыхает. У них впереди еще длинная ночь. И множество других длинных ночей. Потому что он больше не выпустит ее из рук. Потому что она — его, и этого уже никто не изменит. Потому что он будет жить ради нее, и пока он жив — будет оберегать ее. Что бы ни случилось. Его маленького ангела.