Виновен!

«Я ни в чём не виноват». Клавиши пишущей машинки стучали мыслями, так же сбивчиво, запинаясь, расходясь и вновь собираясь в кучу. В чём была его вина, которую он отвергал? Буквы складывались в слова, летели вперёд, неугомонные, но неуверенные, в каждом из них звучал треск тонкого льда, как будто ты уже почти ступил на берег, но холодный мрак воды, нет, чернил, скрывающихся под толщей льда, не хочет, чтобы ты его покидал. Ни в одной из своих стучащих мыслей он не находил ответа. Пахло старыми книгами. Будто кто-то уронил многолетний том на пол, и из его раскрытого пожелтевшего нутра, испещрённого бесконечными мелкими рядами точек, бесполезных букв, вырвалось облачко книжной пыли, как вздох о предательстве. Да, ронять книги столь почтенного возраста действительно сродни предательству, совершеннейшему неуважению. Он не видел вокруг себя книг. Он не знал, есть ли позади него стеллажи, сверкают ли маленькими звёздочками пылинки в луче света из окна, обрамлённого тяжёлой усталостью в складках бордовых штор, не видел лампы с зелёным абажуром, на котором тонкой вышивкой золотых перьев расцветали павлины, он не видел этого, нет. Он видел лишь стук клавиш и появляющиеся из ниоткуда чёрные буквы, которым суждено было остаться на своих снежных полях навсегда, и ничто не способно было растопить снег этих полей, кроме того, кто сейчас радостно трещал в камине, въедаясь в заалевшие трещины на поленьях. Он завороженно смотрел на то, как танцуют слова под его пальцами. Его губы беззвучно шептали что-то, но совсем не то, что говорила ему бумага, говорила пишущая машинка. Быть может, он объяснялся перед самим собой? Бедняга. «Я ни в чём не виноват».