Иллюзия.

Нечёткие границы предметов тонут в мёртвой тишине, кровоточащей холодом наших вздохов. Древние, как морозный воздух, танцы туманов под грустную балладу мыслей средь вереницы одиноких небоскрёбов, продрогшие руки и сухие синие губы, в тон гематомам, расцветшим на острых крыльях лопаток и бледных руках — всё упало в плен заторможенного времени, словно заржавевший механизм, брезгливо выплёвывающего рваные ошмётки минут на бетонную крышу, где сидим мы. Ты закуриваешь: достаёшь сигареты и долго пытаешься воскресить секундный пожар в старой зажигалке. Мутные уставшие глаза, хранящие поэзию городских окраин, сегодня изрезаны дорожками алых сосудов, говорящих о череде бессонных ночей и бесконечных глотков остывшего кофе, и, знаешь, я бы ввела себе в вены все твои беспокойные ночи, лишь бы вернуть тот погрязший в туманном прошлом взгляд, возносящий меня когда-то к далёким звёздам. Честно, я люблю то, как ты куришь — твои потрескавшиеся губы сжимают почти истлевшую сигарету, оставляя мутные алые следы крови на ней, и я дышу твоим дымом, душу в себе желание целовать твои тонкие руки, испещрённые голубыми венами, твою впалую грудь и кадык, твои глаза, лишённые сна и высокие острые скулы, которые изрежут мою мертвенно бледную кожу до незаживающих глубоких ран. Яд проникает в твоё тело, каждая капля никотина гноится под твоей кожей, сжигает твои лёгкие в пепел — такой же серый, такой же пахучий, такой же смертельный, как на кончике твоей сигареты. Запах дыма уже давно поглотил твой вкусный парфюм и прожёг цветом засохшей травы твои сухие ладони, и стоило бы рассказать тебе об этом, и о том, что в твоих иссиня-черных волосах откуда-то появилась дикая для таких лет седина, о том, что тебе пора бы прекратить использовать сигареты, как цемент для душевных дыр, хоть тебе странно идёт эта нездоровая бледность, о том, что, как бы я ни была готова ради тебя на всё, любое другое тёплое сердце лучше моего пластикового куска сожалений, или о том, что эта тишина невыносима, но я молчу. Молчу, потому что сказать все это одновременно невозможно, а по-отдельности все эти мысли останутся только набором бессвязных фактов, их надо подавать все сразу, в один момент. Ты делаешь вторую затяжку. Я заворожённо слежу за твоими тонкими пальцами и дорожками вен, завязывающих беглые узлы на бледных кистях. В небе, словно в белёсом дыму твоего никотина, усталыми лучами растекается солнце. Ты поднимаешь на меня туманные глаза, словно далёкий взгляд усталых богов — догоревший, потухший, но завораживающе сильный, подчиняющий, — и мгновенно считываешь все мои мысли — и про сердца, и про тишину, и про седину, все-все-все, проглатывая поток моего ужасного, невыносимого, не способного замолчать хоть на секундочку сознания одномоментно. А в твоих чертах на мгновение проскальзывает тот давний образ, пленивший меня так далеко в глубинах прошлого, что уже и не откопать — пылающий дракон. Я помню тот уютный бар в конце улицы, заманивший меня теплом комнатного света; помню грязные апрельские слёзы Лондона на давно не мытом стекле, и помню, как все мои мысли опали, подобно осеннему вороху листьев, разлетелись хлипким карточным домиком, разбившись об алый силуэт в дверях, впустивший внутрь облако морозного воздуха. Ты пылал, словно пожар поселился в твоём теле, и яркие осколки звёзд рассыпались по радужке глаз. Ты зашёл и попросил полусухое красное, и, клянусь, в тот миг, если бы кровь была вином, я бы опустошила вены, чтобы дать тебе напиться. Я попала в твой плен, и на многие месяца вперёд ты стал моей зависимостью. Ты мог бы слепить меня во что тебе угодно, словно горячий воск, твердеющий на пальцах. Я была готова задержать дыхание, если от этого тебе было бы легче дышать, и проглотить светлячков, если это помогло бы тебе лучше видеть в темноте. Я позволила тебе занять все место в моем сердце, в моем разуме, захватить меня, словно армия неприступную крепость, не оставив ни единого выжившего. Я была готова раскрошить свои кости в порошок и заставить снег выпасть летом ради тебя. Всё, о чём только попросишь. Я помню, как ты сидел в моей квартире, а я говорила что-то о том, что напишу книгу о тебе, и топила смущённый взгляд в чашке отвратительного и такого ненавистного мне чёрного кофе без молока, которое ты допивал в этот момент за столом, пока небо за грязными стёклами превращалось из тёмно-фиолетового в свежее, нежно-розовое, заляпанное белой гуашью облаков. Ты смеялся, говорил, что с удовольствием прочитаешь, а я краснела и жалела, потому что знала, что не смогу написать о тебе ни слова, потому что мои тысячи маленьких глупых предложений, наполненных вакуумом, где всё рваное, в прошедшем времени и от третьего лица, мои слова, набросанные на бумагу быстро и неосторожно, трясущимися пальцами приклеенные к твоему образу, не будут важными, ценными, значимыми, не будут о моём пылающем драконе, потому что ты менялся слишком быстро и сильно; я бы примеряла к тебе метафору — в следующую секунду она становилась бы тебе не по размеру. Но ты уже не тот дракон. Лишь обертка от себя прежнего. Твой огонь затух, твои звёзды сломались, не исполнив ни одного желания. Ты стал одним из тех же мёртвых людей без собственных глаз, без голов; людей, с фабричными чувствами, стандартными реакциями и газетными мыслями. Ты был режиссёром своих авантюр, своей жизни, хотел показать всему миру свой огонь, свои великие пылающие крылья, разрезающие небеса шаблонов и телевизионных идеалов, и только ради этих образов прошлого я готова и сейчас жертвовать собой ради тебя. Честно, я не знаю, зачем мы встретились. Всё это — вовсе не как в книжках и не фильмах, потому что у нас с тобой чувство какое-то одностороннее, рваное, будто поломанное чьей-то тяжёлой рукой. На языке до сих пор какой-то горький привкус, словно предо мной внезапно испорченный шедевр, смазанная в самом обидном месте фотография: мир оказался вовсе не солнечным. Твоя сигарета дотлела до середины. Слежу за загадочным путешествием твоих пальцев по бетонному полу и хочу перехватить твою руку, опалить жаром собственных губ, мечтая увидеть забытую улыбку. Усмехаюсь. Я люблю не его. Мои чувства склеены из воспоминаний. Я прячу глаза — не хочу показывать тебе свои мысли, я и так слишком открыта для тебя. В небо взлетают первые аккорды песни — ты на ощупь включил свой плеер, как всегда подгадав под атмосферу момента. Сдаюсь и поднимаю глаза. Твой взгляд проходит по страницам моих мыслей. Замёрзшие пальцы сильнее сжимают сигарету; табака осталось буквально на две затяжки. Обоюдный взгляд в никуда. Смотрю на твои руки и вспоминаю, как когда-то они внушали мне иллюзию безоговорочной защиты, нерушимого спокойствия. Ты был готов вытащить меня за шиворот из любого омута, сколь глубок бы он ни был, сколько бы чертей там не водилось, был способен рассортировать всех моих тараканов по длине усиков, весу и оттенку хитиновых спинок, ведь ты знал обо мне всё. Вот только было ли тебе это нужно? Ты щелчком отправляешь бычок в сторону светлеющего горизонта. Я открываю глаза и ухожу с пустого балкона.